Kitobni o'qish: «Новое королевство», sahifa 4

И вот это все я променял на какие-то микроскопические, в масштабах вселенной, проблемы королевства, площадь которого едва достигала полутора десятков тысяч километров!

Но как человек будет упражнять себя в долготерпении, если нет противящихся его желаниям? Не тот терпелив, у кого нет необходимого ему, но тот, кто не имея недостатка в наслаждении, продолжает терпеть бедствие!

Эти слова одного очень мудрого человека пришли мне на память как нельзя кстати, укрепив меня и позволили отбросить стенания из-за отсутствия комфорта и привычных развлечений.

Наконец король Арторий заговорил.

– Ты ведь понял, что произошло совсем недавно между мной и лордом Эбрином?

– Мне показалось, что вы оба словно перешли некую черту между собой и сбросили маски дипломатии, – ответил я осторожно подбирая слова.

– А что такое дипломатия? – горячо спросил король. – По моему, дипломатия состоит в том, что бы гладить собаку до тех пор, пока для нее не будет готов намордник!

– Мне кажется, вы своим сегодняшним ходом сильно помешали лорду Гафаэльфу доделать намордник для вас, – попытался я привнести спокойствие в ум короля.

В ответ Арторий даже не пошевелился, а сидел еще больше погруженный в раздумья. Через несколько минут бездействия, нарушая придворный этикет, я все же заговорил сам:

– Думаю, что если нападение на ваш эскорт на дороге и ночная вылазка разбойников дело рук Гафаэльфа, то у него вообще не получается сделать этот пресловутый намордник. На такое практически открытое устранение противника можно решиться лишь находясь в отчаянном положении.

Король с интересом взглянул на меня и кивнул головой.

– Возможно, ты прав, – промолвил он и чуть оживленнее продолжил, – когда-то у лорда Гафаэльфа был свой план по устройству союза королевств.

– Союза королевств? – воскликнул я удивленно.

– Ты как только что родился, Тери-Дион! Союзу уже три десятка лет, а ты так удивляешься! – недоумевал король.

Либо я чего-то пропустил из-за своей невнимательности в исторических записях о Примула Мунди, либо наши архивы на станции недостаточно полны. В любом случае я сейчас должен буду внимательно слушать и запоминать. А вот если бы был открыт канал со станцией, всю нашу беседу с королем можно было бы записать дословно и хранить в памяти главного компьютера.

Вскоре моя память пополнилась весьма интересным и объемным знанием о истории местных земель. Оказалось, что тридцать два года назад, когда королю было всего двенадцать лет, собрались главы семи государств, и решили, что отныне королевства Саратог, Гвенделе, Дунон, Кобия, Глисинг, Гиддене и маленький островной Линс войдут в единый союз западных земель, для противостояния экспансии набравших силу племен Саков, разбойничьим рейдам обнаглевших Шотов и иных, постоянно возникающих, угроз, а так же для развития экономики и торговли с добрыми соседями. А номинальной главой Союза Семи Королевств был избран юный Арторий, потому как все пришли к единому мнению, что в силу возраста он не будет излишне амбициозным и общие вопросы союза будут решаться коллегиально, а не единолично.

Этот союз оказался выгодным дельцем! Семь королевств отложили в сторону свои разногласия и объединились в единый союз, который стал символом мира, сотрудничества и прогресса. Будучи вместе, союзные королевства отстроили большие города, создали процветающую экономику, а кузнецы и мастеровые со всех концов союза делились друг с другом секретами передовых технологий и создавали свои гильдии. Королевства делились знаниями и ресурсами, поддерживая друг друга в трудные времена. Союз Семи Королевств стал маяком надежды и вдохновения для всех, кто верил в силу единства и мечтал о лучшем будущем.

Однако ущетвовали некоторые детали, по которым не все оказались единодушны во мнении. При создании союза король Арторий не достиг полноты возраста для самостоятельного правления государством, а потому у него был опекун – тот самый лорд Гафаэльф.

