Kitobni o'qish: «Унденский лебедь»

«Унденский лебедь»

Я видел на брегу Ундена,

Как плыл надменно черный лебедь.

В тисках великолепья плена

Он смел вокруг величьем веять;

Окрас его и есть мой взор,

Судьба его – мой приговор.

Узрел я родственную душу…

Стою пред ним: ногами в сушу.

Туман над озером седеет,

А черный лебедь не тускнеет;

Все тот же блеск его пера

Мой будоражил ум с утра.

Под ним уснула мирно гладь,

Имея честь сим отражать

Крыла той дивной птицы стать;

А мне бы рукопись в печать!

Мне торопиться в этот час!

Мне отвести с него бы глаз! –

В мгновенье мысли той жестокой,

Поднялся ветер над Унденом,

И тучей томно-светлоокой

Слетелись лебеди катреном.

Как снег белы: большая рать;

Ах, мне бы рукопись в печать!

Мне б поспешить! Но в этот миг

Услышал той я стаи клик:

Сродни горе брюзгливый, громок,

Свиреп, ревуч и жгуче-колок.

Они, как наковальню молот,

Взялись величие терзать:

Окрас его тому ли повод?!

На светлых вправе ль клеветать?!

Эх, мне бы в руки да кирпич,

Прервать сей лебединый линч! –

В мгновенье мысли благородной,

Унялся ветер над Унденом,

А крылья роскоши свободной

Из ига вырвались рефреном;

И скрылся в небе лебедь черный!

Я, року своему покорный,

Помчался дело увенчать:

Успеть бы рукопись в печать!

Вечерний час: ступал обратно

Вдоль брега спящего Ундена;

Мелькает силуэт невнятно:

Всё та же благолепья сцена.

Подкрался, шорох не тревожа,

А в клюве песнь того вельможи…

Проникся ею я до дрожи,

И стих в тиши творю столь схожий:

"Я – ночи сын, Ундена жемчуг.

Мне оберегом стал туман;

Проклятья – ореол легенды,

Вода смывает боль из ран.

Пером я черный, сердцем – белый:

Не грех мой мрак, но мрак мне – блеф.

Вспарю над миром чистотою,

Оковы лжи преодолев;

Меня запомнят, их забвеют:

Я серебрист той чернотой!

Лишь заводь обличает серость:

Пером кто бел – угрюм душой.

Моя краса со мной до смерти:

Не прикасайся, лицемерье,

Пера средь часа круговерти;

Не к лику мне твое творенье.

Пусть эта песнь в глуши Ундена –

Надежд лишь призрак пируэта:

Восславлюсь миру я однажды

Строфой великого поэта!"

«Веянья преданности друг»

(Полине Гёбль и женам декабристов)

Стиха трагичная персона,

Веянья преданности друг:

Слагаю памятник с фасона

Я верных стойкости подруг;

Не леденея на морозе,

С сердец хрустального бокала

Высокой чести данью оземь

Кровь благородная стекала.

Я помню, не предавши тленью,

Что Вашу поступь, Вашу прядь;

И передам сим поколенью

Деянья благородства пядь.

Голубка модного салона,

Острог читинский Вам – супруг:

Нам не узрелась с небосклона

Звезда пленительная вдруг;

Не Ваши ль слезы – нам проклятье:

Убогим, малодушным суд,

Сменившая роскошья платье

На увертюру смрадных руд?

Прости, голубка, мне – потомку –

Дрейфловый профиль и анфас;

Что я – мужчина лишь поскольку…

Но скольким недостоин Вас.

«Поэты северных широт»

(узникам совести)

Честолюбив! При всём при этом

Желал я легких рифм поэтам:

Вольтер нутром он аль Марат,

Поэт поэту всё же – брат!

Стихов невзрачных не бывает,

Бывают чёрствые сердца:

Не тот, кто пишет, а читает –

Являет истинность лица;

Элита редкостных пород –

Поэты северных широт!

Под гнётом зла тысячелетий

Лишь проницательнее эти:

И тех великие умы –

Творенье горестной судьбы;

Не те ли – светлая дорога

В веках для тёмного народа? –

И честь, и совесть, и свобода!

Не те ль проводники восхода

Сиянья призрачных надежд

На крах всевластия невежд?

Как безысходно их проклятье:

Тех ценность в тюрьмах, не в карате!

