Kitobni o'qish: «Откуда берутся герои»

Пролог.

Этот мир – один из многих, существующих во Вселенной. Или не существующих, или выдуманных. Он населён разумными существами, могущественными и не очень, обыденными и волшебными. В нём есть горы и равнины, моря и пустыни. Города и маленькие деревушки, древние подземные чертоги и возможно даже парящие в облаках замки. О том, является ли мир плоским, шарообразным или представляет собой какую-то более заковыристую фигуру, мало кто задумывается – слишком много неизведанных земель, слишком фрагментарны карты разведанных территорий. Ещё не родились смельчаки, готовые отправиться к краю горизонта, чтобы посмотреть, что же там – обрушиваются ли воды океана с края великого диска или всё как-то иначе устроено?

Жители этого мира абсолютно уверены в существовании иных миров. Как минимум ещё четырёх. Потому что Создатель, в чьём существовании они также нисколько не сомневаются, сотворил в своей безграничной мудрости и великодушии не только мир Сердца, о котором всё это время шла речь, но и ещё, да, четыре. В которых всё не так или совсем не так, в которых живут иные народы по иным законам. В которые, приложив некоторые усилия и располагая толикой удачи (или невезения, тут как посмотреть) можно попасть и даже вернуться обратно. Вот эти миры.

Творение – мир, где обитает Создатель и существа, приближенные к нему. Священное и прекрасное место, в которое многие мечтают попасть после того, как смерть исторгнет их искру из остывающего тела. Обитатели Творения многократно посещали мир Сердца с самыми разными целями, случались и ответные визиты.

Покой – мир незыблемой стабильности и порядка. И это едва ли не всё, что о нём известно. С жителями этого мира ведётся торговля – по давным-давно установленному перечню товаров, с давным-давно установленными ценами. Давным-давно достигнуты некоторые соглашения с правителями давным-давно существовавших государств Сердца – сменяются династии, государства меняют границы, названия, вовсе исчезают с карт, но соглашения передаются наследникам в том виде, в котором они возникли тогда, давным-давно. И в том виде и исполняются. Каким бы странным не был в итоге результат.

Крах – этим словом именуют не только сам мир, но и его обитателей. Эти обитатели невероятно многообразны и не похожи один на другого, так что как-то разделить их на виды или расы не представляется возможным. Единственное, что является общим для всех крахов – каждый из них является опасным кровожадным безумным монстром. Увы, обитатели Сердца знают об этих монстрах отнюдь не только из преданий и книг, прорывы крахов случаются регулярно, и горе тому, кто окажется на их пути. Также «крах» в различных вариациях – самое многозначное и распространённое ругательство.

Свобода – мир переменчивости. Говорят, что попасть в него проще всего. Говорят, что буквально каждый не единожды попадает туда во сне. Существует многое множество описаний этого мира и его обитателей, но сложно найти среди этих описаний два схожих друг с другом.

Эти четыре мира связаны с миром Сердца, но никак не связаны друг с другом. Поэтому их могут называть окраинными, внешними, малыми… И ещё каким-то подобным образом называть, чтобы подчеркнуть, что эти четыре – какие-то там ещё миры, а вот мы в Сердце живём, Сердце – это о-го-го!

Общепринятое схематичное изображение всей плеяды сотворённых Создателем миров – звезда с четырьмя узкими лучами. Одновременно этот символ считается знаком Создателя и символом Ордена Мира – слуг созданий Его, смиренно несущих мудрость и утешение разумным.

Пять миров, объединённых в один, пять героев, пока не знающих о существовании друг друга. Пять и пять, конечно же это простое совпадение.

