Kitobni o'qish: «Династия Цин. Закат Китайской империи», sahifa 3

Имя Хунтайцзи, под которым известен преемник Нурхаци Абахай, является искаженным китаизированным вариантом монгольского титула «хунтайджи», который носили владевшие доменами потомки Чингисхана. В 1634 году главы южномонгольских племен преподнесли Абахаю-Хунтайцзи монгольский титул богдо-хана (великого хана). Таким образом, Хунтайцзи стал «дважды великим ханом» – сначала его избрала чжурчжэньская знать, а затем признала монгольская. В 1636 году Хунтайцзи переименовал свое государство в Дай Цин («Великое Чистое»), противопоставив его империи Мин («Светлая») и принял императорский титул, который полностью звучал следующим образом: «Великодушный и добрый, умный и совершенномудрый император».

Сын и преемник Хунтайцзи Шуньчжи (Фулинь) был повторно провозглашен императором в 1644 году во взятом маньчжурами Пекине. Формально это означало присоединение Китая к маньчжурскому государству Цин, а не восшествие Шуньчжи на китайский императорский престол, который фактически был упразднен после падения империи Мин. Но принято говорить о «правившей в Китае династии Цин», а не о «Китае в составе империи Цин».

Прижизненного портрета Нурхаци в нашем распоряжении нет, так что приходится судить о его внешности по свидетельствам современников. В частности, корейские послы, встречавшиеся с маньчжурским правителем, описывают его как крепкого мужчину, величественного и сурового, с вытянутым лицом и большим прямым носом.

Историки любят сравнивать Нурхаци с Чингисханом. В чем-то судьбы их схожи – рано оставшись без родительской поддержки (Чингисхан лишился отца в девятилетнем возрасте или около того), они смогли «преломить судьбу» и возвыситься вопреки обстоятельствам. Достижения Нурхаци выглядят скромнее, чем достижения Чингисхана, государство которого (на момент его смерти) простиралось от Тихого океана до восточного побережья Каспийского моря, но зато империя Цин просуществовала дольше – более двух с половиной веков, в то время как государство Чингисхана распалось вскоре после его смерти, а монгольская династия Юань, основанная внуком Чингисхана Хубилаем, правила Китаем всего лишь восемьдесят девять лет. Ну и вообще в своих устремлениях маньчжуры были скромнее монголов, им было достаточно власти над Срединным государством, составлявшим основу мироздания. Как говорится, «лучше одна птица в руке, чем две – в лесу»⁴².

Нурхаци можно посочувствовать: главной своей цели – объединения всех чжурчжэньских племен – он так и не достиг, а также не сокрушил империю Мин. Но он сделал девять десятых этих сложных дел, а его преемники завершили начатое. Созданная ими империя Цин отличается от прочих китайских империй тем, что она пала не столько из-за внутренних противоречий, которых, надо признать, хватало с избытком, сколько по причине несоответствия жесткой имперской модели веяниям времени. И не надо приводить в пример японских императоров, которые продолжают оставаться на престоле с древнейших времен по сегодняшний день. Японские императоры на протяжении боо́льшего времени не правили самостоятельно, а всего лишь служили ширмой для реальных правителей государства, будь то представители знатных кланов, вроде дома Фудзивара, или сёгуны⁴³.

Примечательно, что манчьжурская знать избрала в преемники Нурхаци его восьмого по счету сына Абахая, которому на тот момент шел тридцать пятый год (избрание состоялось в феврале 1627 года). Избрание Абахая великим ханом маньчжуров свидетельствовало о том, что старшинство не имело у маньчжурской знати особого значения, важно было обрести такого правителя, который смог бы успешно продолжить завоевательную политику Нурхаци. Абахай-Хунтайцзи, воинственный, храбрый и рассудительный, полностью отвечал чаяниям своего окружения. «Короля делает свита», – сказал в свое время итальянец Никколо Макиавелли, которого на Западе считают отцом современной политологии, хотя на самом деле он был всего лишь ловким и бесстыжим интриганом, не стеснявшимся выставлять напоказ самые черные стороны человеческой души. Макиавелли имел в виду, что свита создает репутацию правителю, но на самом деле все гораздо проще – свита делает правителя в прямом смысле, она или выбирает его, или же одобряет выбор, сделанный без ее участия. В определенном смысле выбор окружения предпочтительнее передачи власти по старшинству, поскольку старший из сыновей не всегда оказывается самым способным. Если власть не передается от одного рода к другому, а остается в руках правящего дома, то вероятность смут, связанных с ее передачей, резко снижается – дело ведь семейное. Впрочем, иногда происходят весьма примечательные казусы, подобные выбору преемника императором Канси, но об этом будет сказано в свое время.

