Kitobni o'qish: «Стэнли Кубрик. Американский режиссер»
Посвящается Ларри и Эдит Малкин
Originally published by Yale University Press
David Mikics
STANLEY KUBRICK
American Filmmaker
© 2020 by David Mikics
© О. Ю. Семина, перевод, 2021
© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2022
Введение
«Стэнли Кубрик как-то рассказал мне историю о девушке, которую он когда-то любил, – вспоминал Кирк Дуглас. – Он серьезно с ней поссорился и в сердцах решил: ну все, черт побери! К черту все это! С меня хватит! Он чувствовал себя офигенно крутым. Собрал вещи, хлопнул дверью и ушел. Но чем дальше он уходил, тем тяжелее казался ему чемодан. И вот уже он просто не мог его нести и был вынужден вернуться»12.
Забавный сюжет: мужчина пытается взбунтоваться против своей судьбы, но судьба очень скоро возвращает его туда, откуда он начал. Рассказанную Кубриком историю мы узнаем в его последнем, самом личном фильме «С широко закрытыми глазами», где бунт проявляется в том, что главный герой решает заняться сексом на стороне. Вместе с тем идея бунта в том или ином смысле присутствует в большинстве фильмов Кубрика. Обычно в итоге бунтарь предстает в жалком виде несмотря на то, что движущей силой его мятежа была мощная энергия. Бунт – не лучший способ решения проблем, а решение проблем – это очень важная для Кубрика тема.
Пока шли съемки очередного фильма, Кубрик оставался сосредоточенным до одержимости, потому что ему нужно было обязательно найти решение каждой проблемы. В то же время его всегда привлекала тема мужского бунта и подобных ему факторов, способных привести к полному провалу даже самый продуманный план. Его фильмы – об ощущении контроля, которое заканчивается крахом. Даже идеально продуманную схему может испортить одна-единственная ошибка, вызванная человеческим фактором, или нелепая случайность, или неожиданная вспышка маскулинной ярости. В человеке всегда где-то прячется мятежный бес своенравия. Кубрик с удовольствием использует все, что способно в этом деле помочь: гротескные выходки Алекса в «Заводном апельсине» и Куилти в «Лолите», безумное стремление к уничтожению всего живого, которым пышут самодовольные генералы в «Докторе Стрейнджлаве», дикий гнев Джека Торранса в «Сиянии», внезапную ярость, которая охватывает Барри Линдона при виде его пасынка Буллингдона. Даже у жестких поборников порядка, таких как инструктор по строевой подготовке Хартман в «Цельнометаллической оболочке», в крови кипит безумие. И вот наконец после всех этих мучительных исканий Кубрик «возвращается домой» в финале фильма «С широко закрытыми глазами», показав нам личную повседневную жизнь обычной супружеской пары.
Каждый фильм Кубрика – это нечто из ряда вон выходящее; его работы воспринимаются иначе, чем большинство популярных фильмов. Независимо от того, кто герой Кубрика – беспредельщик, как Алекс в «Заводном апельсине», или собранный человек, хладнокровно решающий проблемы, как Дэйв Боумен в «Космической одиссее», – мы не болеем за него, как это типично для классического голливудского фильма, а наблюдаем на расстоянии и с двойственным чувством. Кубрик любит поставить своего героя в затруднительное положение и выставить напоказ во всей уязвимости. Он архимодернист, который терпеть не может душещипательные сцены, хэппи-энды и пафосные монологи. С другой стороны, его работы также полемизируют с большинством нуарных лент и фильмов про бандитов, в которых выше всего ценятся самообладание и хладнокровная жестокость: от «Мальтийского сокола» до фильмов Тарантино. Тем не менее, несмотря на все эти отличия, творчество Кубрика было и остается чрезвычайно популярным: фильм «Космическая одиссея 2001 года», чрезвычайно неспешный, тихий и абстрактный, стал одной из десяти самых кассовых кинолент компании MGM. Многие моменты из кинолент Кубрика стали не менее культовыми, чем моменты из «Крестного отца» – фильма, который Кубрик очень любил, но в котором, в отличие от его собственных работ, была реализована классическая для Голливуда триада пафоса, насилия и напускной храбрости.
