Kitobni o'qish: «Горбатый Эльф»

Часть 1

Льдом не растопить снег, и тьма не рассеет тьму

Книга Милосердия 17:24.

Пролог

– Вы хоть видели их будущее?

– А зачем его видеть? Все они умрут, но оставят потомство, которое будет рубить наши деревья, убивать зверей и друг друга. Разве не так?

– Ты просто не любишь людей, Арсел. А они такие же разные, как и эльфы.

– Эрвин, смотреть будущее – дурная привычка. Ты делаешь неизбежным то, что случайно попалось тебе на глаза. Всегда может получиться совсем по-другому, – Районси запустила пальцы в мех снежного барса и примирительно улыбнулась.

– Не получится здесь по-другому, я проверил почти все возможности. Ну, давайте я вам покажу по-быстрому! – Эрвин скорчил умилительную рожицу. Как же трудно со взрослыми…

Районси положила голову на плечо Арсела. Она приманила десяток дроздов на соседние деревья, они так хорошо пели. Барс разомлел от почесывания и завалился на спину, грозно мурча от удовольствия. По склону горы поднималось стадо.

– Районси, он все равно не отстанет. Откуда будем смотреть?

– Да хоть отсюда! – Эрвин ткнул пальцем в снежную вершину, возвышавшуюся над всей горной цепью.

***

Однорукий пастух оставил стадо на поляне и не спеша поднимался к белому камню, на котором он привык сидеть по утрам. С этого места была видна вся долина, ее поля и виноградники, еще не разбуженные человеческой суетой. Когда на дороге появлялись первые люди, он вскакивал на коня и гнал стадо дальше.

На этот раз еще снизу он услышал негромкие голоса. На всякий случай достал меч, хотя опасности не почувствовал: то ли дети говорили, то ли женщины. Или показалось? Птицы так распелись, что он мог принять их свист и щебет за человеческую речь. Еще несколько шагов, и Джан увидел то, о чем не расскажешь: вралем назовут. У подножия камня кверху брюхом катался по траве огромный пятнистый барс. Зверь хрипло мурлыкал, выпускал страшные когти и изнемогал от блаженства. Потом перевернулся на лапы, ошалело глянул на пастуха и пропал в кустах.

– Холодно, – Районси обняла себя за плечи. Среди ледяного сверкания обитали чуждые любой жизни горные духи.

– Вот, ты видишь? – Эрвин нетерпеливо схватил за локоть старшего брата.

По всей равнине до самого побережья поднимались черные дымки пожаров. Справа, где горная цепь выходила к морю, у перевала бились две армии. Если приглядеться, можно было заметить, что по улицам городов тянутся процессии людей в черных одеяниях и жутких масках с клювами.

– У них так часто бывает.

– Нет, Арсел, смотри! Какая мерзость… Районси первая увидела это. Из сотен мест, где людей настигала смерть, вылетали крошечные струйки жизненной силы и стягивались к склону горы, на вершине которой стоял заброшенный замок. Казалось, что под замком скрывается ненасытная утроба, втягивающая в себя бесчисленные жизни. И с каждым вдохом она становилась все сильнее.

– Давай проверим другие линии будущего.

…Сражение переместилось к побережью, где в кольце несокрушимых стен стоял великолепный город. У подножия черной громады императорского замка сиял белоснежный храм, и в нем, ища выхода, билась Сила. Она раскачивала храм, город, морские волны. Вырвавшись на свободу, она прокатилась по всей равнине и ударила в склоны столетиями спавшего вулкана. Земля вздрогнула, покрылась сеткой трещин. Города заволокло пылью рушащихся зданий. И тысячи жизней кружились в водовороте над Утробой.

– Так каждый раз, сколько ни смотреть. Через семь лет мы не сможем тут жить. Сначала смерть поглотит равнину, потом расползется по ущельям. По всем землям, которые люди зовут Ракайей, и по Кадару, и дальше, за тот перевал.

– Жаль, здесь было прекрасное место. Когда это началось?

– Лет двенадцать назад. Эта гадость всегда тут была, но раньше она спала. А потом ее начали будить.