В китайских школах применяется стобалльная система оценки знаний, в которой от восьмидесяти пяти до ста баллов являются отличным показателем, от семидесяти пяти до восьмидесяти четырех баллов – хорошим, от шестидесяти до семидесяти четырех баллов – удовлетворительным, ну а ниже шестидесяти – это все равно что ноль. Мы будем давать оценку каждому из представителей династии Цин по этой системе, причем – беспристрастно. Хан Нурхаци получает девяносто пять баллов. Пять баллов снято за неудачу при Нинъюане. Да, разумеется, наличие у противника пушек было серьезным преимуществом, но мы выставляем наши беспристрастные оценки не по обстоятельствам, а по итогам. Прочее несущественно.

Мавзолей хана Нурхаци, известный как Восточная императорская усыпальница, расположен в восточной части старого Шэньяна (Мукдена). Будучи первым императорским мавзолеем династии Цин, Восточная императорская усыпальница сочетает в себе характерные черты аналогичных строений минской эпохи с элементами, присущими маньчжурскому архитектурному стилю, такими, например, как пышность декора, в частности – обилие статуй различных животных (львов, тигров, верблюдов и лошадей) во внутреннем дворе. В общей сложности на территории Восточной усыпальницы похоронено пять цинских императоров, пятнадцать императриц, сто тридцать шесть наложниц, три принца и две принцессы.

Часть II. Основание империи Цин

Глава 3. Император Хунтайцзи, основатель империи Цин

Абахай-Хунтайцзи родился в ноябре 1592 года. Матерью его была Монго Джерджер из племени ехэ, которое Нурхаци в свое время рассчитывал привлечь под свою руку при помощи брачного союза с одной из представительниц местной высшей знати, но не вышло – пришлось покорять ехэ мечом. В исторической литературе Монго Джерджер фигурирует как императрица Сяоцыгао, но этот титул ей был присвоен посмертно, в мае 1636 года, после того как ее сын провозгласил основание империи Цин, то есть – переименовал Цзин в Цин. При жизни императрица Сяоцыгао, насколько можно судить, ничем не выделялась из числа прочих жен Нурхаци, которых, как уже было сказано выше, насчитывалось семнадцать.

По части количества жён маньчжуры придерживались китайских взглядов – допускали многожёнство при условии, что оно обусловлено необходимостью, а не чрезмерным сластолюбием. Если жена больна и не может исполнять свои обязанности, или если она бесплодна, или если рожает только девочек, то муж вправе взять еще одну жену или даже нескольких, при условии, что он сможет всех их содержать достойным образом – в браке женщина не могла жить хуже, чем в отчем доме. Таким образом, многожёнство в основном было распространено среди зажиточных слоев населения, а бедняки обходились одной женой, а то и вовсе не могли жениться (вспомним, что Нурхаци помогал неимущим создать семью). У правителей была еще одна причина для многоженства – заключение брака с другими правящими домами. Такие браки китайские летописцы называли хэцинь («договор мира и родства») или хэфань («договор мира с варварами»). Китайские императоры предпочитали выдавать своих дочерей, племянниц или внучек за правителей соседних народов, а сами брали чужеземных принцесс в жены гораздо реже. Причина такого «неравенства» заключалась в том, что, выдавая кого-то из младших родственниц за соседа-правителя, император становился для него старшим родственником, которого следует почитать наравне с отцом, надо подчиняться и ни в коем случае нельзя причинять зла. При браке типа «во дворец», когда император женился на чьей-то младшей родственнице, он сам попадал в условно подчиненное положение. Разумеется, Сын Неба в иерархии при любых условиях стоял выше всех людей, но тем не менее, как говорят китайцы, «горечь редьки слегка портила вкус еды». Маньчжурские же правители относились к бракам типа «во дворец» более спокойно, поскольку придавали меньше значения иерархическим условностям (но все же придавали) и, в первую очередь, рассматривали брак как эффективный дипломатический инструмент. Подсчитано, что за время правления династии Цин было заключено более шестисот «дипломатических», или «альянсных», браков, сто шестьдесят три из которых были браками «во дворец». Иначе говоря, браки «во дворец» составляли четверть от всех цинских «альянсных» браков, в то время как за период правления династий Хань, Сун и Тан (то есть с конца III века до н. э. по начало Х века) китайские императоры и принцы в общей сложности заключили немногим более шестидесяти браков по типу «во дворец» – сравнение более чем наглядное, не так ли?

