«Влюбленные женщины» kitobiga sharhlar

Судя по изложенной в книге философской теории, г-н Лоуренс был лютейшим из мизантропов.  Людей он не любил и в общем,   и по отдельности. Но особенно ненавистны ему были женщины.  Ни один изображенный в книге персонаж не вызывает симпатии. Хотя внешне все выглядят довольно привлекательно.

Мужчины в романе откровенно тяготеют к однополым отношениям,  но, вопреки своей природе, пытаются изображать большую и страстную любовь к женщинам.  А женщины вообще не знают чего хотят.    Хотя, нет. Женщины хотят любви. Но не возвышенной, не романтической, а по животному плотской.

Неосознанно, она скользнула своими пальцами по его ягодицам, по ходу некоего волшебного жизненного потока. Она отыскала что-то, что-то более восхитительное, более прекрасное, чем сама жизнь. Там, в задней части его бедер, вниз по бокам, скрывалось странное волшебство движения его жизни. Это была странная реальность его существа, самое средоточие его, там, куда стремились бедра. Именно дотронувшись до этого места, она увидела в нем сына Господня, какие существовали в начале мира, не человека. Кого-то иного, кого-то большего, чем просто человек.

И   Урсула, и в особенности Гудрун, напоминают самок насекомых, которые, удовлетворив сексуальное желание, испытывают к партнёрам жгучую ненависть. Их взаимоотношения с  Рупертом Биркином и Джеральдом Кричем  -  своеобразное прочтение вечного сюжета об укрощении строптивой. Но Лоуренс видит его под углом своей философии и  в реалиях начала ХХ века.  К тому же по воле автора происходит своеобразная перверсия характеров.  Биркин, близкий по взглядам Гудрун, влюбляется в более мягкую Урсулу, а  Гудрун, с её весьма специфическими  взглядами на любовь, достаётся  Джеральд Крич , тяготеющий к старым традициям.   В результате все переворачивается с ног на голову.  Стремление Гудрун к свободе и независимости на самом деле - подспудная жажда  насилия. Но Джеральд , думая о желании  убить Гудрун, не способен на сознательную жестокость.  В нём нет стремления к смерти, как у Биркина.  Он боится смерти. И движимый этим страхом, в ночь смерти отца приходит к Гудрун, стремясь через соединение с ней убежать от края пропасти. На самом деле - это первый шаг в бездну.

Композиционно художественной является лишь вторая часть книги. Всё остальное - философский трактат, облечённый в форму романа чисто условно.  Лоуренс излагает свои собственные воззрения, густо замешанные на идеях Спенсера, Ницше и Фрейда. Местами меня терзали некие смутные сомнения, уж не британская ли это версия фашизма? Ведь совсем не зря в романе возникает  демонически темная фигура немецкого скульптора Лерке.

Существует огромная разница, – сказал он, – между настоящим чувственным существованием и порочным распутством разума и воли, которым и занимается в настоящее время род человеческий. По вечерам мы включаем электричество, рассматриваем себя, мы впитываем картинку своим разумом. Для того, чтобы понять, что же такое чувственная реальность, нужно отключиться, погрузиться в неизвестное и забыть обо всех желаниях. Это одно из необходимых условий. Для того, чтобы начать жить, придется сначала научиться отказываться от жизни. Но нас же раздирает тщеславие – вот в чем беда. Мы полны тщеславия и начисто лишены гордости. У нас нет гордости, зато тщеславны мы до невозможности, тщеславие – это опора наших пустотелых мирков. Мы скорее умрем, но не откажемся от нашего самодовольства, нашей самонадеянности, нашего своеволия.

С если исходить из того, что здесь больше философии, чем художественности, то вязкий, пестрящий повторами и излишне детализированный текст полностью соответствует изначальному посылу автора. События стремительно разворачиваются лишь в финале. Но до него еще стоит добраться. если хватит терпения и сил.

Что до того читать или нет, то я бы не рискнула советовать эту книгу.   Все-таки почти 700 страниц философских размышлений  - чтение далеко не для всех.

Все, теперь Лоуренс будет меня весь 2013 год сопровождать. Я полюбила этот роман за...описания одежды, которую хочется иметь в собственном шкафу, природы, которой я не вижу в городе, за чувства, наполняющие героев, за откровенность, не скатывающуюся до банального траха, за особую богемность, которой нет ни у Мюрже, ни у ДюМорье. Гудрун и Урсула - две сестры, они хотят любить и быть любимыми, Урсула немного завидует красоте и утонченности Гудрун. Они знакомятся с молодыми людьми Джеральдом и Рупертом, которые более интересуются друг другом и делами, потому что так надо, интересоваться делами, шахтами, заводами, лошадьми (в сцене с лошадью мне хотелось Джеральда убить, но автор это сделал за меня). Когда я начинала читать, то думала , что будет нечто вроде социального и про шахтеров a'la Золя, ан нет, про любовь. И достаточно откровенно, но не пошло. Ах, эта сцена с Киской в кафе... И сцена на озере - вот где любовь к природе и к жизни... Женщины хотят любить и быть любимыми, для этого они и созданы, а мужчины, они ведь женщин никогда не поймут, в чем и прелесть этой жизни.