– Двенадцать лет… Слишком много, нельзя изменить такое давнее прошлое. Возникнет еще один мир, где все пойдет по-другому, а этот останется таким, как есть.

– Сейчас-то еще не поздно, семь лет впереди.

– Эрвин, ты ведь уже посмотрел, что можно сделать?

– Ну, в общем, да. Только придется перебраться к людям, иначе не получится. А шанс, кстати, есть.

–Ты же знаешь, что это запрещено.

– Я получил разрешение.

– Ты?! Ну, братец…Районси, готова подождать меня семь лет?

– Прости, Арс. Разрешение дано только мне.

Глава 1. Солдаты империи

Эти двое появились в Ашере вечером, когда хозяева уже пригнали скотину с пастбищ. Блеянье, рев и ругань постепенно затихли. Дальние горы еще сияли пестрыми осенними красками, а Ашеру накрыла густая тень. Деревушка примостилась на длинном треугольном карнизе в самом начале ущелья, где свободно разливавшаяся по долине речка Тана сворачивала в теснину. Широкое основание уступа спускалось к воде, там между крутыми берегами был перекинут висячий мост, а узкий конец поднимался высоко над обрывом. Издалека казалось, что выход в долину охраняет замок, но это были только развалины. Когда-то там действительно стояла крепость, теперь ее полуразрушенные стены служили оградой для самого последнего дома селенья, в котором жил однорукий проводник Джан с семнадцатилетней дочкой Тайрой.

Девушка помогла отцу загнать овец, привязала обеих коров и пристроила скамейку под брюхо Пестрой. Корова была не в духе – видно, слепни зажрали. Норовила дать копытом по подойнику, с размаху хлобыстнула грязным хвостом по девичьей щеке. Тайра тоже нервничала: ей хотелось побыстрее закончить возню по хозяйству, покормить отца ужином и, пока совсем не стемнело, сбегать к Марису. Посидеть с ним над речкой, дудочку его послушать.

Струйки молока зазвенели по деревянному донцу, а на дальнем конце Ашеры залаяла первая собака. Оба джановых пса еще молчали, только уши подняли. Им не разрешалось брехать попусту – мало ли кто там по деревне шатается. Подаст голос соседская Мушка, значит, точно к ним: мимо их дома прохода нет, кому в долину надо, идут под обрывом вдоль реки. Лай растекался по деревне, уже слышно было – едут на лошадях, копыта по щебенке цокают. Вот и Мушка затявкала. Джан все не показывался, а те уже подъехали к самой ограде.

Собаки усердно бесновались. Могучий волкодав Хмурый рычал из-под ворот, чтобы вороги оценили его клыки, а черно-белый, как сорока, Шмель прыгал свечой, пугая незваных гостей поверху. Хотя по сравнению с медвежьей башкой Хмурого, его ушастая длинноносая морда не впечатляла. Тайра аккуратно прикрыла пустой подойник чистой холстинкой, не спеша подошла к воротам, для виду цыкнула на собак и прильнула к дырке от сучка. Отец специально ее не заделывал, чтобы можно было рассмотреть гостей: надо их в дом звать или не стоит. Этих, пожалуй, не стоило.

Они уже спешились, как будто их кто приглашал, и с интересом разглядывали девичий глаз в дырке. Один – здоровый, кряжистый, в кирасе (как только налезла), но без шлема. Его вполне заменял мощный шишковатый череп, весь в шрамах, почти совсем лысый. Зато борода богатая – рыжая, веником. Если есть на свете гномы-великаны, то он был как раз из них. Второй, высокий, так низко надвинул капюшон, что виднелся только длинный подбородок, заросший седой щетиной, да кривая ухмылка.

– Здесь живет проводник Джан? – спросил тот, что в кирасе, у глаза за воротами.

– Папа! – звонко крикнула Тайра и удалилась в хлев, не оглядываясь. Она всей душой надеялась, что отец откажет таким заказчикам. Иначе сидеть ей три, а то и четыре дня взаперти: с этого лета отец запретил ей бросать дом под присмотром собак. Скотина будет стоять в хлеву, поедая запасенное на зиму сено, а она даже на минуточку с Марисом не увидится. Хоть у них и свадьба через месяц, но принимать парня наедине – позору не оберешься.

