Kitobni o'qish: «Настоящая любовь Филиппе Берди»
Часть 1. Всё сломано
Прощание
Знаете, вас бы не позвали на похороны Лии Монтгомери. Церемония прощания прошла в маленькой церквушке, более чем скромно и в кругу только самых близких.
Лия была женой профессора Филиппе Берди всего лишь год, но её похоронили в его семейном склепе. День прощания выдался мрачным и серым. Из-за вьюги всё скрывалось в снежном вихре. Ветер пронизывал насквозь и задувал свечи. Никто не был готов к жуткому холоду снаружи и горечи, леденящей душу, внутри. Все думали лишь: «Зачем маленькой Лие такой огромный гроб?» И эти странные мысли о понятном и мирском нравились людям. Это отвлекало от самого страшного, от мыслей о собственной смерти.
Филиппе думал: «Раз уж места хватило бы нам двоим – почему бы и мне не лечь рядом с женой?»
Тело выдали только через две недели после смерти. К этому времени весь запас слёз иссяк. Никто не плакал и не устраивал истерик. Горе казалось таким выматывающим, иссушающим. Держаться Филиппе помогала лишь возможность в любой момент уйти вслед за женой, туда, в чёрное небытие, из которого нет возврата. У него есть выбор.
Вместо хора наняли дуэт. Девушка проникновенно пела The Band Perry – If I Die Young. Голос её не дрожал, несмотря на явно опрометчивое решение надеть пальтишко не по погоде. Скрипач замёрз так, что пальцы с трудом сжимали смычок. Игра получилась нервной, неровной.
Каждый вспоминал о своих трагедиях. Хлоя, например, о том, как сестра выбрала эту песню, ещё задолго до своей смерти.
* * *
В тот день Лия вернулась домой после похорон лучшей подруги.
– Они не выполнили её просьбу, они не стали! – в голосе девушки было много боли, но злости больше во сто крат.
Насмотревшись, как это делают в фильмах, Лия снесла всё со стола. Резко, обеими руками, но получилось не столь эффектно, сколь громко, неуместно и наигранно. Это разозлило её ещё больше. Она беспомощно взревела и закашлялась:
– Последней волей Роуз было, чтобы на похоронах не плакали, а танцевали и включили правильную музыку. Она мечтала уйти под ту самую песню. Понимаешь? А её бабушка всё испортила! Но ты ведь сделаешь это для меня? Когда умру, поставят, что я попрошу? Пообещай!
Хлоя тогда согласилась, не стала переубеждать, что младшенькой уготована долгая жизнь, а лишь крепко обняла. Лия заплакала, но уже от облегчения: её наконец-то услышали.
* * *
«Видишь, сестрёнка, я сдержала своё обещание», – думала Хлоя, вспоминая тот день.
После выступления священнослужитель степенно произнёс прощальную речь. Внимательно слушали только дети Хлои, для которых смерть была диковинным явлением, никак не связанным с ними или жизнью в целом. Простите им это. Малышам всего три года, но вели они себя хорошо: не баловались и стояли ровно, выпрямив спину, как их учила бабушка. Софи робко взяла брата за руку, Филиппе почувствовал тепло.
«А у меня руки всегда были холодными, а сердце горячим», – услышал он голос Лии, своей мёртвой жены.
Профессор зажмурился. Он больше не мог смотреть на закрытый гроб, представлять, что там лежит его единственная любовь. Мужчина мечтал: «Вот стоит лишь открыть глаза, и всё окажется сном. Раз, два, три. Пожалуйста! Я буду лучше, прощу всем долги, стану помогать животным. Сделаю всё! Ну же, что там ещё нужно пообещать?!»
Но чуда не произошло. Филиппе нехотя огляделся вокруг. Смотреть на сестру жены было почти невыносимо. Лия и Хлоя слишком похожи: такие же тёмно-русые волосы, карие глаза, пушистые ресницы, пухлые губы. Вот только у Хлои уже появились морщинки, которые выдавали возраст.