Старый лорд продвигал идею о том, что правящий союзом верховный король не мог быть обременен землями, войском и казной собственного королевства. Он должен был стать фигурой, в определенное время объединяющей все ресурсы семи королевств, а это значило, что королевство Саратог должно было перейти под управление другого человека, возможно даже не из рода, которому принадлежал Арторий.

И вот тут человеческие пороки сыграли на руку Арторию! Короли, по взыгравшей в них жадности, которая превысили из честь, никак не могли договориться о том, кому бы мог достаться Саратог.

Не единожды лорд Гафаэльф выдвигал свою кандидатуру на трон королевства, но всякий раз ему более-менее дипломатично отказывали. Он хоть и обладал богатой казной, землями и связями, все же был не королевской крови, да и многочисленные дальние и очень дальние родственники Артория не могли позволить, что бы земли ушли кому-либо не обогатив кого-то из них, а еще лучше всех.

И вот, пока все тихо спорили по этому вопросу, Арторий вырос и, вступив в полноправное владение королевством и должностью высокого короля, положил конец этой подковёрной возне. Он решительно отверг все идеи лорда Гафаэльфа.

Однако это не привело к обидам или размолвкам среди королей, наоборот, возникло ощущение, что все вздохнули с облегчением, словно сняли с плеч огромный груз. Каждое королевство, находясь в полноправном союзе, лишь только богатело и развивалось, а значит лишние хлопоты, споры и потрясения были никому не нужны.

Король и лорд Гафаэльф, формально подчиненный ему, соблюдали некоторое нейтральное положение, равновесный баланс в своих отношениях, дабы не вредить положению внутри королевства и всего союза.

– И вот так продолжалось до сегодняшнего дня! – устало закончил король.

– Скорее уж утра… – пробубнил я, видя через окно как краснеет небо над горизонтом.

Глава 4

По милости короля, мне все же удалось поспать часа три прежде чем оказаться в седле. Растирая глаза ладонями, с всклокоченными волосами и кое-как накинутой на плечо перевязью с мечом, я начал путь в сторону Магниса.

Королевский отряд не торопясь проезжал по маленькому городку под приветственные крики. Люди собрались со всех домов и окружающих деревень и хуторов, выстраиваясь вдоль узкой главной улочки. А потому, для нашего авангарда появилась неожиданная работа – аккуратно рассекать толпу восторженных людей, что бы король мог беспрепятственно проехать, и никого при этом не покалечить.

Король Арторий сидел на своем белом скакуне, величественный и гордый. Он приветствовал толпу, высоко поднимая ладонь и улыбаясь. Люди отвечали ему радостными возгласами и махали руками в ответ.

"Да здравствует король Арторий!" – кричали они. – "Да здравствует король!"

Воздух наполнился волнением и ликованием. Женщины бросали цветы на дорогу, а дети бежали рядом с лошадью короля, пытаясь прикоснуться к его одежде – по местному поверью, кому удастся это сделать проживет долгую, счастливую и, может быть, даже богатую жизнь.

Арторий остановился на рыночной площади и произнес короткую речь не слезая с седла. Он поблагодарил людей за теплый прием и пообещал, что будет править справедливо и мудро, что все указы его будут направлены на счастье и благо подданных. И, по понятным причинам, он не сделал даже намека о ночном происшествии, и нас строго наставил не распространятся о нападениях на дороге и в крепости городка Керакой.

Толпа в ответ разразилась восторженными воплями радости и поддержки всех его начинаний и решений. На лицах людей виднелось неподдельное чувство гордости и нескрываемое воодушевление от того, что сам Верховный король посетил их маленький городок и не просто так, а даже провел здесь ночь. И, судя по тому, как строили глазки местные девицы нашим воинам, вполне возможно здесь когда-нибудь появиться легенда о незаконнорожденном сыне короля Артория.

