Kitobni o'qish: «Парадоксы футурологии. Мир глазами политолога»

Shrift:

Предисловие

Стараюсь следить за публикациями российских экспертов и аналитиков, посвященных моей стране. Почти все подобные статьи объединяет некая «презумпция виновности Турции». То есть любое действие турецких властей, дипломатов, военных рассматривается как заведомо не дружественное, даже враждебное по отношению к РФ.

Особенно это проявилось в период, когда турецкий лидер объявил о формировании Союза тюркских государств. Я уже не говорю про недавний Курултай стран этих держав в Самарканде. Сразу в российском сегменте интернета, в прессе и на телевидение проявилось множество «специалистов по Турции», которые подозревали нас в антироссийских глобальных замыслах, османском коварстве, притязаниях на сферу влияния русского мира.

Мой давний друг профессор Выдрин был одним из немногих, который старался смотреть на вещи объективно и не предвзято. Он постоянно напоминал читателям, что каждая страна, тем более обладающая реальным суверенитетом, неизбежно будет приоритетно отстаивать свои собственные интересы.

Советский Союз был великой державой. И его разрушение, действительно, стало глобальной геополитической катастрофой. Поскольку он внес значительный вклад в победу Освободительной войны против диктата империалистических проектов. Но его силу подорвало, подточило именно стремление помогать чужим народам больше, чем собственному. Мне посчастливилось говорить на эту тему с кубинским лидером Фиделем Кастро. Он говорил, что единственная «вина» Кубы перед Штатами в том, что для их власти интересы кубинцев приоритетнее интересов американцев. Но именно в этом и сила маленького несокрушимого «Острова свободы».

Дмитрий Выдрин исповедует похожие в этом плане смыслы. Да, пословица «своя рубашка ближе к телу» на личностном уровне звучит эгоистично, на на геополитическом уровне – реалистично. Поэтому мне близок по духу его призыв тщательно изучать интересы, традиции, представления других стран, наций, народов, даже цивилизаций для конструктивного диалога и успешного партнерства. Это особенно касается диалога мусульманства и православия, о чём постоянно пишет автор.

Я категорически не согласен с Черчиллем, который утверждал, что в политике нет друзей, а только интересы. Друзья могут быть и в этой специфической сфере. Но если они понимают и учитывают интересы друг друга. Собственно об этом все главы представляемой книги. Особенно те, где анализируется ситуация в моей родной стране и оцениваются её перспективы взаимоотношений с Россией.

Мы – соседи. Это ко многому обязывает, но многое усложняет. Великий древнеиндийский трактат Артхашастра утверждает, что соседи в геополитике обречены быть врагами. Слишком много в их совместной истории негативных прецедентов, взаимных претензий, ошибок и эмоций.

А автор, напротив, ищет пути и способы как соседство превратить не во вражду, а дружбу. Или, хотя бы, в разумные и взаимовыгодные отношения.

Не случайно он упоминает про масштабные совместные проекты в газовой сфере, атомной энергетике… Ведь эти проекты не только про экономику. Это и про воспитание новой турецкой элиты. Новой генерации граждан, способных и к сложному внутреннему производству, и к сложной внешней геополитической конфигурации.

Поэтому так значимы советы автора по поводу путей и методов воспитания новых управленцев во всех сферах жизни от бизнеса до политики. Для нас – турков – это крайне актуально…

Я, конечно, приложу свои усилия, чтобы эта книга, где многое говорится про мою страну, народ, лидеров, появилась и на моём родном языке. Издание Украина. ру, которое подготовила эту книгу, сделало, на мой взгляд, важный вклад в интеллектуальное сближение наших народов. Я рад, что оно планирует расширение своих авторских связей с Турцией.

Профессор Ариф Эсин. Стамбул

Блеск и нищета американской дипломатии

Три девицы под окном… Хотя вроде не девицы, но женственны, манерны, мечтательны. Впрочем, как многие другие американские дипломаты. Школа такая. Все трое были послами США на Украине: Стивен Пайфер, Джон Хербст, Уильям Тейлор.