Тех дар ничтожен средь орды,

Чьи представители – рабы;

Слепы, грубы, глупы, немы:

Не свет кумир им, гнусность тьмы!

Но вы – что братья – не мельчайте

В угоду мерзостных смотрин!

Тем память тех не оскверняйте,

Кто рвал оковы паутин

Бесчестья времени и люда,

Где имя каждому – Иуда,

Награда коим – эшафот:

Поэтов северных широт.

«Осень моросью целует»

(Москве)

По Пречистинке пройду я

Пасынком седой Москве;

Внеурочно, без раздумья

Вновь любим сырой тоске.

Сеченовским переулком

На Остоженку спущусь,

Пусть изысканным притулком

«Geraldine» накормит грусть;

Долгорукого творенья

Сонным воздухом дыша,

Черпаю я вдохновенье

Для уютного стиха;

Осень моросью целует

Гению его лицо:

Улыбнулось умиленьем

Им Садовое кольцо;

Мачехи мила прическа

Пепельною красотой:

Та честна со мной без лоска

И добра своей душой;

Щедрой музою ютимый,

Что дана мне Богом в дар,

Одинокий, но счастливый,

Гоголя почту бульвар;

Сидя кротко на скамейке,

Обниму свою судьбу,

И признаюсь чародейке,

Что люблю мою Москву.

«России песнь»

Вкусивший жизнь моею грудью,

Хранимый ласкою дитя,

Молитвой Матери взываю:

Собою не губи меня…

Позволь расправить эти плечи,

Цвести красой полей и рек.

Не будь погибели предтечей,

Мной порожденный человек.

Лиричным именем Россия

Я Господом наречена:

Счастливой быть – моя стихия,

Несчастной слыть – моя судьба;

Беспечною младою девой

Ордою дикой пленена,

И от сестер единокровных

Веками тьмы разлучена.

Угра омыла мои ноги,

Оковам ржавчину вменив;

Невольный брак и дни тревоги

Надеждой светлой заменив.

Рассветом северным сияя,

Стеснение в себе тая,

Я тропами родного края

Вернулась в лоно бытия.

Но настороженные двери

Не впустят сердце за порог;

Укором слышится: «Чужая.

А резус-фактор твой – Восток».

Печаль безропотной заботой

Укрыла боль моей души:

Примерив маску с позолотой,

Я родила детей в глуши;

Плохою матерью не стала:

Хранила сон ваш сенью ив.

Истоком Волги умывала,

О здравье Господа молив;

Подобно россыпи жемчужной,

Покрывши взор своим числом,

Столетия ватагой дружной

На мне селились вы потом;

И чем всегда была горда я

Земных средь лика матерей,

Смогла что, кровью истекая,

Родить талантливых детей!

Я ими Лиру приласкала,

Наукам обустроив дом;

Я ими небо раздвигала,

К далеким звездам став мостом.

Я Александрами воспета,

Петрами глас услышан мой!

Я – мать великого поэта,

И сын мне – космоса герой!

Вкусивший жизнь молочной негой,

Рожденный в муках мной дитя,

Молитвой слезной заклинаю:

Собою не позорь меня…

Смой лихоимства тяжкий грех,

Татьбы следы очисти с рук;

Богата ваша Мать на всех:

И на господ средь вас, на слуг.

Спешите дегтем линчевать

Дитя, что грабит свою мать:

Не уподобьтесь фарисеям

Мне паразитами на шее…

Однажды бездыханных вновь

Вас обретя во своем чреве,

Я не явлю свою любовь

Для утонувших в Божьем гневе.

Коль матери своей погибель

Наследством скорым возжелали,

То бездарь – всем вам искуситель:

За оным следуйте стадами;

Уму непостижимым злом,

Что соткано хмельным дурманом,

Вы – душегубы напролом

Своим же детям видом пьяным;

Но если скорым исцеленьем

Возлюбите потомкам весть,

То возвеличьте одаренных,

Супругами храните честь;

И панацеей от всех бед

Себе вмените трезвость духа:

Лишь в ней таится лазарет

Для ока вашего и слуха;

Лишь вместе с ней начнете вы

Ценить себя, свои мечты:

Тогда, быть может, к счастью вас

Поманит разума компас!

Мне остается лишь молиться,

Могла чтоб чадом вновь гордиться,

Не слыша эха голосов:

«Она рожает лишь рабов!»