В душе я ни в чем не винил этих девиц, и уж точно не осуждал, как это иногда позволяли себе, пусть и в легкой степени, люди на орбитальной станции и их современники. Легко быть моральным и нравственным, когда ты сыт, обут, одет и занимаешься наукой в чистой лаборатории. Иное дело, когда хлеб твой достается тяжким трудом в поле, когда ты на рассвете, а то и раньше, встаешь с соломенной подстилки что бы подоить коров и выгнать их на пастбище. А главное – у тебя никаких перспектив! Ты родишься крестьянкой и умрешь крестьянкой, если только в твоей жизни не появиться вот такой воин, какие были в охране короля. Да, таким девушкам никогда не получилось бы выйти замуж даже за самого захудалого лорда, но вот за воина…

Можно подумать, что такие устремления, это меркантилизм чистой воды, но бедная крестьянская девушка думала не столько о себе, сколько о своих будущих детях. Выйди она замуж за заслуженного воина, это обозначало бы для её детей то, что мясо они будут есть не только лишь по самым большим праздникам, которых всего от силы парочка в году. Её сыновья смогут обучатся при дворе – конечно, в первую очередь владению оружием и воинским искусствам, но, помимо этого, и азам грамоты тоже, а это большая редкость для таких мест и большой почет среди людей. Их дочери выйдут замуж не за бедного крестьянского мальчишку с большим шансом помереть во время родов, а так же за знатного воина, или купеческого сына, или служки средней руки при дворе лорда или короля.

Так что нет, не про себя думали эти милые девицы, а про своих детей и на много поколений в своем роду вперед! Эти девушки были мудры от природы. Их мышление можно назвать стратегическим и направленным на одну главную цель – обеспечить лучшее будущее своим детям и внукам.

Тот путь до окраины городка, что мы смогли бы преодолеть минут за пять легкой рысцой, занял у нас чуть ли не час. Король без устали махал рукой, благословлял протянутых к нему детей и младенцев, что-то кому-то говорил, наклонившись с седла, что заставляло нервничать воинов, назначенных в его телохранители взамен погибших.

Вырвавшись на широкий тракт, наш отряд прибавил скорости, от чего я наконец-то взбодрился и стал наслаждаться встречными порывами ветра, колыхавших травяное одеяло лугов, на котором паслись тучные стада коров и коз. Поля, проплывавшие мимо нас, были ухоженными и приобрели тот желтовато-зеленоватый оттенок, который привычно рассказал мне, что пшеница вовсю зреет и её семена наливаются силой. Той самой силой, которую она, пшеница, и её сестра рож, отдадут людям через хлебные караваи, сдобные булки и пироги.

Несмотря на недавние тревожные события, я отчего-то был совершенно расслаблен и где-то даже беспечен. Меня совершенно не волновали ни разбойники, ни бандиты, что могут охотиться за жизнью короля, а заодно, как бы мимоходом, и за моей.

Как и вчера, нашу кавалькаду возглавил молодой лорд Эбрин, все так же вертящий головой во все стороны и периодически хватавшийся за рукоять меча. Король ехал словно в одиночестве в самом центре нашего отряда. Недалеко от него был лорд Гафаэльф, но они даже не поворачивали лиц друг к другу, от чего я сделал вывод, что на добрую попутную совместную беседу их не тянуло. Но и меня король не призвал быть поближе к нему. Потому я и занял местечко в самом конце отряда и правил пепельно-вороным красавцем под моим седлом, который с легкостью нес меня быстрой рысью.

Но, как бы хороши ни были проплывавшие мимо картины природы и людских трудов, мне становилось с каждой минутой все скучнее и скучнее. Приходилось убивать время до прихода удачного момента. Момента, который все же позволит мне без последствий отправиться выполнять мое основное задание. А информации по политике и устройству местных королевств, как мне показалось, я и так насобирал предостаточно.

На уме навязчиво играла мелодия и из глубин памяти всплывала давно забытая песня, которую я услышал больше года назад и вроде бы как успешно забыл. Она жужжала у меня голове как упрямая пчела. От того, что занять себя мне было больше нечем, волей-неволей я тихонечко запел:

В краю далеком, где поля и лес,

Стоит село, родное с малых лет.

