Kitobni o'qish: «Ветер на ощупь»
Пусть пророчит мне ветер северный беду,
Я пройду и через это, но себе не изменю,
Ветер, бей сильней, раздувай огонь в крови,
Дух мятежный, непокорный, дай мне знать, что впереди,
Чтобы жить вопреки.
«Кипелов»
Пролог
Ветер, пролетая, оставляет за собой разные страны.
Но и через много лет там дует ветер.
Н. А.
Город спал. Древний и одинокий. Покинутый теми, кто возводил высокие линии домов и мостил узкие улицы. Город спал – тревожно, чутко. Погруженный в вязкое небытие, окутанный саваном снов, город наблюдал. Наблюдал, как сезон сменяется сезоном, а эпоха – эпохой. И пролетает время, обходя город стороной, так, словно его нет. Не тревожа покой, не будоража душу.
Да, за эпохами сна город стал забывать, что его создатели преподнесли ему невиданный дар – душу. Дар, ставший проклятьем. И город знал, почему его забыли и забросили. И знал, что хранит. Он видел, как умирали его создатели от своих же творений. Как разбредаются по миру немногие уцелевшие – бесприютные странники, потерявшие и дом, и знания. И оплакивал разлуку, погрузившись в сонное ожидание. Но город верил, что однажды его разбудит тот, кому суждено. Разбудит, когда придет время расплаты. Когда тем, кто предал клятвы и забыл древние заветы, велят отдать старые долги. И под сенью эпох город терпеливо ждал его. И смотрел свои сны.
И город видел, как вторая в жизни мира эпоха Великой – время его создания – сменяется следующими. И видел, как последовательно приходили в мир посланники Великой – Девять неизвестных, эпоху за эпохой принося в мир новую силу, новую магию, новые знания и – новые битвы. Битвы за землю, за города, за знания, за самих себя. Город наблюдал за людьми и переживал за потомков тех, кого он считал своими создателями. И мечтал, что однажды они вернутся и вдохнут в него жизнь.
Он чувствовал приближение темных дней и размышлял, почему время ничему не учит людей, почему они не хотят использовать опыт истории во благо и живут только сегодня и сейчас. И с тоской наблюдал, как новые битвы за призрачное могущество степным пожаром проходились по миру, и победителей в той войне не было. А из горстки потомков своих создателей он с тревогой обнаружил лишь пятерых. И с беспокойством следил за их судьбой, хотя надежда на встречу таяла подобно снегу под палящим солнцем.
Но город не мог жить без веры. Он вновь и вновь ждал и надеялся. Что настанут спокойные времена, и потомков его создателей станет больше. Что придет тот, кому суждено. И проклятье будет снято. И он сможет позвать обратно тех, кого любил. А ждать город привык. Как и привык наблюдать за делами людей.
И город видел, как закончилась последняя Война сумерек. И этому времени обязаны своим появлением родовые ветви магов – Старшие, Средние и Младшие, под чью защиту древние реликты перешли. И следил, как в семи ветвях сумерек утвердилась власть родов. И как последовали примеру сумерек свет и тьма, создав, каждый в своей ветви силы, три великих рода-охранителя.
Одно лишь удивило город – строгий запрет на появление в роду вора. И напугало – тщательное соблюдение завета. Ведь то, что не удалось соблюсти, вычеркивалось из памяти рода, как и тот, кто попрал древние законы. Напугало, потому что среди поправших были потомки его создателей. И – тот, кому суждено. И, как и при первом своем рождении, тот, кому суждено, был вором. И – ветром. Ветром времени. Ветром памяти. Вольным и непокорным. Неизменным и вечным.
…Он пришел, когда город спал. И когда по мостовым прозвучали шаги, город встрепенулся. А тот, кому суждено, коснулся рукой холодной стены дома и тихо сказал:
– Доброго времени, спящий…
И город взволнованно встрепенулся, счастливо и взволнованно. А тот, кому суждено, улыбался, бродил по пустым улицам и смотрел. Город не умел говорить языком людей, но умел показывать, и показал все, что знал. И, изучив видения города, дойдя до башни в центре многогранной площади, где сходились лучики узких улиц, пришедший негромко сказал:
– Я ненадолго. Исполнишь ли ты то, о чем тебя попрошу?