На пороге появился Джан в чистой белой рубахе, поправляя перевязь левой рукой. Тайра поняла, почему он застрял в доме – переодевался, меч прилаживал – и вздохнула. Ей казалось несправедливым, что отец, отличный наездник, ловкий, как горный барс, из-за своего увечья в простых домашних делах бывает беспомощней древнего старика. Джан вполголоса переговорил с приезжими и завел их коней в хлев. Он всегда держал свободное стойло для чужих лошадей.

– Папа, их тоже ужином кормить? Я ж не знала, только на нас с тобой приготовила.

Джан только усмехнулся на дочкины хитрости и потрепал ее по темно-золотой макушке.

– Ничего, поделимся. Сыра, фруктов на стол побольше подашь.

Он прекрасно знал, что дочь ненавидит его работу, но это был их хлеб.

Когда Тайра потеряла мать, а отец – правую руку, он почти забросил хозяйство. Продал половину стада, поле заросло травой, остался только маленький виноградник да десяток плодовых деревьев за домом. По правде говоря, он запил; если бы не жалостливая соседка Зелла, приглядывавшая и за дочкой, и за папашей, а заодно и за скотиной, то неизвестно, выжили бы они или нет. Тайре тогда было пять лет, к семи она уже умела кое-как готовить и доить коров.

Через год Джан пришел в себя и начал водить людей через перевал. На равнине велась нескончаемая война, из Ракайи потоком шли беженцы в Кадар, но и там была страшная нищета, почти голод. Считалось, что за горами, в богатой стране Салем, сытно и спокойно. Почти каждый день в Ашеру, мимо которой лежал один из путей через горы, приходили семьи – то пешие, с тюками через плечо, то на повозках, некоторые даже со скотом. Джан собирал партию и вел их до самой Марсы, селения по ту сторону хребта. Это давало небольшой, но постоянный доход. А иногда, чаще ночами, появлялись совсем другие люди – без детей, хорошо вооруженные. После них отец покупал Тайре новое платье, себе – сапоги или куртку, а остаток монет откладывал на зиму. Бывало, что и знать приезжала поохотиться на горных козлов или барсов, эти платили золотом, но после пары случаев, когда Джан чуть не погиб, загоняя зверя, он стал отказываться от таких забав. Все-таки с одной рукой по скалам не больно-то полазаешь.

– Доча, на стол собери, крикнул отец немного погодя.

В доме было совсем темно, хотя горница у них светлая, в два окна. Отец закрыл ставни, комнату озаряли только огонь в очаге да светец на столе, где гости разложили потрепанный лист пергамента. Бородач тут же его свернул и упрятал под одежду. Карта – определила Тайра наметанным глазом. Девушка подцепила ухватом горшок с кашей, томившийся у огня, и водрузила на стол. Нарезала хлеба побольше, сыра поменьше, расставила три миски.

– Поужинай с нами. И вина подай, хорошего, – приказал Джан.

Гости недовольно переглянулись, но промолчали. Старик вообще ни разу рта не раскрыл, Тайра так и не узнала, какой у него был голос. Да и старик ли он – вроде волосы седые, на лице морщины, а так больше на воина похож. Она присела на краешек лавки и неохотно ковыряла ложкой в каше, чувствуя, что ее разглядывают. А как не поглядеть? Девка – красавица, косы золотые ниже пояса, непокрытые, под передником – платье городское, личико уверенное, дерзкое. Откуда такая в глухом горном углу взялась? Сначала молча ели, не хотели при посторонней о делах говорить, потом отец стал расспрашивать про новости.

На равнине было неспокойно и тревожно. Ракайя потерпела очередное поражение в горах, зато собирала большое войско под Рокингемом, намереваясь двинуться за перевал и навести порядок в непокорном Феруате. Графство Раттен попыталось отложиться от империи и уйти под защиту Дарнии, но армия графа Виндома за месяц усмирила попытку бунта, около сотни мятежников были казнены.

– Когда ж этот император угомонится? – буркнул отец.