Там жизнь сурова, нелегка подчас,

Но в сердце греет свет любимых глаз.

О, край родной, село мое родное,

Твои поля и лес – моя душа.

Здесь люди добрые, сердца простые,

И в горе, и в беде помогут всегда.

Здесь каждый дом – родной очаг и кров,

Здесь каждый человек – и друг, и брат.

Мы вместе трудимся, любим и поем,

И землю эту никому не отдадим.

О, край родной, село мое родное,

Твои поля и лес – моя душа…

И на этих словах припева я явно и четко услышал, что мне подпевает сильный, чуть с хрипотцой, мужской голос:

Здесь люди добрые, сердца простые,

И в горе, и в беде помогут всегда.

Я повернул голову и приветливо кивнул воину лет тридцати, подъехавшему на могучем коне, такой же темной масти, как и у моего собственного. Воин был в хорошо начищенной кольчуге с короткими рукавами и шлеме, с весьма сомнительными защитными свойствами – две перекрещенные железные, полосы, поверх кожаного подбоя, перекрещивались на макушке, образуя купол, и соединялись внизу с широким обручем, охватывавшем голову от лба до затылка.

Он так же приветливо мне кивнул и мы дружно запели хором:

Хоть жизнь порой нелегкая бывает,

Но мы не унываем, не сдаемся.

И в песнях наших – радость и печаль,

И вера в то, что все будет хорошо.

О, край родной, село мое родное,

Твои поля и лес – моя душа.

Здесь люди добрые, сердца простые,

И в горе, и в беде помогут всегда.

– Вот уж не думал, что встречу односельчанина моей сестры! – воскликнул воин и с любопытством рассматривал меня своими карими глазами.

– Эту песню я услышал в деревушке Ардерид, – ответил я, – но она не моя родная деревня, я там был, можно сказать, проездом.

– Странно, – почесал воин короткую темно-русую бородку, – быть проездом и знать все слова песни, которую просто так не поют, сидя у забора.

– Да, тогда вся деревня за столами собралась… – вздохнул я.

Воин замолк и, нахмурив брови, задумался. Появившиеся на лбу горизонтальные складки показали, насколько глубок был его мыслительный процесс. Наконец он поднял голову и спросил:

– Это, случаем, не прошлой весной было?

В ответ я просто кивнул головой и гордостью вспомнил, как повел свой отряд, сплошь состоявший из совсем молодых мальчишек, в настоящий бой.

– Лорд Дион? – почти шепотом спросил он.

– Просто Дион, – так же шепотом ответил я доверительным голосом.

Воин понимающе закивал головой и чуть склонился в седле.

– Я хотел поблагодарить вас за спасение короля Артория, который, как правитель и воин, вызывает у меня всяческое уважение, – произнес он негромко торжественным, ровным голосом, – но теперь я имею перед вами еще больший долг, так как вы спасли мою любимую сестру, вдову достойного человека.

Он склонил голову и я ответил подобным же образом.

– А вместе с ней заодно и моего племянника! – дополнил он.

– Уж не Сэма ли? – вскинул я голову в удивлении.

– Точно так, именно Сэма! – заулыбался воин.

– Прекрасный парнишка, – улыбнулся я в ответ, – далеко продвинется по службе!

С этого момента мое путешествие скрашивал воин, который представился мне как Робсон. Он оказался прекрасным рассказчиком и я вскоре знал гораздо больше тонкостей бытия в этих землях.

Самое интересное для моих ушей было то, что рассказчик никак не мог понять внутренний конфликт между королем и Гафаэльфом. Старый лорд всегда, насколько помнил Робсон, был образцом чести и достоинства! Лорд больше заботился о благе всего королевства в целом, чем о собственном удобстве и достатке своих личных владений. К тому же, он прослыл человеком богобоязненным, а такое свойство характера никак не позволит любому человеку бунтовать против хорошего короля.