И город согласился.
– Сбереги тех, кого я люблю. Когда придет время – а оно наступает, – они придут сюда в поисках убежища. Сбереги их. И ты обретешь покой. Обещаешь?
И город обещал. А тот, кому суждено, снова улыбнулся, попрощался и ушел своей дорогой. И город опечалился, но печаль та была светлой. Он знал, что тот, кому суждено, больше никогда не вернется. И никогда больше не прогуляется по узким улочкам, мощенным булыжниками с символами оберегов. Но вернутся другие.
Вздохнув, город вновь прогрузился в сладкую дремоту, приготовившись привычно наблюдать за миром людей. И привычно ждать.
Тех, кому суждено.
Часть 1. Зов ветра
Чем гнить на ветках – уж лучше сгореть на ветру.
Е. С.
– Тех, кому суждено… – я потеребила оборванный край летописи и отложила ее в сторону.
Бред какой-то. Живой город с душой, надо же. Потерянный, Вечность знает где. Заброшенный потомками своих создателей, видите ли. Ожидающий, опять же…
Да, определенно бред. Тот, кто сочинял эту легенду, явно покурил что-то очень… забористое. Видимо, поэтому и не закончил историю – знатная трава вышла, а собственного скудного воображения не хватило. И о том, что случилось дальше (если, допустим, город существует взаправду), ведает лишь история, летописи свои тайны не всегда доверяющая. Хотя, нужны мне тайны эти, как змее крылья… Тошнит уже и от хранилищной пыли, и от свитков с их «бесценными» знаниями.
Обув тапки, я встала с ковра, подошла к окну и уныло уставилась на узоры закатных сумерек. Домой хочу… очень. Но вот как туда вернуться… Я задумчиво посмотрела, как оранжевый парусник поплыл по золотому небу вслед за красным цветком. Кто бы только знал, как… Резкие порывы ветра подхватили парусник, унося вдаль, и его сменил корявый бордовый кустик. И так захотелось стать ветром и тоже улететь в закатную даль из этого заколдованного места…
Вздохнув, я вышла из комнаты и поплелась по давно изученному пути. По коридору до лестницы, далее – на первый этаж, следом – до конца очередного коридора, спуститься ровно на тридцать щербатых ступенек к выходу в подвал и упереться в загадочную дверь. Небольшой предподвальный закуток освещала пара светляков, и я снова уставилась на дверь, украшенную символами незнакомой тайнописи. О значении малой части символов я читала, о значении двух-трех – догадывалась, но остальные были загадкой, как и вся надпись целиком. Как и дух, вырастающий из-под каменных плит пола всякий раз, стоило лишь взяться за дверную ручку.
– Ключевое слово? – равнодушно вопросил он.
– В десятый раз говорю – не знаю!.. – огрызнулась я.
– Тогда в десятый раз повторю: пока не узнаешь – дальше не пройдешь, – сообщил страж двери.
Я шмыгнула носом:
– У тебя совесть есть, а?
– Нет.
– А почему?
– А зачем? – вопросило полупрозрачное чудо невысокого роста, обряженное в широкие темные штаны и поношенную серую рубаху.
Темные глаза – пустые-пустые… Опять не пропустит.
– Далось тебе слово это ключевое… – буркнула я, с болезненным любопытством рассматривая дверь.
– А нельзя без него замок-то открыть, – пояснил страж. – Из слова ключ собрать надобно, вот по этим вот символам, а слова-то я и не знаю. Вот как скажешь – так и соберу ключ. И открою путь. И на покой уйду.
От объяснений легче не стало.
– Спасибо и на этом, – я вздохнула.
– Всего хорошего, – и дух исчез в полу.
Я уныло развернулась и поплелась обратно. По закону гадости, мои злоключения начались с хорошего. Три дня назад, проснувшись с рассветными сумерками, я обнаружила в своем бельевом шкафу загадочный свиток. Незнакомый, мятый, перевязанный обрывком черной нити, он терпеливо дожидался своего, вернее, моего свободного времени. И я, конечно же, едва переодевшись в цветастое домашнее платье и умывшись, с любопытством в этот свиток заглянула. И, прочитав за завтраком послание, долго не могла поверить своему счастью.