''Влюбленные женщины'' – это независимость от общественного мнения, это свобода творчества, это новаторство литературной формы и психологии героев, это выстраданные собственной жизнью взгляды самого Лоуренса. Гонимый современниками, осужденный за скандальные книги, ломавший косные устои викторианской Англии, Лоуренс предельно откровенен на страницах этого романа. Какая-то совершенно удивительная проза – на стыке реализма и модернизма, новаторство в литературе чистой воды, то, что сотворил Лоуренс с формой во ''Влюбленных женщинах'' достойно восхищения. И если в первом романе о сестрах Бренгуэн - ''Радуга'', - пока ещё сохраняются традиционные для литературы реализма сюжет, описания, внешняя жизнь героев, то во втором романе - ‘’Влюбленные женщины’’, - грань между внешней жизнью и внутренней стирается, сюжет не важен, важны психологические искания четырех героев: двух сестер - Гудрун и Урсулы, и двух приятелей – Биркина и Джеральда. Поток сознания, глубокие психологические переживания героев в этом романе выходят на ведущие позиции в композиции романа. Безусловно, мучительно сложно читать страницу за страницей, погружаясь в психоаналитику героев, но это позволяет читателю принимать участие во внутренних конфликтах и кризисах всех четырех героев, постепенно разбирая и собственные внутренние психологические завалы. В этом романе Лоуренс делает попытку разобраться, вернее рассказать, в том числе и собственные мысли, о борьбе за человеческие связи между мужчиной и женщиной, между мужчиной и мужчиной, между родителями и детьми, без насилия человека над человеком; важна связь человека и природы. Лоуренс описывает сложный для Англии период после Первой мировой войны, когда рост промышленности и урбанизация страны сдвигали устоявшиеся традиции, усугубляя личные и социальные проблемы, когда две героини романа стремились к независимости и за право принимать самостоятельно решения и самостоятельно формировать свою карьеру. Гудрун и Урсула в своем понимании независимости очень разные: экстравагантная художница Гудрун и камертон романа смелая и независимая Урсула. Обе сестры зарабатывают на жизнь самостоятельно и рассматривают традиционный брак, как препятствие к независимости, они уже готовы быть с мужчиной на равных в отношениях. Для мужчин же важны вопросы сексуальности, власти, дружбы: для Джеральда – подчинение (очень символична сцена укрощения лошади, безжалостная в своей жестокости), для Биркина – духовное единение с женщиной и бегство от реального мира.

В своих исследованиях психологии женщины и мужчины Лоуренс проникает вглубь проблем сексуальности, любви, социальных классов, материальная идентификация, личности в обществе, дружбы (для Биркина не хватает только одной любви Урсулы, ему ещё нужна дружба с мужчиной, ощущение единения с мужчиной).

-Ты меня любишь? ...-Скажи, что ты меня любишь! Пожалуй, главные вопросы романа.

"Женщины в любви" это продолжение романа "Радуга", и эти два романа, признанные литературными критиками как вершина творчества Лоуренса, очень сильно повлияли на литературу двадцатого века.

Радугу" и особенно "Женщины в любви" читать намного труднее, чем, например, его блестящий юношеский роман "Сыновья и Любовники", в котором модернизм Лоуренса еще только намечался, или его поздний и очень сильный роман "Кенгуру", в котором язык и стиль очень четкие и понятные.

В "Женщинах в любви" Лоуренс, простите мне мой сленг, разошелся и довел структуру и язык романа до того уровня потока сознания и символизма, который нелегко воспринять. Но как же гениально он это сделал!

Как я уже писала в моем отзыве о "Радуге", первом из этих двух великолепных романов, "Женщины в любви" - это яркий модернисткий эксперимент - всплеск эмоций, мнений, наблюдений, значений, символов, текстов и подтекстов, потока сознания и сознания потока жизни. На одну только знаменитую сцену с лошадьми существует как минимум 10 известных толкований литературных критиков!

Лоуренс пишет мощно, вдохновенно, увлеченно. Он сам очень глубоко вовлечен и увлечен тем, что хочет сказать читателю, и читатель, настроенный на волну Лоуренса, обязательно увлечется и вдохновится гением этого потрясающего писателя. В книге много блестяще сделанных сцен, в которых можно практически услышать и прочувствовать одновременно противоположные мысли и эмоции двух совершенно разных характеров. А гениальные описания природы, используемые Лоуренсом для подчеркивания личностей своих героев, просто совершенны.

Герои Лоуренса пытаются понять жизнь, и я точно знаю, что прочитав этот роман (3 раза) я стала понимать жизнь немного лучше.

Читайте эту книгу, и даже если будет местами трудно и непонятно, она обязательно оставит важный след, показав еще один (и, по-моему, такой гениальный) взгляд на литературу и на жизнь.

I should feel the air move against me, and feel the things I touched, instead of having only to look at them. I'm sure life is all wrong because it has become much too visual - we can neither hear nor feel nor understand, we can only see. I'm sure that is entirely wrong.

Знаете, что я хочу сказать? Все эти ярлыки "Странное" и "Хер поймёшь что такое", навешанные на данный роман, они не от того, что люди якобы не поняли эту книгу. Это всё потому что она не так известна, как другие модернисткие книжки, Джойс, Вулф, Гессе и т.д. И старый-добрый принцип самовнушения " Я ничего не понял, но это же шедевр, его признали во всем мире, а потому поставлю-ка я пятьсот звёздочек, а не одну" здесь не работает. Дело в том, что бывают романы и похлеще этого, где поток сознания зашкаливает, но почему-то неблагодарных слепых отзывов на них гораздо меньше. Не потому что якобы их "поняли". Не поняли, конечно же, но совесть не позволяет написать "дерьмо" о других великих произведениях. Возможно, это какое-то культурологическое упущение, и людям так и не объяснили, кто такой Лоуренс, и не так давно "Женщины в любви" были переведены на русский. Вообще даже странно, что у стольких людей роман лежит в "хотелках" , и обидно, что столько же глупых отзывов а-ля "Они что, больные все? " будут написаны после прочтения. Я не понимаю, романы все должны быть простые и понятные, как у Моэма или Драйзера? Ну, так то реализм, а не модернизм. ( Собственно, это не рецензия, а ответ на все эти однозвёздочные "эпосы").