– Давно ли раскинулась эта пропасть между лордом Гафаэльфом и королем Арторием? – спросил я так тихо, что бы до близких от нас всадников не долетело ни слова.

– Кто же сможет сказать об этом? – так же негромко пробормотал Робсон. – Даже сейчас лишь очень наблюдательный человек сможет разглядеть их обоюдную неприязнь, а кто же смог бы распознать её в самом начале?

– Неужели нет такого человека, который был бы близок к обоим? – поинтересовался я.

– Был, но сплыл… – хмыкнул знатный воин.

– И кто сплыл? – в тон ему настойчиво поинтересовался я.

После затянувшегося молчания, которое я боялся прервать, что бы не потерять контакт с Робсоном и, особенно, его доверие, воин все же ответил:

– Был такой лорд Хорден – правитель небольшого поместья всего с парой деревенек в хозяйстве. В одной из них и находилась его скромная, но гостеприимная усадьба. Был он прост и искренен со всеми с самой молодости. Его нельзя было назвать каменным блоком в королевской стене, но он был тем тонким слоем связующего раствора, который и держит все блоки в одной постройке. Он был рассудителен и непредвзят, а потому его часто назначали в судьи при распрях местных землевладельцев.

– Его убили? – спросил я уже сделав для себя вывод, не дождавшись конца повествования.

– Может да, а может и нет, – таинственно ответил Робсон.

– Поясни, – попросил я.

– Он просто исчез три года назад. Заснул ночью в своем собственном поместье, в своей собственной укрепленной усадьбе, в собственной спальне, а утром нашли его постель холодной и пустой. Конечно, его разыскивали. Кстати, король Арторий и лорд Гафаэльф особо старались в поисках. Но что бы они не предпринимали, кого бы ни привлекали к своим попыткам найти доброго лорда Хордена, – все было бесполезно.

– А что говорили люди самого Хордена? – спросил я живо, заинтересовавшись подобным событием.

– Да, что они могут сказать? – развел руками воин. – Простой народ заговорил о ведьмах, злых духах и забытых богах, имена которых давно ушли в вечность. Знатный люд рассуждает о том, кому мог перейти дорогу лорд Хорден, а священство просто молится. И даже если у них об этом происшествии и есть какие-то свои мысли, то про них никому не ведомо.

– А вы сами, что думаете по этому поводу? – прямо спросил я.

Робсон подняв голову и устремив взгляд куда-то наверх, крепко задумался.

– Думаю, злую роль тут сыграло то, что он, будучи добрым покровителем всех странников, привечал у себя всякого, кто проходил мимо, – после недолгой паузы ответил Робсон. – Кормил, поил и укладывал спать. Бывало и так, что даже одевал, и обувал путешественников, если уж те совсем в лохмотьях были.

– Он это делал исключительно от доброго сердца?

– Нет, – уверенно ответил мне воин, – из большого и непреодолимого любопытства.

– Вот как? – полезли мои брови вверх от удивления, что в этой вселенной есть, или был, еще один человек, пораженный болезнью, похожей на мою.

– Несомненно! – кивнул мой собеседник. – Он только и делал, что расспрашивал каждого путника о том где тот бывал, что видел. Лорд Хорден собирал все легенды, слухи и поверья со всех концов земли. И не просто собирал, а записывал собственноручно!

Глядя на восторг в глазах говорившего Робсона и на то, как он эмоционально размахивал рукой, свободной от поводьев, я пришел к выводу, что этот Хорден исписал не одну кипу пергамента.

– И кому досталась это письменное богатство после исчезновения лорда? – спросил я отпуская поводья со своего собственного любопытства.

В очередной раз пожав плечами и расширив глаза Робсон промолвил:

– Пропало так же, как и его хозяин…

– И никто ничего не видел, и никто ничего не знает! – иронично закончил я за вдруг замолчавшего воина.

Воин на какое-то время словно ушел в себя и проговорил:

– Как раз таки видели, но поплатились за это!

