Kitobni o'qish: «Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945»

Dietrich Von Choltitz

Soldat unter soldaten

© Перевод и издание на русском языке, ЗАО «Центрполиграф», 2015

© Художественное оформление серии, ЗАО «Центрполиграф», 2015

* * *

Вступление

Цель этой книги – осветить человеческую сторону войны, принесшей столько бед нашему народу и всему миру. Само это намерение ставит чудовищные преграды, поскольку по своему смыслу два слова, «война» и «человечность», находятся в глубоком противоречии друг с другом.

Моя цель иная: рассказать о простых солдатах и офицерах, перед кем важные решения представали не в своем политическом, военном или историческом значении, а оценивались по их влиянию на роты, полки, дивизии и, особенно, фронтовиков, офицеров на рядового солдата. Желание отдать свой долг простому солдату вдохновило меня на написание этой книги, оно должно пронизать ее всю и связать воедино. С него надо начинать, и им надо заканчивать.

С самого раннего детства я рос в среде, пропитанной военным духом; мой отец был военным, мои братья и кузены тоже. Бо́льшую часть жизни я провел в восточной части Германии, в области, много веков назад полностью включенной в ее состав и, безусловно, принадлежавшей западной цивилизации. В нашей Силезии никогда не говорили ни на каком языке, кроме немецкого, и нам никогда не пришла бы в голову мысль о том, что эта земля может быть силой отнята у нас¹. Во времена старой Германской империи мои предки были военными или чиновниками, служившими независимым князьям или императору². Эта служба являлась смыслом существования моего рода, а труд на благо родины был правилом. Помимо долга службы государству, решающее влияние на нашу жизнь, сколько я себя помню, оказывала верность христианству. И несмотря на то, что религиозные разногласия разделили мою семью, обе ее части чтили и исполняли религиозные обязанности. Разговоры времен моей юности, в первую очередь с отцом, общение с моим окружением, личный опыт приучили меня к тому, чтобы относиться к своему воинскому долгу как к религиозной обязанности, исполнять его со всей возможной человечностью и никогда не нарушать христианских принципов.

Пока мой отец владел поместьями, его отношения с простыми людьми оставались совершенно патриархальными, и я не припоминаю ни единого слова, услышанного мною от него в мои юные годы, которое поставило бы под сомнение два вышеназванных принципа – служба государству и религиозность, которыми он руководствовался и в этих отношениях. Мой отец был кавалеристом, и в ту пору, когда мы готовились вылететь из родного гнезда, он служил в Ла-Маршском уланском полку. В тринадцать лет я поступил в Дрезденский кадетский корпус. Нашим обучением занимались маститые преподаватели, из которых многие преподавали также в Школе принцев Саксонского двора, и тщательно подобранные офицеры. В апреле 1914 года я был зачислен в полк, которым командовал муж принцессы, у которой я в юности долго служил пажом при королевском дворе. Это был 107-й пехотный полк принца Иоганна-Георга, входивший тогда в Лейпцигский гарнизон. Вплоть до начала войны в августе 1914 года я имел звание фенриха – самое высокое унтер-офицерское звание. В это время я получил самую лучшую подготовку, какую мог получить новобранец накануне мировой войны. Но главное, я очень хорошо помню, как наши капитаны и майоры прививали своим подчиненным чувство ответственности, которое они возвели в ранг закона. Я знаю, как серьезно эти офицеры относились к своей задаче учителей, в военном аспекте и в человеческом. Между солдатами и офицерами существовало взаимопонимание, отношения между ними были доверительными. Как в любой армии, самой тяжелой служба была у пехотинцев и саперов. У них ничто не вставало между солдатом и командиром, вроде лошади в кавалерии или пушки в артиллерии. В этих родах войск люди бо́льшую часть времени находились бок о бок друг с другом; здесь завязывались самые тесные связи, здесь же возникали самые крупные трудности; на эти рода войск возлагались самые тяжелые задачи. С подготовленными таким образом солдатами Германия в 1914 году вступила в войну. Как и миллионы моих соотечественников, я прошел эту войну пехотинцем; к моменту ее окончания я имел три ранения и звание лейтенанта. Я был верен профессии, к которой меня готовили, ее правилам и законам, и остался офицером даже после 1933 года. Во Вторую мировую войну я вступил в звании майора и в должности командира батальона 16-го Ольденбургского авиадесантного полка. Впервые за время войны мы осуществили высадку в ходе Польской кампании, возле Лодзи; затем, 10 мая 1940 года, нас высадили в нескольких сотнях километров позади линии вражеского фронта. Очень скоро я стал командиром этого полка и испытал, какое счастье использовать все свои силы, все знания и опыт, во имя людей, чьи жизни тебе доверили, которых ты любишь, как собственную семью. Я на практике получил представление о правах и обязанностях командира; узнал, что значит защищать и оберегать.