Так получилось, что всех троих неплохо знаю лично – встречался, беседовал, спорил. Признаться, забыл уже об их существовании (как, наверняка, и они обо мне). Но вот неведомая сила объединила этих столь разных и в чём-то похожих людей. Точнее, сила – ведомая. Это как раз – девичья розовая, наивная и инфантильная мечтательность.

Три посла вдруг решили, что пришло время забирать у России Крым. Сделали как бы решительное заявление, типа – Америка, вперед, и коронавирус нам в помощь!.. Борзым послам уже ответили и наши дипломаты, и эксперты, и журналисты. Но я сейчас не об этом. Не об их частной позиции. Хотелось бы об общей традиции. О том, как болезненно, неожиданно, драматично меняется традиционная дипломатия великой (пока ещё) мировой державы…

Весной далекого девяносто первого года я оказался в знаменитом пушкинском имении Михайловское. Пробыл там несколько дней. Подружился с экскурсоводом – фанатичной поклонницей поэта, которая бросила успешную научную карьеру, квартиру в центре Питера, чтобы находиться постоянно в любимой обители поэта. Жила в маленькой форменной избушке прямо в лесу недалеко от усадьбы. Рассказала мне забавный эпизод. Зимней ночью во время неистового бурана к ней постучали. Вошел респектабельный «импортный» мужчина. Оказался американским послом. Заблудился на машине в лесу, застрял в сугробе и вышел на огонек. Я спросил у музейной дамы: «Зимний дурак?» Есть такой образ у Хемингуэя. Вы, мол, топите печку в заснеженном лесном домике, и вдруг к вам вламывается ночной незнакомец. Долго стряхивает снег с обуви, потом с шапки, неторопливо снимает тяжелый полушубок. И только тогда вы видите, что зашел дурак. Она понимающе ответила: «Зимний, но блестящий интеллектуал».

Они пили всю ночь чаек – в домике была одна кровать, и уложить гостя было некуда. Посол при свете керосинки читал наизусть «Евгения Онегина» и «Бориса Годунова». Утром вместе выкопали машину и поехали в музей… Много позже я встретил восемнадцатого и последнего штатовского посла в Союзе Джека Мэтлока в одном из американских универов. Вместе читали там политическую философию. За бокалом крепкого я спросил его об этом эпизоде. Он явно засмущался, вытер платком породистую лысину и сказал: «Гребаное КГБ! Всё-то вы знаете. А Пушкин – недосягаем. Большое счастье просто прикоснуться к этому явлению». Мы тогда долго говорили, допили свой бурбон и я подумал, что больше дипломатов такого уровня у них в стране не будет…

Штаты стали великой державой, потому, что имели великого оппонента. В том числе и всезнающее КГБ против всепонимающих дипломатов. Великое рождается от великого. Даже неважно – дружбы или вражды. Наверное, поэтому посол, если я правильно помню, был против распада Союза. Не думаю, что симпатизировал строю. Скорее понимал, что только могучие империи (неважно, с каким строем) вынашивают непревзойдённые культурные феномены. Которыми потом подпитывается весь мир. Наверное, этот последний крутой посол той эпохи был консерватором. В том классическом смысле, что привык работать с крупными объектами…

Но вернемся к упомянутой тройке. Кстати, вроде бы их консультировал Ян Бжезинский. Сын последнего масштабного, как он сам себя считал, врага советского строя. И так уж получилось, бывший мой аспирант. Когда-то мы со Збигневом и его сыном бродили ночью по бывшему зданию партийной школы. В центре темного фойе стоял громадный мраморный куб былого постамента вождя мировой революции. Мэтр вдруг произнес: «А ведь это я сверг его с постамента. Сфотографируй меня на его месте». Мы долго искали с Яном лестницу. С трудом подсаживали папу. Потом лестница обломилась, и он упал. Я ему сказал: «Збиг, ты, конечно, глыба. Но вождь был покрупнее»…