«Такой ты могла стать через пять лет, если бы только была жива, – он посмотрел на племянников, которых одели слишком тепло. Близнецы походили на маленьких плюшевых мишек. – Такими могли быть наши дети, если б только…»
Поодаль стояли лучшие друзья, с которыми они вместе преподавали в университете. Филиппе услышал комментарии мёртвой жены: «Смотри, Марго похожа на панду и неспроста вцепилась в Ричарда так крепко. Эти двое что-то от нас скрывают. – Лия переключилась на Тима: – Даже на похоронах умудряется выглядеть как фотомодель. Как думаешь, он приударит за певицей?»
Когда спросили, не подготовил ли кто-нибудь поминальную речь, все промолчали. Даже Тим, который всегда находил нужные слова, и тот предпочёл воздержаться. Холод сковывал не только тела, но и души. Силы были на исходе. Филиппе шепнул сестре: «Пусть отнесут в склеп. Отпустите тело». Так и сказал: «отпустите» вместо «опустите». Душу отпускать не собирался, да и в склепе не опускают гроб. Сам, не извинившись, вышел на улицу. Захотелось курить, и воспоминание пришло как по заказу.
* * *
Это случилось в день похорон родителей. Все разошлись, и Филиппе курил прямо на кухне. Кто ему запретит? Мать? Отец? Пусть для начала воскреснут. Бабушка, которая неожиданно проснулась среди ночи, не напугала его, но забрала сигарету. Он ждал нагоняя, готовясь отстаивать свои права на взрослую жизнь.
«Не кури постоянно, – бабушка затянулась. – Не носи с собой этой гадости, не захламляй лёгкие, но на моих похоронах разрешаю выкурить даже две».
Тогда Филиппе заплакал как ребёнок, надрывно и чисто. Понял, чтобы стать взрослым, ему нужно ещё подрасти. После похорон бабушки выкурил целую пачку. Его потом долго мутило с непривычки – к табаку он больше и не думал прикасаться. До сегодняшнего дня.
* * *
Чувство вины сдавило грудь: лёгкие, казалось, перестали слушаться. Филиппе пытался сосредоточиться на дыхании, но становилось только хуже. Сердце же, напротив, билось слишком быстро. Здравствуй, паническая атака, первая в череде грядущих. В его голове крутилось навязчивое: «Её нет, её нет и не будет». Резкий порыв ветра был похож на пощёчину, возвращающую в реальность. Снег всё ещё шёл, но теперь хлопья падали медленно, безмятежно. Где-то вдали, около могил, стояла девушка. Худая, во всём чёрном, лицо спрятано за вуалью. Филиппе поёжился: «Может, это смерть пришла посмотреть, какую красоту забрала? Или уже за мной?» Его отпустило. Дыхание вернулось в норму, приступа будто и не было вовсе. Тень показалась знакомой. Он хотел помахать ей, но не успел.
* * *
– Филиппе, – отвлекла Софи, – ваши друзья уезжают сегодня на конференцию, поэтому будут только родственники. Карла и Хлоя вместе с Питером уже поехали ко мне. Не волнуйся, я всё подготовила.
– Зачем я им? – Филиппе задавал вопрос больше самому себе. – Не понимаю, почему они всё ещё хотят меня видеть?
– Ты расскажешь, как любил её, – объяснила сестра, когда они уже сели в его машину. – Все поделятся, как им больно, и станет легче. Именно так и бывает, неужели ты забыл?
– Рассказать? Разве это можно рассказать?! – взорвался Берди. – Софи, лучше бы им оставить меня в покое. Я видел, как она страдала, мучилась, ей было так больно, её глаза… – у него выступили слёзы, но говорить брат стал ещё жёстче и быстрее: – Она держала меня за руку до последнего вздоха. Жизнь уходила из неё, но единственное, что я мог сделать – просто быть рядом. И ничего больше. Лучше бы я умер вместо неё или вместе с ней!
Софи не отвечала, и он продолжил:
– А ты хочешь, чтобы я говорил о любви?! Разве они хотят услышать, что она умерла из-за какого-то идиота, который, видите ли, любил её, пожалейте и его заодно. Ему ведь тоже ой как нелегко. Это всё бред! – он ударил по рулю, и сработал гудок.
Стайка птиц взметнулась в небо. Софи тоже вздрогнула, потом нахмурилась.
– Останови машину, я поведу, – приказала она, но первой выходить не стала. Вдруг брат уедет без неё?
– С какой стати? – запротестовал Филиппе.
