Kitobni o'qish: «Осколок Нави»
Глава 1 Явись мне, суженый
В полумраке, освещенном лишь мерцающим огоньком лучины, мне казалось, что вот-вот выскочит из-за печки банник и вцепится в мою ногу своими длинными, крючковатыми пальцами. Хоть я никогда еще не видела его вживую. Лишь помню, как в детстве по стене парной шустро промелькнула чья-то лохматая тень. Нянюшка убеждала, будто мне показалось. К чему ему гневаться? Ведь мы заботились о чистоте в бане, всякий раз оставляли новенький березовый веник и никогда не мылись после заката солнца. А однажды холопы закопали под порогом черную курицу в дар баннику. Это случилось после того, как чернавка угорела насмерть. Нянюшка тогда сказывала, будто злой дух уморил ее за то, что в княжескую баню посмела явиться. И хотя банник ни разу не обижал и даже не пугал меня, с тех пор в мыльне мне всякое стало мерещиться: то холодок пяток коснется, то дверь скрипнет.
А теперь, когда пришел мой черед гадать на суженого, сердце сжалось от волнения и страха. Первой ходила Галка. В воде она разглядела Светлые кудри. Ждана увидела голубые как чистое небо очи, а Любушка – красный кафтан ратника. Я опустилась на колени перед скамьей с тазом родниковой воды, обхватила его обеими руками. Поначалу в отражении видела только себя. Но я знала, суженый ни за что не явиться без заветных слов:
Явись мне, суженый:
Не рябой, да не хромой,
Стану я твоей невестой,
Коли ты не скверный.
На последних строках мой голос задрожал от волнения, но поворачивать обратно было поздно. Поговаривали, что банник может не выпустить девицу, которая придет погадать, но испугается. Я смотрела в свои расширенные от страха глаза, отраженные водой. Казалось, будто за спиной кто-то стоит и внимательно наблюдает. Я повторяла себе, что все это – лишь мои выдумки, не отводила от воды твердого взора. Какое-то время не двигалась, даже старалась не моргать. Но вот, ноги мои затекли, а суженый все не являл своего лика. Лучина догорала. Я собралась с силами, вообразила, как встану и быстро, что есть мочи, побегу к двери. Решительный вздох вырвался из моих губ. Я аккуратно приподняла колено, убрала пальцы от таза. Оставалось лишь встать на ноги.
Вдруг от самого центра идеально ровной водной глади к бортикам таза расплылся круг. За ним второй и третий. Я замерла, во все глаза уставилась на свое дрожащее отражение, от которого остался лишь смутный, еле уловимый образ. Вскоре оно вовсе исчезло вместе с кругами. Темная вода поглотила все очертания. Я уж решила, что не суждено мне выйти замуж, и доля моя – ходить в девках всю жизнь. Но вдруг с самого дна ко мне потянулась черная, обугленная рука.
Захлебываясь от страха и собственного визга, я вылетела из бани, словно ошпаренная. За спиной остались тлеющая лучина и таз с проклятой водой. Подруги остановили меня за дверью, оглядели мое лицо, руки и ноги. Они принялись трясти меня за плечи, наперебой расспрашивали о случившемся. Суматоху прервал крик Заряны.
– Расступитесь все!
Рыжая пухляшка с легкостью растолкала зевающих подруг и заслонила меня от них. Безобидная и добросердечная с виду Заряна обладала на редкость строптивым нравом. Ее вечно болезненное лицо в лунном свете казалось еще бледнее, чем обычно, а веснушки на носу вовсе отливали синевой.
– Успокойся, набери в грудь побольше воздуха, – она медленно подняла вверх ладони. – А теперь выдыхай, – и так же плавно опустила их.
Повторяя за ней, я почувствовала, как тревога улеглась в груди, а сердце успокоилось. Когда гул в ушах стих, чуткий слух уловил девичье перешептывание. С нескрываемым любопытством чернавки рассматривали меня, и ежели б не сердитый взгляд Заряны – уже давно накинулись бы с расспросами, словно стая крикливых галок.
– Что ты видела? – наконец спросила Заряна, а остальные подались вперед, затаив дыхание.