Тем не менее они Союз развалили. А сами стали мельчать на глазах, приноравливаясь к таким услужливым, но столь мелким «партнерам», которые начали плодиться на обломках красной цивилизации. Как крысы на развалинах продбазы…

Американские послы этой генерации – неплохие в принципе ребята. Вышколенные, чистенькие, воспитанные. Но такие, блин, мелкие. Как большинство либералов. В том классическом смысле, что либерализм – работа с мелкими объектами. Они не виноваты, что возмужали не на «Борисе Годунове», а на «Гарри Потере»… И не виноваты, что «айсберг» перевернулся. Почти треть века под солнцем мировой политики нежилась малозначимая «верхушка», считавшая себя фундаментом человечества. Устранение (и самоустранение) с мировой арены Союза и вкрадчиво-незаметное усиление Китая воспринималось как вечная гегемония Запада. Тот перешел в режим «проблемодробилки». То есть физически, территориально, геополитически дробил своих былых и возможных оппонентов до уровня пережёвывания в одно дыхание. И собственные кадры калибровались соответственно. Если нужно бороться с мышами, достаточно котиков, а не тигров. И вдруг что-то пошло не так.

Не раскололась на мелкие обломки Россия. Из покладистого дерзким стал Китай. И пошли чередой глобальные вызовы: экономические, энергетические, экологические, а теперь ещё и эпидемиологические. И стали возникать фигуры, адекватные масштабу вызовов. Никакой мистики. Масштаб политиков всегда определялся масштабом проблем. Иначе говоря, не Путин, Си Цзиньпин и Трамп создали глобальные проблемы. А глобальные проблемы «вызвали» Путина, Си… Но об этом как-нибудь позже и подробнее.

Пока вернусь к теме. Как говорил Шопенгауэр, дух будущего ребенка заставляет жениться его родителей. Дух будущих проблем «заставил жениться» на Америке волчару Трампа. Обаяшки типа Обамы, как показали кадры из Белого дома, сильны в ловле мух. А тут гигантские новые вызовы надвигающейся эпохи. Но люди-то остались предыдущего замеса. Вот Трампа обвиняют, что он, в том числе и в дипломатии, окружил себя пожилыми соратниками. А он просто пытается найти «крупняков». Да, ошибается, когда, например, принимает размер усов Болтона за размер интеллекта. Но, главное, он понимает (или хотя бы чувствует) масштаб надвигающихся испытаний. Поэтому, кстати, так явно тянется к российскому президенту, невзирая на чудовищную русофобию в стране…

А вот наши посольские ученые «котики» всё ещё думают, что можно до сих пор играть в бисер. Понятно, что они хотят напомнить президенту о своём существовании. Понятно, что они предполагают его второй срок и хотят хоть как-то прогнуться. Но надо бы им стать покрупнее, что ли. Сменить игрушки. И читать «Бориса Годунова», а не «Поттера». Может, тогда их заметят. Хотя это вряд ли.

На уровне Полиса. Коронавирус приблизил время «реднеков» и «ватников»

Живу, как напевал в глубоком детстве, «на дальнем юге…». Песни детства чаще сбываются, чем детские мечты. Балкон, книги, турка с кофе. Вроде и самоизоляция, но жизнь течет почти как обычно. Хотя есть стойкое ощущение, что где-то внутри всего окружающего накапливается, сгущается потенциал радикальных изменений. Вот-вот наступит другое время. Другое – не как просто пролонгированное, дополненное, откорректированное нынешнее. А совсем другое. Чужое, незнакомое, непривычное…

У меня фоном непрерывно звучит местное популярное радио. Раз пять за час повторяют старенький шлягер «Макарена». Его вроде давно подзабыли, но вот опять. Я догадываюсь, в чём дело. Для владельцев студии – это не песня, а заклинание. Они заклинают время. Думают, наверное, что ещё чуть-чуть, и отменят карантины, самоизоляции, комендантские часы и всё будет, как прежде. Как много лет назад, над переполненными пляжами, над заполненными бассейнами, над стойками баров с соломенными крышами и батареями напитков будет задорно звучать эта вечная мелодия. Символ беззаботности, гимн курортных романов, сигнал к «шпили-вили», пароль в мир, где «всё включено».