Софи толкнула его в плечо, и по взгляду было понятно: шутить она не намерена.
– Права-то у тебя хоть есть?
– Уже три года, – сестра снова больно его ударила. – Мало ли что ты не хочешь. Делай, как я говорю, – появились властные нотки, совсем как у мамы.
– И когда ты так выросла? – недоумённо шептал профессор, пока они менялись местами.
Машина плавно тронулась с места. Тишина была такой гнетущей, что он не выдержал и сорвался:
– Куда мы едем? Мы проехали поворот. Я же говорил, ничего ты не умеешь!
Филиппе злился: «Хочу в наш бар, выпить, а не заблудиться в лесу. Хотя, если мы потеряемся и умрём, я быстрее попаду к Лие».
– Заткнись! – прошипела Софи. – Знаешь, то, что ты старше и умнее, не даёт тебе права издеваться надо мной. Мы едем из города, а вот вернёмся ли, зависит от тебя.
– В этом какой-то сакральный смысл? – возмутился брат. – Один из ритуалов? Как справиться с болью за десять шагов? Опять твоя идиотская психология, социология или другая псевдонаука? Хочешь отвезти меня в домик родителей, чтобы я вспомнил, как и тебе когда-то было плохо?
Он угадал и бил по самому больному, ведь изначально план был именно таким. Софи на секунду побледнела, а потом её обожгло изнутри. Она резко нажала на тормоза. Их сильно тряхнуло. Филиппе не успел ничего сказать, а сестра уже прибавила газу. Стрелка спидометра двигалась быстро, перескакивая отметки. Деревья замелькали, а потом и вовсе начали сливаться в одну сплошную. Мужчина вцепился в сиденье, голова закружилась.
Филиппе никому не говорил, что купил большой и надёжный автомобиль не для того, чтобы гонять и красоваться, а лишь в целях безопасности. Если попадёт в аварию, будет больше шансов выжить. У других меньше, а у него больше – плевал он на них. Берди не хотел умереть, как родители, в искорёженной консервной банке, из-за какой-то нелепой случайности.
Сейчас он думал: «Неужели настолько важно, как я уйду? Пусть себе гонит со всей дури. Но, если её не остановить, она тоже умрёт». Воздуха снова не хватало. Адреналин. Не то чувство лёгкого страха, которое испытываешь, катаясь на аттракционах, а дыхание смерти. Рубашка неприятно прилипла к телу. Сердце сжимали невидимые стальные прутья, и оно начало трепыхаться, как бабочка, быстро, хаотично.
– Всё ещё хочешь умереть? – Софи выглядела безумной.
– Уж точно не так, – побледнел Филиппе.
– Тогда как? – она немного отпустила педаль. Девушка не боялась скорости. Потерять брата – только это пугало. Если оставить всё как есть, старуха с косой очень скоро появится вновь.
– Останови, – попросил он скорее жалобно, чем требовательно, – прошу тебя. Останови! Мы же разобьёмся!
Софи его слышала. О да, она прекрасно его слышала. Но вжала педаль ещё сильнее. Их тряхнуло на кочке. Казалось, ещё чуть-чуть и они вылетят на обочину.
– Давай вместе? – предложила Софи. – Питеру будет меньше забот: ему помогут, утешат, соберут денег. Как нам тогда, помнишь?
– Ты чокнутая! – испуганно выкрикнул брат. – Это не шутки! Не игра! С чего ты решила, будто я хочу умереть?
– У меня есть доступ к твоим расходам. Я наведалась в аптеку, но дёрганый старикашка не хотел говорить, что именно ты купил. Тогда пришлось рассказать, как мой брат потерял жену. Пригрозила, что если ты умрёшь от их лекарства, я вернусь, но уже вместе с копами. Так откуда у тебя рецепт на снотворное? – машина ревела поворот за поворотом. Софи сбавляла скорость рядом с редкими встречными и снова давила на газ, когда впереди была лишь пустынная прямая.
– Чего ты хочешь от меня? – злился Филиппе. – Неужели непонятно? Я не сплю после того, что видел и пережил.
– Ох, братец, как же я тебя ненавижу, – голос её стал жёстким, незнакомым. – Ты мой самый близкий человек, как я без тебя?
