Не спи – кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей

Это было удивительно – прикоснуться к жизни немногочисленного необычного племени пираха, которые насчитывают 400 человек. Скрытые глубоко в бразильской Амазонии, пираха не попали под влияние других культур и до сих пор сохранили свое уникальное видение мира. Автор жил с семьей среди племени как миссионер с целью изучить язык (на котором практически больше никто кроме пираха не говорит) и потом перевести для них Библию. В ходе взаимодействия родились прекрасные истории о быте пираха, об особенностях их мировозрения. Вторая часть книги описывает вещи, интересные специалистам по языкам, но на удивление я не могла их перелистать, это было все равно очень интересно.

О Боге в книге упоминается совсем мало, автор в итоге стал атеистом и уверовал в то, во что верят пираха – в жизнь в настоящем моменте, в радость каждой минуты, в простом отношении к тягостям, в принятии трудностей.

Это фраза из Википедии «Особый интерес к народу со стороны науки вызван языком пирахан, поскольку поставлено под сомнение наличие в нём рекурсии и возможности говорить о чём-либо кроме того, что происходит здесь и сейчас»

Книга заставляет задуматься, написана простым хорошим языком.

удивительно читать о том, как современный человек ( 2 половина 20 века), взяв всю свою семью, включая маленьких детей, едет продвигать христианство в джунгли. меня в этой книге, помимо описания жизни , быта и мировоззрения уникального племени ,поразило именно то, что автор реально рисковал жизнями своих близких, в отрыве от цивилизации, медицинской помощи… даже сейчас , в цивилизации, боишься за жизни детей, есть страх, что неверный диагноз и тд, а тут – абсолютное полагание на Бога? этот момент непонятен. но книга очень интересная. Тем, кто интересуется жизнью, отличной от жизни цивилизованного человека , непременно читать. хотя, что есть цивилизация ?

Странная-странная книга.

Автор - миссионер, вместе с женой и тремя их маленькими детьми (возрастом до 10 лет, младшему и вовсе было около двух лет от роду) отправившийся жить бок о бок с индейцами Амазонки, нести им слово Божие и изучать их язык и культуру.

Аннотация обещает вам ни с чем не сравнимое погружение в самобытную культуру затерянного в глубинах материка народа небольшой численности, сохранившего свою уникальность при контактах с внешним миром и пренебрегающего благами цивилизованного мира в пользу собственной своеобразности и исключительности. Признаю, описание интригует, рекомендации же кого-то из полюбившихся авторов (я, к сожалению, не припоминаю точно, кого конкретно), благодаря которому я и узнала об этой книге, лишь добавляют уверенности и обещают увлекательное и захватывающее повествование. К сожалению, на деле все ожидания рассыпаются в пыль, оставляя только разочарование.

Вот уже более двадцати лет прошло с того дня, а я все пытаюсь понять, что же это значит, если две культуры - европейская и пираха - так непохоже видят мир.

Несмотря на то, что автор всё время подчёркивает, что культура и менталитет пираха (так называется племя индейцев, о которых идёт речь в книге) разительно отличается от привычной как читателю, так и рассказчику, западной культуры, жизненного уклада и ценностей, мне, жителю провинциального мегаполиса и до мозга костей адепта бетонных джунглей и городской жизни, сама идея отправиться в подобную миссию кажется сумасбродной. А уж брать с собой всю семью - совсем уж безумие, какие бы благие цели это начинание ни преследовало. Поэтому тот факт, что автору так уж близки западные ценности и некая, скажем так, рациональность, идущая рука об руку с этим западным мышлением, с самого начала книги вызывает некоторые сомнения.

Повествование построено как набор зарисовок из жизни самого Эверетта, его взаимодействии с индейцами пираха, описанием быта и мышления (во всяком случае, как его понимал автор на основании наблюдений) этого народа. Видно, что по-началу истории идут относительно упорядоченно хронологически: он приезжает вместе с семьёй, обустраивает быт и привыкает к распорядку дня индейцев, затем внушительная часть книги посвящена малярии - заболели старшая дочь автора и жена, всем членам миссии пришлось возвращаться в цивилизованный мир (с двумя тяжело больными и двумя маленькими детьми это путешествие оказалось не из простых). И вот уже после первой четверти эпизоды будут скакать во времени без какой-либо логики - являясь, как правило, подтверждением тех или иных высказываемых автором утверждений.

Останется ли эта природа прекрасной, если моя семья умрёт тут, не дождавшись помощи?