.. А ведь не вернется это время. Как ни камлай. Что будет? А никто не знает! Если очень обобщенно, то существует три группы сценариев: оптимистические, умеренные и пессимистические. Поскольку живу сейчас в «пляжной стране», то использую местные аналогии. По первому сценарию, иностранцев на пляжах летом не будет – только местные жители. По второму – на пляжах не будет никого. По третьему – исчезнут сами пляжи.

Но есть способ уточнить, детализировать, концептуализировать эти расплывчатые предсказания… Поскольку история движется по спирали, самым результативным способом предвидения будущего пока являются поиски аналогий в прошлом. (Ну, кроме, конечно способа предвёдения, которым обладает только Всевышний.) Так вот, уже сложились тоже три группы аналогий.

В первую входят сравнения нашего времени с 1945 годом, когда три мировых лидера сформировали в Ливадии контуры, параметры и условия нового мира. Мол и сейчас, после победы над общим вирусным врагом, сядут (в Ливадии?) главные лидеры и сформируют новые правила глобального общежития: ну там, мир, дружба, снятие всех санкций, транспарентность отношений, закрытие секретных биолабораторий… Скрепят это своими нерушимыми подписями президент России, президент Штатов, лидер Китая (Боря Джонсон в это время опять будет болеть) и мир, закалённый нешуточным общим испытанием, поймет неизбежность общей судьбы…

Но есть эксперты, которые требуют: «Глубже!» Они считают, что по спирали прямо под нами 1914 год. Уже застрелен неистовым Гаврилой Принципом эрцгерцог Франц Фердинанд, и мир стоит на пороге мировой войны. Все уже убедились в эгоистичности государств, никто не верит в солидарность и взаимопомощь, плодятся противоестественные союзы, мельчают лидеры и ожесточаются народы. Все хотят решать свои проблемы за счет других. Короче, война как панацея от всех бед. Как говаривал один французский лепила: «Гильотина – лучшее средство от головной боли»…

«Ещё глубже!» – требует третья группа прогнозистов. Они считают, что калькой момента является Средневековье. Точнее – XIV век с его пандемией чумы и тотального голода. Соответственно и мы все переболеем, пройдем весь кейс испытаний. Жесткий естественный отбор, героизм медиков, охота на ведьм, усиление государств, смена геополитических лидеров, расчистка «поляны» под под новую общественноисторическую формацию…

Я бы, пожалуй, со многим согласился, но хочу ещё глубже.

Скажете, что глубже некуда? Ещё как есть! Это истоки самой политики. Дело в том, что когда путь потерян совсем, когда каждый шаг в сторону грозит новыми рисками и бедами, лучше всего вернуться к истокам. Помните, с чего начиналась политика как таковая?

Правильно. С ПОЛИСА. То есть с города-государства. Это было социальное пространство, соразмерное всей «пирамиде Маслоу» или, говоря проще, всем базовым потребностям человека: безопасность, питание, образование, просвещение, здоровье и пр. Пандемия опять вернула нас в полис. Я живу уже третий месяц в городе, где не работают аэропорт и порт, перекрыты магистрали и второстепенные дороги. Всё – в городе, чтобы жить, лечиться (тьфу-тьфу), получать информацию, в меру развлекаться и зарабатывать на существование – есть. Если завтра весь мир за объездным шоссе вдруг исчезнет, я не сразу и замечу.

Город опять стал атомом цивилизации. Город, который пригрел, спас, выручил в беде, не может не играть в будущем человечества особую роль. Как уже сыграл в прошлом. «Большие города-а…»

А ведь когда-то я уже подозревал, что время полисов вернется. Я тогда исследовал, как непосредственная среда обитания формирует тип личности, наклонности и особенности характера человека. Тогда в сфере моего внимания случайно оказались три города: Нижний Тагил, Кривой Рог и Чаттануга. Эти города породнены, являются признанными металлургическими центрами в своих странах, символами городской глубинки с оттенками маргинальности.