Недоброжелатели Кубрика утверждают, что в своих фильмах он делает недостаточно, чтобы защитить человеческую душу от давящей рутины, которую они изображают. Им кажется, что Кубрик стоит на стороне этой гнетущей силы, его фильмы – холодны, сложны и тяжеловесны, в них показаны все крайности зла. Можно, конечно, сказать то же самое и о творчестве Кафки – а Кубрик был большим любителем его книг.
Ледяная бесчувственность, которую некоторые видят в фильмах Кубрика, на самом деле представляет собой отказ от голливудской сентиментальности: у него нет ни героя, который пьет, потому что не в силах забыть свою возлюбленную, ни героини, храбро сдерживающей горькие слезы. Кубрик не делает того, что положено делать кинематографисту; он не дает зрителю возможности испытать удовольствие от катарсического сюжетного поворота. Не отличается его творчество и аскетичностью в традициях европейского артхауса – несмотря на то, что у него всегда вызывали восхищение ленты Антониони и особенно Бергмана. Кинокритик Джеймс Нэрмор пишет, что кристально чистые образы Кубрика дают «ощущение авторского понимания без погружения, как будто нам в рациональной и отвлеченной манере преподнесены неконтролируемые, почти инфантильные чувства»3.
Отчужденность у Кубрика соседствует с детской искренностью и детской же кипучей энергией. В его фильмах мы видим странное сочетание взрослой рациональности и излишней склонности к самоанализу с неприукрашенными и откровенными эмоциями ребенка. Детство не может не проявляться в творчестве: на глубинном уровне кубриковских фильмов рядом со взрослым режиссером, спокойным и сдержанным, больше всего на свете любившим сидеть дома и снимать фильмы, всегда присутствует другой Кубрик – озорной и упрямый маленький мальчик.
* * *
Сохранилась любительская видеосъемка, на которой Стэнли в возрасте примерно лет восьми дурачится, развлекая свою младшую сестру Барбару. Натянув мешковатые брюки, он исполняет смешной танец в духе буффонады, и в какой-то момент его ухмылка немного напоминает ухмылку Алекса из «Заводного апельсина»: в ней читается злобный восторг. У маленького Стэнли были плохие оценки по поведению, с другими детьми играть он не любил. В нем было что-то от Бартлби. У него даже не было бар-мицвы, потому что ему это попросту было неинтересно.
Подростковый бунт у Стэнли начался рано. В первом и втором классе он часто отказывался ходить в школу, посещал лишь около 60 процентов уроков. Упрямый и невероятно уверенный в себе, мальчик, должно быть, очень расстраивал этим своих родителей – евреев-иммигрантов в первом поколении, которые своей принадлежностью к среднему классу были обязаны серьезному отношению к образованию. Примечательно, что его отец доктор Джек Кубрик, похоже, позволял ему оставаться дома с матерью Герт, потому что его самоуверенный сын был для него такой же непостижимой загадкой, как и Дэнни для Джека в «Сиянии» или Звездный ребенок в «Космической одиссее 2001 года» – для нас. Независимость натуры Стэнли с возрастом становилась все заметнее.
Юность Стэнли прошла на Гранд-Конкорс, аналоге Елисейских полей в Западном Бронксе. В конечном итоге – уже через много лет после того, как Кубрик уехал из Америки, – этот величественный бульвар был разрушен, и на его месте Робертом Мозесом была проложена скоростная автострада Кросс-Бронкс. Среди наиболее примечательных мест бульвара Гранд-Конкорс был храм кино под названием Loew’s Paradise. (Еще один кинотеатр, RKO Fordham, находился к востоку от бульвара.) Loew’s представлял собой огромный роскошный театр в стиле, имитирующем барокко; на потолок там даже проецировалось изображение движущихся облаков. По соседству с кинотеатром имелись привычные фонтанчики с содовой, китайские рестораны и бары, закусочная Bickford’s с кучкой букмекеров; здесь же обреталась итало-американская банда «Вилла-авеню», от которой еврейские дети вроде Кубрика должны были держаться подальше.