Вкусивший жизнь веленьем божьим,

Благословенное дитя,

Молитвой робкой призываю,

Собою же восславь меня…

Во дружбе пребывай с соседом,

Будь благодетель сирот хлебом;

Не оскверняй себе в угоду

Мою роскошную природу;

Груди речные ожерелья

Не запятнай своей рукой,

Дыханья моего деревья

Не поруби себе лихвой.

Народов сонму став родною,

Меж вами мир хранить велю:

Вы сплетены судьбы лозою

В одну великую семью.

«Не запрещайте счастью громкость»

Не обрезайте детям крылья! –

Не совершайте тяжкий грех;

Не обрекайте на унынье,

Не приглушайте детский смех;

Не запрещайте счастью громкость,

Не порицайте тишину;

Не позволяйте себе колкость,

Ввергая душу в темноту;

Сердца не остужайте детям:

Не угнетайте их мечты!

Но пользуйтесь моментом этим,

Узреть таланта чтоб черты;

И обнимайте каждый день!

Руками, сердцем, словом, взглядом:

В свою не превращайте тень,

Травив амбиций ваших ядом.

Детей не опекайте яро,

Но не вменяйте их другим;

Им не являйте лик скандала:

Ребенок – общий. Неделим!

Своим примером обучайте

Их добродетели людской;

И книги на ночь те читайте,

В которых мир совсем другой:

Где зло не побеждает веру,

Финал которых не жесток.

Любви создайте атмосферу,

Гармонию вдохнув в росток;

Их не делите на чужих,

Своих, здоровых и больных;

Нет у детей ни разных глаз,

Ни цвета кожи нет, ни рас!

Есть белый лист, вам данный Богом:

От вас зависит лишь во многом,

Каким окажется итог

На нем разлитых вами строк.

«Русский язык»

Ах, как же все-таки прекрасен

Народа русского язык!

Чудесен он, многообразен!

С младых я лет к нему привык;

Он мудр строкой Крылова басен,

Могуч – законный то ярлык!

Он Лермонтовым слуху ясен,

Им благорожен мой кадык!

Чаадаевым глупцу опасен:

Веков творение и стык!

Ах, как же все-таки прекрасен

Народа русского язык!

Я подмастерьем быть согласен,

Постичь у гениев азы:

Я над веками был бы властен,

Отняв у Пушкина бразды!

Язык сей гласными столь страстен,

В нем соль народной есть слезы!

Цветами яркими он красен,

Вобрав эпох в себя пласты!

Я верю: труд мой не напрасен,

Коль помыслы мои чисты!

Я к языку тому причастен,

Храни его, мой друг, и ты!

«Гладь белых страниц»

Посажу я сирень за окном,

К ней подвесив кормушку для птиц;

И когда этот мир занят сном,

Потревожу гладь белых страниц.

Безмятежным и тихим стихом

Боль укрою в вельветовый плед;

Мой сакральный и маленький дом

Мезонином встречает рассвет.

Выступает к обрыву балкон

Дивным оком на синее море,

А внутри его бархатный трон,

Утонувший в меандра узоре;

И лучи пусть блаженно робеют,

Горизонта покинув объятья.

Пусть окурки судьбы моей тлеют,

Не познав силуэт губ из счастья;

И талант уникальной камеей,

Потаённый незрячим глазам,

Тем пытать его боле не смея,

Я сломаю легко пополам…

Усыпив панорамные очи,

Света нового дня сторонясь,

Умерщвлю я себя вновь до ночи,

Чтоб проснуться в безлюдье, смеясь.

Под Юпитера летним свеченьем

Приготовлю кусочки уюта;

Их намажу густым вдохновеньем

Ярких сот красоты абсолюта.

Саквояж свой наполнив стихами,

Я признателен Богу за то,

Что в пути, умащенной грехами,

Покаяньем омыл мне лицо.

«Любитесь, люди!»

Любитесь, люди: не ленитесь!

Не ссорьтесь глупостью причин,

А за внимание боритесь

Своих прекрасных половин.

Любитесь днем, любитесь ночью! –

В плену чарующих оков;

Не фигурально, а воочью:

Любитесь громко и без слов;

Творите мир своей любовью! –

Сражайтесь в том между собой;

И побеждайте, но не болью,

А темпом, юмором, душой.