По моей гипотезе, при всём различии своих стран они должны были формировать у своих горожан некие общие черты. Сразу уточню, что Чаттануге повезло. Забухали в купе экспресса «Бирмингем», который несся в этот городок, два таланта – поэт Марк Гордон и композитор Гарик Уоррен. Начали дурачиться после третьего бурбона. Изображали паровозик – «чу-чу». Одного ещё и смешливая барышня ждала на помпезном городском вокзале. Оба творца, кстати, были виртуозы приблатненного чаттанугского сленга. Вот фактически на фене и была написана одна из самых популярных песен всех времен и всех народов «Чаттануга Чу-чу». Её презентацию в сентябре сорок первого в кинотеатре «Тиволи» отложили почти на месяц – начался карантин и самоизоляция из-за эпидемии. Зато потом песня стала триумфом. Завоевала город, страну и весь мир – в ускоренном виде повторила модель развития цивилизации. Даже стала культовой в альтернативной ойкумене – гимном «стиляг» в Союзе…

Нижнему Тагилу пока не везло. Его сакральная история от Демидовых до Т-34, его смесь гражданского стоицизма и социального пофигизма, его причудливый сплав из высокой технологичности и бытового блатняка пока не срезони-ровали, как у штатовских родственников, в нечто феноменальное. Пока Тагил «рулил» только на турецких пляжах, но не в массовом сознании или, хотя бы, в массовой культуре. А ведь мог бы: «песни довольно одной». Ну и какого-нибудь грандиозного исторического танкового шоу…

Кривой Рог где-то оказался посредине. Нет, не великий миф. Но и не «титаник» своей эпохи. Кавээны, квартал-шоу, гнездо чумового президента… Я бывал во всех этих «полисах». Разные миры, разные судьбы, разные ассоциации. Но было и что-то общее. Кроме, конечно, промышленной угрюмости, экологической проблемности, провинциальной заурядности.

Люди. Громадная концентрация людей, которых в Штатах называют «реднеками», а у нас «ватниками». Не офисные хомячки, не бесполые коучеры с маркетологами. Другие – иногда потрепанные жизнью, неурядицами, бессмысленностью бытия, но, блин, такие рукастые, настоящие, стремные. Уже тогда чувствовалось, что «вата» – не проблема будущего мира, а его решение…

Лет десять назад я хотел снять фильм, где мэры этих городов поменялись бы своими местами. Их проблемы, конфликты, технологии представлялись мне близкими… Тогда время ещё не пришло. А сейчас – обрушилось прямо на головы. Именно в таких городах сейчас будет коваться будущее. Рукастые люди – «ватники», не боящиеся ни быта, ни власти, ни жизни, способны создать осязаемый запрос на новую настоящую жизнь. Без всего того треша, точнее – «хрени», на которую до пандемии уходило две трети социальной энергии.

Бесконечные перелеты, ненужные встречи, «терки», ложный успех, гонка за призраками… А сейчас опять «полис», и всё нужное в шаговой доступности или на расстоянии «социальной дистанции»… Надеюсь на то, что не гламурные столицы будут задавать повестку своей державе, а подобные города глубинного государства. Мечтаю о том, что и настоящие международные отношения будут модерироваться схожими породненными городами. Настоящее тянется к настоящему… Вот опять мы на перроне. Незнакомый вокзал. Никто не встречает, даже смешливая подружка. «Постой, паровоз…» Но наша привычная жизнь – «чу-чу» – отчалила назад в прошлое, как локомотив из Чаттануги. Осмотримся для начала.

Улицы и кибуцы?

Продолжу предыдущую тему. Хотя и не люблю «размазывать» смыслы, когда всё предельно ясно.

Да, для вдумчивых аналитиков уже понятно, что привычный мир разваливается, расползается, крошится, как батон, на глазах.