"Влюбленные женщины" - первый прочитанный мною роман английского писателя Д.Г. Лоуренса. Что я слышала об этом писатели, что знала? Только то, что он автор другого, более известного романа "Любовник леди Чаттерлей", и не знала ничего ни о самом авторе, ни о стиле его повествования, ни о воззрениях.

Сюжет построен на взаимоотношениях двух девушек и двух влюбленных в них мужчинах. Урсула - учительница в шахтерском городке - влюблена в школьного инспектора, который отвечает ей взаимностью.

Биркин, как и мистер Крич, не отличался полнотой, у него был бледный и нездоровый вид. В плечах он был неширок, но сложен хорошо. Он слегка шаркал одной ногой, но это проявлялось только тогда, когда он чувствовал себя неловко. Хотя он и оделся в соответствии с отведенной ему ролью, было видно, что внутренне он ей не соответствует, и из-за этого выглядел довольно странно. Он был умен, по природе своей оставался одиночкой и поэтому совершенно не вписывался в столь светское событие. Тем не менее, он сумел скрыть свою натуру, решив подчиниться общему замыслу. Он притворялся совершенно обычным человеком, человеком в высшей степени заурядным. Ему удалось столь удачно подстроиться под настроение окружающих и так правдоподобно сыграть обычность, что на некоторое время люди несведущие были введены в заблуждение и не пытались высмеивать его несхожесть с другими, как это случалось всякий раз.

В свою очередь её сестра Гудрун - художница - начинает испытывать чувства к молодому и богатому владельцу шахт - Джеральду, который также обращает на неё своё внимание.

У ее сына были светлые волосы, светлые глаза и тронутая загаром кожа. Ростом он был чуть выше среднего, и при этом хорошо сложен и одет с почти чрезмерной тщательностью. Но в его облике было и нечто странное – осторожность и едва уловимое сияние, которое выдавало его принадлежность к существам отличной от всех остальных породы. Его светлая кожа северянина и белокурые волосы сверкали, подобно солнечному свету, отраженному от кристалла льда. Он выглядел так свежо, безыскусно и чисто, как может выглядеть только арктическое существо. Ему было около тридцати или, может, чуть больше. Его яркая красота, мужская притягательность молодого, добродушного, улыбающегося зверя, однако, не утаила от взгляда Гудрун весьма заметную зловещую скованность поведения и затаенную мощь его неукротимого нрава. «Он принадлежит к племени волков, – подумала она про себя. – Его мать – старая матерая волчица». Ее тело пронзила острая дрожь, чувства прорвались наружу, словно ей открылось нечто такое, что из всех людей на земле было понятно только ей. Странной силы волнение овладело ей, каждая клеточка ее тела трепетала от этого острого переживания. «Боже ты мой! – воскликнула она про себя. – Что же это такое?» Спустя мгновение Гудрун уже твердо решила: «Я обязана узнать этого человека поближе».

К тому же, Джеральд и Биркин старинные друзья. Это роман не просто о любви женщины к мужчине или мужчины к женщине, но и о любви мужчины к мужчине.

С первых страниц произведения вы погружаетесь в пучину эмоций, переживаний, страстей. Для меня Лоуренс здесь становится волшебником - как бы мы не любили своих близких, но в каждой момент общения с ними мы испытываем какие-то ощущения, впечатления, которые сами отследить не в состоянии (вроде, всё было хорошо, и весело, и приятно, и вдруг в какой-то момент стало неприятно, хотя внешне ничего не изменилось и между двумя состояниями пробежало несколько секунд). Лоуренс же не только мастерски описывает все оттенки душевных порывов, но и в какой-то степени показывает причины их возникновения.

В романе рассказано о нескольких видах любви (или подобия любви), но сосредоточена история на трёх составляющих: Урсула-Биркин, Гудрун-Джеральд, Биркин-Джеральд. Несмотря на то, что Урсула и Гудрун сёстры, они совершенно разные по характеру и по натуре. Гудрун, как художник, как человек искусства, постоянно ищет новых впечатлений и не задерживается долго на одном месте. Её привлекают мрак и опасность, поэтому она затевает своеобразную игру с Джеральдом, в котором увидела признаки того, что может дать ей наслаждение.