– Да не раньше, чем его со всем выводком на воротах дворца развесят.

Отец прикусил губу.

– Выводок-то причем? Ладно, покажите ей карту.

– Девке-то? Зачем это? – лысого даже перекосило.

– Затем, что если со мной беда случится, она меня найдет и поможет. Или похоронит. Ну и вас заодно.

– Ты вроде обещал, что никому ничего не скажешь? И что теперь?

– Она и не про такое знает, но молчит. Я не хожу в горы, не сказав дочери, куда иду. Не хотите, ищите другого проводника.

Гости посовещались глазами, потом бородач неохотно расстелил на столе свиток. Объяснял Джан, а те двое напряженно слушали.

На карте были нарисованы ближайшие горы, очень подробно и точно, внизу – еще два чертежа.

– Сначала – по нашей долине до брода возле Верблюд-горы. Перейдешь Тану, гору обогнешь по правому краю, там нет дороги, но лес редкий, проехать можно. Потом поднимешься на плато, с него видна старая крепость, ты ее должна помнить…

Тайра следила за пальцем отца, ползущим по карте, но слышала больше не его голос, а дыхание за спиной: сердитое пыхтение лысого и сдавленное – старика.

– А теперь смотри внимательно, – Джан переставил палец на один из нижних чертежей. На нем местность была нарисована крупно, с четырьмя метками, обведенными красными чернилами.

– Вот это плато, вдоль скал там непролазная чащоба с колючками. На дальнем конце большой камень, расколотый надвое, за ним, оказывается, начинается тропинка к высокой горе с зубцами поверху. Я там ни разу не был – не знал, что есть проход через дебри. Она выведет на поляну, на краю – видишь, тут нарисовано дерево, написано: "граб" – отсюда надо наискосок до ручья. Его перейдешь, увидишь дорогу, она спускается откуда-то сверху и ведет налево. Ехать вот до этой лестницы. Все. Там я остаюсь их ждать, а они идут по своим делам.

Тайра отлично заметила стрелку на плане – вверх по лестнице. И последнюю метку, возле нее два слова – "грот" и "люк". И второй чертеж, на нем – не то кривые коридоры и комнаты, не то пещера, там тоже было много меток. А еще она поняла две вещи – во-первых, эти люди в горах сроду не были, иначе, имея карту, да после такого подробного объяснения, просто отказались бы от проводника. А во-вторых – им совершенно не нужно, чтобы кто-то знал об этой поездке. Если они отправились за чем-то ценным, спрятанным в пещере, то на обратном пути постараются избавиться от Джана. Похоже, отец это и сам понимал. Зачем он согласился? Как он собирается выпутываться?

– Собери нам припасы, дня на два.

– Тише, – оборвал его бородач.

В деревне истошно лаяли собаки, уже был слышен тяжелый топот копыт, как будто гнали табун.

– Похоже, целый отряд едет, – сказал Джан. – Не за вами?

Гости выхватили мечи и плечом к плечу рванулись к выходу.

– Подождите, – он приоткрыл дверь и выглянул наружу. Топот стих, лошади фыркали прямо за воротами. Во дворе было хоть глаз выколи, но над оградой на фоне ночного неба чернели шлемы и покачивался лес копий.

Джан поднял арбалет, стоявший у притолоки, и мотнул головой вправо.

– Уходите. За домом есть второй выход, прямо в долину.

Слишком поздно. Над стеной показались сразу три силуэта, в комнату влетела стрела. Джан захлопнул дверь, опустил тяжелый железный засов и открыл выпиленное над ним потайное окошко – как раз на такой высоте, чтобы было удобно стрелять. Пристроил арбалет, нажал ногой на рычаг и вставил болт. За стеной кто-то завопил.

– А вы бейте оттуда, – но старик и так уже распахнул ставни на окне рядом со входом. Встал сбоку, выставил лук наружу и не глядя выпустил три стрелы подряд. Снова хриплый крик во дворе. В дверь застучали ответные стрелы. Одна прямо над арбалетом влетела в окошко и воткнулась в столешницу.

– Отобьемся, их там не больше десятка.

– Уже восемь, – еще крик, – а теперь семь.