«В средней школе я был белой вороной», – скажет Кубрик в интервью много лет спустя4. Другие подростки состояли в клубах с такими названиями, как «Зомби» и «Ураганы», и играли на улицах в стикбол и бейсбол. А Стэнли с двенадцати лет увлекала фотография. Отец подарил ему фотоаппарат «Графлекс», допотопную махину, в которую нужно было заглядывать, чтобы увидеть изображение на матовом стекле. Стэнли приобрел к нему 35-миллиметровый объектив – и с головой погрузился в это увлечение. На следующий год Джек Кубрик научил сына играть в шахматы, и это тоже стало его страстью.
Джек Кубрик был «очень приятным человеком, немного консервативным и беспокойным», – вспоминала вдова Кубрика Кристиана в интервью. Однако источником силы для Стэнли была мать, добавляла Кристиана: «Он был одаренным мальчиком, очень умным и независимым, и она в своей мудрости сумела привить ему твердую веру в себя»5. Хотя отец Стэнли совсем не был похож на Джека Торранса с его жестокостью и взрывным характером, он точно так же был склонен к беспокойству. Отец Кубрика не понимал его амбиций и безнадежно мечтал, чтобы тот стал врачом, а мать понимала, что Стэнли идет своим путем.
Стивен Маркус, впоследствии ставший профессором литературы в Колумбийском университете, был одноклассником Стэнли в средней школе имени Уильяма Говарда Тафта, где Кубрик изо дня в день просил у Маркуса списать домашнюю работу. Когда Маркус наконец спросил: «Стэнли, почему ты не делаешь домашнюю работу?», Кубрик ответил: «Ну, мне это неинтересно»6. Стэнли просто не мог обучаться из-под палки. Если ему что-то нравилось, он окунался в это с головой. Если нет, то это было просто безнадежно.
Помимо фотографии и шахмат, Стэнли был одержим кинематографом. Он с фанатичной регулярностью ходил в Lowe’s и RKO, часто прогуливая школу, чтобы попасть на двойной сеанс. Это было начало сороковых, эпоха расцвета голливудского кино. В числе фаворитов Кубрика тех лет, как рассказывал он в интервью журналу Cinema в 1963 году, были «Гражданин Кейн» Уэллса, «Рокси Харт» Уильяма Уэллмана, «Генрих V» Оливье и «Банковский сыщик» Эдварда Клайна с У. К. Филдсом. Стэнли также любил джаз и играл на барабанах в группе, в которой пела его одноклассница Эйди Горме.
Стэнли окончил школу Тафта со средним баллом 70, слишком низким, чтобы поступить в колледж, учитывая, что в те годы действовал закон о льготах демобилизованным. Но он не был бездельником и твердо знал, чего хочет. «У Стэнли была какая-то демоническая уверенность в собственных силах. В нем как будто сидели бесы. Его ничто не могло остановить», – вспоминал Маркус. Аналогичное мнение высказывает и Майкл Герр, знавший Кубрика уже во взрослом возрасте: «Нужно быть Германом Мелвиллом, чтобы в полной мере передать, насколько сильной волей обладал Стэнли»7.
В подростковом возрасте Стэнли выглядел эксцентрично, как типичный представитель богемы: он ходил вечно растрепанный, с нечесаными волосами, в штанах и куртке на несколько размеров больше. После окончания школы он женился на своей возлюбленной Тобе Мец и переехал в Гринвич-Виллидж, где сразу почувствовал себя как рыба в воде. Субботними вечерами он играл в шарады в доме Дианы Арбус, где и познакомился с Уиджи, Джеймсом Эйджи и Дуайтом Макдональдом.