Любитесь, люди, благородно! –

Не, как дворняжки, за углом:

Вам помнить было бы угодно,

Что мы в развитии ином…

Да! Преданно всегда любитесь,

Все соки выжав из себя.

Займитесь этим: не деритесь,

Прекрасное вокруг губя.

Ведь войны пораждают те,

Кто плох в делах любовных;

Вы – асы, что на высоте, –

Орлы небес раздольных!

Любитесь, но не примитивно;

И узаконьте интерес:

За модой следуя наивно,

Не оскверняйте сей процесс.

Любитесь, люди, традиционно;

Любитесь: раз и навсегда!

И в дождь, и в солнце: всесезонно,

Да будет счастье вам тогда.

«Он вам не поэт!»

(ко флоре)

Березы ветками объятый,

Лучится парковый фонарь.

Вдыхая ароматы мяты,

Читаю вновь себе мораль;

Луна полна блаженства света

Сквозь струнки ивовых ресниц.

Хранится памятью поэта

Коллекционный стон девиц;

За что вы любите тиранов,

Красой целованные розы,

Стиху чарующих дурманов

Предпочитая черствость прозы?

Безумства чаркой пригубивший

На фоне счастия контраста,

Чем дорог памяти твой бывший

Покоя угнетатель, астра?

И удивлением затеей

Он потревожит орхидеи:

Ответьте в манком разговоре,

Чем деспоты у вас в фаворе?

К замужним лилиям подкрался

Неугомонный литератор,

И аналогией задался:

Чем сердцу каждой мил диктатор?

Вы утром влажные в росе

От ласк их, явленных во сне!

Ну а супруга-либерала

Вы нежите ничтожно вяло!

Померкли тихой грустью очи

Цветов, покрытых негой ночи;

Лишь бризный шелест лепестков

Мне выдал таинство их слов:

Прошло уже немало лет,

Нас потревоживший поэт,

Как этот парк хранит следы,

Коснувшейся всех нас, беды;

Но не прозаик, лиры друг

Украл беспечность наших губ.

И рифмой он нам томной врал,

Что демократ и либерал…

Когда коснулись его пальцы

Стеблей ранимых ликом ситца,

Пустились все мы в ритме вальса

С ним в сладострастии кружиться;

И обнажил пиит нам души,

Играя на пьянящей флейте,

Чем корни юные из суши

Вытягивал словами – «Млейте!»

Но счастья танец был недолог;

Румяной поступью хорея…

Сердца в нас сотнею иголок

Вкусили боли апогея;

И скинута поэтом маска,

За коей нам он представлялся:

Закончилась трагично сказка,

Которую слагать он взялся;

За ширмой вольности мозаик

Скрывался извергом прозаик…

Замаливая век грехи,

Не чтим мы более стихи;

Пустил поэт слезу скупую,

Внимая грусти дивной флоры:

Явивши паузу немую,

Утихли шелеста их хоры.

И уходя, окинув взором,

Вопрос я задал им укором:

За что же разуму назло

По сей день любите его?!

Но их ответом на прощанье

Поэт услышал лишь молчанье.

«Быть может…»

Мне дивным голосом девицы

Сплетали песнь из сладких слов:

Приди скорей, твоей десницы

Мы предначертанный улов…

Их светел каждой лик в сто лун,

И кожа – жемчуг потаенный;

Казалось бы, земной я лгун,

Делец, на хитрость обреченный:

За что же грешнику награда?

Уста – зефир, глаза – сапфир:

Тех наслаждение – услада,

О чем не помышлял сей мир.

А чуждым делом столь неловко;

Возможно, песни адресат –

Небес жестокою издевкой –

Не я, щедроте что столь рад.

– А не ошиблись ли вы, девы,

Слагая песнь ту обо мне? –

Безверны разуму напевы:

Грехами горб мой на спине;

В ответ журчанием медовым

Слух одурманен, но не пьян:

– Ты из числа, что был ведомым

Страстями, окаянством рьян…

Уста огреху неподвластны;

И провидением времен

Ты – господин нам меткой ясной:

Удел Скрижалью сей вменен.

А сонмом всех своих грехов

Одним стал дьяволу ты плох:

О них Создателю не лгал,

Когда был созван Трибунал;

И взору нашему коль мил,

Быть может, Бог тебя простил…