Kitobni o'qish: «Дни Великой пустоши. Изгой»
Глава 1
– Пссс, зырь, прется, – шепнул сослуживцу охранник поста номер один в коридоре центрального шлюза.
– Кто? А, этот, – смачно сплюнул другой, разглядев сухопарую фигуру с огромным рюкзаком поверх куртки с капюшоном, из-под которого виднелись лишь прядь черных волос, родинка над правой скулой и опущенный противогаз.
– Отчего он никак не сдохнет?
– Мне почем знать? Работает и ладно.
– Смеешья? Пользы, почитай, лет пять уже нет. Мне приемщица рассказывала, что на халяву кормим оборванца.
– Ишь ты, деятельный какой. Неужели тоже захотел?
– Ой, иди ты. Мне шкура дороже, превращусь еще во что-нибудь. Слушай, может, он того?
– Чего того?
– Ну, монстром каким-нибудь стал. Не бывает же так: сколько лет все помирали, а он живет, как ни в чем не бывало. Запомни мои слова: тут дело нечисто, нам еще аукнутся его блуждания.
Олег слышал их беседу, но не подавал виду. Да ему и нельзя, поэтому пусть болтают. Они понятия не имеют, каково внизу, вот и источают страх, маскируя его пустопорожним трепом.
Олегу от них необходимо только открытие центрального шлюза перед спуском и по возвращению, остальное – не его забота. Там внизу другой мир, где проблемы и ехидства горожан не имели значения.
Нижние ярусы бомбоубежища заполняла вязкая, непроницаемая тишина. Полукруглые своды, тоннели и ветвистые коридоры источали безмолвие, отравляющее все вокруг на многие километры. Парализующий покой заползал по углам, изучая их, клубился там и оставался навечно. Путник, в чьи легкие проникал затхлый воздух заброшенных подвалов, ощущал, как тяжелели ноги, давило виски, и колотилось сердце у самого горла. Тут сходили с ума. Замирали на месте и иссыхали без движения подобно египетским мумиям в золоченых саркофагах, о которых Олег читал в найденных книгах.
Многие из первопроходцев пробовали убежать отсюда. Без оглядки, напролом, но лишь до третьего тупика, а потом было уже поздно. Никто их не остановил, не убедил в тщетности попыток. От этого ужас, порожденный запахом тления и гулом ветра в ушах, разрастался до немыслимых размеров.
Кто-то поступал умнее: впускал в себя темноту и приручал, словно умелый дрессировщик, не противопоставляясь природе безжизненности, а двигаясь с ней в унисон. Метод истинных подземельщиков: слушали, но не прислушивались; разговаривали, но не кричали; блуждали, но не бежали. Нарушение простых правил кормило страхи, а они, под землей, убивали.
Какой бы могущественной ни казалась власть тишины, звуки среди бетонных коридоров не утихали. Скрытое вначале для уха, избалованного шумом верхнего мира, выплывало чуть позже. Скрежет ветхих перекрытий, далекое журчание воды, приглушенные стуки, цокот в дальних уголках, обрывки голосов, невесть откуда доносящихся – все это существовало вне человеческого понимания, пространства и времени. Их загадочная природа гармонировала с местным колоритом, не бликуя и не отсвечивая, сопровождала гостей: знакомых – едва уловимо, непрошеных – громче.
Наступил на крошево битого кирпича – по тоннелю разнесся хохот, пнул консервную банку – вдали заиграла музыка, ты устало вздохнул – услышал вздох неподалеку. А вы смогли бы не сойти с ума?
Нижние ярусы – таинственное место, пугающее, но не все подземельщики думают также. Законы нижних ярусов, установленные кем-то незримым, непреложны и обязательны, соблюдающий их способен прожить среди плесени и развалин достаточно долго. В первые дни всем приходится часами бороться с приближающейся паникой – детищем пустынного мира, а потом привыкают.