А содержание свитка было следующим.
Завещание
Дорогая моя правнучка! В силу преклонных лет своих да болезней, извне внезапно свалившихся, с прискорбием сообщаю тебе, что вынужден покинуть сей чудесный мир, в Вечность уйдя. И засим, не имея должных наследников, завещаю тебе все, чем владел я, – замок, мешок с золотом, восьмерых духов да три старые тайны. С умом распорядись наследством, заклинаю, да пусть оно счастье тебе принесет такое, каковым меня обделило.
Прадед твой,
Эйрин леер Ат-Нор
Пояснение: в общем, Ясси, используй мое добро с толком и наслаждайся жизнью. Духов не обижай, они дикие и к общению не приученные. Об остальном потом поговорим.
Второе пояснение: видишь в левом нижнем углу символическую печать? Прочитай ее. Верхняя строка – круг справа налево, нижняя строка – круг слева направо.
Разумеется, я на уловку печати попалась. Прочитала с интересом, моргнула удивленно, обнаружив расходящиеся по полу красные круги, и очутилась там, где очутилась. В завещанном замке. И – в западне. Нет, конечно, сначала я не поняла, что это западня. Обрадовалась и побежала изучать свои владения.
И обнаружила, что имею в собственности три этажа замка, три полукруглые гостиные, опоясанные тремя коридорами, десять полукруглых спален, в которые эти коридоры и вели, плюс большую библиотеку, кухню, огромный захламленный чердак и запертый тайнописью подвал. Наружное изучение дополнило увиденное. Запущенный сад, пара беседок, скрипучие качели, высокое крыльцо, две башни, вход в которые я пока не нашла, и яркую золотисто-красную расцветку собственно замка.
Расцветка, конечно, порадовала. Но и она, и факт получения наследства, поблекли перед одним веским «а дальше что?» О «прадеде» я знать ничего не знаю. В семейном древе, которое я изучила вдоль и поперек, никакой Эйрин леер Ат-Нор не значился. И прабабушка, которая приходилась ему сестрой – и звали ее Эйриной, кстати, – никогда о нем не рассказывала. Кажется, само существование прадеда – и есть одна из завещанных мне тайн.
Вторая неприятность обнаружилась следом. Я присела на крыльцо, попыталась через родовой браслет связаться с прабабушкой, но ничего не вышло. Широкая полоска сизой кожи с витиеватым символом – печатью имени, которую я носила на правом предплечье, почему-то превратилась в обычный браслет. Раньше дунь на него – и в голове зазвучат голоса моего многочисленного семейства, а теперь – тишина. Раньше лишь подумай о родне – и радужным светом вспыхнет печать имени, открывая сознание и позволяя им убедиться, что всев порядке, но… не теперь.
Третья неприятность тоже не заставила себя долго ждать. Я оказалась в замке во всем домашнем – в платье и тапках. И как вернуться назад, не знала. И вслед за болезненным осознанием собственной глупости пришла неприятность четвертая. Когда я уходила, едва-едва забрезжили рассветные сумерки, а теперь вокруг замка сгустились сумерки закатные, и сгустились слишком рано, не торопясь никуда уходить.
И чуть позже я убедилась в том, что попала в пространственный «мешок», где из-за защитных заклятий прерывалась связь с миром. После Войны сумерек подобных мест в мире хватало с лихвой: маги создавали их специально, чтобы уберечь детей от сражений. И, находясь в «мешке», для мира человек исчезал, терялся. И именно там я и оказалась. И это… прискорбно. Ибо долгое сидение вне привычного пространства… чревато. Оказываясь без подпитки внешней силы, дней через десять организм начинает расходовать собственные резервы и в итоге поглощает сам себя.
Тоскливо размышляя над природой собственной глупости, я брела по коридору первого этажа. Рассеянно поглядывала то на портреты неизвестных личностей, то на стайки неугомонных светляков. Думать, как обычно, не получалось. Зато есть хотелось очень. И пить. За три дня невольного заточения я подъела все, что приготовлено на завтрак плюс «чайное» печенье, поскольку столик из дома провалился в портал следом за мной. Своей очереди сиротливо ждала последняя булочка, и я старательно оттягивала время ее потребления. Здесь же даже воды нет, а в чайнике кипяток давно вышел…
Я остановилась у портрета какого-то рыжего парня с добродушной веснушчатой физиономией. И, показалось, он с таким пониманием взирал на меня из деревянной рамы… что мне снова стало себя жалко. А я никогда не позволяла жалости взять над собой верх.