Бо́льшая часть цинских невест выдавалась за представителей высшей монгольской знати, причем женщины, покинувшие императорский дом Цин, продолжали оставаться членами рода Айсингьоро и сохраняли все свои привилегии, вплоть до того, что продолжали получать от Дворцового управления денежное содержание. Также к членам рода Айсингьоро причислялись и дети, рожденные женами-цинками. Подобный подход помогал дому Цин упрочивать свое влияние среди монгольской элиты.

Но довольно о браках, ведь эта глава посвящена Хунтайцзи.

Итак, в феврале 1627 года Хунтайцзи был избран богдо-ханом. Кстати говоря, подлинное имя преемника Нурхаци покрыто мраком. «Хунтайцзи» – это титул, который использовался в маньчжурских и китайских источниках, а «Абахай» («Абакай») – это тоже титул, дававшийся у монголов младшим сыновьям ханов. Впрочем, есть и другая версия происхождения имени Абахай. Преемник Нурхаци избрал себе девиз правления Тяньцун – «Покорный Воле Неба», а на маньчжурском языке девиз звучал как Абкай суре. Но нельзя же обозначать великого хана-императора литерами «Х» или «N», как порой делается с менее значительными историческими персонажами, так что станем называть его традиционным именем-титулом Хунтайцзи. Впрочем, некоторые современные историки склонны считать Хунтайцзи личным именем, но их мнение основывается на умозаключениях, а не на фактах.

Нурхаци, сколько бы ни был он занят завоеваниями, уделял время государственному строительству, поскольку завоеванное нужно сразу же скреплять. Такую же политику проводил и Хунтайцзи, благо испытанная временем китайская модель была у него перед глазами. Минские чиновники, переходившие на службу к маньчжурам, всячески привечались – они получали должности выше тех, что занимали прежде, и хорошее денежное содержание. Известное китайское выражение «верность – это серебро, преданность – это золото» можно понимать не только в прямом смысле, но и в том, что верность и преданность покупаются. Хунтайцзи платил за службу щедро, и в казне его всегда водились деньги, а империя Мин в то время уже не могла сводить концы с концами, и задержки жалования чиновникам и солдатам стали обычным делом. Минский двор при этом продолжал жить в непомерной роскоши, что сильно раздражало подданных. Одно дело, когда император и его сановники демонстрируют бедствующим подданым солидарную готовность идти на определенные жертвы, и совсем другое, когда народ бедствует, а императорский двор продолжает шиковать. Придет время, и цинские правители тоже станут буквально купаться в роскоши, но на первых порах они вели довольно скромный образ жизни, позволяя себе чрезмерные траты только там, где без этого никак нельзя было обойтись. Например, при строительстве дворцового комплекса в Мукдене, ведь дворец правителя является одним из основных символов его могущества.