Невидимый за насыпями локомотив пыхтел все ближе. Кобыле это не понравилось. Она отпрянула в сторону, как будто необъяснимый шум причинил ей боль. Однако Джеральд вернул ее на место и заставил стоять прямо перед воротами. Резкие выдохи двигателя обрушивались на нее все с новой и новой силой. Повторяющийся резкий, непонятный, страшный гул пронзал ее, и в конце концов она дико затряслась, охваченная паникой. С силой разжавшейся пружины она отскочила назад. Лицо Джеральда при этом зажглось сиянием, почти расцвело в улыбке, и он настойчиво вернул ее на прежнее место. Постепенно шум нарастал, маленький паровоз, клацая стальным сцепным механизмом, с громким скрежетом выполз на переезд. Кобыла отскочила, как отскакивает от раскаленного утюга капля воды. Гудрун и Урсула в страхе прижались к изгороди. Но Джеральд был суров, и кобыла опять стала на прежнее место. Казалось, невидимый магнит прижимал, соединял всадника с лошадью, позволяя ему управлять ее телом вопреки ее желанию. – Глупец! – громко воскликнула Урсула. – Почему он не отъедет в сторону, пока не проедет поезд? Гудрун смотрела на мужчину темными, широко раскрытыми, зачарованными глазами. А он, упрямый и сияющий, оставался на месте, насилуя кружащую на месте кобылу, которая извивалась и бросалась из стороны в сторону, словно порыв ветра, но тем не менее не могла выйти из его повиновения. Не в ее власти было ускакать от безумного грохота колес, пронзавшего ее тело, когда товарные платформы медленно, тяжело, устрашающе лязгая, преследуя одна другую, преодолевали переезд. Состав, точно вознамерившись проверить все возможности животного, начал тормозить; платформы разом сбавили ход, загремев железными буферами, клацая ими, словно огромными литаврами, с лязгом наталкиваясь друг на друга, словно в каком-то ужасном противоборстве, с грохотом подъезжая все ближе и ближе. Кобыла раскрыла рот и волна ужаса медленно подняла ее на дыбы. Внезапно она выбросила вперед передние копыта, словно пытаясь отогнать от себя ужас. Она подалась назад и девушки прижались друг к другу, чувствуя, что она вот-вот опрокинется и подомнет под себя всадника. Но он наклонился вперед с застывшим на лице довольным выражением и вернул ее в прежнее положение, подавил ее, вынудил опуститься на землю. Но дикий ужас, отбрасывавший ее от путей, заставлявший ее крутиться и вертеться на месте, словно в центре водоворота, был еще сильнее его власти, его давления. Гудрун вдруг почувствовала резкое головокружение, дурнота проникла в самое ее сердце. – Нет! Нет! Отпусти ее! Отпусти ее, ты, безмозглое чудовище! – во весь голос закричала Урсула, совершенно выйдя из себя. Гудрун было очень неприятно, что ее сестра могла так забыться. Невыносимо было слышать этот властный и откровенный во всей полноте чувств голос. На лице Джеральда появилось жестокое выражение. Он с силой опустился в седло, вонзившись в спину кобылы, словно нож в ножны, и вынудил ее повернуться. Она шумно хватала носом воздух, ее ноздри превратились в два огромных пышущих жаром отверстия, рот широко открылся, а в остекленевших глазах застыл ужас. Зрелище было отвратительное. Но он, ни на мгновение не ослабляя своей хватки, впился в нее с почти механической безжалостностью, как острый меч впивается в плоть. От напряжения и с человека, и с лошади градом катился пот. Тем не менее, человек был холоден и спокоен, как солнечный свет в зимнее время.

Урсула, в свою очередь, более простая и искренняя, за что, иногда, может быть высмеяна. Её любовь к Биркину - это желание создать семью, найти идеального партнёра, который будет любить и уважать её. Она сумела разглядеть в Руперте то, что тот так упорно скрывал от других, ведь сам он человек необыкновенный, с богатым внутренним миром и глубоким пониманием жизни. Но его слова расходятся с делом, у них, при всей их идеальности, нет почвы, поэтому Урсула, с более приземленными взглядами, хорошо его уравновешивает.

Джеральд, при всей своей силе, воле и способностях, совершенно пуст внутри. Он потерявшийся человек: с одной стороны он нашёл себе применение, преобразовав и улучшив шахты, но его душа не знает, чего хочет, он не способен найти точку опоры. В начале романа его поддерживает Биркин (какое прекрасное у Лоуренса описание мужской любви! Не думайте, совершенно платонической), но, всё больше и больше погружаясь в пучину страсти к Гудрун, Джеральд отвергает это дружбу, надеясь найти опору в Гудрун, которой это быстро надоедает. Её игра сыграна, интерес потерян. О, сколько чувствительности, сколько страсти вкладывает Лоуренс в описание развития этих отношений! Как художник, он с удивительной точностью, ослепительностью расписывает чувства и эмоции, царящие вокруг этой пары. Противостояние сильного мужчины и сильной женщины, относящихся к разным мирам - миру техники и миру искусства. Противостояние порочной женщины и слабого духовно мужчины. И язык, которым автор описывает произошедшее, заслуживает отдельного внимания - он очень красив (отдельное спасибо переводчику за проделанную работы).

В самой книге скрыто очень многое, что можно разобрать на цитаты, очень много интересных мыслей, обличения пороков и лицемерия мужчин и женщин Англии начала 20 века. Даже подумать удивительно, что роман было написан в то время - о столь откровенном рассказывает автор. А сколько здесь символизма (например, приведенная выше сцена с лошадьми): описание природы, одежды, даже второстепенных персонажей - всё здесь имеет смысл, имеет место для раскрытия характеров главных персонажей. Своеобразное отношение у писателя и к миру искусства - все описанные в книге художники не вызывают ничего, кроме отвращения. Лучше всего показывает эта одна из финальных сцен, где отражаются взгляды Гудрун и Урсулы на одно и то же произведение искусства.