– Свет загасите, – отец обернулся. Лысый со своим тяжеленным мечом беспомощно топтался сзади, рядом стояла Тайра, вооруженная длинным кухонным ножом.

– Отведи ее наверх и запри. А ты изнутри закройся.

Железная лапища ухватила Тайру за запястье.

Бородач осторожно разжал ей пальцы, забрал нож и потащил ее по лестнице. Заталкивая упирающуюся девчонку в комнату, он сунул ей в руку мешочек с трубкой пергамента внутри.

– Сбереги это, дочка.

Звякнул крюк, Тайра впотьмах потащила сундук с нарядами подпирать дверь. Еле сдвинула – баловал ее отец обновами. Села на крышку, прислушалась. Заскрипели ворота. Яростный лай, вопли, короткий взвизг. Собаки затихли.

– Шмель! – прошептала Тайра, – Хмурый…

Тяжелые удары в дубовую входную дверь, ругань. Что-то дважды упало на крышу. Треск ломающихся ставень, чей-то надсадный крик под окном, снова крик, лязг мечей – уже внизу, в горнице. Откуда-то потянуло паленым. Тайра перегнулась через подоконник и выглянула наверх. По листве старой груши плясали отсветы пламени, а с кровли, затеняя звезды, ползли клубы дыма. Потрескивала дранка. Солдаты подожгли крышу.

На худой конец, можно спуститься по дереву; она уже слезала по нему недавно, правда, это было днем. Хорошо, что отец грушу не спилил.

Тайра встречалась с Марисом с весны, а поймал их отец в конце лета, в саду, они как раз поцеловались на прощанье. Джан залепил дочке оплеуху и запретил с ним даже здороваться. Какой из бездельника Мариса муж? Только на дудочке играть горазд. Как песни петь, так он первый, а как работать, так и нет его. К тому же Джан считал Баркетов самым дрянным родом в Ашере, пусть и самым богатым. Родители – жмоты, два старших сына – пьяницы, дочку выдали в соседнее село за старика, целое стадо выкупа взяли.

Джан давно присмотрел для Тайры толкового Хедрика, спокойного и работящего парня. Даже с семьей его переговорил, но не спешил со свадьбой: ждал, чтобы молодые сами столковались: не хотел солнышко свое неволить. Родители Хедрика, люди смирные, тоже не поторапливали. Парень ходил пасмурный, только косился на Тайру, как цепной пес на кошачью миску, а та при его имени бровки поднимала: "Хедрик? Который на быка похож?"

Вот и дождался, старый дурень, беды для любимой дочки. Она даже слушать отца не пожелала. Сверкала злыми зелеными глазищами: "Тебя позорю? Так иди к Баркетам сговариваться о свадьбе". Пришлось для острастки запереть ее в светелке. Два дня просидела, на третий вылезла из окошка по дереву – и бегом к своему Марису. Джан привел ее за косу домой и сказал: "Еще раз вылезешь – грушу спилю». Посидел на пороге, выругался и отправился к Баркетам. Вернулся хмурый, Тайру выпустил и говорит: "Сваты завтра пожалуют, свадьба будет в конце осени. Без выкупа, Марис к нам в дом пойдет. Похоже, эти Баркеты сами не чают, как от своего остолопа избавиться. Может, одумаешься, дочка?" Отмахнулся от полезшей целоваться Тайры и принес себе из кладовки большой кувшин с вином.

От дыма уже першило в горле, треск огня становился громче. Бой затих, и Тайра ждала, что сейчас отец с гостями перетащит трупы солдат во двор и вызволит ее. По лестнице и впрямь кто-то поднимался, стукнул отброшенный крюк, в дверь бухнули.

– Глянь, кто-то здесь изнутри заперся.

Это точно был не отец.