Хотя нарушение линейной структуры повествования уже затрудняет понимание основного сюжета (если применять этот термин целесообразно к нехудожественной литературе), то лингвистические изыскания автора, оторванные от контекста языкознания, для человека, не знакомого с этой областью знаний, оказываются почти что непроходимыми. По убеждению автора, язык пираха не обладает рекурсией (то есть в нём, если грубо, невозможно построение сложно-составных, вложенных одно в другое, предложений). Но в то же время он вообще-то приводит примеры такой рекурсии как в мышлении пираха, так и в построении предложений. "Язык пираха, - говорит автор, - не содержит числительных и абстрактных понятий", но тут же мы видим, что можно сказать об одном тапире или двух, а также замечательно пользоваться относительными величинами для сравнения большой, маленькой, очень маленькой и очень большой кучки чего бы то ни было, то есть в принципе о каком-то понимании счёта мы говорить можем.

Вторая часть книги большей частью состоит из лингвистических умозаключений, и хотя большая часть из них в том виде, как они описаны в книге, представляются читателю крайне сомнительными, оставлю более сведущим людям судить об этой части произведения.

Старик разделывал тапиров, двух их.

Меня же на протяжении всего повествования удивляло два других вопроса. Справедливости ради, стоит признать, что первый из них автор достаточно подробно осветил в послесловии. Вопрос этот состоит в том, что во всей книги кроме одного раза во вступлении и пары упоминаний в основном тексте практически не встречалось упоминания ни веры, ни Бога, на которые, казалось бы, должна бы во многом опираться внутренняя духовная жизнь автора.

Вместо этого (в этом как раз состоит мой второй вопрос) рассказчик снова и снова безо всяких видимых причин восторгается индейцами амазонки. Простоту, ограниченность мышления и леность этого народа он объясняет возвышенными порывами и умением довольствоваться малым, закостеневший консерватизм - осознанным взвешенным выбором, примитивность языка и искусства - прагматичностью. Увы, книга не помогает проникнуться размеренным бытом индейцев и приобщиться к их первобытной культуре, как того обещает маркетинговое описание. Она скорее демонстрирует, насколько чуждой оказывается для городского жителя эта культура, какими дикими представляются лишённые гуманности и сочувствия пираха и насколько бессмысленной и жестокой оказывается их беспощадность, стадность и суеверность.

Складывается впечатление, что восторг автора продиктован не столько истинным очарованием образом жизни самих пираха, сколько неким одухотворённым идеальным образом, который миссионер придумал взамен разочаровавшей его религии, и который он стал приписывать окружающим его индейцам и наделять надуманной благодетелью обыденные действия, продиктованные эгоизмом и силой привычки.

Перед лицом жизни в панику не впадают, как бы страшно она ни била. Ты просто идешь ей навстречу — один.

Задолго до выхода этой книги на русском языке я уже слышал об удивительном племени пираха, которые совершенно не знают мифов и сказок, не умеют считать даже до двух, спят урывками по пятнадцать минут, и при этом многими исследователями названы «счастливейшими в мире» (был даже снят документальный фильм «Грамматика счастья»). Эта загадка требовала разрешения, и я наконец нашел его в первоисточнике — живом повествовании о том, как молодой американский миссионер и лингвист отправился в глухие леса Амазонии переводить Библию и что из этого вышло. А вышла ни много ни мало сенсация века — обнаружение единственного на Земле языка, который опровергает универсальный принцип рекурсии Ноама Хомского и свидетельствует в пользу того, что языковые структуры не столько врождены нам, сколько культурно обусловленны.

Но прежде чем сделать такой вывод, Эверетту пришлось провести восемь полных лет с пираха, изучая их, заботясь о них и все больше в них влюбляясь. Автор предстает смелым и в какой-то степени даже безрассудным человеком: в возрасте двадцати шести лет он привез в опасные джунгли жену и троих маленьких детей, в первый же год чуть не потеряв их из-за малярии! Конечно, Эверетт уповал на свою веру в Господа, поэтому выдержал там, где спасовал бы обычный ученый (лингвисты уже приезжали к пираха, но каждый раз ненадолго), — тем удивительнее, что в конце концов он стал атеистом, причем в качестве причины прямо называет мировоззрение пираха! Да что же там такого, что меняет даже взрослого западного человека?

Эверетт открыл у пираха «принцип непосредственного восприятия»: индейцы доверяют только тому, чему были свидетелями, и «не рассказывают о том, чего не видели сами: о далеком прошлом, о далеком будущем, о выдуманных событиях». Поэтому у них нет мифов о творении мира (хотя есть вера в духов, которых они видят коллективно); они не заботятся о своем будущем, не делают запасов пищи и не боятся смерти; им совершенно не знаком художественный вымысел и у них нет никаких ритуалов, татуировок, «сказок на ночь» и прочих элементов духовной культуры. Из этого же принципа путем витиеватой дедукции Эверетт выводит и отсутствие у пираха числительных и счета, названий цветов (вместо «красный» у них «похожий на кровь»), обозначений «право» и «лево», той самой рекурсии (вложенных друг в друга предложений) и многого чего другого. Но что же тогда остается? Что так поразило автора?