Удобное свойство человеческого мозга: способное выбить его из равновесия, он рано или поздно перестает воспринимать. Каждому требуется на это разное время, но в итоге наступает момент, когда человека больше не волнует раздражающее мгновением ранее. Приспосабливаются люди также умело, как разрушают. Одинаково быстро, вопреки расхожему заблуждению, они привыкают и к хорошему, и к плохому. Ведь смирились же подземельщики с диким грохотом: он на первых порах разрывал душу надвое, а после десяти-двадцати раз – ничего. Страх уходит, остается только благоговейный трепет.
Все, кто слышал этот звук, называли его по-разному. Неизменным оставалось чувство ужаса, несущееся вслед за ним. Оно выворачивало внутренности и обездвиживало. Рождаясь в недрах металла и бетона, со скоростью хищника в атаке, звук разлетался по сторонам, достигал дальних тоннелей и, отразившись от сырых, заплесневелых стен, вонзался в жертву, где бы она ни пряталась. Нещадно топтал ее, терзал хлипкое равновесие разума. Тогда оказавшийся здесь, по обыкновению, сжимал фонарь и оружие, если они имелись, но ни то, ни другое помочь ему не могли. Талисманы, обереги и нательные кресты справлялись лучше, благо в новом мире такие водились почти у каждого.
Люди не только называли вой подземелья по-разному (кстати, это самое распространенное его прозвище), но и воспринимали не всегда одинаково. Одни замирали и молились, другие бросались бежать, не разбирая причин и последствий. Хотя пытаться скрыться от воя подземелья так же бессмысленно, как и от тишины. Третьи начинали рыдать и покрывались потом, четвертые седели.
Ни к одному из этих типов Олег не относился. Вернее, не относился теперь – он успел побывать в каждой шкуре. Он – подземельщик. Его работа – составлять карту нижних ярусов и тащить на поверхность ценности. Раньше находок было немало, но теперь удачная вылазка – редкость.
В первые годы отшельнического существования парень отдал страха и слез вдоволь, так что, возможно, сейчас их в нем просто не оставалось. Он лучший, а еще, по злой усмешке судьбы, единственный обитатель катакомб.
За одиннадцать лет прогулок по нижним ярусам вой подземелья не сделал Олегу ничего плохого. Не свел с ума, не убил, даже не ранил. Только изредка напоминал о своем существовании, чтобы гость из числа «прошенных» не забывал хозяина этих мест и уважал силу, неподвластной никому.
Несмотря на зловещую природу, вой подземелья мог быть и некой путеводной звездой в царстве непроглядной тьмы. Не сам, конечно, а его дыхание – теплый поток смрадного воздуха, веющий из глубин коридоров сквозь сотни поворотов, спусков, подъемов, шлюзов и потайных ходов вслед за леденящим душу ревом. Только подземельщик мог ориентироваться по этим дуновениям и делать на карте точные пометки.
Свою способность Олег получил от наставника, настолько древнего и так много времени проводившего на нижних ярусах, что имени старика никто не знал.
Он не питал нежности к парню, во всяком случае, никогда ее не проявлял, поэтому разговоры вел исключительно по делу. Учил предугадывать коридоры и понимать их структуру, вести карты, доверять ощущениям.
– В мире темноты и хаоса есть только ты, – после этих слов наставник касался пальцем лба мальчика, – и только ты здесь реален. Твое сознание и покой выведут в нужную сторону. Если тобой завладеет страх, ничего не спасет, тогда настоящим становится подземелье, а ты – плодом его воображения. Всегда поступай, как чувствуешь. Этот путь может оказаться не самым приятным, но он будет твоим, а, значит, правильным.
Вот уже два года, как Олег второй раз остался сиротой.
Наставник умер тихо в одном из бесконечных тоннелей. Криков и паники не было. Он просто шел впереди, а потом вдруг остановился. Погасил фонарь и, обернувшись к ученику, сказал:
– Я, кажется, дошел до конца, приятель, – в спокойном голосе впервые промелькнула теплота, – дальше сам.