Серокожий рослый крестьянин, одетый в лохмотья, перекинув через плечо тощий мешок с пожитками месит грязь по просёлочной дороге. Ещё одна деревня осталась позади, ещё одна попытка зажить нормальной жизнью – не удалась. Его страх идёт за ним, и догонит рано или поздно, стоит лишь остановиться. Стоит лишь найти дом, задуматься о семье, воткнуть лопату в заросшее бурьяном поле. Страх придёт, пугающими тенями в самый ясный день, кошмарами в ночи и видениями наяву. И когда станет невозможно различить морок и явь, страх обернётся большой бедой и кровью. Поэтому надо идти. Куда-нибудь.

Молодой послушник стягивает через голову рубаху и ёжится от прохлады подземелья. Читает положенную хвалу Создателю и коротко касается губами татуировки Звезды на своей правой ладони. Сейчас это просто контуры фигуры. После того, как он пройдёт Купель, он станет испытанным – это будет уже полноценный сан служителя, и контуры его звезды заполнят фиолетовыми чернилами, священным цветом Создателя. Если пройдёт. Далеко не все послушники, спускавшиеся к Купели, возвращались обратно. Никто из них не вернулся прежним, никто не хочет рассказывать о том, что именно происходило с ними после того, как воды Купели сомкнулись над головой. С тревогой глядя в тёмную непроглядную гладь он взялся за завязки штанов.

Старый могучий древень погружает чуткие корни в землю и слушает, слушает, слушает… Как прыгают в запуски молодые побеги прошлого года, совершенно бестолковые, но полные неуёмной гибкости и жизни. Как садятся на цветы пчёлы, как утекает в нору от неудачницы-лисы удачливая мышь. Как муравьи бегут по коре другого древня, подновляющего погодные чары. Как мерно дышат взращенные их магией сторожевые звери. Как всё, чему должно, рождается, живёт и умирает. Древень жил очень-очень долго, многое познал, многое сумел. Его корни и ветви, ствол и листва вобрали в себя столько жизни, что она стала тяготить его, проситься наружу, в мир. Это значит – пришла пора найти место, где накопленное принесёт наибольшую пользу. Найти и продолжить вечный цикл, вернуть миру всё, что было у него взято.

Маленький костерок, шипя сырыми дровами, едва греет маленькие грязные ладони. Он разведён в наспех вырытой ямке и загорожен еловыми лапами, так что не освещает практически ничего, а дым его прибивает ночным моросящим дождём. Бесформенный мокрый плащ из грубой шерсти укутывает узкие плечи, он почти не даёт тепла, но без него было бы ещё хуже. Из-под глубокого капюшона девушка с опаской глядит в ночь, темнота ей не помеха. Она тихо шмыгает смуглым носом, дышит на ладони и снова протягивает их к костерку. Нужно всё-таки поспать. Утром можно будет собрать немного листьев и орехов и продолжить путь, надо выходить к поселениям. Правда в этих краях людям нужны не песни, а рабочие руки, но может быть удастся как-то подзаработать.

Охота харашо! Вилика сильна гаспадин станет доволен! Не станет жрать никто из народ. Да! Велика сильна гаспадин хранить народ шишей от враги. Шиши хитры и везучи – нашёл такой великий гаспадин! Орава низкорослых, покрытых короткой грязной шерстью созданий опутывала верёвками ноги домашней свиньи и вязала их к «прутьям» кривой клетки из неошкуренных лесин. Остаётся гадать, как вообще свинья оказалась в тёмной глубокой пещере в многих днях пути от человеческого жилья в крепкой тяжёлой клетке, да ещё и в таком обществе. К тому же спокойно воспринимает все манипуляции, ведь когда создания закончат, выбраться она уже не сможет… Уже закончили. Орава разбрелась по пещерам в поисках еды. Кто-то принялся короткими кривыми когтями соскребать мох со стен, кто-то вцепился в старую кость. Один, спрятавшись в углу, вынул из заплечного мешка тушку кролика и впился в неё острыми зубами. Запах крови немедленно привлёк внимание остальных, завязалась драка. Пока шипящий и вопящий клубок дерущихся катался по полу, брошенную на полу погрызенную тушку уволок кое-кто хитрый и ловкий. Клубок распался, когда одному из дерущихся проломили камнем голову, его в итоге и сожрали, кролик был забыт. Наконец все угомонились и уснули, сбившись в кучу для тепла. Одинокий ловкач, добывший и зажевавший кролика, тоже уснул. Но на всякий случай не со всеми, а в отдалённом отнорке пещеры, где и прятался со своей добычей. Он спит за границей действия тотема, уткнувшись мордой в колени и не слышит, как из-под земли к его голове пробирается толстая гибкая многоножка – ужас всех живущих под землёй.