Перед глазами встал жуткий образ уродливых пальцев, которые норовили схватить меня и утянуть в воду. Я бы с радостью поделилась своим видением, чтобы услышать, будто все не так уж и плохо, а черная рука означает лишь – что жених рожден ночью. Но у живого человека не могло быть такой кожи. В голове вертелось лишь одно, единственно верное толкование: мой суженый – умрет. Смерть заберет его либо незадолго до свадьбы, либо сразу после, повесив на меня тяжкое бремя вдовы.
– Ничего, – солгала я, отводя в сторону стыдливый взгляд. – Я не успела заглянуть в воду. Испугалась шорохов за печкой, да убежала.
Чернавки разочарованно выдохнули. Они желали услышать про торчащую из таза козью морду или горящие алые очи – знак того, что дух нави решил потешиться, до смерти напугав молодую девицу. Я не смогла сказать им правду, ведь ляпни такое чернавкам – и из терема по стольному граду быстро расползется слух, что жениться на мне – значит лечь в могилу раньше срока. После такого в жены меня не взял бы даже обычный кузнец, а уж о боярском сыне или знатном купце и думать было нечего.
Я вовсе не боялась остаться одна, но судьба единственной дочери князя обязывала к замужеству. Батюшка желал оставить правление в крепкие, надежные руки, чтобы не позволить нашим врагам и помыслить о нападении на Воронецк. Все знали, что у власти стоит сильный князь Всеволод. Но вот наследником он обзавестись не успел. Я прекрасно понимала, что совсем скоро батюшка выберет для меня достойного жениха, а до тех пор я не должна была подвергать судьбу престола опасности, навлекая на себя пустые пересуды.
Однако не все девушки поверили в мою ложь. Я слишком долго пробыла в бане. Поэтому самые догадливые косились в мою сторону с сомнением, скрестив белые руки на груди. Но прежде, чем одна из них вышла вперед и успела задать вопрос, ночную тишину нежданно разрезал строгий голос нянюшки.
– Радмила!
Нянюшка спешно спустилась по высоким ступеням княжеского терема, гневно глядя то под ноги, то на толпу девиц. Чернавки расступились в страхе попасться под руку сварливой Светане. Выбившиеся из наспех заплетённой, седой косы пряди, выглядывали из под платка и подпрыгивали от каждого ее шага. Нянюшка отговаривала меня от гадания и обещала проследить, чтобы я осталась в своей светлице после захода солнца. А когда уговоры иссякли – она грозилась доложить князю Всеволоду о моем безрассудстве, ведь не пристало княжне вместе с дворовыми девками в судьбу свою пытаться заглянуть. Но то ли в силу возраста, а может, от скуки, она задремала. Во сне она не расслышала, как я тайком крадусь за стенкой, тихонько ступая босыми ногами по половицам.
– Сбежала, упрямица! И не стыдно тебе, княжеской дочке, по двору среди ночи бегать, да кричать словно ошалелая?
Я стерла с лица последние следы испуга и кротко подняла на Светану свои бездонные зеленые глаза. Грозный взор смягчился при виде моей виноватой улыбки. Нянюшка стянула с плеч яркий платок и укрыла меня им словно большим мягким одеялом. Я не замерзла, но от заботы не отказалась. На протяжении всей моей жизни нянюшка оберегала меня, дарила любовь и ласку. После того, как матушка сгинула от болезни, Светана не отходила от меня ни на шаг. Она пела колыбельные, когда становилось страшно, рассказывала сказки, ежели одолевала тоска. Тогда мне было всего два года. Но вот, с тех пор минуло шестнадцать лет, а нянюшка все продолжала бродить за мной по пятам, как и прежде запугивая горохом за провинности. Сама я ни разу не стояла коленями на горохе, но другие ребятишки рассказывали, как это больно. Будучи совсем маленькой, я боялась повторить их незавидную участь, старалась не шалить, а ежели уж так случалось, то всегда сознавалась и просила прощения. Но довольно скоро проворный детский ум понял, что добрая нянюшка не пойдет дальше угроз, а потому очень скоро я продолжила озорничать втихаря. Да и Светана давно догадалась, что я лишь притворяюсь напуганной, но все равно по сей день продолжала эту незамысловатую игру, сохраняя образ строгой наставницы.