В самом начале этой книги я хочу вспомнить один случай. Это было вечером 12 сентября 1941 года. Днепр был форсирован, шел бой, противник отступал на восток. Я объезжал на машине аванпосты, прикрывавшие полк. Я видел моих солдат, маленькие группки, горстки людей, разбросанные в бескрайней степи, которую окутывала ночная темнота. В тот вечер я заговаривал с каждым; их спокойные, уверенные и полные доверия голоса звучали несколько тягуче и тяжело; я был глубоко взволнован общением с этими превосходными людьми. Многие из них уже рисковали жизнью. В тот момент, когда опускалась ночная прохлада, они стояли на постах, охраняя отдых основной части боевых подразделений, отдыхавших в полной безопасности, тогда как они бодрствовали, устремив взоры туда, куда предстояло идти завтра. В этом месте и в этот момент я пообещал себе рассказать о подвигах этих людей. С величайшей простотой они исполняли свой солдатский долг, без всяких политических соображений, имея перед собой единственную цель: служение своей родине³.

Для них, уроженцев Германии, родиной была, в первую очередь, их малая родина. Они верили, что поступают правильно, подчиняясь приказам своих командиров, ведущих их в далекие страны. Нам следует признать, что, вопреки пустившей глубокие корни тенденции, эта позиция нуждается в наши дни в оправдании.

В рамках поставленной перед собой задачи, я попытаюсь решить важную проблему повиновения, которая возникает как в военной, так и в обычной человеческой жизни, то есть определить границы повиновения и власти командования. Эта проблема стала фундаментальной для нашего народа со времени появления Гитлера, но достигла крайней степени по причине многочисленных решений, которые каждому из нас приходилось осуществлять на практике в ходе войны.

Глава 1. Формирование рейхсвера в мирное время

Рейхсвер и республика

Для того чтобы дальнейшее развитие событий стало более понятным, следует бросить взгляд назад, на период, последовавший за Первой мировой войной. И вот спустя годы, после многих необыкновенных событий, воспоминания о которых начинают заволакиваться дымкой забвения, постепенно вырисовывается история возникновения германского вермахта.

Отречение германского императора, а с ним отречение и всех других монархов⁴ освободили армию от присяги на верность суверену, и этот разрыв с вековой традицией стал причиной ее краха. Кому офицерский корпус и немецкий солдат станут служить в будущем? Новые хозяева республики видели в армии в лучшем случае неизбежное зло, негативного влияния которого на будущее развитие государства следовало всячески избегать. Фактически они признавали, что солдат обязан в первую очередь защищать родину, а не служить какой-либо конкретной форме правления. Как и сегодня, офицер представал неким пережитком давно прошедшей эпохи, к которому следовало относиться с величайшей настороженностью.

Одной из главнейших заслуг фельдмаршала фон Гинденбурга история назовет то, что он сделал возможным создание новой армии республики из прежней армии, пережившей массовую демобилизацию и отправленной по домам. В момент, когда исчезли все традиционные власти, пример этого человека оказал не только материальную, но и духовную поддержку офицерскому корпусу, по-прежнему готовому взять в руки оружие и исполнить свой долг. Его фигура в какой-то степени заменила фигуру монарха. Пока большинство армии было занято демобилизацией, значительные ее силы еще вели на востоке бои против польской армии Пилсудского, которую мы во время войны позволили сформировать, обучить и вооружить⁵. Наши войска, в чью задачу входила защита границ, состояли частично из старых соединений, частично из добровольцев, влившихся в их ряды. После начала мирных переговоров они использовались земельными и центральным правительствами лишь для поддержания порядка. Подрывные элементы, которые после падения монархии и наступления полного бессилия властей принялись организовывать антидемократическую коммунистическую систему, были, по приказу правительства, подавлены войсками. Если бы солдаты не закрыли собой брешь и не подняли бы знамя разума и порядка, политическим руководителям молодой республики этого бы сделать не удалось.