Скоро все они встретятся.

Глава 1: Коэл. Ч 1. Купель

Говоров Александр Александрович тридцати с копейками лет от роду переходил дорогу, не доходя до пересечения Сахарова и Каланчёвской.

Он только что отработал весьма бестолковое заседание в Тверском районном суде города Москвы и шёл к метро, чтобы доехать до вокзала, чтобы сесть на электричку и доехать до дома. Когда-нибудь и в его «почти Москве» случится МЦД, но случится это явно не завтра. Поскольку начало заседания задержали на четыре часа, что в целом было делом обычным, и время уже шло к вечеру, ехать сдаваться в офис было не нужно. Хоть какая-то радость.

Дома его никто не ждал, и это обстоятельство его не напрягало. Однажды он был женат, это случилось после окончания университета, но быстро закончилось. Он вообще не очень понял, зачем женился, скорее всего – по инерции. Все же знают эту программу: окончи школу, получи вышку, найди работу, женись, заведи детей. Где-то между делом сходи в армию, если здоровье позволяет. А там и старость.

После в ЗАГС заманить его никому не удалось, как современный разумный человек он не понимал, для чего вообще нужен традиционный институт брака. А вот как юрист – прекрасно это понимал, и тем более ни в какие браки не хотел. Несмотря на такие вот взгляды, он перманентно находился в долгосрочных (более или менее) отношениях.

Родители жили в Твери, разными семьями. Разошлись они, когда Александру было двадцать. То есть, с одной стороны, какой-то травмы с ним по этому поводу не случилось – возраст был уже недетский, и к тому моменту он уже два года жил в общаге своей головой, а с другой стороны, возможно, именно это событие и определило его текущее холостякование.

Домашних животных не держал, увлечений имел множество и был почти доволен жизнью. Напрягала его разве что собственная профессия. Не работа – коллектив и зарплата консалтинговой фирмёшки, в рядах которой он изводил бумагу, его вполне устраивали. Но вот судопроизводство его не радовало.

Пока дело было «однокнопочным» – так он для себя называл ситуации, в которых к понятным обстоятельствам для вынесения решения суду нужно было применить пару очевидных статей закона, всё было нормально. Прогнозируемо. Но как только возникала какая-то коллизия, когда суду для установления обстоятельств нужно было собрать историю на основании косвенных источников, вникнуть в последовательную сложную аргументацию, начинались неприятные чудеса. Стойкое ощущение, что люди в мантиях не хотели думать, не хотели брать ответственность и принимать неочевидные решения. А уж если в качестве одной из сторон процесса выступал госорган или, например, кто-нибудь с двойным гражданством, право вообще переставало работать, как ему положено. Документы терялись, доводы попросту игнорировались, и это очень раздражало. Ну и волокита, текучка кадров в аппарате судов и вообще низкий уровень работы этого аппарата.

Текущее дело было из таких вот, нестандартных, и Александр Александрович подходил к пешеходному переходу в довольно-таки паршивом настроении.

Светофор на переходе через Каланчёвскую был долгий. При этом переход был отрегулирован так, что где-то с полминуты всем было положено просто стоять: пешеходам, потому что им красный, автомобилям, потому что им на поворот, а там тоже красный. Естественно, опытные пешеходы в эти промежутки злодейски нарушали, в это время они нарушали ещё более злодейски, потому что уже собралась вечерняя пробка, и на светофоры все обращали внимание уже постольку-поскольку.