С самого начала Кубрик тяготел к миру нью-йоркских художников и интеллектуалов. Но он хотел делать нечто большее, чем снимать утонченные артхаусные фильмы. Его цель состояла в том, чтобы найти отклик у американского мейнстрима, и он ее достиг, сделав мейнстримом саму артхаусную утонченность – в частности в «Космической одиссее 2001 года». Его объединяла с Копполой, Спилбергом и Вуди Алленом – всеми режиссерами, которыми он восхищался, – потребность в том, чтобы его работа стала культовой, заняла выдающееся место в культуре. А для этого в работе нужно было ухватить нечто важное в жизни Америки, она должна была стать кинематографическим эквивалентом «Гекльберри Финна», «Алой буквы» или «Моби Дика». Кубрик, как подразумевает подзаголовок моей книги, американский режиссер – несмотря на то, что он много лет пребывал в «изгнании» в своем загородном поместье в Чайлдвикбери в Англии. Ему доставляли через Атлантический океан видеокассеты с записями профессиональных матчей по американскому футболу, и ему особенно нравилась реклама Суперкубка. Каждое утро он читал «Нью-Йорк таймс». «У меня нет ощущения, что я живу не в Америке», – сказал он однажды в интервью8.
Кубрика часто называют «ледяным» режиссером. Давний заклятый враг Кубрика Полин Кейл любила говорить про «арктический дух» его фильмов. Когда он умер в марте 1999 года, как раз после того, как закончил снимать «С широко закрытыми глазами», в его некрологах то и дело мелькали прилагательные «холодный» и «суровый». Но это обвинение совершенно беспочвенно. Через пару дней после смерти Кубрика музыкальный критик Алекс Росс сказал о его фильмах: «Они делают меня счастливым, они заставляют меня смеяться… Если это называется холодом, значит, Фред Астер тоже был холодным». Кинематографист Роберт Колкер пишет, что фильмы Кубрика «на самом деле глубоко трогательны, но к эмоциям нужно получить доступ через интеллект: видя больше, понимаешь больше». Кубрик, «кажется, хочет, чтобы мы увидели все», добавляет Колкер, но нам не дано когда-нибудь полностью понять его фильмы9. Они дразнят своей недосягаемостью, и поэтому мы возвращаемся к ним и пересматриваем их снова и снова.
Карьера Кубрика стала возможной благодаря резкому падению популярности кинотеатров после 1948 года, когда американские семьи устремились к экранам телевизоров, очарованные новым изобретением. В период с 1948 по 1954 год количество зрителей в кинотеатрах сократилась примерно на сорок миллионов. Для крупных киностудий начался сложный период, расцвел кинобизнес – как и десятилетия спустя, в семидесятые. В начале пятидесятых годов во всех городах и студенческих городках появились сотни кинотеатров, где крутили авторское кино. В моду вошли иностранные фильмы, а слово arty («эстетствующий, с претензией на богемность») приобрело положительную окраску. Многие фильмы содержали откровенные сцены, которые в Голливуде не осмеливались включать в сценарии еще со времен до принятия Кодекса Хейса, но и это ничуть не вредило преданности зрителей. Неделя за неделей любители иностранных фильмов возвращались в кинозалы. Большую часть своей карьеры Кубрик в значительной степени рассчитывал именно на ценителей артхаусного кино, которая к концу шестидесятых колонизировала огромные просторы центральной Америки. Он никогда не выпускал блокбастеры, рассчитанные на подростковую аудиторию, как звезды семидесятых – Стивен Спилберг и Джордж Лукас. «Космическая одиссея 2001 года» была в полном смысле слова триумфом артхауса: никто не понимал, в чем смысл фильма, но его смотрели и обсуждали все.
