Kitobni o'qish: «Две по цене одной»
Сердце не обманешь.
Оно чувствительнее любого детектора лжи.
Но почему мы так редко ему доверяем?
Диана Рымарь
Часть 1. Удивительный сюрприз
Глава 1. Она или не она?
Позже Арам поймет, что именно этот день и эта встреча были для него судьбоносными.
«Она или не она?» – эта мысль тупой булавкой тыкала его мозг на протяжении последнего часа.
В вестибюле отеля Арам Барсегян встретил девушку, жутко похожую на ту, которую уже давно даже искать перестал. Те же миловидные черты лица: большие карие глаза, губы сердечком, изящная шея. Однако отличия тоже имелись: вместо серого цвета волос насыщенный темно-каштановый, тугую косу сменили крупные кудри, да и одета модно – в синие джинсы, бежевую кофточку с вырезом вместо неизменной юбки в пол. Все это было очень нехарактерно для маленькой серой мышки – Евы Соловьевой. Могла ли так измениться?
Арам видел ее всего каких-то несколько секунд: она прошла мимо, поправляя аккуратный белый фартук, и скрылась в дверях кондитерской. Но этих нескольких секунд ему хватило, чтобы мозг начало лихорадить.
Он бы бросился следом, но пришел сюда с отцом совсем не для того, чтобы охотиться на русских баб.
– Сын, внимательнее, – одернул его Баграт Арсенович. – Не в игрушки играем, важное дело делаем. Необходимо все тщательно проверить и осмотреть.
– Я вам всё хоть по двадцать раз покажу, – растянул губы в улыбке толстый седовласый турок, владелец отеля, который Барсегяны собирались купить.
И повел их наверх – продолжать показывать их возможные будущие владения.
– В этой сделке нет двойного дна, – заявил турок.
«Если отель такой хороший и прибыльный, что ж ты его продаешь? Тем более готов так подвинуться в цене», – отметил про себя Арам.
И он, и его отец, Баграт Арсенович, понимали: двойное дно было, не могло его не быть. И лишь от того, насколько глубоким оно окажется, зависело, стоила ли овчинка выделки.
Впрочем, на первый взгляд все оказалось пристойным.
Пятиэтажный отель неподалеку от центра города со сравнительно свежим ремонтом и штатом вышколенной прислуги. Помещения на первом этаже сданы в аренду под ресторан, кондитерскую и пару сувенирных магазинов со стабильным доходом – тоже хороший бонус.
Юристы отца уже все проверили практически под микроскопом, но Баграт Барсегян не принимал никаких важных решений, как следует не проверив все лично, чему и учил сына.
Пройдясь по каждому этажу, трое мужчин направились в кабинет нынешнего владельца отеля проверять документацию.
«Могла ли Ева так измениться?» – Арам все продолжал задаваться одним и тем же вопросом.
Измениться может каждый человек, а девушкам это даже проще сделать.
Но Арам-то… Арам остался прежним! Точнее, был вполне узнаваем: такая же прическа, как в школе и университете, – жесткий ежик черных волос, даром что недавно стукнуло двадцать шесть. Если их хоть чуть-чуть отрастишь, вьются как у барана, а ассоциаций с бараном Араму никогда не хотелось. Телосложение тоже не слишком изменилось: лишних килограммов не наел, разве что с возрастом стал подобно отцу шире в плечах, отчего при росте метр восемьдесят пять смотрелся гораздо значительнее.
Однако псевдо-Ева посмотрела на него как на абсолютно чужого человека. Если бы это была на самом деле Соловьева, она обязательно его бы узнала, но он этого не почувствовал.
Жутко похожа… И все-таки, скорее всего, не она. Или она?
Когда отец уселся за стол и со вкусом вгрызся в документацию, просматривая бесконечные папки с файлами, Арам подошел к нему и шепнул на ухо:
– Я пойду, осмотрюсь сам еще раз, переговорю с людьми.
– Хорошая идея, Арам, сходи, – кивнул тот и уткнулся в так любимые им цифры.
Арам поспешил на первый этаж.