Помимо паршивого настроения Александра Александровича терзало ощущение поднявшейся температуры. В помещении суда было людно, душно и неудобно. Окна не открывались, а получасовая дрёма на железном стуле вместо облегчения принесла только головную боль. И, да. температура, похоже, действительно поднялась. В общем, очень хотелось домой. Так хотелось, что он почему-то решил покинуть людской поток и пересечь проезжую часть вот прямо сейчас, а не когда добредёт до бестолкового, но всё же размеченного пешеходного перехода. Он нырнул в промежуток между разогретыми железными обитателями пробки.

Водителю чёрного внедорожника тоже хотелось домой. Он недавно дорос до должности, позволяющей разъезжать с спецсигналом. Вернее, не прямо позволяющей-позволяющей, там была масса ограничений и условий для использования, игнорировать которые он пока не привык. Но, вот, похоже, что прямо сейчас привыкать и начнёт. Сердясь на собственную нерешительность, он нажал нужную кнопку и, утопив газ, под басовитое кряканье стремительно вырулил на идущие посередине дороги трамвайные пути.

Александр Александрович, чей затылок с печальным хрустом встретился с асфальтом, может и был бы рад услышать традиционный для подобных ситуаций визг тормозов, но в данном случае тормозить никто и не собирался.

Он резко сел и ошалело уставился на Наставника Ормия. Попытался вздохнуть, но вода, наполнявшая лёгкие, не дала этого сделать, подступила паника.

– Просто выдыхай, вода Купели не причинит вреда.

Коэл послушался и жидкость полилась изо рта и пошла носом, от неожиданности он закашлялся.

– Дыши, спокойно дыши. Милость Cоздателя не оставит тебя. Как твоё имя?

– Александр… – вода продолжала выходить, с каждым выдохом её становилось всё меньше. Она действительно просто выходила, не раздражая дыхательных путей, – Александр Говоров, сын Александра… Коэл из Карнсдэйла, послушник Ордена Мира…

– Какой сейчас год?

– Две тысячи… Пять тысяч семьсот шестьдесят пятый от Сотворения.

– Где ты находишься?

– В Купели Испытания. Я… Я же умер там, Наставник?

– Верно. Таков один из уроков Создателя нам, служителям Его. В чём смысл этого урока? Не спеши, обдумай ответ. Когда найдёшь, можешь поделиться со мной. Если захочешь. Сейчас покинь купель.

Коэл поднялся и переступил бортик непроглядной каменной чаши. Жидкость быстро сбегала по телу, оставляя его совершенно сухим. Он взял поданный Наставником Ормием льняной балахон и быстро оделся, затем обхватил ладонями обритую голову, силясь собраться с мыслями.

«Обритую? Пред погружением в Купель Испытания послушников традиционно лишают всех волос на теле. Наставник… Он мой наставник? Нет, Наставник – это ранг в ордене, четвёртый и высший. Послушник – испытанный – умудрённый – Наставник. Путь служителя Ордена – направлять и поддерживать страждущих и сомневающихся, вразумлять, но не править. Качества служителя…» – он с силой потёр лицо и взялся за ворот балахона, – «Лён. Но это же не лён! То есть, лён, но не такой как там, другое растение, оно называется, называется… Лён? Как же так, слово одно, но смыслы совсем разные… На каком языке я думаю?!»

– Ты мыслишь и говоришь на языке Создателя, – Ормий мягко улыбнулся, – Нет, сейчас я не читаю твоих мыслей, но все, прошедшие Испытание, приходят в замешательство от того, что забывают язык или языки, что мы знали там, на дне Купели. И все вещи и явления, что ты узнал в странствии, теперь в твоих воспоминаниях именуются словами из языка Создателя, на котором говорим мы все, а не теми словами, какими их называли обитатели мира, что ты покинул. В памяти остаются лишь имена собственные, Создатель ведает – отчего. Это может сбивать с толку, но в этом нет ничего страшного. Почему, не ответишь мне?