Видя мое нетерпение, Робсон не стал больше томить меня паузами и загадочными взглядами.

– Как-то зимней полночью, – тихим голосом и немного растягивая слова начал рассказывать воин, – слуга и кухарка лорда Хордена услышали из покоев своего хозяина странный гул, словно там вдруг очутился рой пчел-переростков. Встревоженные этим, они вышли из кухни, поднялись по лестнице и приблизились к дверям, возле которых вытянувшись стоял стражник. Гул продолжался, но стражник не шевелился. Слуга и кухарка окликали его несколько раз все громче и громче. Но стражник на это никак не отреагировал. Они подошли ближе и замерли от ужаса! Стражник стоял с остекленевшими глазами и не дышал, словно смерть взяла его настолько быстро, что ноги не успели подкоситься.

В этот напряженный момент Робсон, словно издеваясь надо мной, резко замолк и потянувшись к седельной сумке выудил из нее бутыль из тыквы. Сделав из нее пару глотков, он протянул ее мне, словно испытывая мое терпение.

Мое терпение и нервы испытание прошли успешно, по крайней мере для стороннего взгляда. Заставив руку не дрожать от нетерпения и буквально чуть не прикусив свой язык, дабы не выругаться, я подхватил бутыль и тоже сделал несколько глотков. И ведь на самом деле эта все еще прохладная водица оказалась весьма кстати – солнце уже вовсю припекало мое темечко прямыми лучами.

– Вооот… – протянул он, вроде как вспоминая момент, на котором он прервался.

Могу поклясться, он метнул в мою сторону быстры насмешливо-хитрый взгляд. Понимал, шельма, как растормошил его рассказ мое любопытство!

– Робсон, не тяни! – все же не выдержал я и после тихого и искреннего смеха собеседника, я таки услышал продолжение жуткой истории.

– После недолгой заминки и борьбы со страхом, слуга и кухарка все же приоткрыли дверь в покои лорда! – заговори Робсон прежним голосом без намека на шутки и смех. – Первое, что они увидели – это зеленый свет. Мрачное, темно-зеленое свечение заливало всю комнату. Оно лилось из квадратного проема в стене, которого там никогда не было! Лорда Хордена они не увидели, но зато их глаза уловили две метущиеся по комнате тени. Эти тени более всего напоминали людей в длинных плащах и капюшонах на головах. Они хватали все хозяйские книги со свитками и швыряли их прямо в этот зеленый светящийся проем. Там они пропадали с легким гудящим звуком и яркими искорками.

– Слуга и кухарка застыли в дверном проеме, – продолжил Робсон после того вздохнул, словно переводя дыхание, – они были обычными людьми – не воинами. Им бы убежать, но ноги словно перестали их слушаться. В конце концов тени заметили их и…

– Убили?! – воскликнул я нетерпеливо.

– Если бы! – покачал головой Робсон. – Тени приблизились к ним, протянули руки и прикоснулись их вискам. После этого люди потеряли сознание и разум. Ближе к утру их нашел второй стражник, что пришел сменить стоящего у дверей. Когда он увидел застывшего стоя мертвеца в кольчуге и сжимавшего в руках копье, а затем заметил в покоях лорда слугу и кухарку, которые скалились и смотрели на него безумными глазами, то чуть сам не сошел с ума. Позже люди обыскали комнаты, но уже не нашли ни самого лорда, ни его библиотеки, ни его записей.

Тут я недоверчиво хмыкнул.

– Не веришь? – спросил воин и вперился мне в лицо взглядом карих глаз.

– И верю, и сомневаюсь! – ответил я.

Я прекрасно помнил про тот грязный оттенок зеленого, что испускал куб перемещения, закинувший меня на эту планету из родных краев. И тут я верил воину, но недоверие вызывали…

– А в чем ты сомневаешься? – поинтересовался воин.

– Этот зеленый свет и тени видели только лишь слуга и кухарка? – задал я встречный вопрос.

– Да, – кивнул Робсон.