Против своей воли и вопреки нашим убеждениям мы оказались вовлечены в междоусобную борьбу. Со времени установления республики нам не раз пришлось сталкиваться с серьезными вопросами, волновавшими нашу совесть. Помню частые жаркие споры, которые мы, молодые, вели между собой или со старшими и которые неизменно крутились вокруг следующего вопроса: «Куда все это нас приведет? Может быть, нами плохо руководили? Не сражаемся ли мы, в действительности, за политическую и экономическую систему, нам совершенно чуждую?» И тогда, и после 1933 года мы двигались на ощупь и искали в наших дебатах точки опоры. Генералы с известными именами, такие как Леттов-Форбек⁶, Маркер, Люттвиц, командовали нами и указывали, что наш долг, невзирая на форму правления, – защищать существование нашей родины от внутренних и внешних врагов. Поэтому позднее нам казалось совершенно необъяснимым, почему этим генералам, действовавшим по приказу правительства и обеспечившим его выживание, отплатили самой черной неблагодарностью, доходившей до вываливания их имен в грязи, а то самое правительство, которое было им всем обязано, даже не пыталось их защитить.

Все, принимавшие участие в гражданских боестолкновениях 1919–1923 годов, сохранили о них самые печальные воспоминания. Ни один солдат не может желать того, чтобы оказаться, по приказу правительства, вовлеченным в борьбу против своих же соотечественников. Сердце его должны терзать самые мучительные сомнения. Должен ли он отказаться повиноваться, если находится на службе и связан дисциплиной? Может ли позволить себе самостоятельное решение, которое способно увести его с пути долга, притом что он далеко не всегда в состоянии правильно оценить политическую ситуацию, тайные цели и скрытые мотивы? Для нас, молодых, особенно обидным казалось видеть то, что любое решение отвергалось инертным большинством и что среди безвольных людей, испытывавших на себе давление обстоятельств, лишь две группы еще были готовы сражаться за идею: с одной стороны, германские солдаты, а с другой – их заклятые враги, коммунистические отряды, ведущие гражданскую войну. И именно в их рядах мы встречали вчерашних товарищей. Помню одного из самых энергичных среди них, бывшего фельдфебеля одного саксонского полка, с которым я столкнулся при весьма неудобных обстоятельствах – во время уличного боя. На нас обоих были одинаковые ленточки: на нем – медали военного ордена Святого Генриха, на мне – Рыцарского креста того же ордена. Вручались эти награды крайне редко, лично королем Саксонии. Смутившись от того, в каких условиях приходится жить и при каких обстоятельствах довелось встретиться, мы пожали друг другу руки. В нас жило выкованное в боях чувство принадлежности к одному целому, и разрыв этого целого наполнял нас грустью.

Весь рейхсвер пережил тот же разрыв. Было бы ошибочно считать, что армия смотрела на свою задачу только с военной точки зрения. Молодые офицеры не могли уйти от вопроса: для выгоды какой политической и экономической силы они должны и дальше нести тяжесть борьбы? Окажутся ли те, кому достанутся плоды этой борьбы, достойными пролитой нами уже после Первой мировой войны крови? И давайте вспомним, что эти годы политических волнений совпали с периодом чудовищного экономического спада и постоянно увеличивавшейся нищеты, от которой офицер страдал точно так же, как любой другой немец.

В сравнении с этим крайне напряженным периодом, мы совсем иначе смотрели на времена монархии. Она не заставляла нас стрелять в наших же соотечественников. А республика теперь требовала от нас исполнения этой жестокой обязанности, что не могло сделать этот институт привлекательным в наших глазах, но мы принесли ей присягу на знамени, конечно, без всякого энтузиазма, но с убеждением, что, когда речь идет о самом существовании рейха, мы не должны торговаться о цене своей помощи. Эта клятва часто давила на нас всей своей тяжестью.