Статуэтка изображала обнаженную девушку – маленькую, изящно сложенную – сидящую на огромной лошади без седла. Девушка была молодой и нежной, нераспустившимся бутоном. Она боком сидела на лошади, забыв обо всем и прижав ладони к лицу, словно ей было стыдно и горько. Ее короткие волосы, должно быть, льняные, двумя волнами спадали вперед, наполовину закрывая руки. Ее конечности были нежными и неразвитыми. Ее ноги, которые совсем недавно начали обретать свою форму, ноги девы, только еще вступающей в жестокую пору женственности, по-детски беспомощно и жалко свисали с бока мощной лошади, одна маленькая ножка обнимала другую, словно пытаясь ее спрятать. Но прятаться было некуда. Она, нагая, сидевшая на непокрытом лошадином торсе, была открыта всем взглядам. Лошадь стояла, как вкопанная, замерев в каком-то удивлении. Это был огромный, великолепный жеребец, каждый мускул которого играл скрытой силой. Его шея была грозно изогнута, точно лук, мощные напряженные бока были поджарыми. Гудрун побледнела, и тьма, похожая на стыд, заволокла ее глаза. Она умоляюще посмотрела на него, точно рабыня. Он взглянул на нее и его голова едва заметно дернулась. ... Она думала о стройных, незрелых, нежных девичьих ногах, которые, будучи выполненными из зеленой бронзы, должны были быть гладкими и холодными. – Да, прекрасно, – пробормотала она, поднимала на него глаза, в которых читалось какое-то мрачное поклонение. Он закрыл глаза и ликующе отвернулся в сторону. – Но почему, – сказала Урсула, – почему вы сделали лошадь такой скованной? Она скованная, точно окоченевший труп. – Скованная? – повторил он, мгновенно ощетинившись. – Да. Смотрите, это настоящая тупая и безмозглая скотина. Лошади же на самом деле чуткие животные, очень нежные и чуткие. Он пожал плечами и медленно развел руки в безразличном жесте, словно желая тем самым показать ей, что в этом вопросе она дилетант и нахальная выскочка. – Wissen Sie, – сказал он, с оскорбительной терпеливостью и снисходительностью в голосе, – эта лошадь есть некая форма, часть целостной формы. Это часть произведения искусства, часть формы. Видите ли, это вам не изображение дружелюбной лошади, которую вы балуете кусочком сахара – это часть произведения искусства и она не связана ни с чем иным, кроме как с этим самым произведением искусства. Урсула, которую задело, что он обращается к ней с такой оскорбительной снисходительностью, словно снисходит с высоты искусства, доступного лишь посвященным, на лишенный таинственности общий уровень дилетанта, с горячностью ответила, залившись краской и поднимая голову. – Но, тем не менее, это все же изображение лошади. Он вновь пожал плечами. – Да уж, это определенно не изображение коровы. Тут в разговор вмешалась Гудрун, вспыхнувшая румянцем и сверкнувшая глазами, которой очень хотелось избежать этого и больше не слушать, как дуреха Урсула упорно выдает свое невежество. – Что ты имеешь в виду, говоря «изображение лошади»? – воскликнула она, обращаясь к сестре. – Что ты подразумеваешь, говоря «лошадь»? Ты подразумеваешь идею, которая рождается в твоей голове и которую ты хочешь воплотить в жизнь. Это же другая идея, совершенно другая идея. Хочешь, называй ее лошадью, а хочешь – не называй. У меня столько же прав сказать, что твоя лошадь это никакая не лошадь, что это обман твоего воображения. Урсула, остолбенев, заколебалась. Но слова сами вырвались из ее рта. – Но почему у него такое представление о лошади? – спросила она. – Я знаю, что это его представление. Я знаю, что на самом деле это изображение его самого… Лерке яростно захрипел. – Мое изображение! – насмешливо бросил он. – Wissen sie, gnädige Frau, это есть Kunstwerk, произведение искусства. Это произведение искусства, а никакое не изображение, оно ничего не изображает. Оно не связано ни с чем, кроме себя самого, повседневная жизнь не имеет к нему никакого отношения, между ними нет никакой связи, абсолютно никакой, это две разных и непересекающихся плоскости бытия, поэтому истолковывать одно, руководствуясь другим даже хуже, чем простая глупость, это значит испортить замысел, посеять везде зерно хаоса. Понимаете, нельзя смешивать относительный мир действия с абсолютным миром искусства. Этого делать нельзя. – Это совершенно верно, – воскликнула Гудрун, погрузившаяся в какой-то транс. – Эти два понятия полностью и навечно разведены, у них нет ничего общего. Я и мое искусство, они никак друг с другом не связаны. Мое искусство находится в другом мире, я же существо из этого мира. ... После такой вспышки Урсула замолчала. Она была в ярости. Ей хотелось пристрелить их обоих. – Во всей этой чуши, что вы заставили меня выслушать, нет ни слова правды, – равнодушно заключила она. – Лошадь изображает вашу собственную тупую животную сущность, а девушка – это та, которую вы любили, измучали, а затем перестали замечать. Он посмотрел на нее с легкой презрительной улыбкой в глазах. На этот последний выпад он даже не потрудился ответить. Гудрун тоже молчала, охваченная раздражением и презрением. Урсула здесь была совершенно наглым чужаком, который топчется там, где ангелы боятся ступать. Но – глупцам нужно если не радоваться, то, по крайней мере, терпеть. Однако Урсула тоже была упорной. – Что касается вашего мира искусства и вашего реального мира, – ответила она, – вам приходится их разделять, потому что вам невыносимо видеть, что вы из себя представляете. Вам невыносимо видеть, что животная, окоченевшая, толстокожая грубость – это вы сами, поэтому вы заявляете, что «это мир искусства». Мир искусства это всего лишь правда о реальном мире, вот и все – но вы слишком далеко забрались, чтобы это видеть. Она хоть и дрожала, побледнев, но была полна решимости. Гудрун и Лерке чувствовали к ней крайнюю неприязнь. Как и Джеральд, который вошел в самом начале ее монолога и который стоял и смотрел на нее с абсолютным неодобрением и осуждением. Он чувствовал, что она была недостойна этого, что она свела к банальности таинство, которое делало человека избранным. Он присоединил свое мнение к мнениям тех, остальных. Всем троим хотелось, чтобы она ушла. Но она продолжала молча сидеть, и только душа ее проливала слезы, содрогаясь в безудержных рыданиях, она же лишь вертела в пальцах платок. Никто не осмеливался нарушить мертвую тишину, потому что всем хотелось, избавиться от воспоминаний о том, как Урсула нарушила запретную зону. Наконец Гудрун спросила холодным, обыденным голосом, словно начиная ничего не значащий разговор: – Эта девушка была моделью? – Нет, это не модель. Она была ученицей в художественной школе. – Ученица художественной школы! – воскликнула Гудрун. И теперь ей стало все понятно! Она видела эту девушку, ученицу художественной школы, еще несформировавшуюся, но опасно легкомысленную, слишком юную, чьи прямые льняные коротко подстриженные волосы, свисавшие до шеи, слегка загибались внутрь под собственной тяжестью; она видела Лерке, знаменитого мастера-скульптора, и эта девочка, возможно, получившая хорошее воспитание, из хорошей семьи, решила, что она такая замечательная, что может стать его любовницей. О, как же хорошо она знала, к чему приводит подобное отсутствие опыта! Дрезден, Париж, Лондон, – какая разница? Она все про это знала. – Где она сейчас? – спросила Урсула. Лерке передернул плечами, показывая, что он ничего не знает, да ему и все равно. – Это было почти шесть лет назад, – сказал он, – сейчас ей должно быть уже двадцать три, что тут говорить.