– Тогда как сумасшедшие люди могли сложить такую складную историю с приведениями? – спросил я, преисполненный чувством превосходства своей логики.

– Раз в году эти двое словно приходят в себя, – проговорил Робсон, послав мою логику далеко за горизонт, – они становятся сами собой, узнают друзей и родных, и рассказывают все, что с ними произошло в ту зловещую полночь во всех подробностях!

Не знаю, сколько я молчал, но мысли мои пролетели за это время сквозь половину Вселенной и вернулись обратно.

– Как называется и где находиться поместье лорда Хордена? – спросил я прямо.

– Поместье Асбур, на западе отсюда, – незамедлительно ответил Робсон и добавил. – Как раз в сторону приза.

– Приза? – не сразу понял я о чем он говорит, но уже через пару-тройку мгновений до меня дошел смысл. – Ты имеешь ввиду земли Кэр-Гвинтук? И далеко Асбур от этих земель?

– Буквально соседи! – ответил Робсон, – Если выехать рано поутру из Гвинтук, то к полудню следующего дня как раз будешь у ворот поместья лорда Хордена.

– Кому Асбур сейчас принадлежит? – продолжал я практически допрашивать собеседника. Мне навязчиво казалось, что эта информация может очень пригодиться если не прямо сейчас, то в недалеком будущем точно.

– Насколько я знаю – никому, – докладывал мой попутчик, – близких родственников у лорда Хордена не осталось, а дальние не стремятся выдвинуть притязания на эти земли.

– Бояться? – предположил я.

– Еще как! – воскликнул Робсон. – Кому охота жить в поместье с такой чертовщиной?!

Но ни одно поместье в этом мире не может оставаться бесхозным – это я точно знал. А потому, еще немного порасспросил Робсона о тех землях. С его слов, за этим поместьем, скорее всего, установлена власть верховного правителя народа брейтонов Амбро Аверина. До поры до времени это была временная власть, пока не найдется наследник, на поиски которого закон дается пять лет, три из которых уже прошли. Коли срок пройдет, то правитель сам назначает нового защитника этих земель и владельца поместья. А таковым он может назвать и самого себя. Все будет зависеть от политического расклада на карте.

Как бы там ни было, галочку я себе в уме поставил – посетить поместье Асбур.

Так за разговорами мы добрались до темноты. Было удивительно – лишь один раз мы остановились на короткий привал, дали лошадям отдых и воду, сами перекусили лишь на один зубок и быстро вспрыгнули обратно в седла.

Впрочем, как я предположил, это было оправдано – после всех приключений с королем Арторием, ставить лагерь в ночи было крайне рискованно. Сказав это вслух, я получил утвердительный кивок Робсона, который ближе к ночи примолк и внимательно вглядывался в тьму.

Вскоре в наших рядах засияли огни факелов. Их пламя трепыхалось на ветру, но развеяло тьму лишь на несколько метров в стороны от колонны всадников. Зрелище было удивительным – во тьме появились тени от деревьев, которые танцевали в такт нашего галопа.

В единобожии тьма ассоциируется со злом, потому что она противоположна свету, который символизирует добро. В священных книгах здесь тьма часто используется как символ зла, греха, невежества и суда.

Но мое мнение было не столь однозначно.

Тьма – это неизведанная бездна, полная загадок и тайн. Она манит своей загадочностью и непостижимостью, словно скрывая в своих глубинах ответы на вечные вопросы.

Тьма может быть разной: от лёгкой полутени до непроницаемого мрака. Она может быть тёплой и уютной, как мягкий плед, или холодной и враждебной, как ледяное дыхание зимы.

Тьма может быть другом, который приходит на помощь в трудную минуту, или врагом, который стремится поглотить всё живое. Она может быть источником вдохновения и творчества или причиной страхов и кошмаров.

Тьма – это неотъемлемая часть нашей жизни, и мы не можем её избежать. Мы должны научиться жить с ней, принимать её и использовать её силу для достижения своих целей.