Трио культовых фильмов Кубрика шестидесятых – начала семидесятых – «Доктор Стрейнджлав», «Космическая одиссея» и «Заводной апельсин» – произвело в Голливуде очередную революцию. После выхода «Психо» Хичкока Кодекс Хейса потерпел крах, и теперь фильмы могли быть куда более шокирующими, жестокими и откровенными. Как и Хичкок, Кубрик нарушил табу, но он, в отличие от искушенного мастера саспенса, редко играл со зрителем, не стремился его развлекать. «Доктор Стрейнджлав» со всем его шутовством в стиле журнала MAD – это что угодно, только не игра; «Космическая одиссея» даже замахивается на торжественность – и одерживает победу. В отличие от Хичкока или Орсона Уэллса (который называл молодого Кубрика «гигантом»), Кубрик крайне редко прибегает к хитроумным уловкам: каждый его кадр продуман до безупречности, но в нем нет впечатляющих фокусов. Даже самые безумные его сцены никогда не опускаются до уровня легкомысленного фарса, как во многих фильмах шестидесятых (вспомните фильм Ричарда Лестера «На помощь!»). Кейл назвала «Заводной апельсин» работой занудного профессора-германиста – ну и что же с того? Кубрик всегда был и остается серьезным.
Душевные муки в фильмах Кубрика никогда не выглядят привлекательно или сексуально. Вместо этого они ощущаются как нечто ненормальное, как сбой. Вот почему идеальным претендентом на главную роль в фильме «С широко закрытыми глазами» стал Том Круз – неловкий, угловатый, лишенный героической харизмы. В образе Кирка Дугласа, сыгравшего главные роли в «Спартаке» и «Тропах славы», тоже присутствует эта неловкость и шероховатость, не оставляющая места для утонченности. Эти два актера как нельзя лучше справляются с ролью человека, который не скрывает своего стремления полностью контролировать ситуацию и в результате вполне закономерно этот контроль утрачивает. Из всего списка фильмов Кубрика только Малкольм Макдауэлл в роли Алекса в «Заводном апельсине» уверенно играет своей маскулинностью. Все остальные исполнители главных мужских ролей у Кубрика – запутавшиеся люди, разрываемые внутренними и внешними противоречиями.
Кубрик требовал бесконечной преданности от людей, которые работали над его фильмами. Он сводил с ума своим перфекционизмом, потому что сам был безраздельно предан своему искусству. Майкл Герр, работавший вместе с ним над сценарием «Цельнометаллической оболочки», сказал: «У Стэнли каждый отрабатывал свой гонорар… но никто не отрабатывал свои деньги так, как Стэнли отрабатывал свои». Дэн Рихтер, сыгравший в «Космической одиссее» главную обезьяну, Смотрящего на Луну, заметил: «То, что у других казалось бы принуждением, у Стэнли называлось целеустремленностью». Кен Адам, художник-постановщик фильма «Доктор Стрейнджлав», вспоминал: «От нас ожидалось, что мы будем подчиняться его приказам, как Африканский корпус Роммеля. Он был в некотором роде садистом, особенно по отношению к тем, кого любил». Терри Саузерн, работавший со Стэнли над сценарием «Доктора Стрейнджлава», замечает, что от внимания Кубрика «не ускользало ничто вплоть до мельчайшей складочки на брюках». Для Кубрика «ни одна деталь не была слишком заурядной вплоть до карандашей и скрепок», – подтверждает это мнение Герр. Лиза Леоне, которая работала с ним над фильмом «С широко закрытыми глазами», сказала: «Сколько бы ты ни отдавал, всегда нужно было больше, больше и больше». «Он гений, но юмор у него черный, чернее угля. Я иногда сомневаюсь, человек ли он вообще», – пробормотал как-то Макдауэлл. Ну и, наконец, процитируем Кирка Дугласа, который однажды заявил, что «Стэнли Кубрик – талантливый говнюк»10.
В Кубрике, несомненно, было что-то от Распутина. Эти черные, как смоль, уставшие от недосыпания глаза, буравящие собеседника. Кубрик не терпел просчетов и внушал настоящий страх. Однако вместе с тем он был «дружелюбным, доступным, погруженным в свои мысли и язвительным», как сказал молодой кинокритик Джей Кокс (позже сценарист Мартина Скорсезе), и на съемочной площадке он тоже мог вести себя по-приятельски. «Когда Стэнли пожимал тебе руку, то делал это приветливо и тепло, с рукопожатием от него передавалась какая-то приятная энергия, словно электрический ток пробегал по телу», – рассказывает Леон Витали, который сыграл Буллингдона в «Барри Линдоне», после чего стал личным ассистентом Кубрика и выполнял эту роль следующие тридцать лет11.
