Kitobni o'qish: «Когда приходит ДОМовой?»

В воздухе пахло грозой.

Электрические разряды то и дело возникали, вспыхивая пока еще слабыми искорками, потрескивая и шипя.

Двухэтажный каменный Дом, с резными наличниками на занавешенных окнах, с круглыми окошками мансарды, выходящими на все стороны Дома, с покрытой коричневой черепицей крышей, в середине которой возвышалась печная каминная труба, был погружен в полную темноту.

Тяжелые шаги раздались на деревянном крыльце с резными колоннами, массивная дубовая дверь отворилась и он вошел в Дом.

Он широкой тенью прошел по темному коридору, постукивая тяжелыми коваными сапогами; заглянул в гостиную. Посреди пустой гостиной стояла живая ель, рядом были хаотично разбросаны пыльные не распакованные коробки с елочными игрушками.

Лестница на второй этаж заскрипела под тяжестью его шагов.

Дом не проронил ни звука: туго натянутой струной гудела тишина.

Человек поднял руку в черной кожаной перчатке, нажал на ручку двери и, толкнув дверь вперед, открыл её и вошел в комнату.

Это была детская.

Всюду были разложены игрушки, развешаны рисунки, на столе и на стульях лежали детские книжки.

На столе одиноко горела свеча. Она была зажжена несколько часов назад, с наступлением темноты, и теперь воск длинными подтеками висел на свече, скапывая крупными каплями на железное блюдце.

Человек, не двигаясь с места, тяжелым взглядом обвел полутемную комнату: детская кроватка была пуста; на столе лежала распахнутая тетрадь с горсткой карандашей; наконец его взгляд уперся в кресло, находившееся в самом неосвещенном углу комнаты.

В кресле, прижав колени к груди, сидели молодая женщина и ребенок. Женщина изо всех сил прижимала к себе прекрасную девочку, которая огромными красными заплаканными глазами, полными страха и отчаянья, молча, смотрела на вошедшего человека.

Человек резким движением ноги, швырнул на середину комнаты деревянный стул и с шумом сел на него. Звякнули ножны с мечом, ударившись об пол.

Женщина и девочка, мертвенно бледные, с всё возрастающим страхом в глазах просто сидели и ждали.

Человек заговорил тихим, неестественно безжизненным голосом, очень медленно произнося каждое слово:

– П о ч е м у я не вижу праздника в этом доме?

Он впил взгляд своих неподвижных, темно-коричневых глаз в женщину с ребенком, и женщина, под натиском этого взгляда, еле слышно выдавила на себя:

– Мы…мы…мы…были у лекаря…ездили в город…дочке снова было очень плохо…

– Кому я притащил эту чертову елку! – также медленно, но постепенно наращивая громкость своего голоса, произнес мужчина, резко вскинув руку в сторону двери.

– П-п-п-ап-п-п-а… – заикаясь, попыталась выговорить девочка. – Не ругай маму, мы не успели…

Мужчина вскочил на ноги: его глаза налились кровью.

– Почему! – закричал он громовым голосом. – Я не вижу праздника в этом доме!

Девочка завизжала от страха что было силы; мать и дочь вскочили из кресла и, спотыкаясь, о вещи, разбросанные по комнате, бросились бежать в сторону двери.

Мужчина, опрокидывая стул, вскочил на ноги, выхватил меч из ножен, сверкнувший зеркально заточенным лезвием, и совершенно не понимая того, что он творит, в несколько огромных прыжков достиг убегающих. Услышав за спиной топот ненавистных ног, ребенок споткнулся и покатился кубарем вниз по лестнице. Женщина, скованная страхом, не в силах пошевелится, лежала на полу и смотрела как безумец, которого она еще недавно любила, вскинул руку с мечом в воздух и …

Раздался леденящий душу визг девочки; внизу со стуком распахнулась настежь тяжелая входная дверь и в Дом со свистом и воем ветра ворвалась снежный вихрь. Крутящийся поток сверкающих снежинок молниеносно пронесся по коридору, обдав помещение ледяным ветром и как огромным ковшом мягко подхватил внезапно замолчавшую девочку. Безумец, замерший над женщиной, с мечом в руках, от удара ледяного ветра кубарем отлетел в противоположный конец коридора и с грохотом упал на пол.