Подойдя к портрету, я сердито посмотрела на парня и заявила:
– И нечего на меня так смотреть! Сама знаю, что растяпа, и никакие твои жалостливые взгляды этого не изменят!
– Уверена? – сиплый вопрос тихим эхом пронесся по пустому коридору.
И парень с портрета… ухмыльнулся. Я невольно попятилась. Парень ухмыльнулся еще шире, потянулся и… выскочил из рамы. А его изображение – осталось. Перепуганные светляки с тихим писком ринулись в разные стороны, и по каменным плитам пола прошуршали легкие шаги.
Я молча уставилась на рыжее чудо. На портрете он был изображен по грудь, а в коридоре встал в полный рост. Высокий, тощий, нескладный, на вид чуть старше меня и рыжий с ног до головы. Светлая кожа густо усыпана сияющими веснушками, а в рыжих глазах искрились клубки живого огня. Продолжая отступать, я прижалась к стене.
– Да не бойся ты, не обижу, – усмехнулся он, с удовольствием потягиваясь, – я же твое наследство.
– Ка-какое е-еще на-наследство? – неуверенно пролепетала я.
– У тебя прадед был? Был. Завещание он на тебя написал? Написал. Ты заклинание прочитала? Прочитала. Значит, в права наследия вступила, – терпеливо ответил мой собеседник и протянул ко мне руки: – И вот он я, владей!
– А-а-а, так ты один из духов, – сообразила я. – А почему раньше не показывался?
– В спячке находился за ненадобностью. А разбудить нас может только владелец замка, если обратится напрямую, – отозвался рыжий весело.
Я покосилась на остальные портреты:
– И там тоже – духи?
– Не все, – парень посмотрел на стену. – Показать нужных?
– Конечно! – я потерла ноющий от голода живот. – Но сначала того, кто накормить сможет.
– Так-так… – мой собеседник задумчиво прошелся вдоль стены. – За кормежкой обычно следил вот он, – и указал на тощего бледненького старичка, печально взирающего на мир огромными темными глазами.
Я поспешила его разбудить, жалобно шмыгнув носом и попросив поесть. Старичок вынырнул из портрета, оставив в рамке свое поблекшее изображение, кивнул и исчез.
– За покупками пошел, – ответил на мой растерянный взгляд дух.
– А что, вы можете замок покидать? – не поверила я.
Домовые духи – не роскошь, не имел их лишь ленивый да скиталец без собственного жилища. Другое дело, что они крепко привязаны к дому и не могут уходить дальше двадцати шагов от крыльца.
– Вполне, – весело улыбнулся он.
Я нахмурилась, скользнув по нему взглядом. Темные штаны и рубаха – ничего примечательного, на первый взгляд. А вот на второй… Все же моя прабабушка – артефактолог, и во волшебных безделушках я разбиралась неплохо. А на тощей шее парня висел скромный маленький медальон-монетка.
– А-а-а, понятно… Материализация, – подойдя вплотную, я деловито пощупала плечо духа. – Внешне вы практически не отличаетесь от живых людей и способны пользоваться благами мира.
Так и есть, обычное человеческое плечо, а не бесплотное нечто. Парень ухмыльнулся, и моя рука по локоть провалилась в вязкий туман, прочно в чем-то густом завязнув.
– Эй! – я дернулась.
Безрезультатно. Рыжий захихикал. Я сверкнула глазами:
– Пусти! – и снова дернулась, для верности упершись в его колено ногой.
Он послушался. Я отшатнулась, взмахнув руками, и не удержалась, шлепнувшись на пятую точку. Дух снова захихикал.
– Не смешно! – я встала, с достоинством оправляя платье.
– Ладно тебе, – дух не переставал улыбаться, – посиди в портрете с мое – над чем угодно веселиться начнешь по пробуждении!
– Я – не развлечение! – обиделась.