Должен был, просто обязан проверить все как есть. Раз девчонка одета в фартук, значит, здесь работала, так?
Барсегян-младший спустился на лифте и зашагал прямиком в кондитерскую. Зашел, оглядел небольшое помещение: всего шесть столиков в зале и витрина, сплошь заставленная вкусностями, от которых во рту значительно прибавилось слюны.
За прилавком никого не оказалось, но как только он позвал, в дверях кухни появилась она – видение из прошлого.
Он смотрел на нее и чувствовал, как внутри всё начало зудеть от желания приблизиться, дотронуться руками, губами, смять ее в объятиях, впечатать в себя, да так и оставить. В крови тут же разгулялась ударная доза эндорфинов, как обычно бывало при встрече – он всегда был ей рад до одури.
По ощущениям Арам как будто в прошлое провалился, словно он не взрослый мужчина, а по-прежнему подросток, тело которого насквозь пропитано гормонами.
Барсегян никогда не мог держаться от нее подальше. И ни к кому больше не испытывал подобного притяжения.
– Ева, это ты? – спросил он без обиняков, хотя можно было не спрашивать, тело уже знало ответ, и плевать, что восемь лет ее не видел.
К тому же по глазам понял: узнала, а раньше просто не пожелала показать.
– Зачем задаешь вопрос, раз ответ очевиден? – услышал он ее мелодичный голос.
Недаром фамилия у нее Соловьева. Арам бы слушал и слушал, очень ему не хватало звука ее голоса, хотя она и раньше не баловала его беседами.
– Ты очень изменилась, Ева… – прохрипел он, не зная, что еще сказать.
И тут вдруг из кухни выбежала девчонка, очень на Соловьеву похожая. Те же крупные каштановые кудри, разрез карих глаз, форма губ сердечком. Дочь? Вероятно, хотя кольца на руке матери видно не было. Значит, не замужем. Невысокой Еве ребенок оказался где-то по грудь, от силы метр двадцать ростом.
Внутренности Арама будто обдало кипятком.
«Это может быть мой ребенок? – тут же задался вопросом он. – Так… спали мы в восемнадцать, нам сейчас по двадцать шесть, значит, если чисто теоретически предположить, что девчонка может быть моя, ей должно быть семь. А этой сколько? И вообще, как выглядят семилетние девочки?»
Ох, если бы он знал. Но своих детей у Арама еще не было, а у братьев одни сплошные сыновья, очень рослые к тому же.
– Сколько ей лет? – спросил он деловым тоном.
И без того огромные глаза Евы стали еще больше.
– Шесть, – тут же выпалила она.
«Не моя…» – выдохнул Арам то ли с радостью, то ли с расстройством.
А потом подметил обиженный взгляд девчонки и возмущенный возглас:
– Мам, ну ты чего? Мне же семь. Се-э-эмь, ты забыла, что ли?
Глава 2. Самая первая встреча
Десять лет назад
Все, что ощущала Ева, входя в класс, – ужас. Первобытный ужас перед неизвестным.
Дыхание ее замерло, воздух вдруг сделался колючим и причинял боль легким. Спина взмокла, и Ева взмолилась, чтобы на белой блузке сзади не осталось пятен, иначе позора потом не оберешься.
Открыть дверь в класс для нее оказалось сродни подвигу, на который было очень сложно решиться. Пусть ей уже шестнадцать, но сегодня она впервые оказалась в стенах обычной средней школы.
Раньше Ева обучалась на дому с бабушкой, бывшей учительницей.
«Домашнее обучение самое лучшее! – частенько повторяла она. – Другого и не нужно».
Но вот бабушка умерла, и Ева переехала обратно к отцу. Он сразу определил ее в школу – видите ли, не до занятий ему с глупой дочкой, которую он и лицезрел-то всего несколько раз за последние десять лет. После смерти матери отправил ее к бабушке в маленькую православную деревушку – на время, а потом… не забрал.
Возвращаться в большой город Еве было очень непривычно. В деревушке, что стала ей родной, жило от силы двести человек, а тут целых сорок тысяч. Она даже представить не могла эту толпу.