Снежный водоворот раскручивался всё сильнее и сильнее, заполняя сверкающим снегом каждый миллиметр этого мрачного дома. Уже не было видно ни женщины, ни девочки, только черная большая фигура корчилась в углу коридора, пытаясь спастись от снежного буйства, немилосердно хлестающего его по лицу, ногам, рукам, спине, словно ударами десяти тысяч розг одновременно.

Наконец порывы ветра стали ослабевать, снежный вихрь понемногу бледнел, растворяясь прямо на глазах, пока не превратился в облако белого пара. Через несколько минут и пар рассеялся.

Посреди коридора, освещенный голубоватым сиянием, стоял высокий человек в белых одеяниях. Его лицо украшали белая борода и белые брови, свисающие на строгий взгляд коричневых глаз. В руках он держал ледяной посох.

Безумец, лежавший в углу коридора, зашевелился и попытался со стоном сесть. Все его тело было в огромных кровоточащих рубцах.

Неожиданно белый человек заговорил. Его голос эхом раздавался во всех уголках Дома, заполняя все его пространство, разрезая на части привычную зловещую тишину.

– Ты – ничтожество, посмевшее поднять руку на женщину! – звучал голос белого человека и тот, которому эти слова предназначались, тот, которому, этот голос сдавливал голову со всех сторон, снова опрокинулся навзничь и застонал, до боли сжав виски.

– До чего ты себя довел, своей злобой и ревностью, к людям, которые тебя любили! Зачем ты запустил Зло в свое сердце, предпочтя Любовь агонии Тьмы?! Что ты наделал, безумец, зачем ты погубил свою жизнь!

Безумец вскричал от бессильной ярости, и, сделав отчаянный бросок в сторону белого человека, попытался дотянуться до своего меча. Белый человек взмахнул рукой, и безумец, с криком упал на спину, распластавшись на каменном полу, пригвожденный десятками невидимых ледяных игл.

Белый человек поднял ледяной посох над головой и, размахнувшись, ударил им по полу. В этот момент от посоха во все стороны посыпались голубые молнии, они летели в лежащего на полу пленника бесконечным потоком. Он кричал и бился, но молнии, разгорающиеся все сильнее и сильнее, не отпускали его, жгли, оставляя на теле ярко-красные ожоги. Он уменьшался на глазах, превращаясь в сморщенное, горбатое, уродливое существо. Одежда горела прямо на нем, облепив серым пеплом его маленькое тщедушное тельце.

Молнии утихли, постепенно угасая и потрескивая, возвращались в волшебный посох белого человека.

Белый человек с грустью посмотрел на корчащееся перед ним жалкое существо, развернулся и медленно пошел к выходу из Дома. На пороге он обернулся и сказал:

– В твоей душе сейчас Тьма, но я знаю, что это не навсегда. Придет время, и ты поймешь, как много ты потерял. Только Доброте под силу вытащить тебя из этой пропасти, только Любовь поможет тебе воссоединиться со своей семьей. Но пока этого не свершилось – двери этого Дома для тебя закрыты навсегда! Такова моя воля – воля Деда Мороза!..

Дом погрузился в темноту.

Всю ночь пролежало существо без движения, только за час до рассвета зашевелилось и, вскрикивая от боли в обожженном теле, уползло в самый дальний и тёмный угол Дома. Много времени существо не покидало своего темного угла, зализывая раны и трясясь от каждого шороха, от каждого скрипа. Но в Доме кроме него никого не было, даже насекомые и грызуны обходили стороной это темное место.

Существо было единственным обитателем этого огромного пустого Дома. Никто его больше не беспокоил, только наступление дня приводило его в настоящий ужас. Оно панически боялось света и с первыми лучами Солнца забивалось в печную каминную трубу, ожидая прихода темноты. Ночью же наступала долгожданная свобода, весь Дом был в его полном распоряжении, оно было его полноправным и безраздельным хозяином, его Д О М о в ы м.