Лицо старика расслабилось и на мгновение приобрело блаженный вид, губ коснулась легкая улыбка, чего не случалось на памяти Олега никогда. Затем ноги подогнулись, и он кулем повалился на бок. Парень бросился на помощь, впопыхах прильнул ухом к потрепанной рубашке. Рванул края, пуговицы с хрустом разлетелись в стороны. Долго вслушивался, но сердце не билось.
Следуя негласному закону, юный подземельщик заложил тело наставника камнями. В середине перехода под номером семнадцать на карте появился черный крест. Первый, поставленный собственноручно. Ничем не примечательный и фактически никуда не ведущий тоннель стал склепом для человека, бывшего изгоем при жизни и после смерти.
Сначала Олег пробовал обойтись без слез, и у него почти получилось. Он оставался нем и сосредоточен, когда не прощупывался пульс, когда стаскивал камни и закладывал ими остывающее тело. Но стоило ему сесть на холодный пол и прислониться спиной к образовавшемуся холму, как слезы просочились сквозь покрытые грязью веки. Парень сорвал перчатки и бросил их под ноги, склонил голову между колен, сжимая виски. По коридору, отражаясь от стен, раздавались короткие всхлипывания. Казалось, на нижних ярусах по-настоящему стихло, а в мире, сузившимся до размеров одной могилы, остался только плач.
Старый подземельщик говорил с Олегом без надменности и желания унизить. Он чуть ли не единственный не называл его сыном труса и предателя, не пытался ударить, хотя полномочия имел.
А теперь подземельщик другой. Скоро все забудут настоящее имя парня, останется только прозвище. Невелика потеря. Оно для горожан, а изгоям, у которых осталась лишь молчаливая покорность, имя не положено.
Осторожными шагами Олег шел по коридору нижнего яруса с исследованного севера к таинственному югу. Под обитыми железом берцами на полтора размера больше, чем нужно, скрипели камни, шуршала пыль. Он обходил груды хлама, выискивая вещи, годные для подъема наверх.
Лучи фонаря выхватывали из темноты потрескавшиеся стены, покрытые ржавчиной. Бетонные нагромождения, банки, прутья, пустые бочки и тысячи тысяч других предметом былой эпохи. Казалось, древние жители бежали отсюда со всех ног, бросая на пол всякий хлам, дабы когда-нибудь в будущем найти по ним дорогу домой.
Олег достал карту, взглянул на нее и, сделав пару пометок, отправился дальше. Запах сырости щекотал ноздри. Впереди тоннель раздваивался. Направо уходила черная непроглядная тьма, в глубине которой тонул свет фонаря, налево – неглубокая ниша с зияющей дырой открытого люка.
Парень смотрел то на коридор, то на черную дыру. После недолгих раздумий он направился в сторону ниши, оставив изучение тоннеля на потом.
Металлическая лестница скрипнула, с перил посыпалась ржавчина, а над головой сомкнулась тьма.
Внизу оказалось затопленное помещение. Узкая секция упиралась в распахнутую стальную дверь с круглым запорным механизмом. Желтая облупившаяся краска над замком изображала двойную стрелку: в одну сторону —«Откр.», в другую – «Закр.». Олег был уверен, что если попробовать повернуть, то ничего из этого не выйдет. Спускаться в воду – удовольствие ниже среднего, но закон подземелья диктовал изведать хотя бы три комнаты после выбора направления.
Тяжело вздохнув, Олег снял обувь, устроил ее на возвышенности, закатал штаны и сошел в черную жидкость. Холод вонзился в ступни, будто ледяной капкан, волосы на руках вздыбились. Нужно спешить.
За дверью находилось маленькое помещение с растущими из пола и уходящими в потолок трубами. Вентили сорваны, из ржавых стыков сочилась мутная вода. У стены, вжавшись в угол, стоял распределительный пульт, как на водокачке верхних ярусов. Олег подошел ближе, и у него перехватило дыхание. На пульте, погруженном в многолетнюю пыль, лежали отличные кевларовые перчатки. Раньше Олег видел такие лишь в каталогах и давно хотел пару себе.