Я успела лишь коротко попрощаться с подружками, когда Светана утянула меня за собой, к терему. На траве уже выступила роса, и мои босые ноги слегка скользили. Я звонко захохотала, когда все же потеряла равновесие и едва не упала. Светана еле успела меня словить. Всю дорогу до крыльца она охала да укоризненно вздыхала.
– Чего удумала! В баню пробралась после заката! – причитала она. – Ты бы еще на реку купаться побежала.
Я весело хихикнула в ответ:
– Пожалуй, последую твоему совету в следующий раз.
– Давай. Утащит тебя княжна-русалка на дно, тогда некому будет изводить меня всякими глупостями!
Когда мы зашли внутрь, где лунный свет проникал лишь через маленькие прорези в ставнях, глаза перестали видеть детали, цепляясь лишь за смутные очертания. Светана стояла в тени, и я не увидела, как она поднесла палец к губам, призывая к тишине, но услышала ее тихое шипение. Ковры согревали мои озябшие ноги, а по телу постепенно расползалось сонное, ленивое тепло. Я уже не скрывала зевоты, когда мы подошли к моей двери, и нянюшка заворчала себе под нос. Сегодня она не сразу ушла к себе, а ждала, пока я взберусь на полати, и сама села рядом. Верно, она боялась, что снова сбегу к подружкам. Напрасно, ведь ночь настолько вымотала меня, что я не спустилась бы со ступенек, даже при виде обугленной руки рядом. Усталость легла на меня тяжелым одеялом, а страшное видение все больше становилось похожим на сон, привидевшийся когда-то давно. Но от Светаны не утаилось, как я с криком выбегала из бани.
– Расскажи, голубушка, что видела, – вдруг попросила она, поправляя мое одеяло.
От прежней строгости не осталось и следа. И хоть не хотелось мне вновь вспоминать темноту бани и посланный судьбой облик, но ласковый голос нанюшки окутал меня словно теплый, надежный кокон, ограждая от липкого страха. К тому я знала, что Светана ни за что не отстанет от меня, пока не поведаю обо всем в подробностях. Ее нельзя провести глупым враньем про шорохи за печкой. Я глубоко вздохнула и села, подобрав под себя ноги. Пришлось рассказать о том, как долго я вглядывалась в воду, как появилась страшная рука, и как я выбежала прочь из бани. Светана выслушала меня внимательно, то задумчиво кивая головой, то хмурясь. Когда я закончила, она молчала еще какое-то время, и вдруг ее лицо осветила догадка.
– Не иначе как банник потешился над тобой! – уверенно изрекла она. – Ты испугалась, убрала руки с таза раньше времени – вот негодный тебя и подловил.
Слова Светаны звучали здраво, ведь я и вправду, крепко испугалась, собиралась бежать еще до появления образа. А всем известно, что ни в коем случае нельзя убирать руки с чана, пока духи судьбу не покажут. Иначе жди беды. Я подскочила на коленки и порывисто сжала в объятьях Светану, раскачиваясь с ней из стороны в сторону.
– Ну полно, полно тебе! – промурчала она с деланной строгостью.
Я отстранилась с широкой улыбкой и снова опустила голову на подушку. Все-таки оказаться жертвой проделок банника гораздо приятнее, чем нести вдовью судьбу. Нянюшка заботливо пригладила мои волосы и затянула красивую, но грустную песню про птичку, улетевшую из гнезда в далекие земли. Я закрыла глаза и стала слушать, представляя, как высоко в небе летит голубка, как она пьет воду из глубокого озера и как клюет с куста сочные ягоды малины. Нянюшка тихонько поднялась с широкой ступеньки, думая, что я уже сплю.
– Постой. – Я осторожно схватила ее за теплую, сморщенную руку. – А ты сама когда-нибудь гадала на суженого?