– Но как же Питер? Ты же любишь его? – это не подействовало. Филиппе старался говорить как можно спокойнее: – Хорошо, я останусь.
Он чувствовал себя сапёром: но какой провод резать и поможет ли? «Нет, никакая это не терапия. Она настроена решительно. Раз спасти не получается, мы разобьёмся. Мы и правда сейчас разобьёмся!»
– Поклянись честью Лии, – выдвинула своё условие Софи.
– Почему не твоим здоровьем или памятью матери? – брат пытался отшутиться, перевести тему.
– Жена была тебе ближе всех, – она снова попала в цель.
– Клянусь, клянусь честью Лии, я не покончу с собой. Я останусь, пожалуйста, остановись! – умолял Филиппе.
Он решился открыть глаза. Где-то впереди мелькнула тень. И вот вдалеке стоит Лия в малахитовом платье, как в самых банальных ужастиках, – красивая и живая.
– Стой! Тормози! – закричал брат. – Мы же убьём её!
Скрип тормозов стал самым прекрасным звуком. Берди был так собран и напряжён, казалось, даже не моргнул. В ушах зазвенело, голову закружило: «Лия… Ты жива, Лия? Чёрт, где эта проклятая ручка!» Наконец открыл дверь, но ноги не слушались, и он выпал на дорогу.
– Филиппе? – позвала Софи.
– Всё в порядке, я в порядке, – поспешно заверил брат. Мужчина медленно поднялся и обошёл машину, аккуратно опираясь на неё руками.
Профессор осознавал, что ему всё привиделось и Лии здесь нет. В паре сантиметров от капота сидела грязная собака, смотрела на него огромными карими глазами. Не убежала, не испугалась огромного куска металла, который летел на неё с бешеной скоростью.
Филиппе огляделся вокруг – никого. Только лохматое животное, само как призрак. Небольшая, похожая на болонку. Шерсть, видимо, белая, но под таким слоем грязи не разобрать. Он сел рядом, она не стала огрызаться, не отстранилась, а, наоборот – прижалась к нему.
– Мы никого не убили? – крикнула Софи. – Филиппе? Филиппе! – но ответа не было, и ей пришлось, превозмогая боль, выйти из машины.
– Возьмём её с собой! – брат пытался перекричать звон в ушах.
– Ты не ударился? – девушка внимательно осмотрела его голову, но не нашла никаких повреждений.
– Разве ты не видишь, как она смотрит? – Берди продолжил уже тише: – Это сучка или кобель?
– Может, она живёт где-то поблизости? – предположила Софи оглядываясь.
– Она ведь дрожит от холода, – заметил Филиппе, сестра молчала. – Да как ты можешь быть такой чёрствой? Она же умрёт здесь!
Софи вздрогнула: «Сам намеревался умереть, но почему-то решил спасать других. Но он прав: если оставить её здесь, малышка погибнет».
– Ну здравствуй, – ласково обратилась она к собаке.
Та, конечно, ничего не ответила, даже не тявкнула. Тогда девушка присела на корточки и присмотрелась. Издалека незаметно, но малышка была слишком худа, шерсть скрывала впалые бока.
– Ты пойдёшь с нами? Мы накормим тебя и себя заодно, – Софи поняла, что и сама сильно проголодалась. В последние дни она так погрузилась в расследование, подготовку к похоронам, проверку своих догадок о суицидальных мыслях брата, что на еду не оставалось ни времени, ни сил.
Девушка заметила потрёпанный ошейник, впившийся в шею, и как можно аккуратнее сняла его. На обратной стороне была нечёткая надпись – «Тесси» или «Лесси».
– Ну что, Тесси, пойдём домой.
Собака в ответ кивнула или просто устала держать голову. Филиппе подхватил её и понёс в машину – собака была лёгкой, почти невесомой. «Поблизости нет домов, кругом лес. Сколько же она пробыла здесь? – он расстелил своё пальто на заднем сиденье и бережно уложил на него Тесси. – Нельзя рассказывать о видениях и голосах. Нельзя сейчас, нельзя…»
– А если она болеет бешенством, укусит тебя и придётся ставить уколы? – волновалась Софи, пока заводила машину. – Ты хоть представляешь, как страшно умереть от асфиксии?
– Значит, не судьба, – а сам подумал: «Или как раз судьба».