Кубрик с энтузиазмом говорил о многих вещах, от Витгенштейна до профессионального футбола, но больше всего он знал о создании фильмов. Джеффри Ансуорт, главный оператор «Космической одиссеи», признался, что за полгода он узнал от Кубрика больше, чем за двадцать пять лет работы в британском кинематографе. «Он настоящий гений, – изумлялся Ансуорт. – Он знает о механике оптики и о химии фотографии больше, чем кто-либо другой в истории». Кубрик обладал странным, сверхъестественным пониманием операторской работы, освещения, звука и, казалось, всех остальных технических аспектов кинопроизводства. На съемках фильма «Цельнометаллическая оболочка», вспоминал актер Арлисс Говард, «он мог войти и сказать: “У нас освещенность в четыре раза занижена”. Ему говорят: “Нет, мы только что проверили камеру”. Он еще раз повторяет: “В четыре раза занижена”; проверяют – и правда, в четыре раза»12.
Кубрику было не занимать той твердости характера, которой требует кинематограф. Он мог закатить истерику, если это служило его цели, но по большей части спокойно решал любую проблему. Стивен Беркофф, сыгравший лорда Ладда в фильме «Барри Линдон», заметил: «Стэнли чем-то напоминает раввина… Он интеллектуал, а интеллектуалы никогда не выходят из себя»13. Кубрик, начинавший свою карьеру как фоторепортер журнала Look, сказал, что фотография – идеальная подготовка к кинематографии, потому что она помогает во многом разобраться. Игра в шахматы, добавил он, также научила его оценивать идеи с практической точки зрения, решать задачи.
Для Кубрика решение задач требовало творческого подхода, как тогда, когда Дэйв перехитрил ХАЛа в «Космической одиссее». Но если тот, кто решает задачи, любит контролировать ситуацию, нередко это заканчивается уничтожением людей ради идеи. Ученые в «Заводном апельсине» разбираются со стремлением творить зло с помощью программирования поведенческих реакций. Лейтенант Хартман в «Цельнометаллической оболочке» превращает молодых новобранцев в дикарей, похожих на роботов. Стрейнджлав, как и генералы в «Тропах славы» и ХАЛ в «Космической одиссее», воспринимает людей как расходный материал. Зиглер в фильме «С широко закрытыми глазами» олицетворяет всех могущественных людей, которые наблюдают за другими и манипулируют ими, оставаясь при этом невидимыми. Все это – примеры леденящего душу нетворческого контроля. Совсем иным делом был контроль со стороны самого режиссера Стэнли Кубрика, который всегда был готов по максимуму использовать способности окружавших его актеров, сценаристов и других кинематографистов.
Кубрик однажды сказал, что снимать кино – все равно что писать «Войну и мир», сидя в машине детского аттракциона «Гонки». И все же это постоянное столкновение его собственных идей с идеями других ему очень нравилось. Умение сотрудничать присуще всем великим режиссерам, но Кубрику совместная работа над фильмом доставляла особую радость. Многие моменты, ставшие ключевыми для его картин, предложили добавить сами актеры, например песню Singin’ in the Rain в «Заводном апельсине» (идея Макдауэлла) и умение ХАЛа читать по губам в «Космической одиссее 2001 года» (идея Гэри Локвуда).
«Одна работа, никакого безделья, бедняга Джек не знает веселья» – эту фразу бесконечно печатает в «Сиянии» Джек Торранс, пустой человек, который не умеет ни работать, ни развлекаться14. Кубрик, когда снимал свои фильмы, делал и то, и другое одновременно. Одним из любимых аспектов кинопроизводства для него была разработка сюжета совместно с такими писателями, как Майкл Герр («Цельнометаллическая оболочка») и Дайан Джонсон («Сияние»).