Лицо Светаны помрачнело. Она отвела взгляд, но медленно села обратно. Поначалу она молчала, лишь глядела вдаль невидящим взором. Я терпеливо ждала, не смея ее торопить. У нянюшки не было ни мужа, ни детей. Я никогда не спрашивала ее об этом, боялась обидеть. Но теперь мне вдруг стало важно знать, ведь в свое время она могла видеть в отражении темной воды нечто подобное. Что, ежели вовсе не банник шутил со мной, а моя злая судьба?
– Я видела залитую солнцем полянку с незабудками, – выдавила из себя нянюшка неожиданно печальным, охрипшим голосом. – Думала, это добрый знак. И правда, вскоре я встретила своего суженого – Есеню. Служба у него была опасная, нелегкая, но шибко нужная. Есенюшка руду на болотах добывал на непроходимых землях. По весне, когда на топи уж не суются, мы свадьбу сыграли. А осенью он опять на болота уехал вместе с добытчиками из Мрежи, да Брезгорода, – встретив мой озадаченный взгляд, она добавила, – тогда еще князья едины были. Там он чуть в болоте не утоп, еле вытащили его, горемычного. Да беда не ушла далеко, захворал он после того сильно. Привезли его в родную избу, и я уж выхаживала его, ночами не спала. Все делала, только бы Есенюшка жив остался. Но напрасно. Через седмицу хуже ему стало, просыпался в поту, все мать покойную, да отца звал. А еще через седмицу и сам к ним отправился. Часто приходила я на могилку, да все слезы лила. А как травень3 наступил, гляжу: вся полянка голубыми цветами усеяна. Незабудки расцвели.
Светлые глаза нянюшки заволокло мокрой пеленой. Я придвинулась ближе, обняла ее за плечи, тихонько всхлипывая. Платком нянюшка утерла мои слезы, а потом провела и по своим соленым щекам.
– Не всегда то, что страшит тебя – беду принесет, а что светлым кажется – счастьем одарит, – промолвила Светана с грустной улыбкой. – Не случится с тобой беды, сердцем чувствую.
Предрассветную тишину вдруг прорезал петушиный крик. Негодный Буян всегда прогонял своим пронзительным, истошным воплем самый сладкий сон.
– Когда-нибудь я пущу его на суп.
– Ты не умеешь стряпать, – напомнила нянюшка с доброй насмешкой, поднимаясь с полатей.
Глава 2 Совет
Гомон зычных боярских голосов разносился по всему терему. На каждом Совете они спорили и перебивали друг друга, не стесняясь в выражениях. А князь терпеливо выслушивал доводы каждого, а после оглашал свою волю, которая часто шла вразрез с желаниями большинства собравшихся. Раз в седмицу Совет посещали девять бояр, а остальные пятнадцать, что жили в других городах – присылали князю письма с гонцом, в которых рассказывали, много ли собрали урожая, сколько умерло людей, да от чего, а сколько детей народилось. Но когда назревало слишком много помех в делах или случалась беда, все они собирались в нашем тереме. Как и сегодня. Я бежала вниз по лестнице и уже немного опаздывала.
Князь Воронецкий никогда не запрещал своей единственной дочери интересоваться правлением. Мне разрешалось посещать боярский Совет, но с одним важным наказом: слушать молча. Иной раз батюшка сам обращался ко мне, и тогда я могла высказаться. Одни бояре в такие моменты неодобрительно поджимали губы, косились на меня с осуждением, и лишь немногие с любопытством слушали, не тая своего удивления.
Сегодня я заранее знала, что будет обсуждаться на Совете. Мне предстояло впервые держать речь перед князем наравне с остальными боярами. Всю предыдущую седмицу сердце заходилось от волнительного предвкушение при одной мысли об этом. Каждый вечер, когда чернавки расходились по своим избам, я приходила в палаты Совета и читала свиток со своими замыслами. Тот, что я теперь держала в руках, был шестым или седьмым по счету. Его предшественники безжалостно отправились в топку с моей легкой руки.