Софи больше не гнала и заехала за кормом. Она переживала, как оставит Филиппе одного, пока пойдёт в магазин. Но брат уснул, крепко прижимая к себе собаку.
Папочка, приди и спаси нас!
– Мне точно нужно идти? – спросил Филиппе, когда они приехали к Софи домой. Он хотел напиться и уснуть, желательно не просыпаясь. Вот только его, как и Гамлета, мучил один и тот же вопрос: «Какие сны приснятся в смертном сне?»
– Давай пока оставим её в гараже или подвале? Собака будет отвлекать или испортит новую мебель. Запачкает или, хуже того, погрызёт, – Софи прищурилась и недовольно посмотрела на брата, а потом на Тесси. Малышка хотела попросить не оставлять её одну, но на лай по-прежнему не хватало сил, и она лишь грустно вздохнула. Устоять было невозможно.
– Я возмещу, если что-то пойдёт не так, – предложил Филиппе.
– Договорились, – смягчилась Софи. – Только первым делом помой её. Эти грязные лапы не будут ходить по моему чистому паркету и уж тем более не коснутся ковра в гостиной.
Профессор был рад возможности немного прийти в себя и отвлечься, пока остальные накрывают на стол. Поставил собаку в большую ванну и ласково погладил, начал бережно поливать Тесси из душа. Эти простые действия успокаивали. Он не переоделся. Рукава пиджака намокли, вода и грязь попали на брюки. Филиппе хотел поскорее навсегда избавиться от свадебного костюма: «Я был так счастлив, надевая его в тот день. Почему я выбрал его сегодня? Порадовать её? Вот идиот».
– У вас там всё в порядке? Или мне помочь? – поинтересовалась Софи, но заходить не стала.
– Ничего не нужно, мы сами, – отозвался Филиппе. Тесси задрожала из-за того, что он повысил голос. Мужчина обнял её и вспомнил их с женой давний ночной разговор по душам.
* * *
– Давай заведём кошку? – предложила Лия.
– Собаку? Детей? – шутливо отозвался он.
– Каким отцом ты собираешься стать? Я хочу прожить это по-настоящему, понимаешь? – спросила она серьёзно. – Быть рядом с ребёнком, воспитывать и принимать. Не беспокоиться, что он рушит мою карьеру. Стать ему другом. Не спихивать на нянек без крайней нужды. Не для галочки. Не хочу потом обнаружить, что совсем не знаю его. Прочувствовать каждый момент становления, направлять, оберегать и отпустить с лёгким сердцем, когда придёт время.
– Я хочу так же, – Филиппе обнял жену. – Только прошу, давай у нас будет один ребёнок? Ты сама знаешь: любовь родителей не всегда делится поровну. А может, и никогда.
* * *
«У нас уже не будет детей, – думал профессор сейчас, – ни одного, ни даже двух. Ни одного. Никогда».
Стало адски холодно, и он услышал: «Папочка, спаси нас!»
Собака тявкнула и вывела его из транса. Филиппе накинул на мокрую Тесси большое полотенце, та не сдвинулась с места, пока её не вытерли насухо. Потом попыталась отряхнуться, но только вяло повела ушами и медленно вышла из ванной, тихонько цокая когтями.
Софи перехватила брата в коридоре – мокрого, грязного и взъерошенного. Молча отвела его в спальню, выдала чистую одежду: длинную чёрную водолазку и старые потёртые джинсы Питера. «Филиппе теперь напоминает Стива Джобса, не хватает только очков и седины. Хотя… – приглядевшись, она увидела парочку серебристых прядей. – Как я раньше не заметила? Не заметила, что брат за эти две недели постарел на годы».
В гостиной от ароматов кружило голову. Софи вместе с Карлой и Хлоей приготовили всё ещё до поездки на кладбище. Лия не любила готовить, зато частенько вспоминала мамину стряпню.
«Всё так странно, так не сочетаемо, – Филиппе привык, что на поминках всегда отвратительная еда, – горе, слёзы и эта сочная куриная кесадилья, лазанья. Как сюда могла зайти грусть? Почему?» Все молча помогали друг другу накладывать еду, общаясь только кивками, короткими фразами. Он не просто вспомнил – увидел, как кинофильм перед глазами, тот нелепый случай.