– Потому что… Потому что Испытание – есть опыт прожитой жизни, что даёт мудрость, потребную служителю Ордена для дел его.

– Верно. Важен именно опыт. Свершений, совершённых ошибок и последствий этих ошибок, что ты претерпел. Обувайся и идём.

Коэл торопливо сунул ноги в мягкие войлочные тапочки, в такие же был обут и Ормий, и последовал за ним.

– Создатель в мудрости своей даровал всем обитателям пяти миров единый язык, чтобы мы всегда могли понять друг друга. Да ты это и без меня знаешь… Когда я сам был на твоём месте и делал первые шаги в осмыслении пережитого, знаешь, что меня поразило более всего?

– Что, Наставник?

– Гуси.

Коэл поёжился. Действительно, отождествить опасных, покрытых прочными костяными пластинами летающих стайных хищников с неуклюжей домашней птицей из того мира было непросто. Разве что издалека похожи.

– Наставник Ормий, скажи, Испытание всегда отправляет нас в один и тот же мир?

– Как правило. В мир двух Америк, Евразии, Африки и Австралии, но эпохи случайны. Случаи, когда Испытание направляло нас в иные миры, известны, но редки.

Зал Испытания был небольшим помещением, вырубленным в толще скалы. Вернее, считалось, что никто его не вырубал – зал был создан в миг Творения в том виде, в котором он и пребывает сейчас: с гладкими стенами, полом, из которого вырастает чаша Купели, составляющая с ним единое целое, и потолком неизвестной высоты. Неизвестной, потому что зал освещался только тусклым свечением пола, иные источники света, что магические, что обычные при входе гасли. В зал вела единственная очень длинная винтовая лестница той же природы. Правда, лестница не светились, и стоило им ступить на первые ступени, Коэл почтительно создал над их головами светляка. И сбился с шага, удивившись этому своему действию.

– Ты волшебник, Гарри… – пробормотал он тихо, правда Ормий всё равно услышал и понял по-своему.

– Многое может казаться тебе удивительным и далёким, но при этом очень понятным и близким. Прими этот парадокс. Ты пробыл в купели восемнадцать дней, и прекрасно помнишь себя перед погружением и всё, что случалось с тобой. Но также тебя, идущего на Испытание, от тебя же сегодняшнего отделяют многие множества оборотов¹ той, другой жизни, которую ты помнишь не менее ясно. Ты свыкнешься с этим, к тому же воспоминания о другой жизни скоро поблекнут, – речь Ормия лилась размеренно, в такт неторопливым шагам. Он не пытался вести счёт тому, сколько раз он уже спускался и поднимался по этой лестнице и сколько раз повторял эти слова.

– И напомню тебе, что обсуждать пережитое не принято. Не сожалей о тех, кто остался там, о делах, которые не были завершены, не гордись успехами и не горюй о неудачах. Настоящая жизнь здесь, как и настоящий ты. Случившееся на Испытании – сон, видение, из которого надлежит извлечь пользу. Воспринимай это так.

– Я понимаю, Наставник, – ступеньки монотонно одна за другой ложились под ноги, эскалатор бы сюда… – Наставник, если вести речь о пользе, то как быть с достижениями того мира? Я столько всего помню! Понимаю, другой мир, другие люди, но это же результат развития целой огромной цивилизации. Но у нас не принято это даже обсуждать.

– Ты был учёным или ремесленником? Намерен воспроизвести здесь виденные тобой чудеса? – спокойные участливые интонации Ормия дополнились мягкой иронией.