Те, кто утверждали, что пандемия лишь ускоряет привычные процессы, уже пригорюнились. Мир не только «ускоряется», но и меняется. Новые типы отношений между людьми, гражданами и властью, между государствами и даже континентами. Посткапитализм? Недосоциализм? Пик Хабберта или пропасть Мальтуса?… И спор уже идет не о том, что будут или не будут фундаментальные изменения. Будут!

Полемика смещается из сферы процессов в сферу экзистенции. Из области причин в область последствий. Что станет в Новом мире «атомом», основой, платформой приближающегося бытия? Где, черт побери, проблемы будут превращаться в решения? Где базальтовая основа «глубинного государства», на которой начнется новое строительство?.. Вот прочитал у одного из ведущих русских интеллектуалов, что такой главной бытийной ячейкой, фундаментом новой реальности станет сельская община. Ну и рука сама потянулась… нет, не к кобуре (не ношу, к сожалению), а клаве. Просто я уже видел, как одна некогда красивая, богатая, промышленная страна решила опуститься до уровня сельской бригады (на её собственном новоязе – «аграрной сверхдержавы») и что из этого получилось… Но, главное, много лет назад был у меня поучительный смыслотворческий эксперимент. Я попытался представить и подробно в литературной форме изложить гипотетическую ситуацию.

Краткая суть. Происходит некая масштабная беда. Её размеры не позволяют власти взять «всё под контроль». Люди, сами заботящиеся о своём выживании – питании, лечении, обучении детей, начинают самоорганизовываться, искать новые формы существования, общежития… Я писал тогда этот сюжет на Украине и мысленно примерял ситуацию к различным социальным и территориальным формам. Пишущие коллеги знают, что, когда долго работаешь над текстом, текст начинает работать над тобой: он сам уже диктует логику, сюжеты, повороты, интриги.

Так и у меня: текст отторгал мои попытки сделать «колыбелью» новой жизни и отдельные регионы, и бывшие области, и мегаполисы и сельские хутора с их символичными «скотными дворами». Даже не получалось зацепиться за обласканную мечтами Туган-Барановского таежную артель. А получалось, что ад социального хаоса затухал либо в небольшом городке, либо на большой улице. (Эх, не случайно возникла концептуальная песенка про улицу Заречную.)

Я злился на диктат текста. Но, остыв и подумав, потом приходил к выводу, что «курилка» всегда прав. Вот взять те же хутора, сельские общины, артели. Не могу не вспомнить поучительную историю с философом Мартином Хайдеггером. Он избегал интервью, считая их бессмысленной тратой времени и энергии души, но однажды всё же сдался под напором маститого журналиста. Француз из знаменитого журнала среди прочего спросил у мыслителя, почему немцам удается производить такие классные авто. Мэтр, задумавшись, ответил, что, скорее всего, потому что немецкие синие воротнички, в отличие от своих зарубежных коллег, читают иногда Канта, Гегеля, Ницше.

«А какая связь между Ницше и “мерседесом”?» – не унимался журналист. Философ честно ответил, что не знает, какая связь между Ницше и «мерседесом», но интуитивно чувствует, что рабочий, который не читал первого, не сделает второго. (Признаюсь, был когда-то на головном фирменном заводе в Штутгарте. Там таки читают работяги, делающие самые сложные шестисотые «тачки», самых сложных философов.)

Фактически это наблюдение было позаимствовано у подзабытого Карла Маркса. Тот утверждал, что любое производство, кроме своего целевого продукта, ещё и производит определенный тип работника. Типа, один тип работника получается в ходе производства колбасы, совсем другой – в ходе производства, скажем, антибиотиков. То есть логика такая – организация производства сложных изделий формирует работников, читающих философов. А работники, читающие философов, способны создать сложные агрегаты…

Уф, отвык от замысловатых текстов. Так вот. Когда я писал книгу, она мне подсказала, что сельская община не создаст интересных героев. Не потому, что плохи свинари, пастухи и прочие скотники. Но сам характер труда понукает, принуждает, обязывает формировать у его субъекта набор определенных потребностей, свойств и качеств. И профессиональных, и интеллектуальных, и моральных.