* * *
Жена кружилась вокруг схем, держа в руке кружку. Филиппе подошёл сзади, хотел обнять её. Она не ожидала и всё расплескала. Пятно расплылось на бумаге, немного размыв чернила.
– Вот изобретём мы машину времени, я вернусь в этот самый момент и успею уклониться, – пообещала Лия, уверенная в их успехе.
– Я вернусь раньше и отучу тебя пить кофе за работой, – подначивал профессор и тут же принял кофейный душ. Хорошо хоть, напиток был чуть тёплым.
Лия обиделась: она считала, эта манера пить на ходу, жить с кружкой в руках делает её особенной. Так и было. Ей всё это шло, даже излишняя эмоциональность.
* * *
Мать Лии начала беседу, заставив его отвлечься от воспоминаний:
– На десерт я приготовила лимонный пирог. Дочка очень его любила, – последнюю фразу Карла произнесла по-итальянски.
Тут всё было так, как любила Лия: только близкие, вкусная еда и пластинка Эллы Фицджеральд. Карла не собиралась плакать: ей не впервой терять близкого человека. Это не примиряет с болью, но, прочувствовав однажды, понимаешь, как бы ни было плохо – это проходит. Самое страшное – это действительно тоже пройдёт. Хлоя положила свою руку поверх руки матери. Жест был по-семейному милым и трогательным. Филиппе вновь ощутил одиночество, оно становилось осязаемым.
Софи вспомнила, как бабушка подошла к ней на похоронах родителей.
* * *
«Милая, ты ведь знаешь, что не стоит плакать понапрасну, – бабушка обняла её. – Когда я умру, пусть твой платочек останется сухим. Пусть все смотрят на вас и думают: „Какие у неё сильные внуки“. Пойми, самые честные слёзы – те, которые пролиты в одиночестве».
Софи услышала её, подросла и стала сильной. На похоронах бабушки они с братом держались достойно её памяти, как она того и хотела.
* * *
– Можно я расскажу? – Карла обратилась к Филиппе. – У нас принято делиться воспоминаниями об ушедших. Понимаю, тебе тяжело, но позволь мне. Лия, как и все в нашей семье, занималась вокалом, рисованием и танцами. А потом неожиданно увлеклась физикой. Думали ненадолго, не верили, будто это всерьёз, но ошиблись, – она неспешно пригубила вино, переводя дыхание. – Всё началось с того, что дочка наткнулась на видео с твоим выступлением о каких-то материях или материалах. Прости, не запомнила. Там было ужасное качество и звук, но она всё пересматривала и пересматривала его раз за разом. Потом взялась за энциклопедию, затем начала искать статьи в Интернете. Лия подолгу засиживалась за компьютером и книгами, меня это беспокоило, – и неожиданно замолчала.
– Помнишь, как ругала её, что она начнёт носить очки раньше тебя? – подхватила Хлоя. – Мы никак не могли понять, что же она там ищет? Лия лишь отмахивалась, говорила, что изучает, познаёт, станет великим учёным и обязательно сделает какое-нибудь значимое открытие, а вот мы умеем только красиво петь. Я не обижаюсь, – и тут же исправилась: – Не обижалась.
– Не обижались, хоть и считали её поведение немного странным, – добавила Карла. – Лия отличалась от нас, пошла в отца.
– О да, – согласилась Хлоя, – они с папой всё спорили об устройстве Вселенной, чёрных дырах. Сейчас, наверное, встретились там и продолжили свои беседы.
– Моя дочь восхищалась тобой, Филиппе. Я лишь надеялась, чтобы это было во благо, – вздохнула Карла. – Она рассказывала об этом? Как ты её вдохновил?
«Восхищалась мной, а я подвёл её, – злился Берди. – Всё это не пошло ей во благо, она мертва! Её не будет! Никогда! И это моя вина».
Весь вечер они вспоминали о Лие: грустное, весёлое, порой слишком личное. Филиппе осознал, что за эти четыре года даже толком не узнал, какой была его жена. Сердце щемило: «У меня теперь нет никого ближе её родных, зря я боялся их. Только они понимают, как больно её потерять».