Дрожащими от нетерпения руками он схватил находку и стукнул ими о колено. Выглядели они бесподобно. Укрепленные металлическими прожилками с защитными пластинами на костяшках. Это были не просто перчатки, а почти оружие. Олег снял старые и сунул их в рюкзак, затем натянул находку. С большим удовольствием сжимал и разжимал кулаки. Даже пару раз изобразил удары, как учил его наставник. А после в приподнятом расположении духа продолжил осмотр.
У дальней стены высилась еще одна дверь, также густо усыпанная ржавчиной и слегка приоткрытая. Она находилась выше уровня воды, к ней вела трехступенчатая лестница. Олег поднял рюкзак и направился к двери. Некоторое время спустя среди бесполезного хлама он обнаружил противогаз, нож и зажигалку. На эти вещицы можно жить пару недель, не спускаясь в подземелье – если продавать их на центральном рынке. Только вот ему такое не светило, у него была одна точка сбыта: местная приемщица, и она редко давала больше горсти монет, даже за настоящие сокровища.
Через пару шагов в стене показалась зияющая дыра. Нора ленивого крота. Олег не любил находить их, но это часть его работы.
Сияние желтых глаз Олега потухло от одной мысли о предстоящей охоте. Лицо побледнело, вытянулось. Он достал из бокового кармана рюкзака хлеб, вымоченный в говяжьих консервах и, закрепив растяжку, положил возле выхода из норы. Отошел в сторону и рухнул у стены. Затылок издал глухой стук, коснувшись сырой штукатурки. Веки закрылись. Никто не знает, какой длины норы ленивых кротов, и с какой скоростью они по ним перемещаются, но если положить достаточно заманчивую приманку, жертва приходит на ее запах максимум через пятнадцать минут.
Но сегодня писк раздался спустя шесть. В петле, извиваясь, словно ошпаренная кошка, и вращаясь вокруг своей оси, вертелся ленивый крот. Блестящая черная шкура сминалась под стягивающейся от каждого движения удавкой. Олег не мог на это смотреть. Закрытые веки дрожали. Руками заткнул уши. Слышать предсмертные крики было невыносимо. Кроты в капкане напоминали его же самого. Они не сделали ничего плохого никому, только ползали по норам, единственная их вина – шкура, которая очень нравилась пустынникам – дикому народу живущему на поверхности, что населяли всю Великую Пустошь и торговали с уцелевшими убежищами. Они слишком хорошо за нее платили, чтобы кроты могли чувствовать себя в безопасности.
Олег дышал тяжело, пока животное умирало. Когда скрип когтей и хрипы прекратились, он вынул кривой нож и, освободив тушку из удавки, встал на одно колено. Дальше все происходило как во сне. Мир был мутным от наполнивших глаза слез. Олег ощущал себя по-настоящему гадко каждый раз, когда доведенные до автоматизма движения отделяли шкуру мертвого животного. Мясо шло в один пакет, шкура – в другой. Затем подземельщик поднимался и покидал место убийства, а у входа в нору оставались внутренности. Пенящиеся и скользкие, словно памятник человеческому милосердию.
Парень всхлипнул. Утер рукавом разводы из-под слез на грязных щеках и направился к выходу.
Второй раз идти по воде оказалось гаже, чем в первый, а вот надеть долгожданные берцы величайшим блаженством.
Первым из люка показался рюкзак, затем свет фонаря, руки, туловище – и вот Олег снова стоял на сухой земле. Он собрался было идти обратно к шлюзу, но обернулся через плечо на темный коридор, черноту которого не пробивал даже фонарь. Вместо широкого луча света вдаль уходила узкая белая полоска.
«Еще одна подземная загадка»,– сказал бы наставник.
Были в самых глубоких недрах места, куда не мог проникнуть свет. Лучи словно буксовали в слишком густой темноте, и мощности фонаря хватало на каких-нибудь семь-восемь шагов. Названия феномену никто не придумывал. Было в этом мистическое суеверие: если неизвестному дать имя, оно тут же оживало и становилось куда опаснее.