– Да-а-а? А в зеркало на себя давно смотрела? – смеющийся рыжий взгляд сосредоточился на моей макушке.
– Много ты понимаешь! – и я с гордостью пригладила свои пышные кудри, по которым сверху вниз пробегали яркие радужные волны, – это же… настроение!
– Почему же, все понимаю, – кажется, он вообще никогда не перестает улыбаться. – И позже покажу кое-что. Но разбуди сначала остальных.
Проходя вдоль портретов, я окликала каждого духа, а рыжий попутно объяснял, кто чем в замке занимается. Уборка, садоводство, уборка, присмотр за хозяйством, уборка… Дородная женщина, две молодые девушки и худой бородатый мужик выпорхнули из старых рам и разбрелись по делам, а последним из портрета вылез парень, как две капли воды похожий на рыжего. Так же одетый и так же задорно улыбающийся.
– Так вас двое? – в мысли закралось нехорошее предчувствие.
– Братья мы, – пояснил первый дух.
– Близнецы, – указал на очевидное второй.
Я перевела взгляд с одного на другого и беспомощно улыбнулась:
– Наверно, однажды я научусь вас различать… А зачем вы мне, кстати?
– Охранять, – бодро сказал первый.
– И из передряг из разных вытаскивать, – добавил второй.
– И спасать.
– Мы пригодимся! И поможем всегда!
– Не уверена… – я вздохнула, расправляя складки подола, и вспомнила: – А где еще один? В завещании про восьмерых духов говорилось!
Близнецы переглянулись, перемигнулись, и первый рыжий сказал:
– Он… однажды появится. Когда время придет, – и снова зачем-то подмигнул брату.
Понятно. Иного ответа я не дождусь.
– Ладно, оставим. Что ты хотел мне показать?
Близнецы дружно устремились к лестнице, по пятам преследуемые стайкой светляков, а я пошла следом. Поднялась на третий этаж, зашла в гостевую и обнаружила обоих колдующими над картиной. На стенах гостевой комнаты висели две огромные картины с изображением темных старых дверей, скрытых буйным плющом. Из-под пыльных треугольных листьев наружу выглядывали лишь неровные доски да резные ручки. И когда рыжий дух взялся за одну из них, открывая дверь, до меня дошло:
– Входы в башни!
– Морок, – дух посторонился. – Прошу!
Подобрав длинный подол, я быстро поднялась по узкой скрипучей лестнице, оказавшись в огромной полукруглой комнате. Грубая каменная кладка стен, паутина с пылью и – большой портрет во всю стену. На последний я уставилась во все глаза.
– Прадед?..
– Он самый, – отозвались оба моих спутника и отчего-то скривились. Словно само воспоминание о нем было неприятно.
Неизвестный художник изобразил Эйрина леер Ат-Нора сидящим на ступенях собственного замка. Невысокий, щуплый, хрупкий, он был одет в ужасный, по мнению многих, костюм: ярко-зеленые штаны, желтую в красную крапинку рубаху и голубую тунику. Дополняли образ сиреневые сапоги, коричневая походная сумка через плечо, узкий длинный шарф в разноцветную полоску и такая же кепка, лихо сдвинутая набекрень. Из-под кепки выбивались разноцветные кудрявые пряди, вьющиеся по плечам. За столь пестрой одеждой не сразу замечалось бледное лицо с курносым носом и улыбкой, притаившейся в уголках губ. Зато обращали на себя внимание глаза – большие, теплого орехового цвета, излучающие ясный солнечный свет.
Я с таким вниманием рассматривала предка, что не сразу обратила внимание на шушуканье за спиной:
– Я первый сказал, что похожи!..
– Нет, я!..
– Я еще на лестнице сказал!
– А я – в коридоре!
– А я проснулся раньше и первым подумал!
Я обернулась, и близнецы дружно замолчали.
– Вы о чем? – спросила с любопытством.
– Да похожи вы с прадедом, как мы – вот с ним, – и рыжий ткнул пальцем в плечо своего брата.
– И рост, и волосы, и лицо, – поддакнул второй.
– И безумное настроение, – добавил первый.
– Никакое оно не безумное, – я снова посмотрела на портрет, – а нормальное – настроение ясного неба и цветущего луга.