Следствие уже началось, и скоро его должны были вызвать на очередной допрос. Больше всего ему не хотелось снова и снова рассказывать о том вечере. О том, как он, кажется, убил её. Но Карла и Хлоя не укоряли его, не пытались выяснить, как всё произошло. Они разделили с ним эту боль и уехали в отель около полуночи.
Профессор был слишком вымотан и пьян, ему постелили в комнате для гостей. Филиппе неожиданно обнял Питера, прошептал: «Спасибо». Он отстранился, лишь когда почувствовал, как его слёзы намочили чужую рубашку. Уходя, Питер погасил свет, но на всякий случай оставил дверь приоткрытой. Алкоголь подействовал. Берди уснул, не увидев её лица.
***
Профессор проснулся около полудня. Вставать не хотелось, но голод напомнил ему, что пора уже выходить из своего логова. Спустился вниз и нашёл Софи на кухне. Сестра читала газету.
– Разве в наше время ещё кто-то читает? Я думал, все утыкаются в телефоны, – брат старался, чтобы в его голосе звучало больше иронии, чем горечи.
– Только если пишет твой муж. Питер, кстати, выгулял найдёныша. Решил дать нам выспаться, – Софи отложила газету. – Как насчёт яичницы с беконом? Или завтрак чемпиона – хлопья с молоком?
– А если я соглашусь на всё сразу? – он сам удивился такому аппетиту.
Сестра кивнула, она находила это хорошим знаком. Филиппе всё зевал, стоило умыться, но взглянуть на себя было выше его сил. Он потёр лицо руками, зацепился за колючую бороду, размял плечи, спину. Всё тело ломило.
– Пойдём лучше к камину, – Софи поставила еду на поднос. – Сегодня опять этот жуткий холод.
Шторы в гостиной были плотно задёрнуты. В полумраке можно скрыться от реальности, от внешнего мира и создать собственный. Софи удобно устроилась в кресле. Филиппе выбрал диван, за который вчера переживала сестра. Заметил, как много книг в дубовом шкафу. Поленья потрескивали, от камина шло расслабляющее тепло. Было тут нечто манящее и волшебное.
«Питер всегда мечтал о большой библиотеке, сестра о камине, – думал Берди. – То, о чём мечтали мы с Лией, уже никогда не сбудется. Не будет ни вечного двигателя, ни наших детей. Хотя нет, кое-что всё же успело исполниться прямо перед её смертью».
Лия мечтала надеть на их годовщину своё любимое платье. Каждый день примеряла его, но упрямая молния не желала ползти наверх. Жена села на диету, а он всё шутил про её отменный аппетит и любовь к трём «п»: пицце, пасте и паэлье. Однако она отчаянно стремилась к своим идеалам и преуспела. Филиппе встряхнул головой, хотел вернуться в реальность. Он знал, ему не вытрясти из себя все эти грустные мысли, но попытался сделать вид, чтобы не расстраивать сестру.
– Помнишь, как бабушка читала нам сказки? – она меланхолично улыбнулась. – Никогда не укладывала, мы ложились сами. У неё был такой низкий, скрипучий голос, она винила частые простуды. Но ответ крылся в баночке из-под специй.
– С кубинскими сигарами, – добавил Филиппе.
– Бабушке не было и шестидесяти, а тогда казалось, что это беспросветная старость, – вспоминала Софи. – Думала, когда мне стукнет восемнадцать, буду взрослой, серьёзной. Но разве умный человек станет пить на голодный желудок накануне сложного экзамена?
– Сдала? – он уминал завтрак, стараясь не запачкать всё вокруг, но глотал жадно.
– Да, а самое забавное, на отлично, – похвасталась сестра. – Я пришла в ужасном состоянии. Без косметики, с огромными синяками под глазами. Думала, не стоит идти. Но преподавателем был суровый мужчина. Как и все, считал свой предмет самым главным.
– О да, мы такие, – он вспомнил про университет, и стало тоскливо.
Профессор обожал свою работу. Каждый раз, когда Берди начинал читать первую лекцию новому потоку, – это был вызов. Студенты нехотя слушали, кто-то лениво записывал, другие откровенно зевали. Но вскоре разговоры прекращались, а ручки и телефоны откладывались в сторону. Это было настоящее шоу! Филиппе легко их очаровывал, а потом вёл за собой, освещая сложный путь в науку.