Наряду с чиновниками привечались и офицеры-перебежчики, которых Нурхаци и Хунтайцзи ценили очень высоко, вплоть до того, что за китайских генералов отдавались девушки из рода Айсингьоро. Простым солдатам, перешедшим на службу к маньчжурам, тоже находилось дело – Хунтайцзи начал создавать китайские полки-знамена, которые очень хорошо зарекомендовали себя во время завоевания Китая. Со временем число китайских знамен выросло до положенных восьми. Китайцам было не привыкать воевать против китайцев, поскольку междоусобицы были в империи привычным делом. К тому же принцип «меж четырех морей все люди братья»⁴⁴ был близок только образованным людям, а простой народ делил своих и чужих по областям: например, для уроженца Шаньси сычуанец был чужаком, и наоборот. Помимо восьми китайских знамен, при Хунтайцзи было создано и восемь монгольских. Имелись и смешанные подразделения, в которых представители разных наций служили вместе. Лояльность представителей других народов обеспечивалась не только хорошим отношением к ним, но и тем, что Хунтайцзи позиционировал себя не как завоевателя-покорителя, а как доброго правителя, желающего облагодетельствовать все народы, до которых может дотянуться его рука. Так, например, в 1633 году он сказал монгольским вождям: «Я, император, намерен изменять народ, распространяя свою благую силу дэ⁴⁵, я хочу собрать народ и предоставить ему возможность жить в покое и радости». В 1632 году в целях сближения маньчжуров и китайцев Хунтайцзи организовал массовое бракосочетание тысячи китайских чиновников и офицеров с маньчжурскими женщинами.

Тяжелая маньчжурская конница была главной ударной силой, которая решала исход сражения. Монгольская конница была как тяжелой, так и легкой, которая могла быстро маневрировать, осыпая противника градом стрел. К концу правления Хунтайцзи под его командованием состояло около двухсот тысяч конных воинов и примерно триста тысяч пеших, в основном – китайцев. Помимо этого, при необходимости маньчжурские правители могли привлекать в помощь войска вассальных монгольских князей.

В 1625 году в Ляодуне произошло антиманьчжурское восстание, которое хан Нурхаци подавил с крайней жестокостью, можно сказать – утопил в крови. Более того, по подозрению в ненадежности (только по подозрению!) были убиты многие китайцы, состоявшие на службе у маньчжуров – Нурхаци считал, что лучше убить десять невиновных, чем проглядеть одного предателя. Хунтайцзи открыто осуждал подобное поведение. «Расправа над населением Ляодуна была ошибкой предыдущего хана, – говорил он. – Это все равно что уничтожить одно тело, если у нас их два, или отрубить одну голову, если у нас их две. В то время еще не были уяснены принципы управления государством». Разумеется, столь разумная политика приносила щедрые плоды. Можно сказать, что маньчжур Хунтайцзи превосходно усвоил урок, который история вообще-то преподала монголам на примере династии Юань: правителям нельзя уповать только на силу и страх.

Главными нововведениями Хунтайцзи в области государственного строительства стали внедрение кэцзюй, системы экзаменов на занятие государственных должностей, учреждение Гражданской канцелярии (Высшего секретариата) и реорганизация маньчжурского правительства по китайской системе «шести ведомств».

После того как в 1905 году система кэцзюй была отменена, о ней стали чаще говорить плохое, нежели хорошее: и доступ женщинам на службу она закрывала, и служила «тормозом» для талантливой молодежи, не имевшей средств для подготовки к экзаменам, и поездки в столицу, где они проводились, и много чего еще говорили… Но можно посмотреть на кэцзюй с другой стороны и задаться вопросом: а могло ли нечто вредное, или хотя бы бесполезное, существовать на протяжении тринадцати веков? Конечно же не могло. Система кэцзюй позволяла проводить широкий конкурсный отбор среди желающих поступить на государственную службу, отсеивая малообразованных и бесталанных, поэтому в свое время она безусловно была полезна. Помимо прямой пользы, имелась и косвенная – система кэцзюй подчеркивала важность хорошего образования, повышала его значимость. Маньчжурская элита в большинстве своем особой образованностью похвастаться не могла (Нурхаци с его блестящим знанием китайского языка и китайского классического наследия был скорее исключением, чем правилом), и это надо было менять.