Тайра сняла башмаки и выбросила их на землю. Одна из старых веток давно доросла до стены дома и загнулась обратно, не спутать бы, где она идет к стволу, а где кончается тонкими ломкими побегами. Девушка спустила ноги из окна, вцепилась в сучья над головой и нащупала босой ступней опору. Первый шаг самый трудный, главное – не потерять равновесие и выпрямиться. Кажется, она угадала, ветка становилась толще, но и листва гуще. Продираясь сквозь чащу ветвей и листьев и стараясь не слишком исцарапать лицо, она пошатнулась, взмахнула руками – и уперлась ладонью в ствол. Дальше было совсем просто, по ветвям, как по лесенке, донизу – и прыжок на толстый слой гниющей падалицы. Труднее оказалось найти башмаки.

За углом дома никого не было. Тусклый свет пожара пульсировал на вытоптанной земле двора и длинной беленой стене хлева. Под окном горницы темнела непонятная, чем-то пугающая груда. Прижимаясь к стене и больно споткнувшись по дороге о железный щит, девушка подобралась поближе. Это был воин со стрелой в глазу, совсем мертвый. Второй мертвец свешивался из пустого проема окна. Очень осторожно, почему-то ожидая, что покойник оживет и вцепится ей в волосы, Тайра заглянула через его спину в горницу. В очаге ярко пылала разбитая в щепы лавка, на полу лежали тела, пахло гарью и кровью. Солдат не было видно, только наверху топтались и били в дверь чем-то тяжелым. В комнате кто-то застонал.

– Папа?

Тайра перелезла через подоконник, стараясь не прикасаться к висящему на нем трупу.

Джан ничком лежал у самого окна, прибитый к полу обломком копья. На боку была еще одна рана, оттуда по белой рубахе расползалось темное пятно. Он так и не выпустил меч – видно, сражался с кем-то в комнате, когда его достали копьем через окно. А потом добили.

Тайра попробовала вытащить обломок из спины отца, он не поддавался, она стала яростно расшатывать его. Если бы Джан был еще жив, это бы его точно доконало, но он умер несколько минут назад.

– Девочка, помоги мне.

Привалившись спиной к стене, на полу раскинулся солдат. Отблески огня падали на бледное до синевы совсем молодое лицо. Ладонью он зажимал рану на плече, между пальцев сочилась кровь.

– Найди что-нибудь рану завязать.

Тайра безропотно, как во сне, оставила в покое отца и пошла на зов. Сорвала с веревки занавеску, отгораживавшую лежанку Джана, комком сунула парню под руку.

– Прижми.

Наверху раздался треск раскуроченной двери, злобный голос: "Через окно ушел, гад", – и грохот сапог вниз по лестнице.

– Потерпи, сейчас тебе помогут.

Она кошкой вылетела в окно и метнулась через двор в распахнутые ворота хлева. Вроде бы ее не заметили, только тот парень – неужели он ее выдаст?

Отсюда было видно, что крыша дома полыхает сразу в двух местах. Над крыльцом, где у Джана был сеновал, дранка провалилась, из дыры рвался яркий белый огонь и фонтанами рассыпались искры. А хлев-то соломой крыт.

У скота началась паника. Животные метались в загонах и надсадно ревели, ржали, блеяли.

Надо позвать на помощь… Надо спасти скотину… Тайра не чувствовала ни страха, ни горя, только эти две мысли мотались в пустой голове из стороны в сторону, как било в колоколе: "позвать на помощь – спасти скотину".

Чужие кони стояли оседланными, но они храпели и вставали на дыбы, с ними было не справиться. Отцовский Ворон крушил задними копытами бревенчатую загородку. А Маяк, увидев хозяйку, тоскливо заржал и потянулся к ней мордой. Тайра сняла сбрую с крюка, на ощупь взнуздала его. Конь стоял смирно, только переминался и мотал головой. Остальных не отвязать, они были настолько напуганы, что могли убить. Вроде бы днем она повесила серп возле дверей… Нашла, примерилась, попробовала перерезать концом лезвия повод у вздыбившегося коня. Со второй попытки получилось. Пошла к следующему стойлу – и тут в хлеву стало светлей.