– А у тебя какое? – уточнили братья в один голос.
– Радужное. Было…
…пока я сюда не попала.
– Радужное? – близнецы дружно захихикали.
– Да ну вас… – я наморщила нос, придирчиво изучила портрет и решила: – Нет, вы неправы. Ничего общего у нас с ним, – и указала на прадеда, – нет.
– Конечно-конечно, – один из парней ухмыльнулся, – мы с братом тоже всегда думали, что не похожи. А с очевидным смирились только почти две эпохи спустя.
Я глянула на него исподлобья. Почти две эпохи? Как интересно… Значит, духами они стали в разгар эпохи Войны сумерек. Любопытно, почему… Обычно духами становились те, кто терял желание жить, но кого не отпускал путь. И неважно, по какому пути шел несчастный – по ремесленному или же по магическому. Привязанный насильно к миру и потоку силы, человек постепенно развоплощался – отторгал материальную оболочку и приобретал взамен облик призрачный. Из мира живых духи перемещались за Изнанку, где и прозябали, пока в них не возникала нужда. А чтобы призвать духа и привязать его к дому, не нужно быть магом.
– Зачем же вы понадобились прадеду?.. – пробормотала я.
– Жизнь воров – непредсказуема и полна опасностей, – просто сказал первый рыжий дух.
Я недоуменно моргнула:
– А причем здесь воры?
– А кого навсегда вычеркивают из истории рода, не оставляя даже воспоминаний? – отозвался второй рыжий.
Я снова повернулась к портрету. Вор? И почему меня это не удивляет? В нормальных родах запрет на появление вора серьезнейший. Но мой род – не нормальный. Называется Старшим родом мглистых сумерек, но в остальном – до рождения моего старшего брата Райдена сумеречных магов в роду не было четыре поколения подряд, зато появлялись и светлые, и искатели, и артефактологи, и, оказывается, воры. Интересно, Эйрина из-за дара выставили вон, или он успел что-то натворить?..
– Пошли, – один из близнецов хлопнул меня по плечу, – оставшееся наследство передадим, а потом – думай, сколько душе угодно.
Я послушно перебралась за близнецами во вторую башню, оказавшуюся копией первой, с таким же портретом на всю стену. Разве что этот портрет оказался… необычным. Близнецы подошли к нему вплотную и, шушукаясь, начали моего прадеда… раздевать. Сняли с изображения сначала кепку с шарфом, потом – сумку, перчатки и что-то с шеи. И обернулись ко мне.
– Это, – и первый рыжий нахлобучил на мою голову кепку, – скрывает твои мысли. А это, – и накинул на мои же плечи длинный шарф, – скрывает твою ауру. А вот это, – и вручил перчатки без пальцев, – стирает следы пребывания. А все три вместе делают тебя… несуществующей. Ни искатель тебя не найдет, ни один маг близко не подберется. И даже родовой браслет не поможет твоей семье отыскать тебя.
– Хитрый… прадед, – пробормотала я.
– Так от семейства же прятался, он же запрещенный путь избрал, – хмыкнул второй дух и торжественно вручил мне сумку, поясняя: – Это портал в хранилище. Прадед твой – богач, в деньгах нужды знать не будешь.
А у меня глаза загорелись не от слова «деньги», а от слова «хранилище».
– Это не то самое хранилище, которое дух сторожит? – и я сунула руку в карман сумки.
– Нет, не то, – разочаровали меня. – Для того самого хранилища особый ключ нужен, но о нем Эйрин сам расскажет.
Я зашарила рукой в пустоте, нащупывая то монеты, то какие-то бутыли, то свитки.
– Жаль, – досадливо вздохнула, пропуская мимо ушей «сам расскажет». По ним же видно – сдвинутые, вот и плетут невесть что.
– Это, – меня продолжали осыпать дарами, на сей раз вручив крошечный потертый мешочек, – поясной карман. Вмещает десять любых предметов, от пера до замка, если, конечно, придумаешь, как его с собой утащить. А это, – и мне вручили тонкую сшивку летописей, – заметки Эйрина. Он сюда свое сознание переместил, так что… знакомьтесь.