– И вот, из-за бессонной ночи меня сморило. Проснулась, когда все ушли. Преподаватель сидел за столом и проверял работы. Знаешь, почему он поставил мне пятёрку? Решил, раз я сладко сплю, значит, всё знаю, – Софи неожиданно сменила тему: – Скажи, как так получилось: когда погибли родители, мы сблизились, а после смерти бабушки нас развело?
– Прости меня. Я был молод и заносчив. Весь мир лежал у моих ног. Общение с тобой делало меня мягким и домашним. Ты была моим якорем. Или, лучше сказать, причалом, – Филиппе вздохнул, метафора хоть и звучала пафосно, но верно отражала суть. – Да, я знал, можно вернуться в любой момент и меня примут. Я много вспоминал о нашей семье, когда видел тебя. О том, как мало от неё осталось.
– Мне было тяжело, когда ты отдалился, – сегодня откровения давались ей легко. – Если брать твоё сравнение, как причал я пустовала, заполняла пространство не теми людьми. Сложно сохранять благоразумие, когда некому приглядеть за тобой. Сам понимаешь, не от большого ума я напилась в годовщину смерти родителей.
Правда больно резанула обоих. Профессор переживал: «Я тогда оставил её одну, это могло привести к беде, и вот снова подумываю уйти».
– Но, к счастью, я встретила Питера, – улыбнулась она.
– Он всегда казался мне Питером Пэном, маленьким мальчиком, который носится со своими буковками, премиями, журнальчиками. Всегда в джинсах и странных кардиганах. До сих пор гадаю: с диоптриями ли его очки или для образа? Боялся, вдруг он инфантилен и совершенно тебе не подходит, но был не прав. Потом случилось это… – Филиппе хотел сказать «несчастный случай», но передумал. – Я наблюдал за ним. Он сразу стал серьёзнее, отложил дела, стал оберегать тебя. При нём всегда был горячий напиток, сладкое и носовой платок. Все эти ужасные две недели. У него будто включился режим «настоящий мужчина», – профессор не стал добавлять, как окончательно понял это вчера, рыдая на его плече.
– Я очень люблю тебя. Не уходи, прошу тебя, ради меня. Пожалуйста, ради меня, – Софи пересела на диван и обняла брата.
Он посмотрел на Тесси, малышка лежала на коврике у камина. После того как собаку помыли, шёрстка её стала чуть белее. Тут было тепло и хорошо. Но как тирамису пропитывают коньяком, так и этот уютный январский день слой за слоем пропитан болью, горечью, сожалением. Невозможно было сбежать от этого. Только прожить максимально достойно. Филиппе обнял сестру в ответ и попытался не думать про таблетки, которые лежали во внутреннем кармане его пиджака.
Горечь-и-боль
На следующий день профессор отправился на повторный допрос. Он решил пойти сам, пока за ним не приехали. Зачем давать соседям лишние поводы для сплетен? Берди шёл и вспоминал, как его мучили одними и теми же вопросами, как не отдавали тело. «Хочу ли я знать правду, от чего именно она умерла?» – думал Филиппе.
В участке было шумно: каждый занят своим делом. Работа кипела, но без той суеты, как показывают в фильмах, лишь усталые лица перед мониторами. Кто-то просматривал базы данных, другие изучали бумаги, разговаривали по телефону. Профессор заметил молоденькую девушку, которая походила на Софи, и решился подойти к ней.
– Простите, я Филиппе Берди, муж Лии Монтгомери, – представился он и продолжил: – Мне сказали, могут появиться какие-то вопросы, когда придут результаты экспертизы.
– Ох, Берди, – девушка смущённо опустила взгляд, нахмурилась.
«Ох, Берди», – передразнила Лия.
Прочитать эту эмоцию несложно. Жалость – неприятнее боли. Это не сочувствие в полной мере. Чужим людям неловко, грустно, но одновременно они рады, что это произошло не с ними.
– Пройдёмте. Я сейчас позову того, кто занимается вашим делом. Может, кофе? – предложила Луиза. – Не самый лучший, но, если добавить сливки и сахар, получается вполне сносно.
– Да, спасибо. Не откажусь, – Филиппе старался вести себя расслабленно, не привлекать внимание.