Олег поднял камень и метнул его параллельно земле, как пускали лягушек по воде его далекие предки. Булыжник со свистом ворвался в темноту. Показалось, будто тот растворился в воздухе подобно свету, вянущему в густой массе, но затем раздался приглушенный треск. Камень рухнул на пол и, прокатившись, замер далеко впереди. Несколько секунд Олег прислушивался и пошел следом.
Темнота, непробиваемая лучем фонаря на нижних ярусах время от времени встречалась. Парень натыкался на нее трижды. В первый раз – с наставником. Они даже устроили привал, не решаясь сходу отправиться на ее исследование. Стояли и метали камни минут пятнадцать, прислушивались к звукам, но ничего сверхъестественного не заметили и, коротко посовещавшись, вошли сквозь.
Выбрались оттуда живыми и невредимыми. Полностью темноту свет не рассеивал, но других странностей не было. Правда, помечать эти места на карте жирным маркером и предварительно метать камни стало традицией.
Главное – ни о чем не думать и не концентрироваться на страхе. Если бояться – далеко не уйдешь. Сядешь и будешь дрожать в углу. Так бывало часто в первые годы существования профессии подземельщика. Говорят, многие сходили с ума и оставались в тоннелях, но Олег пока не встречал ни одного одичавшего жителя. Когда подземелье сводит с ума – это скверно, но когда люди спускаются вглубь и исчезают – вдвойне.
За спиной оставалось метров двести, коридор не заканчивался. Олег бросил очередной камень. В этот раз он, не пролетев и двух секунд, ударился о железную преграду. Эхо разлетелось в стороны. Олег подошел ближе. Здесь темнота была не такой густой, и дышалось легче.
Дорогу перекрывала массивная дверь из темного металла. Она отличалась ото всего, что Олегу доводилось видеть под землей. Ни следа ржавчины или минувших лет. Будто ее каждый день отмывали и смазывали машинным маслом.
В самом центре значились символы: «О2».
Дверь выглядела, словно неприступная крепость. Высилась на три человеческих роста, а металла бы хватило на танк. В матовом теле ее красовались два отверстия под широкие ключи и механическая панель ввода пароля. У парня не возникло ни малейшей идеи, как туда можно было проникнуть в обход системы безопасности.
– Тогда привал, – скомандовал он себе.
Достал из рюкзака тушенку, сухари и сыр. Консервы пахли резко, но приятно. Рот заполнила слюна. Олег только сейчас понял, насколько голоден, и на следующие пятнадцать минут забыл про все на свете. Мир ограничивался скромным обедом.
Утолив голод, подземельщик достал алюминиевую фляжку, закутанную в тряпичный чехол зеленого цвета. Отдающая машинным маслом вода полилась в рот, охлаждая язык и прочищая мозги. Громко заходил кадык, глаза блаженно закрылись. Он откинулся к стене.
Сон пришел тяжелый. Без сновидений. Возможно, виной тому была усталость физическая, а может, эмоциональная. Так далеко на юг заходить не доводилось. Несколько лет назад он понял одну простую истину: рано или поздно тоннели закончатся, наступит тот момент, когда последний упрется в тупик. Подземельщик еще год потаскает вещи из открытых мест, а что дальше? Какую получит работу, закончив эту? Да и что вообще можно доверить грязному изгою? Верхний мир – удел благородных, чистых жителей убежища, а он – бессмысленное варево мяса и костей, которое пока еще приносит пользу. Когда с нижними ярусами будет покончено, центральный шлюз запаяют навечно, а вместе с ним и Олег, неспособного более принести пользы. Эти мысли он не озвучивал даже у себя в голове, лишая их плоти и возможности жить собственной жизнью, но все оказалось тщетно. Они не уходили и не растворялись, ощущались каждой клеткой тела. Стоило Олегу подумать о них лишь раз, как открытие любого нового тоннеля ложилось на плечи тяжким грузом, а тупик казался вестником смерти. Смерти от одиночества.
Олег проснулся только через час. Такого долгого сна, не считая ночного, он не помнил за все одиннадцать лет под землей. Веки поползли вверх, застыли на мгновение, затем опустились вниз. Сомкнулись. Это повторилось пять раз, после чего Олег зажмурился и, сладко потянувшись, поднялся на ноги. Перед ним возвышалась матовая стена антрацитовой стали с двумя символами по центру и дверь обычной формы, непримечательного размера справа от шлюза.