В городе все было по-другому, а школа оказалась ужасно шумной, пыльной. Сколько детей бегало по коридору… жуть.
Глубоко вздохнув, Ева все же решилась открыть дверь класса.
– Ребята, знакомьтесь, это Ева Соловьева, теперь она будет учиться с вами, – представила ее Надежда Геннадиевна, классный руководитель.
Учитель обвела класс пухлой рукой, улыбнулась новенькой двумя пельменями, что были у нее вместо губ, и предложила выбрать место.
Ева застыла, бегая взглядом по помещению. Передние парты оказались заняты. В сравнительно большом классе сидело около двадцати учеников. А как одеты! Девочки – в коротких юбках, и не стыдно им? Мальчики все как один в джинсах – у них что, не было брюк для школы?
Она скромно улыбнулась одноклассникам и прошла к концу первого ряда, где оставалась свободная парта. Тихонько села и приготовилась слушать. Очень хотелось показать себя прилежной ученицей, чтобы не ругали.
Сначала все было в порядке. Урок прошел нормально, но стоило Надежде Геннадиевне покинуть на перемене кабинет, как началось что-то дикое.
Ученицы вскочили со своих мест и обступили последнюю парту, за которой сидела Ева.
– Ты из какой дыры сюда приползла? – поинтересовалась с ехидной улыбочкой девушка в полупрозрачной блузке, из-под которой виднелся бюстгальтер.
– Вещички в секонде* купила, да? – усмехнулась ученица, явившаяся в школу на шпильках.
– Что такую страшную юбку напялила? – спросила обладательница самой короткой юбки в классе. – Коса, кстати, не модно, в курсе, да?
Ева невольно одернула свою юбку.
Еще утром была своей внешностью вполне довольна – пришла на уроки в белой блузке и длинной коричневой юбке, которую ей сшила бабушка. И косу заплела очень тщательно, чтобы ни волоска не торчало.
– Какая вам разница? – попыталась она за себя заступиться.
Не понимала, чем ее внешний вид, пусть далеко не такой модный, как у некоторых, мог так взбесить одноклассниц.
Но это были еще цветочки, ягодки начались, когда к ней подсел здоровенный жирный парень с прыщавым лицом и большими черными глазами.
– Ты уже шпилишься или нет? – спросил со знанием дела.
И ожидал ответа! А она ведь даже вопроса не поняла.
– Арсен, отсел быстро! – услышала со стороны резкий возглас. – Она сидит со мной. Правда, Монашка?
Ева уставилась круглыми глазами на рослого черноволосого одноклассника, вдруг возникшего возле ее парты.
– Я н-не монашка… – попыталась ответить она.
– Я сказал, Монашка, значит, Монашка. Будет твое погоняло. И чтобы отзывалась!
*Имеется в виду секонд-хенд – сокращенно, сленг.
Глава 3. Монашка
Арам сразу ее приметил, как только вошла в класс.
Даже толком не мог объяснить, чем понравилась. Очевидно же, серая, ничем не примечательная особь женского пола. Уродская одежда, прическа как у доярки. Но что-то зацепило, заставило присмотреться. А когда присмотрелся, уже и отворачиваться не хотелось.
Прямой нос, брови вразлет, пухлые губы, а какие глаза… Она лишь единожды полоснула по нему быстрым взглядом, а Арам весь урок гадал: понравился ей или нет? Заметила его или нет? Выделила ли среди прочих?
Должна была выделить!
Он ведь заводила класса, любимчик, белозубый красавчик с классным телом. Арам был нарасхват с тех пор, как стал играть в школьной футбольной команде. Такая серая мышка должна перед ним стелиться.
«Хотя вряд ли она как-то проявит интерес, даже если я понравился», – подметил про себя.
Маленькая Ева показалась ему чересчур зажатой и скромной. Такие обычно сидели тихо и не отсвечивали.
После урока Арам лишь убедился в своей правоте. Новенькая оказалась не только с виду мягкотелой, но и внутри такой же – без стержня. Когда одноклассники по заведенной традиции начали ее подкалывать, даже не попыталась огрызнуться, не показала зубов.