– Ммм… Нет. Я был юристом, судебным защитником. Но на уровне концепций… – Коэл и сам прекрасно понимал, что концептуальное знание о том, что атомные электростанции – возможны, электрификацию монастыря, например, не приблизит никак, но сдаваться так сразу тоже не хотелось, – Есть же, к примеру, даже при моём уровне эрудиции реализуемые инженерные решения, способные увеличить ту же производительность труда, улучшить уровень жизни…

Ормий остановился и с улыбкой, чуть клонив голову на бок, смотрел на собеседника.

– Не перестаю и не перестану поражаться переменам в испытанных. Послушай себя, Коэл: «реализуемые инженерные решения», «производительность труда»… Вчера ли предложения длиннее пяти слов вызывали у тебя сложности? Если это были, конечно, не зазубренные строки наставлений, на память-то ты не жаловался. Воистину, велик Создатель, и велик его дар нам. Не морщись, я не стану давить на тебя догматами или авторитетом. В каком веке проходило твоё испытание?

– Двадцать первый, первая четверть.

– Замечательно. Я был испытан в конце двадцать второго, так что мне несложно представить те достижения, что ты хотел бы перенести к нам, в нашу реальность. Так вот, дело не только в том, что нельзя взять и создать летающую повозку без научной базы и развитых производств. Ты же не думаешь, что никто из многих и многих поколений служителей не желал того же, что и ты сейчас? Дело же в том, что воссоздавать что-либо у нас или нерационально, или попросту невозможно. Напомню ещё раз о гусях. Что не так с ними?

– Не так с гусями? Всё не так, они другие. Строение тела схоже, полёт, но они другие. При чём здесь это?

– Именно при том, что они – другие. Другие гуси, другая биология, другие химические элементы, иначе взаимодействующие друг с другом, другие физические константы – попытки исследования предпринимались. Не думай, что Орден наложил какой-то запрет, вовсе нет. Просто это лишено смысла. Трата времени, не более того. Были энтузиасты, что всё же сумели разработать, казалось бы, полный аналог того же взрывавшегося порошка из наших веществ, хотя это и был немалый скандал: что мы точно не должны делать, так это создавать новое оружие. Но наш аналог не взрывался, только быстро сгорал. Что могли, мы уже переняли: чеканка монет известного веса вместо расчётов кусочками разных материалов, в строительстве мостов многое заимствовано, булавки с замочком… Сложно упомнить всё, это длительный процесс. Водяное колесо изобрели самостоятельно, оно активно используется, ты должен знать.

– Паровой движитель…

– Прекрасное изобретение, легко повторяемое, могло бы принести много пользы. Но! По сравнению с тем миром наш – очень молод. У нас попросту нет запасов ископаемого топлива, чтобы сжигать его в бесчисленных печах. А если некий энтузиаст станет переводить леса на дрова в больших масштабах…

– Ему придётся очень быстро бежать.

– Именно, причём лучше сразу в Крах, в других местах рано или поздно его достанут. И Создатель даровал нам магию, это очень важный фактор. Нам не нужно заменять молотобойцев паровым молотом, мы поставим голема. Или же наложим чары на сам молот.

– Зачарование дорого и мало кому доступно.

– Как и немагическая механизация была бы дорога и доступна немногим. Мне кажется или ты споришь уже по инерции?

– Наверное… да. В голове сумбур, мне многое нужно обдумать, – в голове действительно был сумбур, ещё была и некоторая обида от невозможности осчастливить всех и сразу.

– Хорошо. Хорошо, я действительно рад тому, что ты избавлен от скоропалительных суждений. Это важное качество, испытанный Коэл.

– Послушник я… Да, что из себя представляет церемония посвящения в ранг испытанного? Боюсь, я не могу ничего об этом вспомнить из наставлений.

– Церемония? – Ормий издал добродушный смешок, – Взгляни на свою ладонь.

Коэл раскрыл правую ладонь. Татуировка священного знака Звезды, которую контуром наметили на ней при его присоединении к Ордену, сейчас была полностью «залита» тёмно-фиолетовым цветом без малейшего просвета чистой кожи.

– Создатель не нуждается в церемониях, испытанный Коэл. Только в делах.