Тайра перестала дышать. Воин в железной каске стоял на пороге и водил факелом по сторонам. Пламя слепило ему глаза, он не заметил стоящей рядом девушки и отвернулся. Сделал пару шагов к загону с овцами, посветил там. Овцы шарахнулись, сбились в кучу в дальнем углу. "Сейчас он обернется и увидит меня. Может, серпом его? Ничего не выйдет, на нем броня. А если по руке с факелом?" Тайра подкралась и замахнулась изо всех сил. И в этот миг солдат повернулся. Что-то упало и покатилось по полу. Тело зашаталось, взмахнуло рукой и свалилось под ноги Тайры, обдав ее подол черной струей из обрубка шеи.

Факел все еще горел, зажатый в кулаке мертвого воина, от него занялось раскиданное по полу сено. На глаза попался подойник, она выплеснула молоко на разгорающееся пламя, все зашипело и погасло. Вонь стала нестерпимой, Тайра судорожно сглатывала, удерживая подступающую рвоту. На это не было времени.

– Марти, ну чего там в этом хлеву?

Значит, его звали Марти.

Сначала она выпустила овец. Они истошно блеяли и боялись выходить из загона. Тайра неумело щелкнула отцовским бичом, тогда они гуртом ринулись во двор и бестолково заметались в дыму. Потом из хлева вывалились коровы, задрав хвосты, галопом поскакали через сад, овцы рванулись за ними. И напоследок четыре коня, расшвыривая овец, промчались сквозь обезумевшее стадо. Свистнула запоздалая стрела.

В конце сада за проломом в крепостной стене начиналась широкая тропа, она спускалась по склону горы в долину и соединялась с основной дорогой внизу. Когда-то ее прорубил в зарослях ежевики отец Джана, чтобы не гонять скотину в обход. Тайра проскакала впереди ревущей и блеющей лавины до развилки и придержала Маяка. Три коня промчались мимо нее куда-то в сторону перевала. Овцы, теряя разбег, рассеялись среди виноградников на холмах. Это было правильно, незачем ей являться в деревню со всей животиной. Завтра она соберет стадо и заплатит соседям за потраву.

По берегу Таны, сверкавшей алыми отблесками пожара, Тайра доехала до переправы и повернула назад в деревню. В Ашере было тихо, только поскуливали да взвизгивали от пинков запертые в домах собаки. Ближе к середине селения Тайра услышала сбоку от дороги негромкие голоса. Там, в густой тени деревьев, стояли чуть ли не все мужчины Ашеры.

Тайра осадила коня и выпалила на одном дыхании:

– Солдаты убили отца, дом горит, помогите тушить, пожалуйста!

– Значит, убили Джана. Ты это точно видела?

– Да, у него копье в спине, я даже вытащить не смогла.

– А со скотиной что?

– В поле выгнала. Ну пойдемте же!

– Куда идти-то? С солдатами биться, что ли? Если Джан мертвый, ему уже не поможешь.

– Да их всего двое осталось, и один раненый, а вас тут два десятка! Неужели отец так и сгорит?! – Тайра сорвалась на крик.

– Потише ори. Из-за мертвого тела жизнью людей рисковать негоже. Этих убьем – завтра с равнины другие приедут, всех наших перебьют. Уймись, девка.

Тайра видела, что люди по одному растворяются в темноте, осталось только трое-четверо.

– А ну подсади-ка, – маленькая ручка легла на гриву Маяка.

Это была Зелла, соседка. Тайра отодвинулась и подхватила низенькую, словно ребенок, женщину.

– Поехали, поглядим, что там делается.

Тайра прильнула к теплой родной спине. Много-много лет соседка была для нее второй матерью, а зеллина дочка Нита – единственной подругой. Когда муж Зеллы, кузнец Рон, попал под обвал вместе с сыном, Тайра иногда даже мечтала, чтобы отец женился на доброй вдове. Да не сложилось. В последний год, после того, как Ниту выдали замуж на равнину, они виделись реже.

Они уже подъезжали к горящему дому, отсюда были видны оба столба огня – над крышей и над хлевом – подпирающие черную тучу дыма с красноватым брюхом. И тут в распахнутых воротах на фоне пламени замелькали тени, послышался неторопливый стук многих копыт. Тайра осадила Маяка и задом загнала его в простенок между двумя дворами.