Третья составляющая романа - это отношения Джеральда и Руперта.

Пару недель Урсула оставалась с Биркиным на мельнице. Они оба были какими-то тихими. – Тебе нужен Джеральд? – как-то вечером спросила она. – Да, – ответил он. – Разве одной меня не достаточно? – спросила она. – Нет, – ответил он. – Тебя мне достаточно только в той степени, в какой может быть достаточно женщины. Ты для меня все женщины на свете. Но мне нужен друг-мужчина, такой же вечный, как союз между тобой и мной. – Но почему меня не достаточно? – спросила она. – Тебя мне хватает. Мне никого, кроме тебя, не нужно. Почему с тобой по-другому? – С тобой я могу прожить всю свою жизнь, не нуждаясь в ком-то другом, не нуждаясь в близких отношениях с другими людьми. Но чтобы этот союз стал завершенным, чтобы я был по-настоящему счастливым, мне требуется еще и вечный союз с мужчиной: другая любовь, – объяснил он. – Я не верю, – сказала она. – Ты просто упрямишься, ты зациклился на этой своей теории. – Ну… – протянул он. – Нельзя чувствовать две разных любви. Так не бывает! – Похоже, ты права, – ответил он. – Но я хотел этого. – Так не бывает, потому что это ложь, потому что это невозможно, – настаивала она. – Не верю, – ответил он.

Такие отношения тоже было удивительно встретить в романе, но они прописаны с такой любовью, искренностью, смыслом, что не остается сомнения в их возможности и натуральности, тем более в свете настоящих изменений в обществе.

Потрясающая, эмоциональная, страстная, умная книга, которая затягивает с первых страниц своим ярким описанием постоянного противоборства. И читать такую книгу нужно очень внимательно (возможно, не один раз), потому что охватить весь объём мыслей, заложенных автором, с первого раза очень сложно - столь многое в ней сокрыто.

Я, если честно, немного озадачена тем, что на эту книгу здесь нет ни одной положительной рецензии. И реакция почти у всех такая, как будто им показали то, чего они видеть не хотят и не желают. Или что идёт совсем вразрез с их представлениями и доказывает их неправоту. А книга же невероятная. Написанная за 8 лет до "Любовника леди Чаттерлей", она гораздо легче, плавнее, больше насыщена красками и безудержной энергией. И это именно те глубины, до которых доходишь в размышлениях, не будучи скованным кучей ежедневных обязательств, дел, мылсей про "купить бы хлеба, вымыть бы пол". Насколько "Женщины в любви" менее, чем "Улисс" похожи на поток сознания (гораздо менее, кстати говоря, внятный) - и насколько больше положительных отзывов на джойсовские тысячу страниц. Мне необыкновенно понравилось. Чт одо того, что я могу не разделять каких-то высказываемых героями мыслей? Но книга ведь сама по себе невероятна. Да, иногда смешат и заставляют поморщиться описания мужской красоты (меня в принципе подобное привлекает очень и очень редко), но ведь вцелом... Как-то обидно даже. Такое же количество иногда не очень понятных мыслей подряд не вызывает отторжения в исполнении Вулф. Такая же пестрота - в исполнении Уайльда или Гюисманса. Так что же не так с Лоуренсом? Но здесь уже действует, вероятно, что-то вроде "Whenever someone says that they hate one of my favourite books, I always feel like a new mom who has just been told, "Your baby is ugly"."

Прежде всего хочется сказать, что этот роман ни в коем случае нельзя читать урывками по несколько страниц или пока выдалась свободная минутка. Он не предназначен для такого чтения. В эту книгу надо погрузиться, необходимо отбросить все свои мысли и начать жить мыслями героев. Первую треть этой книги я сама читала урывками. И это было ужасно. Хоть умом я и понимали, что в книге высказаны очень интересные мысли, но всё же сквозь страницы пробиралась с трудом. Мне казалось, что книга никогда не закончится, потому что просидев за чтением минут 15, я могла прочитать только 10-12 страниц текста достаточно крупного шрифта в электронной книге. И я очень рада, что при дальнейшем чтении я смогла разглядеть прелесть этой книги. История непростая, но, безусловно, заслуживает внимания и признания читателей. Эта книга показалась мне невероятно актуальной в наше время. Мысли, высказанные автором, меня заинтересовали: некоторые из них были схожи с моими, с другими я была категорически несогласна, а третьи я не до конца поняла, чтобы выразить к ним своё отношение. Да и вообще не могу утверждать, что поняла эту книгу. Её надо перечитывать еще не раз. Мне кажется, лет через пять я пойму её по-другому и открою для себя что-то новое. Однако уже сейчас могу с уверенностью сказать, что книга мне понравилась, она зацепила меня своим сюжетом, многочисленными рассуждениями, но самое главное, своими характерами. О главных героях данного романа, думаю, следует говорить отдельно. На мой взгляд, в этой книге нет ни одного положительного персонажа, как и отрицательного тоже. Ни про одного я не могу с уверенностью сказать, нравится он мне или нет. И именно поэтому мне было безумно интересно наблюдать за этими характерами, за их поведением, за их эмоциями. Лишь только я начинала симпатизировать кому-либо, как он говорил или совершал что-то такое, из-за чего я начинала его ненавидеть. До чтения этого произведения у меня такого никогда не было. И в заключении хочу лишь еще раз сказать, что да, этот роман очень сложный, местами непонятный, тем не менее он прекрасный и завораживающий. Его точно стоит читать.