В какой-то момент лестница кончилась, как и этот сложный разговор-лекция. Наставник на прощание ещё раз напомнил про нежелательность рассказов о том, что было на Испытании, но, если будет совсем невмоготу, разрешил обратиться к нему.

Глава 1: Коэл. Ч 2. Вчера и сегодня

Коэл добрёл до своей кельи и рухнул на матрац. Хотя, какая это к крахам келья? Небольшая уютная комната на одного с удобной кроватью, рабочим местом, одёжным сундуком и небольшим стеллажом с книгами. Большое витражное окно, свежая циновка на дощатом полу, правда, удобства в коридоре, но никакой аскезы нет и в помине. А должна вообще быть эта аскеза? Коэл совершенно запутался. Да, он жил сейчас в монастыре, но ИХ монастырь не был местом затворничества, ухода от мира или, опять же, аскезы. Скорее, это школа и административный центр. Никаких дурацких обетов молчания, ограничений в еде или тем более безбрачия. Так какой монастырь – правильный?! Всё это нужно переварить, но сперва – спать…

Снилось дурацкое. Будто идёт он по длинному-длинному коридору со старыми линолеумными полами, вокруг куча невнятных людей. они чем-то заняты. Но разглядеть их не получается, так силуэты одни. А потом оказывается в зале суда с мебелью, которая помнит, наверное, ещё Андропова. В клетке из рабицы сидит неприятный мордатый мужик и рассказывает со скукой в голосе, что в момент ДТП, повлёкшего смерть пешехода, за рулём транспортного средства находился не он, а его помощник, который ехал за хлебом в Марьино, но и помощника там тоже не было, потому что машина утром была угнана неизвестными, вот заявление об угоне… За прокурора и за адвоката одновременно выступал тощий тип в фуражке и блестящих сапогах, но без погон. Он постоянно перебегал с места на место, говорил: «Заявляю ходатайство!», и снова перебегал. На стене висел здоровенный герб с двуглавым гусем: одна голова нормальная, с зубами в узкой пасти, а вторая – какая-то неприятно гладкая, с глупым плоским оранжевым клювом. Судья дремала в кресле, а потом вдруг очнулась, хлопнула папкой с делом по столу и громко провозгласила: «Именем городского округа Карнсдэйл!» Потом ненадолго замерла и продолжила уже, монотонно бубня под нос: «Суд в составе меня решил: от решения воздержаться, подсудимого строго отругать без занесения. Потерпевшему за несанкционированное покидание могилы назначить штраф в размере…» Внезапно Коэл понял, что очень сердит, и, перебив судью, закричал: «Да горите вы все!», при этом как-то по-особому махнув рукой. Тут же в центре зала с рёвом возник перевитый фиолетовыми сполохами столб пламени и, быстро раздавшись в стороны, всё поглотил.

Коэл проснулся, темнота была непроглядная, а в голове крутилось, что заклинание классное, жаль, не по силам. На всякий случай он постарался в деталях вспомнить и запомнить положение рук при произнесении и заснул уже без сновидений.

Завтрак и утренние занятия по боевой подготовке он благополучно проспал. Боевая подготовка у священников, Шаолинь что ли какой-то… Соберись! Коэл мысленно дал себе подзатыльник. Телесная крепость важна. И никто не делает из них великих бойцов, но в служении есть место не только наставлениям, утешению и целительским практикам. Сердце полно опасностей, не зря Создателям ниспослана и разрушительная магия тоже. Умение оборонить себя и тех, кто нуждается в защите, умение не теряться в бою и уместно применять заклинания, даже сходясь в рукопашной – всё это жизненно необходимо. А ещё священники судьями выступают, вот уж где добрая ирония. Правда, для этого нужно ранг умудрённого получить. Коэл встряхнулся и, натянув штаны и сандалии, отправился на пробежку.