Ничего удивительного, что Эверетт идеализирует пираха. С одной стороны, он отмечает их постоянный позитивный настрой, веселье, легкость в жизни и отношениях, миро- и дружелюбие, с другой, оправдывает некоторые на взгляд западного человека чудовищные поступки (убийство больного ребенка, равнодушие к мукам в конце концов умершей роженицы и т. п.) тем, что видит в пираха своего рода стихийных ницшеанцев, привыкших надеяться только на самих себя, не ждущих ничьей помощи и принимающих страдания и смерть как неизбежность любой судьбы. В результате Эверетт «договаривается» до того, что признает у индейцев «более развитую» культуру, которая не требует решения «беспокойных» вопросов о «Боге, вселенной и происхождении мира», а предлагает сиюминутное «наслаждение жизнью»! Простим автора, он слишком долго был вне социальных сетей.

Одной из множества особенностей пираха Эверетт отмечает их отношение к детям как к взрослым, без всяких скидок на возраст и развитие. В этом и содержится ключ к пираха: они сами как дети! Не в физическом, разумеется, смысле, но в культурном. Именно маленькие дети, подобно пираха, живут настоящим, не понимают специфичности художественного вымысла, испытывают трудности с такими абстракциями, как число и цвет, способны быть открытыми и непосредственными и одновременно очень жестокими, причем не осознавая свою жестокость как таковую. В лице пираха мы встречаемся с детством человечества, райским состоянием, которое, впрочем, едва ли сколько-нибудь было распространено. Ведь пираха не меняются, они тотально консервативны (Эверетт приводит много тому примеров), а если человечество когда-то целиком было таким, мы все еще сидели бы по пещерам.

Как же пираха стали такими? Автор лишь вскользь упоминает о культурном шоке от первой встречи с европейцами (в XVII веке), который, возможно, стал причиной их самозамыкания. Позволю себе развить эту тему. Науке известно немало случаев, когда изоляция сообществ приводила к определенной их деградации. Птицы, попадая на отдаленные острова, в условиях отсутствия наземных хищников теряют способность к полету. Азиатские мореплаватели каменного века, заселив Полинезию, «забыли» гончарное и ткацкое ремесла, лук и стрелы. Представляется, что в прошлом пираха были частью более обширного и развитого племени (на что косвенно указывает родство их языка с вымершим языком мура), но, пережив некое культурное потрясение (не обязательно встречу с европейцами — это могла быть истребительная междоусобная война), понесли большие человеческие потери, в первую очередь старшего поколения, которое всегда выступает хранителем мифов и преданий. Оставшиеся чудом уцелели в глухом уголке Амазонии, богатом дичью и рыбой, но упростились до сегодняшнего «детского» состояния. Можно сказать, что это была своего рода невротическая реакция вытеснения: забыть свою историю, забыть, кем мы были, чтобы не помнить ужасов прошлого. Вместе с племенем упростился и язык, поскольку ему более не нужно было обслуживать миф, ритуал и межплеменную коммуникацию. Таким образом, не «принцип непосредственного восприятия», а принцип экономии на самом деле лежит в основе уникальности пираха — вероятно, когда-то и с кем-то случались подобные ситуации, но выжить столь «упростившейся» народ может лишь в крайней изоляции и одновременно при изобилии природных ресурсов, а такие места на Земле, как понимаете, большая редкость.

Загадка пираха, несомненно, еще долго будет будоражить умы неравнодушных людей. Даже сама эта книга (в ее русском варианте) появилась благодаря таким: ее составители трудились, по их словам, «по минимальным ставкам оплаты, а то и вовсе бесплатно», тем не менее не только прекрасно перевели текст, но и снабдили его тремя статьями-послесловиями, в которых дают свою оценку удивительного феномена пираха. Что же касается оценки деятельности самого Эверетта, то она совершенно однозначна: это настоящий подвиг.

Меня лихорадит от этой книги, а хинина, как на грех, в домашней аптечке не водится. Придется воспользоваться вулканскими ментальными упражнениями колинар. Щас... Почти.. Вот. Итак, антропологический триллер лингвиста и бывшего протестантского миссионера Эверетта сюжетно напоминает "Книгу странных новых вещей" Фейбера (возможно, сравнивать нон-фикшн и фантастику негоже в принципе, но очень, почему-то, хочется - настолько и то и другое ирреально. Фейбер, к слову, куда зануднее). Только вот герою и, по совместительству, автору не пришлось лететь к черту на рога в глубокий космос, чтобы скоротать жизнь среди существ, которые его в упор не понимают. Да и жену с оравой малолетних детей он предпочел захватить с собой - прямо туда - в дебри ни разу не декоративных амазонских джунглей на безвестную речку Маиси, где прекрасным образом жили-были без него и Слова Божьего понаслышке знакомые многим индейцы пираха.