От военных и чиновников Хунтайцзи требовал знания двух языков – маньчжурского и китайского. Для того чтобы уравнять оба языка в возможностях, он приказал дополнить маньчжурский язык необходимыми бюрократическими терминами, причем речь шла о создании новой лексики, а не о простом заимствовании китайской терминологии, которая плохо укладывалась в фонетические рамки маньчжурского языка. Так, в самом начале маньчжурской государственности были заложены основы двуязычия. На первых государственных экзаменах, проведенных в 1638 году, от кандидатов на должности требовалось свободное владение маньчжурским и китайским языками. Показательно, что к экзаменам допускались и маньчжуры, и монголы, и китайцы на равных условиях. Если во времена правления династии Юань монголы ставили себя гораздо выше покоренных ими народов, то в эпоху Цин все было иначе – на вершине государственной иерархии находился правящий род Айсингьоро, но не маньчжурская нация.

Переводить на маньчжурский язык китайские трактаты начали еще по повелению Нурхаци, когда были переведены «Три стратегии» Хуан Шигуна⁴⁶, «Шесть тайных учений» Цзян Цзыя⁴⁷, «Искусство войны» Сунь-цзы⁴⁸ и ряд других книг по военному делу – маньчжуры учились воевать по науке. При Хунтайцзи переводы китайских текстов продолжились, так постепенно формировалось литературное наследие на маньчжурском языке, совсем недавно получившем свою письменность. Письменность тоже была доработана – по инициативе Хунтайцзи добавили десять букв и диакритические знаки. Отныне написание китайских имен и топонимов стало больше соответствовать их реальному звучанию, и письменность пришла в полное соответствие с маньчжурской фонетикой, более богатой, нежели монгольская.

К отдельным переведенным китайским хроникам, в которых упоминалось о том, что чжурчжэни были вассалами империи Мин, свободного доступа не было, они считались чем-то вроде запрещенной литературы.

Некоторые историки утверждают, что официальное переименование нации из чжурчжэней в маньчжуры, состоявшееся в 1635 году, было вызвано стремлением избавиться от «плохой истории», в которой чжурчжэни когда-то были минскими вассалами.

У Нурхаци не было четко структурированного правительства, разделенного на профильные ведомства. Скорее всего, у него просто не дошли до этого руки, потому что выгоды от такого новшества он должен был понимать. Хунтайцзи сделал то, что не успел сделать его отец. Шесть традиционных китайских ведомств были следующими: Ведомство ритуала, Ведомство чинов, Военное ведомство, Финансовое ведомство, Ведомство общественных работ и Ведомство наказаний. Седьмым ведомством была Палата цензоров, которая осуществляла контроль за работой чиновников, а также разрабатывала указы. Ведомства подчинялись Гражданской канцелярии, которую контролировал Хунтайцзи. Для того времени и тех условий такое правительство было идеальным. Каждое ведомство возглавлял представитель рода Айсингьоро, имевший четырех помощников – двух маньчжуров, одного китайца и одного монгола. Уже в самом начале завоевания Китая маньчжурские правители озаботились созданием «интернационального» правительства, способного учитывать интересы разных наций.

Надо отметить, что в начале своего правления Хунтайцзи не имел полной свободы действий, поскольку ему приходилось делить власть с тремя братьями – Дайсанем, Амином и Мангултаем, которые стали его соправителями. Этот период получил название «сидения четырех великих князей». Закончилось «сидение» довольно скоро – уже в 1630 году.

Амина Хунтайцзи отправил на границу для охраны четырех городов, недавно захваченных маньчжурами у китайцев. Амин с возложенной на него задачей не справился – отступил под натиском минской армии да вдобавок запятнал себя насилием над мирным населением. По возвращении в Мукден он был арестован по обвинению в халатности, которая привела к поражению, и осужден на смерть советом князей из рода Айсингьоро. Хунтайцзи помиловал брата, заменив смертную казнь заключением, в котором Амин и скончался в 1640 году. Оцените изящество комбинации, которую провернул Хунтайцзи, – поручить брату дело, которое заведомо ему не по силам, оказать милость и остаться при своем интересе, избавившись от ненужного соправителя.