Такая дружеская «работа как игра» в самих кинокартинах Кубрика обычно отсутствует. Фильм Кубрика зачастую представляет собой четко запрограммированный мир, который жестко контролирует живущих в нем людей. Их реакции радикально меняются, они становятся пленниками пустоты этого мира. В фильмах Кубрика мы видим обряд посвящения солдата в ритуальную жестокость («Цельнометаллическая оболочка»), абсурдную военную игру («Тропы славы», «Доктор Стрейнджлав»), бихевиористские технологии социального контроля («Заводной апельсин»), аристократию, чья жизнь подчинена глубоко укоренившимся обычаям («Барри Линдон»), отель, завладевающий душами своих обитателей («Сияние»), и тайное общество, претендующее на власть над жизнью и смертью («С широко закрытыми глазами»).
Горизонты Кубрика кажутся тесными и ограничивающими, даже когда их масштаб расширяется до бескрайнего космоса, как в «Космической одиссее». Многие фильмы Кубрика заканчиваются тем, что герой оказывается загнан в угол или обездвижен: «Убийство», «Тропы славы», «Лолита», «Сияние». В других последние сцены представляют собой возрождение, но совершенно неоднозначное, кажущееся одновременно освобождающим и пугающим: «Доктор Стрейнджлав», «Космическая одиссея», «Заводной апельсин», «Цельнометаллическая оболочка». Только «последний завет» Кубрика, фильм «С широко закрытыми глазами», и его первое зрелое творение «Поцелуй убийцы» своими заключительными сценами вселяют гуманистическую надежду.
Кубрик больше, чем любой другой из известных мне режиссеров, заставляет нас потрудиться, чтобы понять, как взаимосвязаны его фильмы. Каждая его кинокартина – отдельный и самодостаточный мир, но при этом глубоким и загадочным образом соотнесенный с другими. Путешествие Дэйва Боумена через Звездные врата – это трансформация залихватского образа майора Конга, несущегося верхом на боеголовке в «Докторе Стрейнджлаве»; аналогичным образом перерождение Боумена в «Звездного ребенка» – это ответ на сцену, в которой Стрейнджлав поднимается из инвалидного кресла, приветствуя новый день, день ядерного апокалипсиса, а тот момент, когда Алекс обращает взгляд к зрителю в начале «Заводного апельсина», вторит зловещему взгляду Звездного ребенка.
Из-за того, что фильмы Кубрика настолько прозрачны и вместе с тем временами так загадочны, создается впечатление, что некоторые из них просто созданы для сторонников теорий заговора. Как ни странно, это было бы вполне логично, учитывая его интерес к маниакальной одержимости и к решению головоломок. «Сияние» всегда вызывало в Интернете бурную реакцию со стороны чудаков, считавших этот фильм прямым доказательством того, что именно Кубрик по заказу НАСА изготовил поддельную видеосъемку посадки «Аполлона-11» на Луну. Теперь они с таким же упоением обсуждают «С широко закрытыми глазами», потому что фильм якобы предупреждает нас об иллюминатах или о существующих в Голливуде сектах педофилов. Более тонкие знатоки утверждают, что «Сияние» на самом деле якобы связано с холокостом. Но фильмы Кубрика нельзя расшифровать таким образом. Это произведения искусства, открытые для толкования, а не загадки, ожидающие своего решения.