Каменные плиты набережной привычно ложились под ноги. Сложенные из светло-коричневого камня монастырские постройки теснились на высоком полуострове, далеко выдающимся за береговую линию Мраморного озера. Своё название озеро получило из-за того, что его скальное дно было буквально изрезано сетью крупных и мелких трещин, вполне видимых сквозь толщу потрясающе чистой воды. Так что сравнение поверхности озера с плитой полированного мрамора напрашивалось само собой. При этом мрамора как такового в окрестностях озера не было в помине. Коэл попытался было сравнить размеры Мраморного с Байкалом или Ладожским, но быстро оставил попытки – все озёра были большими, а дальше пусть географы какие-нибудь разбираются.

Коэл бежал, пока от усталости не начало сводить икры, а горячее дыхание уже готовилось разорвать лёгкие. Не останавливаясь он представил собственную спотыкающуюся потную фигуру, со всхлипом втянул воздух и, стараясь как можно чётче выговорить слова, произнёс: «Тебе говорю, исцелись!» По телу прошла горячая волна, убирая спазмы и болезненную одышку, правда усталость натруженных мышц никуда не делась. Заклинание получилось с первого раза и эффект был ощутимо сильнее, чем раньше.

Не давая себе передышки и не прекращая бега, он призвал на ладони маленький лепесток огня. Этот трюк мог провернуть любой, кто имел маломальский талант к магии², ему и учиться-то было не нужно. Вот дальнейшее требовало предрасположенности, знаний и долгой тренировки.

Коэл волевым усилием переместил огонь на ноготь безымянного пальца и прижал его сверху подушечкой большого пальца – как будто косточку вишни держал. А заnем скороговоркой произнёс на выдохе: «Летибыстроогоньмой!», и щелчком отправил огонёк в полёт в сторону безмятежного озера. Окутавшись фиолетовым свечением, огонёк пулей полетел в цель, мгновенно увеличившись до размера кулака. Коэл полюбовался на облако пара, взметнувшееся в месте попадания снаряда в воду, остановился и один за другим запустил ещё четыре – на дальность.

Удовлетворившись результатом, он снова создал маленький огонёк, затем свёл раскрытые ладони основаниями друг к другу, направив их от себя и широко растопырив пальцы, и стал зачитывать более длинную словесную формулу. По мере произнесения заклинания огонёк разгорался всё больше и больше, пока из рук не выплеснулась мощная струя пламени длиной метров пять. Коэл разворачивая сложенные кисти поводил струёй из стороны в сторону и через десяток вздохов, когда руки начали подрагивать от напряжения, развёл их, после чего пламя тут же пропало. И принялся затаптывать случайно подожжённую траву – над точностью применения надо будет хорошенько поработать. До Испытания Коэл не мог удерживать факел, тот вспыхивал и сразу гас, да и был в три раза короче. А теперь, вот – человек-огнемёт, полезный в драке, своих бы не пожечь…

В целом очень довольный он развернулся и потрусил в сторону келий послушников. Он не знал, сколько ещё ему оставалось там квартировать, но вряд ли долго. Справиться о назначении ему предстояло на следующий день, потом короткие сборы и путешествие к месту службы. Конечно, была надежда, что его отправят поближе к родным местам, но надежда слабая – нужда в служителях Ордена была всегда, и где она окажется острее, туда и направят. Шесть оборотов он жил при монастыре: учился, тренировался, проникался важностью миссии Ордена, лишь дважды за это время родители сумели собрать средства и навестить его. Много это или мало – сложно судить. Подростков с редко встречающимся талантом к магии собирали со всех обитаемых земель, большинство, покидая родной дом, покидали его навсегда. Родители, мама… Вернее, получается, что две мамы, одинаково любимые. И если возможность видеться с семьёй здесь ещё существовала: подкопит денег, получит отпуск, то с теми, кто остался в том мире, он не встретится больше никогда. Хорошо, что детей не завёл. Наверное… Невесёлые мысли, совсем невесёлые.