Если "Радуга" была попыткой составить узор по-разному из одних и тех же кусочков, то есть Лоуренс складывал жизни очень похожих персонажей, которые по совместительству являлись поколениями одной семьи, то здесь он концентрируется на двух сёстрах. Автор тщательно описывает чувства и мысли героинь, а также мысли и чувства их возлюбленных и нескольких ещё случайных персонажей. Такой маленький театрик, совершенно оторванный от реальности, где персонажи все сплошь необычные люди. Вообще это характерная черта Лоуренса - описывать малейшие перемены настроений героев, причём так красочно. Только что героиня была в хорошем расположении духа, вдруг герой вызвал в ней отвращение своей случайной репликой, а в следующую секунду она уже чувствует к нему радостное снисхождение, которое можно даже трактовать как расположение или что там. Короче, от любви до ненависти далеко ходить не надо. Здесь это как-то чересчур уж ярко выражено. Вроде как внутренний мир женщин, ага. Поначалу я всё не могла понять, зачем это надо. Ну кому нужны это оттенки настроений и подробности переходов от одних чувств к их противоположностям в течение минуты? А потом осенило. Знаю. Щас объясню на примере. На работе теоретически обсуждали отношения мужчин и женщин (в смысле, не переходя на личности) и коллега-китаец рассказал, что в его великой стране всё большую популярность обретает медицинский пакет "для брачующихся". Это в смысле (о боже, Зайчатина, хватит своих уродливых метафор, люди же буквально пытаются понять!) перед свадьбой жених и невеста проходят полное медицинское обследование, в первую очередь направленное на выявление проблем с детородными функциями, но также и прочие потенциальные болячки рассматриваются. Я спросила, что же пары делают, если выявляется, что один из них не может иметь детей? Мирно расходятся? Китаец потупился, стал бормотать, что хорошо же знать заранее, на что идёшь. Так мы и не смогли друг друга понять. Русский человек не признаёт такого расчёта. Или любовь и трава не расти, или не надо жениться. К чему этот презренный расчёт в сердечных делах? У китайцев, я так поняла, любовь не такая же. При материальных препятствиях любовь кончается и все к этому спокойно относятся. И судя по реакции коллег, в других странах всё так же. (Отмечу, что моя двоюродная сестра как раз в таком положении - у него болячка, а она не может иметь детей, они это знали до свадьбы и всё равно вместе и счастливы.) Так вот, для всех этих вот людей, рассматривающих любовь как вещь материальную, поддающуюся измерениям и корректировкам, Лоуренс и написал свой роман "Женщины в любви". Тут стало всё понятно и чтение пошло легче. На самом деле, женщины тут только ширма. Помимо женщин в романе автор рассказывает нам очень много своих идей по поводу политики, экономики, социального неравенства и т.д. и т.п. Очень и очень серьёзный роман. Сказать по правде, я сильно вникать не стала. Не только потому, что такая тупица, но и потому, что несколько неинтересно. И предметы обсуждения, и идеи по этому поводу. Как-то мне пока не к месту, но на будущее запомню - может когда ещё соберусь через много лет перечитать книгу не как роман о женщинах в любви, но и как философский труд конкретного человека. И про женщин в любви - я ему не верю. Если бы этот роман был написан женщиной, пришлось бы поверить, что такие сильные, эмоциональные и свободолюбивые женщины действительно существуют. А так - нет. Какие-то они уж слишком прекрасные, валькирии Урсула и Гудрун. Слишком. Если подытожить, то я бы порекомендовала роман прочитать серьёзным людям для серьёзных размышлений. Если хочется романа о человеческой любви и неслюнявых отношений сильных особей - тут лучше "Любовник леди Чаттерли".