Когда я вошла палаты, все взгляды устремились в сторону дверей. Бояре ждали князя с казначеем, а увидев меня, они мгновенно потеряли интерес. Они привыкли, что всякий раз я прохожу к лавке у стены и кротко сижу, пока князь не даст мне слово. Но в этот раз я не пошла в уголок, а остановилась у дальнего конца стола. Место напротив князя всегда пустовало. Сегодня же его заняла я. Звуки бестолковой, праздной беседы вновь стихли. Бояре искоса поглядывали на меня, перешептываясь, но никто не решался упрекнуть суровым словом до тех пор, пока краснощекий Толмач, похожий на бочку кваса с жиденькими усами, не прокашлялся, выразительно выкатив свои маленькие темные глазки. Я приподняла тонкие брови, вопрошающе глянула на него.
– Хворым должно обращаться к лекарю, а не разносить заразу по княжескому терему, – высказала я, когда молчание слишком затянулось.
Сидящий рядом со мной щупленький, совсем молодой мужичок, который приехал из самого дальнего града близ топей, прыснул со смеху. Толмач грозно сверкнул на него глазами из под сдвинутых бровей. Бедолага робко заерзал на месте, весь вжался в лавку. Он был готов провалиться под землю от стыда и страха. По слухам Толмач владел несметными богатствами, а потому перед ним пресмыкались все: от дворовых крестьян до купцов и бояр. А их подобострастие и лизоблюдство он несправедливо принимал за заслуженное уважение. На Совете он всегда сидел подле князя, что лишь усиливало его влияние. Хотя некоторые осознавали всю нелепость происходящего, ведь слухи про горы самоцветов Толмач распустил сам, а занимал он почетное место за столом он лишь то того, что ранее имел привычку первым являться за Совет, и все же многие искренне верили в его могущество.
– Княжна, верно, перепутала палаты Совета с трапезной? – предположил он таким снисходительным голосом, будто я была глупым ребенком, неспособным разгадать его ехидство.
Бояре глядели на меня свысока. Им всегда досаждало мое присутствие, но сегодня, когда я посмела сесть с ними за один стол, всеобщее немое возмущение накалилось донельзя.
– Как видите, в моих руках береста, а не ложка для обеда, – равнодушно отозвалась я.
Однажды Толмач хотел посвататься ко мне, но батюшка не дал добро. Князь рассудил, что для его дочери сыщется жених помоложе. С тех пор боярин разгневался пуще прежнего. Почуяв волю без надзора князя, пакостный пес всегда срывался с цепи. Он подшучивал надо мной под ехидные усмешки своих соратников, словно я ничего не слышу или не понимаю.
Я показательно развернула свой свиток и больше не поднимала глаз на Толмача. Он что-то тихо пробубнил, так чтобы услышали лишь сидящие рядом. Но болтать злым языкам долго не пришлось: вскоре их негодование прервали громкие шаги. Все затихли. Когда Князь Всеволод вошел в двери, некоторые еще бросали на меня косые взгляды. Может, они надеялись, что князь прогонит свою дочь, или что я сама вскочу с места и вернусь в уголок. Но своей теплой улыбкой, обращенной ко мне, батюшка показал, что рад меня здесь видеть. Боярам пришлось смириться. Помимо казначея за князем шли главный лекарь с воеводой. Воевода редко посещал Совет, а лекарь – на моей памяти, и вовсе никогда, поэтому за столом места для него не нашлось. Толмач подвинулся, с натянутым, кислым оскалом, уступая ему заветный кусочек лавки подле князя.
– Все вы знаете, для чего мы здесь собрались, а потому не будем терять времени и начнем с главного, – провозгласил князь. – Сколько хворых в Гудецке на этой седмице?
– Двое, – отозвался боярин из Гудецка.
– Живы?
– Еще да. Дозволь, князь, я зачитаю грамотку от лекаря.
Князь кивнул, и боярин развернул свиток.
– Пятого дня девки пошли в лес по ягоды. Одна из них забрела в чащобу, а нашли ее уже полуживой, – пояснил он перед тем, как прочесть послание. – Сердце хворой бьется медленно. Глаза открыты, но не моргают. На зов не откликается. Не ест и не пьет. Снадобья от дремоты, слабости и падучей хвори не помогают.