Хотя нам приходилось считать Эберта, первого рейхс-президента, прямым и законным преемником монархии, мы не испытывали никакой симпатии и никакой сердечности к этому главе нового государства, который взвалил на наши души такую тяжкую ношу. В наших глазах он принадлежал к числу тех, кто методично готовил революцию и совершил ее в тот момент, когда Германия находилась в крайне тяжелом положении. Позднее мы научились его уважать, хотя все равно не могли смотреть на него как на представителя всего немецкого народа. Военный министр социал-демократ Носке был человеком более прямым и легким в общении, сумевшим завоевать симпатии молодых офицеров. Он был первым гражданским лицом на этом посту, что стало новшеством в истории германской армии. Это был надежный человек, стоявший выше партийных догм и заботившийся о сохранении рейха. Его деятельность сыграла решающую роль в период, когда жизнь государства облекалась в новые формы. Не могли мы отказать в уважении и его преемнику Гесслеру. Это был человек замечательного гражданского мужества, которому пришлось использовать разные пути для преодоления бесчисленных преград, стоявших на пути рейхсвера. Ему досталась непростая задача. Он оказался между двух сил: с одной стороны генерал фон Сект, который, сознавая свое значение и превосходство в военном деле, пользовался доверием армии, и с другой стороны – различные партии, боровшиеся друг с другом и стремившиеся раздуть малейшие инциденты, случавшиеся в армии, чтобы использовать их в своих собственных целях. Кроме того, министр отвечал перед иностранными державами за соблюдение ограничений, навязанных версальским диктатом.

Если мы бросим взгляд назад, на этот период и на его последствия, то нам придется признать, что, вне всяких сомнений, сохранявшееся взаимное непонимание между рейхсвером, с одной стороны, и крупными массовыми партиями, их вождями и республиканской формой правления, с другой, стало одним из наиболее пагубных явлений той эпохи. Поскольку страна тогда еще не располагала полицейскими силами, новые политические лидеры использовали новый рейхсвер в борьбе против террористов, не признавая при этом его право на существование как чисто военного института и не солидаризируясь с ним. Со своей стороны, солдат сохранял по отношению к политическому руководству холодность и отстраненность. В эти смутные времена горечь, вызванная поражением в вой не, слишком часто обращалась против республиканской формы правления, родившейся из этого поражения. Лишь очень немногие смогли, благодаря холодному, трезвому расчету, разобраться в сути событий, в силах, участвующих в них, в складывающихся ситуациях, смогли понять, что для Германии единственным способом возродить свою мощь и величие является терпеливая повседневная, лишенная внешних эффектов работа. Бесполезно искать виноватых. Без сомнения, обе стороны совершали ошибки, о которых можно было бы много рассказать. Для молодого солдата воспоминания о блеске, о ярком расцвете императорской Германии представляли сентиментальную ценность, много бо́льшую, чем темный и трудный путь, по которому шла республика, двигаясь на ощупь в тумане времени; и тем не менее он служил ей верно.

Когда мы еще были вовлечены в борьбу, когда рейх проводил то, что назвали экзекуцией Саксонии⁷, из хаоса голосов политиков впервые возникло имя, которое для нас, саксонцев, было практически неизвестно. Человек по имени Адольф Гитлер организовал путч в Мюнхене, и, по ходившим слухам, в нем приняли участие солдаты. Впервые, поскольку Капповский путч привел к серьезным столкновениям лишь в немногих местах и завершился неудачей, национальная оппозиция показала, что готова выказать по отношению к загранице бо́льшую твердость и бо́льшую решительность, чем раньше. Нашелся по крайней мере один человек, который говорил солдатским языком и которому была небезразлична судьба рабочих, то есть наших боевых товарищей, впавших в нищету. Из Баварии он бросил призыв восстановить такие ценности, как добросовестный труд, гордость за страну и доблесть.

Наш кавалерийский полк ожидал приказа выступить в Баварию против этого движения. Наш командир, которого мы обожали, и мы, молодежь, вновь столкнулись с мучившим нас вопросом: должны ли мы подчиниться и, возможно, стрелять в своих товарищей, во всяком случае, в таких же немцев, как мы? Мы испытали настоящее облегчение, когда узнали, что Мюнхенский путч провалился, и нам не придется принимать тяжелое решение.