И я вспомнила о завещательном пояснении «потом поговорим» и недавнем «сам расскажет». Глянула в недоумении на сшивку и насмешливо хмыкнула. Блажь духов? Все может быть… Рыжие, кстати, судя по их заговорщическому виду, собрались куда-то деться. Но без разрешения уходить им не позволяла не то совесть, не то принесенная дому и прадеду (и, соответственно, мне) клятва послушания. И я решила обоих отпустить.
– Вас как зовут, кстати? – спросила напоследок.
– Эмсли, – подмигнул задорно первый.
– Энсли, – небрежно улыбнулся второй.
– Ай, какая разница, можно и не спрашивать…
Близнецы дружно захихикали.
– А если вы понадобитесь, как позвать? – решила уточнить, пока помнила.
– Если в замке находишься – то по именам позови, если вне его – прочитай заклинание на печати завещания, и мы найдем тебя, где угодно, – объяснил первый.
– Ну, нам можно?.. – добавил просительно второй.
Я кивнула. Духи исчезли в вихре рыжих искр, а я медленно побрела в свою комнату, прижимая к груди прадедовы пожитки.
Как все неожиданно… И, пожалуй, не вовремя.
***
В задумчивости доедая грибную похлебку, я сидела на ковре и рассматривала прадедово наследство. И зачем они мне? Я же от семейства прятаться не собираюсь… во всяком случае, пока. Пока не обнаружилось мое исчезновение. Когда я попалась в ловушку портала, никого из родных дома не было. Семейство разбежалось по своим делам, и, надеюсь, надолго. И помоги мне Великая, если кто-нибудь вернется домой раньше… Накажут сурово. Родной остров мне покидать было запрещено. И, чтобы не думать о плохом, я сосредоточилась на сшивке. Потертая серая кожа обложки, потрепанные края желтоватой бумаги и язычки многочисленных закладок. И – загадочное «потом поговорим». О чем?
Я отставила плошку и взяла в руки сшивку. Ничего особенного – множество пустых листов и выглядывающее из-под корешка обложки старое перо.
– И как с тобой говорить? – вопросила у сшивки.
Перо после моих слов выпорхнуло из-под корешка и быстро настрочило на чистом листе единственное слово – «Молча». И я не только увидела его, но и услышала – эхом в голове. Неким непостижимым образом я поняла, что именно перо напишет, прежде чем на листе появилось само слово. Бред?.. Я уставилась на косую вязь букв. Он не может иметь такой же почерк, как и у меня! Нельзя быть насколько похожими!
– Это неправильно!.. – возмутилась неуверенно.
«Действительно. Лично у меня от мыслесвязи всегда болела голова, да и не маги мы с тобой, дабы практиковать молчаливое общение, верно?» – неторопливо вывело перо, а я опять заметила, что «слышу» написанное.
– Ну… да, – согласилась нервно.
«Давай знакомиться, Ясси?» – и показалось, что неожиданный собеседник… улыбнулся?
– Давай, – кивнула иронично.
Бредовая ситуация… Сижу на полу. Беседую со сшивкой, вокруг которой порхает перо, без чернил выводя на пустом листе слова, исчезающие сразу после прочтения. Слышу в голове странное эхо – отголосок написанных слов. Чувствую эмоции невидимого собеседника. Наверно, от вынужденного одиночества да в пространственном «мешке» у меня немного поплыло сознание… Или не «немного».
«По крови я твой прадед. Эйрина, прабабка твоя, – моя сестра-близнец. И я…»
– …вор, – добавила я.
«А ты – до сих пор неинициированный Перекресток, сидящий в пыльных хранилищах знаний? Почему?»
Я смутилась. Потому что. Угораздило родиться на распутье всех возможных путей. И теоретически стать я могла кем угодно – и сумеречным магом, и тем же вором: предрасположенность есть, потоки силы находить могу, как и пользоваться любым. Но вот развития нет, ибо нет инициации, закрепляющей на одном пути. Почему? Потому что. Сама не знаю.
Я неопределенно пожала плечами.
«Напомни-ка, сколько тебе исполнилось недавно?»
– Двадцать один, – я смутилась еще больше.
«А о том, что Перекрестка нужно инициировать сразу после рождения, знаешь? А тебя все еще не выпускают из дому – ни в храм Перекрестка, ни вообще? Почему?»