Сборище загалдело, поднялся шумный вихрь волнения. Гудецк находился неподалеку от границы с Мрежским княжеством, и именно в этой стороне неведомая зараза начала косить людей.
– Тихо! – прогремел голос князя. – Что со вторым хворым?
– Все то же, – боярин мрачно кивнул на только что прочтенную грамотку. – Мужик пошел на реку рыбу ловить. К вечеру его жена хватилась, бросилась искать, а застала лежащим на берегу. Повезло, что в воду не скатился.
О беде поведали и вестники из прочих городов нашего княжества. Один хворый отыскался близ границы с Брезгородом, но в отдаленных селениях все были здоровы.
– Это все Мрежцы, от них беда идет! – заголосил самый высокий из бояр.
– Да, пора готовить рать и собирать ополчение! – поддержал его второй.
– Глупости все это! – отринул тот, что сидел по другую сторону стола.
В палатах завязался нешуточный спор. Одни подбивали князя на битву, а другие отговаривали. Казначей встал на сторону мира.
– Лишние траты грозят обернуться голодом, – предостерег низенький старичок с поразительно зорким взглядом.
Князь понимающе кивнул головой.
– Воевода, что скажешь?
– Мы почти ничего не знаем о Мрежском княжестве, – неуверенно пожал плечами тот. – Нам неведомо, сколько ратников у них есть, хорошо ли те владеют мечами. Лагатаи, которых мы засылали, обратно не вернулись. Без помощи Брезгорода можем не выстоять.
– Да что Брезгород? – вдруг прогнусавил Толмач. – Молодой князь с нами дружбу водить не желает, встреч избегает. Может, он и вовсе к Мреже свой взор обратил.
Князь грозно стукнул кулаком по столу, заставляя всех замолчать. Чернильница тревожно звякнула. Маленькие глазки Толмача испуганно забегали по сторонам. Словно загнанный зверь он искал надежный уголок для укрытия.
– Мстислав – достойный сын своего батюшки. Ежели он в стороне держится, значит, на то есть причина.
Сердитый взгляд князя напугал Толмача, но, к сожалению, не предостерег его от новых возражений.
– Уж три месяца минуло, – пискнул он.
Весной князь Брезгорода, старый друг батюшки, утоп в реке. Тело его так и не нашли. Некоторые поговаривали, будто он жив, но время шло, и княжение принял его сын Мстислав.
Князь смерил Толмача уничижительным взглядом, и вновь обратился ко всем собравшимся:
– Воевода прав. К тому же нам неведомо, откуда идет зараза. Может, Мрежа и вовсе непричастна к нашим бедам.
– Но кк..как тогда остановить хворь? – сбивчиво пролепетал молодец, который сидел подле меня. – Вдруг она заразна?
Верно, то, как князь обошелся с Толмачом, придало ему смелости. Пытливые взгляды обратились к главному лекарю. Но лишь когда князь повернулся к нему, тот заговорил:
– Семьи хворых полностью здоровы. Источник заразы может скрываться в пище или воде, а может таиться и в чем-то другом. Но она точно не переходит от другого человека.
Бояре вновь зашептались, а князь задумался. У каждого была своя правда на счет зарождения неведомой хвори, но ходила среди народа одна страшная байка, и многие верили ей.
– Лиховское око… – осторожно, опасаясь быть услышанным князем, прошелестел один из голосов.
Но князь все же расслышал. Он встрепенулся, оглядел ряды цепким взглядом.
– Кто это сказал? – грозно осведомился он.
Никто не признавался. Все знали, что Воронецкий князь не жалует ведьм и плутов, выдающих воду из лужи за целебные зелья. Он не верил во всякого рода чудеса, будь они плохими или хорошими.
– Как так вышло, что я шел на боярский Совет, а попал к бабкам – сплетницам? Никакого лиховского ока нет, и никогда не было, как и самого лиха!
В палатах повисла гнетущая тишина. Бояре склонили головы в страхе перед княжеским гневом. Моего несмышленого соседа пробила дрожь.