«Если будешь так сидеть, ресницами хлопать, тебя же затопчут, дура…» – захотелось научить ее уму-разуму. Неужели не понимала?
Но он, разумеется, ничего подобного не сделал, лишь молча наблюдал.
Однако местные придурки сегодня определенно были в ударе: слишком резво на нее накинулись.
Арам быстро сообразил: если не вступится, девчонка убежит из класса в слезах, а там уже как получится. Могут и в другой класс направить – такое уже не раз бывало. В десятом «Б» вообще новеньких не жаловали.
Оно и правильно, им и так хорошо – без всяких заучек и прочей шелупони. Но вот против этой конкретной новенькой Арам лично ничего не имел. Кстати, если она уйдет в другой класс, к ней будет гораздо сложнее подступиться. Оно ему надо? Нет, пусть будет рядом.
С этими мыслями он поспешил к парте Евы, а когда услышал адресованный ей вопрос Арсена, дольше не думал. Ведь понятно, что не шпилится. Послал товарища и забрал новенькую.
За локоть отвел с вещами к своей парте, где сидел королем – в гордом одиночестве – уже неделю, и велел:
– Теперь это твое место. Усекла?
Ева кивнула, задрожав всем телом.
– Располагайся. И учти: то, что я с тобой сижу, считай, одолжение. Это понятно? – спросил, строго разглядывая Монашку.
Она снова кивнула и уставилась на него, широко распахнув веки, украшенные пушистыми ресницами. Хотя нет, не ресницы это вовсе. Разве назовешь ресницами эти веера, что украшали ее глаза?
Арам аж замер на пару секунд, разглядывая красоту. Сразу понял: она боялась его до дрожи. Стопроцентно, сердце Монашки билось со скоростью сто пятьдесят ударов в минуту. И такая ее реакция на него ему чрезвычайно понравилась… Правильная реакция, хорошая. Значит, девчонка будет послушной, будет уважать.
– Слушай правила, – прищурившись, зачастил он. – Я говорю, ты делаешь, ясно? Теперь по утрам будешь ждать меня на перекрестке у магазина, в школу будешь ходить только со мной. В столовую тоже будешь только со мной ходить, и вообще, никуда не рыпайся, будь на виду.
– Но если мне понадобится… – начала она.
Но Арам быстро перебил:
– Я не понял… Я плохо объяснил или ты по-русски не догоняешь? Я говорю, ты делаешь. Если куда-то надо, отпрашиваешься.
– Я… – Она попыталась что-то сказать, но проглотила слова.
Зажалась в самый угол, уперла взгляд в парту и попыталась сделаться как можно незаметнее. Только никуда ей уже было от Арама не скрыться.
«Все-таки жаль, что Монашка. Будь ты чуть раскованнее, я бы тебя потрогал, а так завизжишь ведь. Завизжишь?»
Глава 4. Грязная девчонка
Ева шла домой с замиранием сердца.
Не знала, показалось или нет, но вроде бы видела отца, шедшего домой после смены на заводе, когда спешила в школу. Ее отец работал слесарем, и часто в ночную смену.
Как человек глубоко верующий, он строго-настрого запретил ей иметь какие-либо отношения с мужчинами до брака. Любые телесные контакты. Еще когда Еве стукнуло четырнадцать, он специально приехал на ее день рождения и долго рассуждал на тему того, что она должна за собой следить, не подпускать мальчиков. Очень строжился и пообещал, что, если она посмеет позволить кому-то вольность, он от нее откажется. Это оказалось очень неприятно слышать, ведь Ева ценила его визиты, пусть они и были очень редкими.
Впрочем, в деревушке, где они с бабушкой жили, парней ее возраста попросту не было, так что беспокойство отца оказалось сугубо абстрактным. Но здесь, в большом городе, все по-другому.
Если он увидел, как Арам провожал Еву до школы, мог ли подумать, будто это она пожелала водить дружбу с мальчиком? Или, не дай бог, иметь с ним какие-то отношения?