В тусклом дрожащем свете мимо них тянулась вереница того, что осталось от отряда. Первый всадник вел в поводу лошадь с двумя телами, привязанными поперек седла. На следующем коне кулем мотался раненый, за ним – пять порожних лошадей. Еще один верховой – и опять лошадь с убитыми. Маяк все порывался встать на дыбы, Тайра еле сдерживала его, а Зелла шептала ему в ухо что-то ласковое.

Дождавшись, когда конский топот совсем затихнет, они подъехали к воротам. Дальше ни верхом, ни пешком ходу не было. Двор заполнял раскаленный едкий воздух, из окон и дверей валил дым. Крыша исчезла, догорали обугленные стропила, факелом пылала старая груша. Внутри каменного короба ревел багровый огонь. Джана уже невозможно было вытащить, это поняла даже Тайра.

Зелла перехватила повод из рук девушки, иначе до смерти перепуганный Маяк помчался бы в ночь, не разбирая пути, и решительно завернула коня к себе на двор.

– Завтра огонь спадет, достанем его. Ему уже все равно, доченька, он уже с мамой твоей встретился. Как он скучал по ней, а теперь они вместе. Ну, выпей вот, надо тебе выпить…

Зубы Тайры стучали по краю кружки, вино никак не проглатывалось.

– Ты допивай потихоньку, я схожу Маяка в хлев поставлю.

Тайра сразу же забыла про кружку и тупо уставилась на что-то блестящее. В горнице было совсем темно, только светильник, в который благочестивая Зелла никогда не забывала подливать масла, горел под начищенным медным шаром, свисающим на цепочке с балки. Такие шары были во всех домах верующих в Единого, сверху на них изображалось солнце, снизу – месяц, посредине – волнистая линия, символизирующая землю, остальные знаки могли быть разными. И у Джана, и у Зеллы вокруг месяца был выгравирован хоровод звезд, но вверху на зеллином шаре плыли кудрявые облачка, а у Джана летели птицы: орел, цапля, ворон, лебедь и сова, Тайра любила их разглядывать. Шар у них был серебряный и висел возле самого окна. Он, наверное, расплавится. А ведь его так легко достать – только руку протянуть. Тайра ошалело заметалась и выскочила на улицу. Хорошо, Мушка залаяла – иначе Зелла бы и не заметила помутившейся разумом девушки.

В ворота они вбежали одновременно. Ветер, наверное, переменился: во дворе можно было дышать, хотя пожар полыхал еще сильнее. Может, даже и шар удалось бы спасти – но тут в доме раздался грохот рушащихся перекрытий, и пламя выметнулось из окон и дверного проема.

– Зелла, посмотри – Хмурый.

На боку у пса чернела глубокая рана, шея была почти перерублена. В оскаленных зубах зажата покореженная железная пластина и какая-то кровавая тряпка.

Тайра осторожно гладила густую клочковатую шерсть. Верный пес погиб, защищая дом, а ему и слова доброго не доставалось. Кормили, да по холке изредка трепали.

– А Шмель-то где?

Тайра нашла его в углу двора, между стеной горящего хлева и оградой.

– Не ходи туда, задохнешься!

– Я его к воротам подтащу.

Тайра обняла пса и попробовала поднять. Передняя лапа резко дернулась.

– Зелла, он, кажется, живой.

– Не может быть!

Забыв про дым, Зелла опустилась на колени и стала ощупывать собаку.

– Сердце-то бьется! Понесли.

Шмель был и ниже Хмурого, и легче в кости, но тоже не маленький. Зелла скинула шаль и расстелила на земле, пса перекатили на ткань, подхватили ее за четыре угла. Шмель задергался и засучил ногами.

– Давай-ка положим…

Пес приподнялся на передние лапы, упал, снова встал и, шатаясь, побрел рядом с Тайрой.

Зелла влила последние капли отвара в пасть и уверенно заявила:

– Выздоровеет. Его только по башке огрели, да дымом надышался. Молодой еще, ничего с ним не станется.

И вот тогда Тайра уткнулась лицом в пыльную собачью шубку и тихонечко завыла.

Зелла гладила девушку по вздрагивающей спине и молча радовалась. Плачет – значит очнется. Сможет жить.