Кубрик был еврейским режиссером, хотя сам бы он никогда так не сказал. Он взахлеб читал книги о холокосте и едва не снял фильм о нем по роману Луиса Бегли «Ложь военного времени». «В каком-то смысле Кубрик даже женился на холокосте», – замечает один из специалистов по творчеству Кубрика Натан Абрамс. Третья жена Стэнли Кристиана, которая оставалась его спутницей в течение последних сорока двух лет его жизни, была племянницей нацистского режиссера Файта Харлана, который снял антисемитский пропагандистский фильм «Еврей Зюсс». Перед своей первой встречей с Харланом в 1957 году Кубрик выпил большой стакан водки и сказал Кристиане: «Вот стою я здесь… и чувствую себя как целых десять евреев». Из коллег-режиссеров он чувствовал себя ближе всего к Аллену и Спилбергу, который после смерти Кубрика завершил работу над его проектом «Искусственный разум». Циничный черный юмор «Доктора Стрейнджлава» сближает его с Ленни Брюсом, Джозефом Хеллером и с крушителями идолов из журнала MAD. Кристиана рассказывала: «Мы с девочками [дочерями Кубриков] дразнили его, говоря, что своей мимикой и жестами он похож на Тевье-молочника – то, как он заламывал руки и вздыхал… и с выразительным “оххх” поднимал к небесам глаза, полные осуждения и тоски. Мы передразнивали его и смеялись»15. Еврей, выросший в Бронксе и живущий в английском загородном поместье в Хертфордшире, Кубрик, должно быть, иногда чувствовал себя не на своем месте – почти как «ирландский выскочка» Барри Линдон.
Кубрик успел попробовать свои силы в большинстве самых популярных в Америке жанров: это нуар, исторический эпос, война, научная фантастика, хоррор и то, что философ Стэнли Кэвелл называет комедией повторного брака – фильм о примирении мужчины и женщины, отношения которых уже на волосок от краха. Тема повторного брака всегда была одной из излюбленных тем в голливудских эксцентрических комедиях, однако Кубрик придает ей совершенно новое звучание в своем странном и тревожном последнем фильме «С широко закрытыми глазами».
Фильмы Кубрика заставляют задуматься, вовсе не будучи при этом псевдоинтеллектуальными, как некоторые пронизанные идеей аномии европейские фильмы, склоняющие нас к предсказуемым размышлениям над недугами человеческой цивилизации. Американец Кубрик тонко чувствует неврозы, которыми, как ни крути, страдает наша культура: сделавший себя сам человек, ставший пленником пустой, лишенной смысла жизни; подростковый бунт; возрождение через насилие.
Впрочем, есть у Кубрика и другая сторона, европейская. Стэнли Кубрик, второй ребенок Жака (Джека) Кубрика и Гертруды Первелер Кубрик, родился в Нью-Йорке 26 июля 1928 года, но его чувствительность, как отмечает критик Мишель Симан, родом из Европы восемнадцатого века, которая мечтала перестроить человечество в духе строгой рациональности. Все его фильмы – от «Доктора Стрейнджлава» до «Космической одиссеи 2001 года», «Заводного апельсина» и «Цельнометаллической оболочки» – демонстрируют его очарованность идеями радикального управления или преобразования человеческой природы. Кубрик, как и философы эпохи Просвещения, знает, что все эти идеи в итоге терпят крах, поскольку разум, как выясняется, тяготеет к опасным крайностям, и это делает его иррациональным.
Наш разум продолжает трансформировать нас самих на протяжении всего существования человечества, от Каменного века до настоящего с его киберпространством. Теперь, в двадцать первом веке, в нашу эмоциональную жизнь все глубже проникают новые машины, и даже наше «я», возможно, вскоре можно будет смоделировать на основе компьютерных алгоритмов. Кубрик апеллирует к той неоднозначной реакции – смеси радостного возбуждения и страха, – которая возникает у нас, когда мы видим, как разум в очередной раз трансформирует наш внутренний мир.
Пытаться выбрать величайший фильм в истории кинематографа – занятие неблагодарное, и все же именно этот выбор весьма показателен с точки зрения вкуса критика. Для меня первое место делят два фильма, причем абсолютно разные: «Космическая одиссея 2001 года» и «Правила игры». Фильм Ренуара – человечный, забавный и величественно-трогательный; он внушает спокойствие своим достоинством и непринужденностью. Фильм «Космическая одиссея 2001 года» – статичный и возвышенный – представляет собой полную его противоположность: он выходит за пределы человеческого и манит неизведанными пространствами. Когда я впервые увидел его в возрасте двенадцати лет, через несколько лет после его выхода, он оказал на меня такое отрезвляющее и вдохновляющее воздействие, как ничто другое из увиденного мной на киноэкране.