– Я не берусь вносить смуту, полагаясь на слухи о темных силах, – мягким, приглушенным голосом уточнил лекарь. – Но зараза эта и впрямь доселе неведанная. Лекарь из Гудецка давеча советовался со мной, но, с твоего дозволения, князь, я хотел бы сам поехать туда, да осмотреть хворых.
– Эта мысль здравая, – одобрил князь. – Поезжай завтра.
Князь устало обвел глазами ряды. Он уже не надеялся на дельные мысли, но все же спросил:
– Кто еще хочет высказаться?
Бояре не горели желанием размышлять над бедой. Как всегда, каждый хотел лениво рассуждать о всякой чепухе вроде увеселений на ярмарке.
– Как и сказал воевода, идти на Мрежу – неразумно, – впервые за Совет подала голос я.
Толмач усмехнулся очевидности моих слов, и тут же поймал на себе предостерегающий взгляд воеводы. Красное, рыхлое лицо боярина перекосило словно от горькой редьки.
– Однако, – продолжила я, – мы должны усилить границу, стянуть туда больше ратников. Так мы узнаем, бывают ли их лагатаи в нашем княжестве. За рекой тоже нужно наблюдать, ведь, как известно, Цветынь несет к нам свои воды прямиком из Мрежи.
Тонкие губы князя расплылись в горделивой улыбке.
– Слыхал, Лучан?
Крупный дядька, с длинным шрамом от виска к самому уголку губ, которого беспрекословно слушались ратники, одарил меня теплым взглядом.
– Сделаем.
Лучан был не просто воеводой, а давним другом князя. Его сыновья давно выросли, а меня он любил словно родную дочь. Когда он заседал на Совете, Толмач не смел и взгляда косого бросить в мою сторону. Бояре уважали его.
– Это все? – князь знал, что я давно готовилась к Совету и точно не ограничилась одним – единственным преобразованием.
– Нет, – я опустила глаза в свиток.
Следующий мой замысел был здравым, но очень уж смелым. Я знала, что столкнусь с неодобрением Совета, но мысленно подготовилась к этому.
– Я думаю, что нам следует перенести столицу.
Договорить мне не дали. В горнице поднялся гул возмущения сродни тому, ежели б я предложила назначить князем конюха.
– Что она говорит?! – доносилось с правой стороны стола.
– Да разве ж так можно? – вторили с левой.
Князь вскинул руку, требуя тишины, но даже в его глазах ясно читалось недоумение. Когда волнение немного улеглось, я подошла ближе к князю, развернула карту. На один угол свитка я поставила чернильницу, другой прижал воевода своей широкой ладонью, а его примеру последовали бояре, что сидели чуть дальше. Самый старший боярин с длинной седой бородой тихонько прокашлялся, привлекая к себе внимание князя.
– Хочу напомнить: когда три богатыря основали княжества, то три стольных града они расположили как можно ближе друг к другу в знак единения.
Он воздел крючковатый палец вверх, что придало его словам пущей значимости.
– Но Брезгород отдалили много десятков лет назад, – я ткнула пальцем в жирную точку на верхней части карты. – Ежели на них нападут, стольный град останется хорошо защищенным. Чего не скажешь о нас.
Точка, именуемая Воронецком, близилась к двум другим княжествам. Наш стольный град лежал как на ладони перед врагами.
– Мрежа, какой ее знали наши деды, тоже была близка к границе. Но за столько лет неведения все могло круто измениться. Думаю, затянувшийся раздор заставил их предпринять все усилия, чтобы наладить жизнь внутри княжества и прежде всего защитить его от возможных вторжений.
– Так вот что ты толкуешь княжна: предлагаешь равняться на Мрежу? – ехидно уточнил Толмач.
– На гадких предателей?! – возмутился кто-то с дальнего края стола.
– Не бывать этому!
– Воронецк не одну сотню лет стоял на этой земле!
– И самое главное! – перебила я. – Нужно отправить гонца в Мрежу. Млад давно мертв. А его потомки, быть может, вовсе не желают нам зла. Они не в ответе за дела давно минувших лет.