Я покраснела. Да, я часто об этом думала… да ответов нужных не находила. И не слышала их, когда задавала вопросы своему семейству.
«И тебе не приходило в голову удрать из дома и самостоятельно пройти инициацию?»
– Приходило, – призналась я, – но если меня не инициировали раньше – значит, так надо. И…
«…боишься пойти против семьи?» – вывело перо, как почудилось, с насмешливым подтекстом.
– Ты их не знаешь! – попыталась оправдаться. – Их же много! А я… одна!
«Уже нет. Не хочешь рискнуть?»
Я замерла. Рискнуть и попытаться, наконец, стать хоть кем-то?.. Несмотря ни на что? Пойти против всех?
– Э-э-э… – да, мне страшно! – Для инициации нужна помощь любого члена семьи!.. – и страх – нездоровый, словно предчувствие, что не кончится прадедова задумка ничем хорошим…
«Необязательно. Есть древние храмы Перекрестка с духами-хранителями, которые могут все сделать за родню».
– Ты знаешь, о чем говоришь, да? – я склонила голову набок.
«Знаю. Затем и завел разговор. Не надоело гнить в хранилищах и покрываться пылью, изучая семейные архивы?»
Надоело? Да еще как надоело! Но…
– Боюсь…
«Очень глупо».
Звучало как приговор. Я насупилась:
– Ну и что?
«Ну и все».
– То есть?
«Пока не встанешь на путь, нам не о чем с тобой говорить».
– А как же?.. А выбраться отсюда?.. – возмутилась я.
«Расскажу. Но по дороге к храму Перекрестка».
– Так нечестно! – запротестовала.
«Я все сказал».
И сшивка с шелестом захлопнулась, а перо – спряталось в корешке. Я посмотрела на безмолвную сшивку и фыркнула:
– Подумаешь!..
– А ты бы действительно подумала, – рыжий дух материализовался рядом и сел на пол слева от меня.
– Не люблю, – вздохнула я.
– Почему? – справа образовался второй.
– Мыслей много ненужных появляется, – я уныло посмотрела на стену перед собой, – настроение сразу портится…
Братья захихикали. Ну и парочка… Семейство – ненормальное, наследство – дурное, и как я могу быть в таком окружении другой? Со мной всегда все было… не так, и причины оному очевидны.
– Вы бы шли… по своим делам, – буркнула духам.
– А мы тут по делу…
– …которое нам твой прадед поручил, потому как…
– …тебя к храму проводить надобно…
– …а то сама дорогу не найдешь…
– …да и случиться по пути может всякое и…
– …мы все знаем про инициации, а…
– Ой, помолчите! – я наморщила нос. – Ничего не хочу и никуда с вами не пойду!
– Ладно, – рыжий дух слева покладисто улыбнулся, – поговорим дня через три-четыре. Глядишь, опомнишься.
И до меня дошло. Прадед же меня тут запер! Если не соглашусь на инициацию – сгнию в замке в одиночестве!
– Ах, змей разноцветный!.. – вырвалось невольное.
– Ну, мы пошли? – бодро переспросил дух справа. – Ты нас зови, как созреешь.
Я на мгновение закрыла глаза, отгоняя прочь ненужные мысли, и быстро ухватила обоих за рукава рубах.
– Стоять! Я… согласна. Ведите меня к своему храму! Только быстро! Пока не передумала!
Пока не испугалась…
– Доставай завещание и читай круги заклятья…
– …верхний – слева направо, нижний – справа налево…
– …и представляй храм Перекрестка.
– Какой? – уточнила нервно, шелестя свитком завещания.
– Да любой! Ты же про них наверняка читала и знаешь, как выглядят древние храмы. И тряпки!.. Тряпки унаследованные прихватить не забудь!
Я перевела взор с одного ухмыляющегося лица на другое и убрала в поясной карман артефакты и сумку. Пришпилила его к поясу платья, вздохнула и сосредоточилась на развалинах какого-то Вечностью забытого города, о котором мне недавно рассказывал старший брат. Храм Перекрестка он лично видел неподалеку от развалин, а значит, и я его найду. И сбивчиво прочитала заклятье.