Когда я закончила читать эту книгу, то, закрыв ее, воскликнула: "Господи! Наконец-то! Как же вы меня измучили!!". Обращаясь к главным героям. В жизни своей не встречала сразу столько высокомерных, заносчивых, самовлюбленных, невыносимых эгоистов в одной книге! В том числе, и в других произведениях Лоуренса. При этом, противоречивых донельзя. Особенно в том, что касается их собственных чувств и ощущений. Они менялись с быстротой ветра. Вот он или она (чаще женщины) в восторге/удивлении/восхищении/любви, и уже через минуту его или ее охватывает ненависть, ярость или отвращение (последние два чувства являются преобладающими на протяжении всего повествования). В конце концов, по мере прочтения, я и сама стала испытывать что-то подобное. Если не ярость и отвращение, то определенное раздражение точно. Не из-за книги, как таковой, а из-за поведения ее персонажей. Ну и в аннотации издательство указывает на "легкость стиля"... я бы тут поспорила. Легкости в изложении никакой. Кратко расскажу сюжет. Две сестры, Гудрун и Урсула. Живут в маленьком шахтерском городке Центральной Англии. Урсуле 26, преподает в местной школе, хороша собой, но чрезвычайно упряма. Свою непоколебимость в определенных взглядах на жизнь объясняет исключительно-индивидуальной точкой зрения. Чем вызывает крайнее возмущение и непонимание у своего отца. Однако, как показывает дальнейшее повествование, все-таки существуют обстоятельства, способные заставить поступиться и ее собственными амбициями, ради собственного же личного счастья. Обстоятельства, всем хорошо известные: мужчина, любовь, отношения. Гудрун - 25, творческий человек, зарабатывает изготовлением необычных фигурок животных из дерева. "Недавно вернулась из Лондона, где провела несколько лет - училась в художественной школе и вращалась в артистических кругах. Была наделена исключительной красотой, спокойной, безмятежной: нежная кожа, плавные изгибы тела. Ее самоуверенный и недоверчивый вид резко контрастировал с обликом сестры, излучающим трепетную надежду". Горделива не меньше, а может даже и больше, сестры. Одевается довольно экстравагантно, особенно по местным меркам. Ниже я еще вернусь к теме ее нарядов, они действительно привлекают внимание. Двое мужчин. Руперт Беркин (в других переводах он есть как Биркин) и Джеральд Крич. Беркин тоже работает в местной школе. Много рассуждает о жизни и смерти, о любви и ненависти, о людях и мироздании, о свободе и женщинах. Рассуждает подробно, увлеченно, на несколько страниц, но лишь теоретически. На практике же своим убеждениям не следует, более того, даже противоречит им. У него отношения с Урсулой. Джеральд, богат, практичен, владеет шахтами. Более открыт эмоционально, чем все остальные, но менее терзаем душевными изысканиями. Он лихо живет, пока у него есть чем заняться, и смертельно скучает, если все дела налажены и нечего организовать, возродить, привести в порядок. Его дама сердца - Гудрун. И вот, сюжет крутится вокруг взаимоотношений этой четверки: Беркин-Урсула, Джеральд-Гудрун. Первую половину книги они знакомятся, приглядываются, прислушиваются к себе, спорят сами с собой и друг с другом, притягиваются, отталкиваются, отталкиваются и вновь притягиваются. При этом, каждый тянет одеяло на себя. Каждый считает себя наиболее значимым, чем другой (в паре). Каждый ждет подчинения, полной самоотдачи, даже самоотречения ради другого. Малейшее невнимание со стороны партнера, намек на пренебрежение, мнимая недосказанность, и все, сразу острое оскорбление второй стороны. Если не ярость, то отвращение, если не отвращение, то ярость! Это что-то с чем-то. Наконец, наши герои состоялись как пары! Ура! И вроде бы чуток успокоились. И мне стало спокойнее читать. Правда. Как будто спало общее напряжение и наступили спокойные времена. А потом Джеральд и Гудрун вновь дали жару. Строптивая Гудрун, с тонко чувствующей душой художника стала сопротивляться страстному напору Джеральда, ищущему удовлетворения в гораздо более приземленных радостях жизни, нежели восторженное любование статуэткой коня, как произведения искусства. Он уж настолько нереально мечтал о полном обладании ею, что ревновал даже к виду из окна, который она созерцала по вечерам. Нет, ну нормально это? Ох уж мне эти супер-пупер сложные личности Лоуренса. Утомили, сил нет. Это я еще не упомянула о третьей паре, которая между этими двумя: Беркин и Джеральд. Нет, это не то, что вы подумали. У них платоническая любовь, дружеская мужская привязанность друг к другу, но...тоже окрашенная ранимой ревностью, желанием безраздельного обладания другим. Признаюсь, немного странно читать столь откровенные выражения чувств мужчины к мужчине, особенно в наше неоднозначное время. Трудно абстрагироваться без подозрений. И все-таки это не то. Интересно, а как это воспринималось в начале 20 века? Читаю отзывы об этой книге, параллельно с написанием своего, и вижу, что люди восхищаются серьезной прозой, наличием множества умных мыслей, оригинальных суждений, гениальных сцен и описаний. Не спорю, все так. Но нет динамики сюжета, логических начинаний и завершений, порой не сразу понимаешь мотивы героев, они просто не улавливаются подсознанием и общая картина в голове не выстраивается плавно, по ходу чтения. Она грузится... тяжело так, с подвисанием. Мне нравится проза Лоуренса. Я читала "Сыновья и любовники", а "Любовник леди Чаттерлей" вообще одна из моих любимых книг. И не жалею, что прочла "Влюбленных женщин". Но перечитывать ее не буду. Такие сложные книги, заполняющие душу тягостными ощущениями, неоднозначными эмоциями, разминающие, как следует, мозг, читаются один раз и на всю жизнь. Однако есть все-таки яркие, незабываемые моменты в книге. Это наряды Гудрун. Я обещала к ним вернутся, и возвращаюсь. Настолько необычно одевал ее автор, что я не смогла не отметить это. Ниже отрывки с описаниями одежды Гудрун:

"На ней было темно-синее шелковое платье, отделанное у шеи и на рукавах синим и зеленым кружевом, и чулки изумрудного цвета. ...она помнила о своих чулках цвета травы, большой велюровой шляпы того же оттенка, мягком, свободного покроя пиджаке насыщенного синего цвета."

"Сестры надели белые креповые платья и соломенные шляпки. Талию Гудрун охватывал широкий черно-розово-желтый пояс, шелковые розовые чулки обтягивали ноги, слегка приспущенные поля шляпки были также черно-розово-желтые. Она набросила на плечи шелковый желтый жакет и выглядела так, словно сошла с картины из Салона."

"На ней было синее платье и желтые шерстяные чулки, как у детей из сиротского приюта. Джеральд смотрел на нее с удивлением. Ее чулки всегда приводили его в замешательство. Бледно-желтые чулки и тяжелые черные туфли."

"Она была так прекрасна, так загадочна, что у Джеральда екнуло сердце. На женщине было элегантное синее платье и темно-красные чулки."

"В элегантной и модной одежде Гудрун преобладали темно-зеленые и серебристые тона - ярко-зеленая шляпка, блестевшая, как крылышки насекомых, поля шляпы - более темные, кромка отделана серебром; жакет блестящего темно-зеленого цвета со стоячим воротником из серого меха и широкими меховыми манжетами; низ юбки украшен серебристым и черным бархатом; чулки и туфли серебристо-серые."

"Ярко-синее платье развевалось на ветру, плотные алые чулки резко выделялись на белом фоне (снега)."

Вот такой разноцветной бабочкой Гудрун украсила сие тяжеловесное произведение. Интересно было читать об очередном ее образе. Они как приятные перерывы между серьезными модернистскими текстами, развлекали меня, удивляли, и даже забавляли. Этакие яркие улыбки от Лоуренса между отвращением и яростью. Финал, кстати, довольно неожиданный, слегка шокирующий.