Все изменилось в один миг, когда в Дом въехали его первые постояльцы. Их дети с радостными криками бегали по пустому огромному Дому, смотрели на одиноко стоящую посреди гостиной живую ель, водили вокруг нее хороводы. Взрослые распаковали коробки с елочными игрушками, и новогодняя ель засверкала, переливаясь десятками сверкающих огоньков.

Все были счастливы, и никто даже и не подозревал, что из темного, давно остывшего камина за ними наблюдали два маленьких, горящих яростным пламенем, ненавидящих людей глаза.

У домового появилась цель.

За Дом началась борьба.

Эта история могла приключиться в абсолютно любом городе нашей необъятной планеты Земля, с абсолютно любыми детьми, несмотря на возраст, пол, расу и цвет кожи. Почему? – спросишь ты. А все потому что, несмотря на все видимые и невидимые различия между собой все дети планеты Земля совершенно одинаково ждут наступления Нового года и получения новогодних подарков. И пусть они говорят на разных языках и отмечают главный праздник года по своему, их всех объединяет одно – ожидание Нового года…

Герои нашего рассказа, о которых пойдет речь, были самыми обыкновенными детьми, учились в самой обыкновенной школе и жили в самом обыкновенном городе нашей страны. Они, конечно же, считали, что их город и их страна, были самыми лучшими на свете, потому что, как давно известно, на всей Земле нет места лучше того, где ты родился и где ты живешь.

Наши юные герои были братом и сестрой, учились в шестом и седьмом классах самой обыкновенной средней общеобразовательной школы и иногда в их дневниках появлялись и троечки. Это, конечно же, случалось совсем не часто, однако вовсе не потому, что они были прилежные ученики. Просто ребята не любили огорчать своих папу и маму. Ведь, как известно уже давно, когда папа огорчается, потом вслед за ним огорчается и все остальное семейство…

– Ка-ааа-тька!! – раздался крик в комнате брата, и вслед за ним Катя услышала стремительный топот ног, стук открывающейся двери и …Ваня ворвался в комнату сестры, по пути прихватив из коридора старую лыжную палку, которую родители все никак не могли выбросить и остолбенел. Комната была пуста.

– Ага! – выкрикнул Ваня. – Спряталась! Как чужой гуашью рисовать, так ты первая! А отвечать!?..

– Ты мне сам разрешил! – раздался из-под кровати испугано-оправдывающийся девчачий голос.

– Так я разрешил порисовать и закрыть! – завопил брат и, наклоняясь, начал с силой водить сломанной лыжной палкой под кроватью. – А ты бросила почти все цвета незакрытыми и они засохли! Чем я сейчас должен раскрашивать рисунок к завтрашнему уроку рисования?!!

– Ваняяя! – взвизгнула Катя: очевидно манипуляции брата достигли цели. – Я у мамы попрошу денег на новые краски…

– Сейчас восемь часов вечера – все закрыто! – бушевал брат. – Ты меня не проведешь! Вылезай из-под кровати!!

В этот момент сестра уцепилась за кончик лыжной палки, которой Ваня хотел ее достать, дернула на себя и вырвала ее из рук брата.

– Ах, так! – пуще прежнего завопил Ваня. – Да я тебя! Да я тебя!

В этот момент с книжной полки, висящей на стене, сорвался хрустальный кубок, который Катя получила в прошлом году на областном турнире по волейболу, за лучшую подачу сезона. Кубок представлял из себя человеческую руку, на ладони которой застыл волейбольный мяч.

Кубок с оглушительным звоном упал на пол и разлетелся на сотни больших и мелких осколков.

Ваня замер и уставился на переливание блестящих стекляшек, усеявших как минимум половину пола Катиной комнаты.

Под кроватью раздался грохот, возня и наконец, наружу высунулась взлохмаченная голова девочки. Она удивленным взглядом смотрела на сверкающий пол, потом подняла взгляд на пустую полку, где привыкла видеть свою сверкающую награду, которой очень гордилась и странным, на глазах меняющимся взглядом снова опустила взгляд на пол.