Вот я сейчас живу в стране, на языке которой «санжары» означает «брод». В современной же Украине хоть старые, хоть новые Санжары означают «омут»: в смысле символа нравственного падения, расчеловечивания. Дело в том, что в селе, местечке, поселке любой чужак – потенциальный носитель опасности и инородности. К этому приучает многовековой производственный опыт их жителей. Поэтому и встречают чужаков камнями, как привечали карантинщиков из Китая.

Местные жители – рагули¹ – по-другому просто не умеют. Таков их образ жизни. Таков их уклад. Таков их набор стереотипов. (Не могу не вспомнить мудрый анекдотец, демонстрирующий непреодолимую силу социально близкой дистанции: тракторист Слава попробовал «завязать». И на шестой день абстиненции начал припоминать, что 12 лет назад он, будучи успешным столичным кардиологом Соломоном Шниперсоном, приехал в это село просто порыбачить.)

В моём романе получалось, что только условная большая улица, как часть города со своей достаточно сложной производственной базой, социальными связями и лифтами, системами защиты жизни и здоровья, инфраструктурой образования и взаимопомощи, способна не только сохранять, но и развивать человеческое в человеке. Ну, как в упомянутой песне: там на одной Заречной улице и «райком» – социальный лифт, и «мартеновские печи» – сложные производства, и «любовь» – высокие личные отношения… Если какого-то из этих компонентов недостает, то вся конструкция «человекотворения» рушится.

Поэтому и повествование моё замыкалось в размерах крупной улицы. Правда, тогда, выложив его в сети, я получил кучу нелестных отзывов – типа «уличный бред». Возможно, не вовремя поднял тему. А вот сейчас, не выходя третий месяц за пределы своей улицы, реализуя в её пространстве весь комплекс своей жизнедеятельности, думаю: «А может, и не бред?»

…Вирус показал, что мегаполисы, особенно столичные, заточены в основном под уклад производства услуг. И эти услуги (транспортные, увеселительные, зрелищные, развлекательные, арендные, гастрономические и пр.) на глазах обнуляются. Но и сельская община, к которой апеллирует мой ученый друг Александр Гельевич, не выход. На уровне мегаполиса всё чрезмерно, но на уровне общины – всё ущербно. Ночной клуб против заимки Лыковых.

Социофилия против социофобии… Хотя вот ещё апеллируют к кибуцам, как вроде и сельской общине, но полнокровной микросистеме жизнеобеспечения и личностного развития. Мол, вся продвинутая израильская элита выросла из этой «шинели» (шинель – она и на иврите «шинель»). Не знаю, не знаю. Бывал в этой глубинке. Во-первых, там много дополнительных функций, которые разительно отличают типичный кибуц от простого сельского стана. Защита, например. Насыщенность даже небольшого архаичного коллектива большим количеством современного оружия в корне преобразовывает его субъектов. Это принципиально новые навыки, модели отношений, специализации людей. Чем сложнее оружие, тем должны быть умнее его владельцы и слаженнее их взаимоотношения. Это вам не лобио кушать, как запоздало поняли бывшие грузинские крестьяне, обряженные в натовскую «цифру». А ещё кибуцы – это сложная агротехника.

Например, эффективность использования земли в израильском кибуце в среднем в 100 (!) раз выше, чем на украинской ферме. Это также качественное образование и медицина. Но при всём при том, мамы всех нынешних израильских лидеров всеми силами пытались вытолкнуть их из общин «в город». Только там аккумулируется критическая масса высокого человекотворения. Нет, не «брод» эти «санжары». Сейчас, на карантине, наверное, перепишу свой текст. Я уже знаю, что стало причиной тектонических изменений. Сейчас бы найти городскую улицу, которая ведет в правильную сторону. Такой вот новый даосизм.

1.Просторечное слово (суржик), которым коренные жители Украины называют сельчан, перебравшихся в города и не усвоивших городские обычаи и культуру – Прим. ред.