«Ужас какой… Может быть, мне просто показалось? Вдруг это вообще не он был?» – переживала Ева, спеша домой. Она и в школу-то сходила всего два раза – не хотелось бы так быстро нажить неприятности.
А когда вошла в прихожую небольшого дома, где они с отцом жили, тут же поняла: не показалось…
Отец поджидал ее в крохотной гостиной и пыхтел от злости.
В отличие от совсем невысокой Евы, он был очень крупным мужчиной – почти метр девяносто ростом, широкоплечий, а еще имел пивное брюшко. С возрастом еще и полысел изрядно, что добавляло ему лет и портило настроение.
– Иди сюда, дрянь такая, и объясни, что ты делала с щенком Барсегяна?
Еве показалось: еще чуть-чуть, и у отца пар из ушей повалит.
– Я… ничего! – тут же ответила она.
И ярко покраснела, вспоминая, как Арам взял ее сегодня за руку.
Вроде бы ничего такого, просто касание пальцев к ладони, к тому же она почти сразу отдернула руку, но воспоминание о внезапном прикосновении до сих пор смущало и будоражило одновременно. Никогда раньше она за ручку ни с кем не ходила. Для нее вообще было крайне удивительно, что мальчик захотел сидеть с ней за одной партой.
Ева не поняла, что такого отец прочитал на ее лице и почему взбесился еще больше, но уже через секунду он завопил:
– Вырастил дочь… Падшая девка!
– Почему? – сначала не поняла она.
– Еще и ерничаешь…
И тут произошло то, чего с Евой раньше никогда не случалось. Отец схватил ее за шею сзади и потащил в спальню.
Его пальцы были как тиски – очень больно сжал, даже, кажется, чуть над полом приподнял худенькую Еву и зашипел в ухо:
– Если я узнаю, что ты легла под этого гада, я тебя из дома выгоню, поняла? Закончишь на трассе! Да ты знаешь, кто его папаша? Бандит, тварь богатая, думает, весь город купил. А такие вот работяги, как я, ему все должны… Он же по улицам ездит, как хозяин… Хочешь быть подстилкой щенка Барсегяна? Хочешь?
– Не-э-эт… – пропищала она и расплакалась.
Разрыдалась как никогда громко, даже сама от себя столько эмоций не ожидала.
Отец отшвырнул ее на пол, сжал кулаки и злобно проворчал:
– Хватить скулить… все вы скулить горазды.
Вышел и за грубость даже не извинился.
Обидно Еве стало страшно. Она ведь ничего, ровным счетом ничего плохого не сделала. Держаться за руку – это не то же самое, что совершить грехопадение, так? Почему он так плохо о ней подумал? Почему посчитал падшей? За что?
Бабушка тоже была верующей и строго следила за Евой. Но она никогда не позволяла себе такого грубого отношения.
Никогда в жизни Ева не чувствовала себя такой беззащитной, маленькой и… грязной.
Глава 5. Плавающий мир
Сегодня Ева тряслась по дороге в школу даже больше вчерашнего. Как осмелиться сказать? Как настоять на своем?
Настоять было совершенно необходимо, иначе она даже не знала, что сделает отец, если увидит ее с Арамом еще хоть раз. Шея после папиной манипуляции до сих пор побаливала, а еще Ева увидела в зеркале синяки от его пальцев. Хорошо, что у нее имелась водолазка, которая надежно закрывала шею от любопытных глаз.
Вчера ей стало по-настоящему страшно. Страшно представить, что еще он мог вытворить.
Раньше Ева и представить себе не могла, что отец может сделать что-то подобное. Он был очень добрым, пока мама оставалась жива. По крайней мере таким она его запомнила, ведь мать покинула этот мир, когда девочке исполнилось всего пять. А что может запомнить пятилетний ребенок? Во время визитов к бабушке он тоже вел себя вежливо и совсем не агрессивно.
Какой рой мух покусал его вчера?
«Наверное, отец меня просто не любит…» – горевала Ева по дороге в школу.