Чем же так знамениты и притягательны эти четыреста и еще немного человек? Родной наш интернет кишит кратенькими сиропными статьями, лучезарными фотографиями и заголовками типа "Самые счастливые люди на планете". В который раз убедившись, что колинар ни фига не работает, предлагаю самым придирчивым и любознательным их игнорировать (а заодно и этот неподлежащий редактированию текст), обращаться непосредственно к книге (она того стоит), а за сведениями о книге - к замечательно дельной рецензии Zangezi . Там и про структуру языка, и про непосредственное восприятие реальности, и про всякое морально-этическое. Я же - предупреждаю - намерена здесь безответственно предаваться эмоциям и спойлерить.

И начну с того, что завидовать или подражать пираха, таким распрекрасным детям природы, живущим одним днем, - пожалуйста, не стоит. Я вообще изумляюсь, как умудрились найти такое раздолбайское племя?! Чего ни хватишься - ничего нет! Фатическая функция языка - это когда "здрасте- до свидания - извините - не за что" - отсутствует. Числительные - нету. Мифы, легенды, ритуалы, космогония, сказки на ночь - ничего похожего. "Красный, синий, зеленый, хоть какой-нибудь" - wtf? Искусство? Не, не слышали. У племени индейцев бывает вождь? Да ладно! Вопросы неправомочно задаю я, так как соответствующие местоимения тоже в данной местности не распространены. Все необходимые ответы давным-давно известны.

"Здесь красиво. Вода чистая. Еды полно. А пираха - хорошие люди".

С ног до головы в амазонской глине, крови и экскрементах, меняющие наковырянную палкой-копалкой маниоку на кашасу, огнестрельное оружие и футболки с политическими лозунгами, никогда не спящие несколько часов кряду (мол, змей кругом тьма, а коли и заснут ненадолго - то тараканам и тарантулам маршировать по ним не возбраняется) питающиеся, когда повезет, делающие самые корявые на сто вёрст вокруг украшения, практикующие близкородственный и дальневозрастной секс, живущие в среднем 45 лет, успевая побаловать внуков самокрутками - вот они, обладатели вожделенного эликсира счастья. Хочешь жениться? Ступай в ближайшие кусты. Хочешь развестись? Ступай в кусты подальше и на пару дней. А дерганье друг друга за причинные места, громкий пердёж и дохлая анаконда, подкинутая на общий пляж - отличные шутки, кто ж спорит. Будьте как дети, но не забывайте, что вы в гостях. Ну да бог с ними, с пираха, тем более что они за триста лет миссионерских атак так и не узнали, кто это такой.

Мой герой - Дэниел Л. Эверетт. Прекраснодушный бледнолицый неофит, вознамерившейся ввести этих овечек за собой в Царствие Небесное. Потом передумавший вести. Потом напрочь забывший, куда вел. Потом и сам решивший никуда не ходить. И тут хорошо. Семь лет от восторженной веры до провозглашенного атеизма - не только показательный и драматический результат, но и личное дело автора. Не потому он вызвал во мне такую бурю сопереживания, а порой и узнавания.

Чтение этой книги оказалось весьма радикальным аттракционом. Всю дорогу мне хотелось то наорать на Эверетта, то врезать подзатыльник, то обнять и расплакаться, то вручить немедленно премию Дарвина. Затея перебраться на ПМЖ с тремя детьми от 2 до 9 лет на берег речки, кишащей кайманами, пираньями, ядовитыми скатами и прочей пакостью - сама по себе очень сомнительная. Плюс полное отсутствие связи с внешним миром - взлетную полосу для кукурузников приходится каждый раз заново прорубать мачете, до ближайшей более-менее любой цивилизации - несколько дней пути вниз по течению на каноэ. И вот автор с уютом устраивается в раю, точит карандаши, произносит фразы типа "помедленнее, я записываю", узнает, что самоназвание пираха "прямоголовые" в отличие от остальных, и тут - сюрприз - семейство заболевает тяжелейшей малярией. Почему-то я не сильно была удивлена, что лечить он их начинает от тифа, потому что в справочнике так написано. Там дальше совершенно душераздирающая эпопея с участием злых католиков, прагматичных дикарей и бездушных футболистов, но проехали - все живы и снова тут, в хижине с клопами. Где местные на фоне острого приступа бытового алкоголизма чуть не пристрелили заботливого отца. Очень много такого всякого. Эверетт продолжает свое ученичество, дети растут, жена станет бывшей значительно позже, пираха всё пофиг... "Однажды во время пробежки я встретил в лесу ягуара" Во время чего?! Куда он там еще бегает? По джунглям... Нет, всё. Ужасная книга, очень советую.