Если бы все время светило солнце, разве смог бы ктто-то любоваться этой красотой? Ночью, когда солнце скрывается за горизонтом, небо становится совершенно иным. Звёзды, которые днём теряются среди яркого солнечного света, выходят на первый план, создавая неповторимую картину ночного неба. И ведь все это, по словам святых людей, создал сам Бог, а раз он, то значит это не просто так, а все для нашей пользы. А значит и бояться нечего. Ну… почти нечего. Просто надо быть настороже и чуть внимательнее, чем обычно!

– Действительно, что еще так вдохновляет нас на размышления о вечности, красоте и загадках Вселенной, – успел я очень тихо прошептать почти про себя как вдали показались огни.

– Магнис! – с облегчением воскликнул Робсон. – Прибыли, слава Богу!

Он размашисто перекрестился и я последовал его примеру по давно забытой привычке. Единобожец – это хорошо!

Впереди, на открытом пространстве возвышалась широкая темная масса. По мере нашего приближения, эта темнота скрывала все больше и больше звезд, заменяя их точками шевелящихся рукотворных огоньков.

Во главе нашей колонны послышались сильные громкие окрики и на высоченной, уходящей куда-то в зенит, надвратной башне зажглось еще больше факелов. Сверху полетели ответные крики и уже через несколько мгновений раздался резкий скрип петлей открывающихся ворот.

Проход под башней оказался неширок – как раз, что бы свободно проехала повозка торговца. Или как раз двое всадников бок к боку, не задев стену башни, выложенной их темных, почти черных, камней разной формы и размеров. Удивительно искусство зодчих, что умели возводить столь высокие крепостные стены на века из настолько разнородного материала.

Мы с Робсоном въехали последними, после чего еще один скрип и громкий хлопок оповестили нас о закрывшихся воротах. Последующие бумканья подсказали, что они оказались вновь заперты тяжелым засовом толщиной с хорошее сосновое бревно.

Слева от нас выстроилась неровная шеренга солдат с заспанными лицами. В одной руке у каждого было недлинное копье, а в другой круглый щит, которым они периодически прикрывали свои зевки, дабы не вызвать раздражение у проносящихся мимо всадников с высоким положением в обществе.

Проехав большое каменное здание казарм и вздымая грязь на не мощёной улочке, мы проскакали мимо десятка старых, крепких домов. Мельком я отметил, что это в основном трактиры и постоялые дворы, с конюшнями и сараями позади главного строения. Шум нашей кавалькады потревожил местных обитателей. Служки и постояльцы высыпали на улицу и жались к стенам. Самые умные и не такие любопытные просто выглядывали в окна.

Ближе к концу улицы мне показалось, что справа от меня мелькнуло знакомое лицо. Я резко обернулся, но видение уже скрылось в темноте. Удивительная особенность человеческой психики – оно моментально отмечает, что лицо знакомо, но не определяет в то же мгновение, кому конкретно это лицо принадлежит! Единственным неоспоримым фактом было то, что лицо принадлежало мужчине.

Затем мы свернули направо, налево, проскакали уже чуть медленнее мимо пары кузниц и добротных купеческих лавок и оказались у мощных ворот жилища местного лорда. По сути, это была крепость в крепости – высокие каменные стены с часовыми на них, надвратная башня, лишь чуть меньше городской. Слева от ворот выпирало квадратное строение без окон и дверей. Находившиеся на крыше этого сооружения стражники прекрасно контролировали вход и все, что вокруг него.

Архитектурно и инженерно все это было сделано слишком хорошо относительно уровня знаний местного населения. Наши умники на станции изучали этот диссонанс в домостроительстве как могли и предположили, что это остатки экспансии в эти места древней империи. Эта древняя империя пришла множество столетий назад на этот остров, а так же на остров Правой руки и неожиданно ушла. Подобные строения, только в больших масштабах и количествах находились далеко на юго-востоке. В той стороне, где родился Кионд. Скорее всего где-то там и располагалось сердце древней империи, породившей огромное количество сказок и легенд.