Я ожидала, что бояре рассвирепеют еще сильнее, но всех за столом охватило глубокое смятение. Князь напряженно молчал. Он знал, что в таком шатком положении защита стольному граду необходима, однако народ не любит менять своих привычек. А в лице каждого мрежца наши люди до сих пор видели угрозу.
– Люди озлобятся, ежели Воронецк перестанет именоваться стольным градом. Они привыкли, что жизнь здесь кипит с раннего утра до поздней ночи, и будут недовольны, когда все лучшие мастера и купцы с разношерстным товаром соберутся в другом месте. А свои родные избы они покинуть не пожелают.
Таково было слово князя. Бояре поддержали его, а вот на воеводу мои слова произвели куда большее впечатление.
– А ведь об этом задумывался еще твой дед, князь, – наставительно напомнил он. – Чем дальше стольный град от границ, тем проще его защитить.
– Эдак можно и на топи перебраться – хлестко, как казалось Толмачу, подметил он.
– Решено! – хлопнул по столу Лучан. – Умен ты, Толмач, хитрее и не задумаешь. Только вот обустроить новый град надобно, обжить. Сдюжешь?
Веселье князя выдавал лишь лукавый блеск в зеленых очах. Он выжидающе уставился на боярина, а тот от недоумения потерял дар речи.
– Я… Не могу я, князь… Как же…
Раскатистых смех воеводы сотряс палаты.
– Не так-то просто возвести град на болоте. Да, Толмач?
Потеху воеводы подхватили и остальные. Даже тихий, кроткий молодец улыбался во все зубы, забавляясь стыду сварливого боярина. Казалось, все позабыли о том, что несколько мгновений назад я предложила перенести стольный град.
– Совсем не обязательно строить новый, – возразила я. – Можно наладить дела в любом граде княжества, оградить его высокой крепостью…
– Чушь.
Предложи то же самое любой другой – бояре задумались бы о переносе столицы. Но слова девицы стояли им поперек горла. Не стоило даже голосовать, чтобы узнать итог Совета, но Воронецкий князь решил попытать удачу.
– Есть те, кому замысел Радмилы пришелся по душе?
Бояре избегали прямого взгляда князя: никто из них не желал поддержать меня. Лишь Лучан уверенно поднял руку, подбодрив меня задорной улыбкой.
– Нужно хотя бы крепость построить. Всяко надежнее будет! – призвал он, когда понял, что согласных с нами нет.
– А вот это – дело хорошее, – согласился князь. – Завтра позовите ко мне главного зодчего, будем вместе думать. – Что до Мрежи – так сейчас не лучшее время для переговоров. Ежели их князь причастен к хвори, то подпускать его слишком близко к нам – опасно.
В своем свитке я подробно расписала порядок переноса столицы: выбрала подходящий град на карте, обдумала, как сладить с особо недовольными людьми. Я уже знала, где именно можно возвести новый княжеский терем. Единственный недостаток заключался в том, что на воплощение моего замысла требовалась уйма времени и много золота. Но независимость, которую мы смогли бы сохранить, отстояв столицу при нападении врага, того стояла. Князь перешел к обсуждению других насущных проблем, но позже я надеялась дать прочесть ему свиток.
После Совета бояре не торопились покидать княжеский терем. В трапезной они плотно обедали, а из-за стола поднимались неохотно, лениво. Мне общения с ними вдоволь хватало и на Совете, а потому вместо трапезной я возвращалась в свою светлицу или уходила на прогулку. Сегодня я решила погреться во дворе на солнышке. Птички весело чирикали, дворовые разбрелись на обед по своим избам, и даже Светана засела за шитье. Я осталась предоставленной самой себе. Но хорошее быстро заканчивается, время пролетело быстро. Тень от крыши терема расползлась до ворот, а это означало, что вскоре дворовые вернуться к работе, а бояре покинут княжеский терем. Я встала с лавочки, чтобы подняться в светлицу и отыскать нянюшку, однако внимание мое привлек яркий синий василек. Всю траву во дворе скосили, но ему удалось спастись, плотно прижавшись к стене терема. Я наклонилась и осторожно, без малейшего прикосновения вдохнула его еле уловимый аромат.