– Как я мог не заметить ее сразу?
Конечно, предполагать, что это запасная дверь для тех, кому не удалось пройти через основной шлюз, не стоило. Но эта наивная мысль все же притаилась в душе подземельщика, хоть и ненадолго.
Олег направился в сторону двери.
«Охрана»,– было написано светлыми трафаретными буквами у верхнего края.
Знакомое Олегу слово. Зачастую надписи, сделанные предками в прошлые эпохи, вызывали недоумение. Если бы не книги, найденные им и тут же прочитанные, он упустил бы множество бесценных находок. Бывали и такие, показав которые приемщице, Олег не без удовольствия и гордости наблюдал на ее лице замешательство, граничащее с суеверием. Но, взяв себя в руки, приемщица платила как обычно и ни монетой больше. Ровно столько, чтобы Олег не помер с голоду, и ему хватало сил на завтрашний поход.
Металлическая ручка скрипнула, дверь подалась внутрь. Петли завизжали сигнализацией, многолетняя ржавчина посыпалась рыжими хлопьями. Круг света заскользил по стенам, выхватывая из темноты рабочий стол, стопку бумаг, тумбочку и шкаф для одежды. На запасной вход не походило даже с натяжкой. Обычная комната охраны.
Олег подошел к шкафу. Открыл его. Спецодежда висела ровными рядами, целых двадцать штук. Олег сложил два комбинезона и запихал их в рюкзак. Пометкой на карте отметил место для возвращения. Короткий карандаш поставил дугу и две точки – одежда низкой ценности.
На столе лежали бумаги со странными названиями: «приказ о назначении», «смета затрат», «график дежурств», «учет посещения», «опись имущества». Все эти надписи были лишь смутно знакомыми, но одна из них по-настоящему заинтересовала. «План эвакуации».
Олег потерял дар речи. Во рту пересохло. Он схватил лист бумаги с многозначительным названием, поместил его по центру стола, дважды бережно провел по нему ладонью, разглаживая невидимые складки, и направил луч фонаря.
Глаза жадно забегали по схематичным изображениям с красными стрелочками. Стрелки вели не в ту сторону, откуда пришел Олег.
Стул скрипнул, когда подземельщик уселся на него, нагруженный, словно вол, огромным рюкзаком. На плане Олег многое узнавал и сравнивал со своей картой. Совпадало практически все. Если верить данным плана, то сейчас Олег во второй половине убежища, лежащей к югу-западу. Маршруты эвакуации уходили вглубь коридоров еще дальше на юг. Жар ударил в лицо, а сердце стало колотиться возле глотки. Губы Олега сложились в подобие улыбки и затряслись.
– Второй выход.
Сердце юноши заколотилось словно птица, почувствовавшая запах свободы. Олег сунул карту в рюкзак. Прежде чем попробовать туда дойти, нужно многое для себя решить. С некоторых пор он избегал необдуманных поступков, хотя совершит таковых еще немало.
Олег дернул ручку выдвижного ящика. Там лежал пистолет. Вещь, конечно, полезная, но давно запрещенная, брать ее наверх не имело смысла. Сдать приемщице оружие он попробовал лишь однажды. Олега заставили писать кучу объяснительных, закрыли в тюрьму на трое суток без еды и воды, и ему показалось, что он выжил лишь чудом. А все потому, что одним из условий помилования, которое даровали ему в девятилетнем возрасте, было не прикасаться к оружию ни под каким предлогом. Поэтому Олег одарил пистолет безразличным взглядом, закрыл ящик и вышел. Но он бы не взял его и без запрета. Самым важным инструментом здесь в подземелье были его глаза, способные видеть почти в полной темноте, выносливость, хорошая память и чувство тоннелей. Ведь главным его врагом были не существа, которых можно остановить выстрелами, а одиночество, преследовавшее его многие годы.