Этот Мюнхенский путч положил конец гражданской войне и всеобщим раздорам. В это время в оборот была введена новая валюта, и скоро политическая ситуация в Германии стабилизировалась. В рейхсвере установилось полное спокойствие. До того момента некоторую роль играли фрайкоры⁸, не совсем освободившиеся от духа авантюризма. Под руководством по-прежнему уверенного в себе фон Секта армия стала развиваться, сосредоточившись на себе. Нам больше не приходилось с недоверием и ужасом слышать новости о восстаниях и грабежах. Мы избавились от страха оказаться втянутыми в бои немцев против немцев. Мы могли подумать о себе, о своей истории и, главное, о задачах, которые после продолжительного кризиса ложились на армию оздоровившейся родины.

Мы втайне были рады тому, что события, происходившие с 1918 по 1923 год, с их неясностью и неуверенностью, отвратили нас от политики, теперь еще больше казавшейся нам миром, от которого следует держаться подальше, если хочешь оставаться прямым и порядочным человеком, и сблизили нас с генералами, чей авторитет по окончании гражданской войны еще оставался незыблемым. Сильная личность, генерал фон Сект, повел нас по пути, исключавшему занятия политикой. В то время, когда рейхсвер подвергался со всех сторон самой ожесточенной, зачастую несправедливой критике, этот человек являлся для нас воплощением всего того, в чем мы нуждались и на что надеялись. Для нас это был абсолютно надежный вождь, совершенно уверенный в себе; это было видно по его взглядам, по манере поведения и по всему внешнему облику. Он прекрасно знал солдата, был справедливым и по-своему доброжелательным, хотя никогда не проявлял никакого добродушия. Нам казалось, что ему известны все наши заботы, что он их разделяет, а растерявшиеся молодые офицеры, не знающие, по какому пути им идти, всегда могут обратиться к нему за советом. Кроме того, мы знали, что во время войны он, служа в Генеральном штабе, прекрасно проявил себя в решающие моменты. После всех этих боев против своих сограждан, после всей этой неопределенности он спас нас, просто окунув в реалии службы и требуя простых, ясных отношений, как во времена монархии. Следует особо подчеркнуть тот факт, что возвращение к старым традициям напомнило нам о ценностях, стоящих на много ступеней выше обычной служебной рутины. От лет братоубийственных войн у нас сохранился сильный страх перед тем, что нас могут вновь бросить против нашего же народа. Мы старались как можно меньше контактировать с придерживавшимися традиционно-патриотических взглядов правыми партиями, с объединениями бывших фронтовиков и организациями вроде «Стального шлема», поскольку в этой среде таились зерна будущих раздоров, могущие вывести нас на уличные бои новой гражданской войны. Деполитизировать рейхсвер, не занимать ни благожелательную, ни враждебную позицию по отношению к любым политическим партиям – именно в этом направлении нас вел фон Сект. Офицерский корпус не желал ни изучать, ни отслеживать политические события во всей их сложности и с их скрытыми мотивами; по крайней мере, это относилось к молодым офицерам, к числу которых принадлежал и я.

Поскольку у военных все просто, то и забота о поддержании традиций тоже приобрела очень простые формы. Мы учили солдат истории полка, в который входила их рота. Большую роль в ротных и эскадронных праздниках играли украшавшие казармы памятные предметы и изображения, а главное, яркая военная форма прошлых лет.

Однако гораздо важнее внешних форм было поддержание и передача принципов, унаследованных от императорской армии и призванных сформировать интеллектуальные и моральные ценности новой армии. Неизменно строгие представления об офицерской чести, старание офицеров защитить своих солдат от произвола, формирование цельных и неподкупных характеров, уважение к женщине – все эти качества, воспитывавшиеся на протяжении многих поколений, передавались новой армии, и любое покушение на них воспринималось как нечто совершенно недопустимое.

Избрание Гинденбурга рейхспрезидентом вовсе не стало для нас политическим вопросом. Оно показалось нам естественным проявлением всенародного почитания этого человека. Когда он стал во главе государства, у нас появилось ощущение, что с ним вернулись внутреннее спокойствие, единство и безопасность, позволявшие надеяться на дальнейшее развитие в более здоровых условиях. Вне всяких сомнений, многие из нас видели в Гинденбурге не просто президента республики, но также, в глубине души, военачальника и представителя по-прежнему дорогой нашему сердцу монархии.