Сразу почему-то вспомнилось, как на днях к папе пришел друг. Он увидел Еву в оранжевом платье, так обрадовался, сказал: «Копия твоя жинка почившая, ей тоже яркое шло». Отец в ту же секунду сделался злым, как черт.
«Не ко двору я ему…» – про себя решила.
И так от этого на душе стало горько, что хоть из дома сбегай. Но она не будет, конечно. Она доучится, найдет какую-нибудь работу, и тогда уж… Бабушка говорила – нужно сначала вырасти, а потом за себя решать, сколько вздумается. Вот Ева и будет взрослеть, а потом решать.
За последние несколько дней отец раскрылся для нее со множества разных сторон, далеко не приятных. Оказался жадным и ворчливым, а еще неряшливым и ленивым. Другой она себе представляла жизнь с единственным оставшимся в живых родителем.
Девочка ужасно скучала по ветхому, но такому спокойному дому, по бабулиным нежным рукам, пирожкам, урокам. Тосковала по уверенности в завтрашнем дне. Пусть и строгая была ее бабушка, иногда не в меру даже, но, в отличие от отца, Еву любила.
Ничего в жизни Евы не осталось прежнего, кроме разве что сладких пирожков, но и их теперь приходилось печь самой. Хорошо хоть умела.
Малышка добежала до школы за пятнадцать минут до начала занятий. Успела проскочить злосчастный перекресток, где Арам велел его ждать, еще до его появления. Села за последнюю парту, как в первый день занятий.
Весь учебный день промаялась, ожидая взрыва, но одноклассник как будто даже не заметил ее ослушания. Ева даже решила: повезло и пронесло. Но нет, после уроков он подловил ее в гардеробной и зажал в уголке.
Ей было неимоверно страшно оказаться со здоровым парнем наедине. Непонятно, что сделает, а главное – это прямое нарушение запрета отца.
– Пусти меня… – взмолилась она.
Арам не послушал, наоборот, заставил упереться спиной в стену, а сам навис над ней, поставил руки по обе стороны от несчастной малышки. А потом вдруг резко нагнулся, на секунду прикоснулся к ее губам своими.
И мир уплыл… Все на свете уплыло в дальние дали, колени Евы подогнулись, она забыла, как дышать. А очнувшись от непонятного дурмана, что было силы врезала ладонью по наглой мальчишеской физиономии.
– Эй! – рыкнул он. – Ты чего дерешься?
– Да ты что? Нельзя целоваться!
– Почему нельзя? Не понравилось? – спросил он совершенно серьезно.
– За такое Бог накажет! – выдала она ему очевидную истину.
Но Арам на это только рассмеялся.
– Пусть наказывает, я не боюсь. В общем, так, Монашка, трогать не буду, маленькая ты еще какая-то, зажатая. А целовать… буду. Иногда. За это ты получишь от меня защиту, никто другой не пристанет. Но завтра же ты возвращаешься за мою парту и чтишь пункт первый: я говорю, а ты делаешь.
– Если папа еще раз увидит, как ты меня в школу провожаешь, он меня убьет… – тихонько призналась Ева.
– Почему? – приподнял правую бровь Арам.
– Он не разрешает мне встречаться с мальчиками, – призналась Ева, впрочем, решив скрыть тот факт, что у отца претензии к фамилии Арама.
– Ясно. Тогда провожать не буду, но в остальном все по старой схеме.
Сказал как отрезал, и попробуй поспорь.
Еве была очень понятна эта схема: ей сказали, она сделала. Она всю жизнь так жила. С Арамом изначально не чувствовала себя равной, ведь он гораздо сильнее и весомее маленькой ее. Поэтому такая модель отношений не вызывала внутреннего протеста, наоборот, показалась логичной.
С тех пор так и повелось. В школе она ходила за Арамом тенью, слушалась его. А временами, примерно раз в неделю, он закрывался с ней где-нибудь и целовал. И мир уплывал… каждый раз.
За пределами школы они оставались будто бы не знакомы. Хотя Ева в принципе нигде особенно не гуляла. Некогда – отец взвалил на нее все обязанности по дому и очень злился, если она что-то не успевала.