Дайсаню Хунтайцзи стал поручать участие в военных кампаниях и таким образом удалил его из Мукдена. Официальное «разграничение полномочий» произошло в 1636 году, когда Хунтайцзи переименовал династию Цзинь в Цин и провозгласил себя императором. Дайсаню при этом был пожалован титул принца Ли первого ранга, то есть он перестал считаться ровней брату. Горькая пилюля была подслащена пожалованием почетного титула Старший брат [правителя], который грел душу, но не давал никаких прав. Столь мягкое (в сравнении с Амином) отношение можно объяснить тем, что в свое время Дайсань выступал за избрание Хунтайцзи богдо-ханом. Так же мягко Хунтайцзи убрал из соправителей Мангултая, забрав у него командование синим «знаменем» – полки-знамена составляли основу влияния принцев из дома Айсингьоро. К тому же Мангултай вскоре умер – в 1633 году.

К слову, – о «знаменах». При жизни отца Хунтайцзи командовал обоими белыми «знаменами» (без каймы и с каймой). Став правителем, он взял себе оба желтых «знамени», бывшие наиболее боеспособными подразделениями маньчжурской армии, своего рода императорской гвардией. Впоследствии к двум этим «знаменам» добавилось синее «знамя», полученное от Мангултая. Два желтых и одно синее «знамя» составили Три высшие «знамени» династии Цин.

Несмотря на все человеколюбие Хунтайцзи, воевать ему приходилось часто и не только с империей Мин, но и с оставшимися непокоренными чжурчжэньскими племенами, и с монголами, среди которых выделялся Лигдэн-хан, правитель Чахарского ханства. Будучи членом юаньского дома, Лигдэн-хан не мог покориться маньчжурскому правителю, напротив – он провозгласил себя ханом всех монголов и заключил антиманьчжурский союз с империей Мин (это было еще при Нурхаци). Хан был «крепким орешком», который Хунтайцзи удалось разгрызть лишь в 1634 году, но эта игра определенно стоила свеч по двум причинам. Во-первых, присоединение Чахарского ханства положило конец монгольскому сопротивлению, а, во-вторых, как уже было сказано выше, Хунтайцзи досталась государственная печать династии Юань, хранившаяся у Лигдэн-хана в качестве священной реликвии. Политическое значение печати заключалось в том, что ее обретение маньчжурами можно было расценивать, как знамение Неба, как свидетельство передачи Небесного мандата династии Цин. «С древних времен правители, получившие Небесный мандат, непременно должны были получить знамения, подтверждающие это, – писал китайский военачальник Кун Юдэ, состоявший на службе у маньчжуров. – В древности, во времена Вэнь-вана, фениксы запели на горе Цишань⁴⁹. В наши дни император получил печать, переходящую от династии к династии, и оба этих знамения можно считать схожими».

После обретения печати пора было провозглашать основание новой империи, что и произошло в 1636 году с соблюдением положенных традиций: с просьбой о провозглашении к Хунтайцзи обратились представители маньчжурской, китайской и монгольской знати, собравшиеся в Мукдене на совет – курултай⁵⁰. Девиз правления Тяньцун был заменен на Чундэ («Накопленная благодать»), что полностью соответствовало реальности – накопленная благодать – дэ позволила Хунтайцзи основать Империю. Это деяние стало его главной исторической заслугой и большим подспорьем в деле завоевания Китая.

В чем тут суть?

Прежде всего в том, что маньчжурские правители провозгласили себя такими же равноправными претендентами на правление Поднебесной, что и династия Мин. Раз уж Небесный мандат получен, то о чем еще можно говорить?

Равноправие предусматривает вмешательство во внутренние дела под предлогом помощи. Завоевание Мин можно было подать в качестве помощи по прекращению смуты и установлению спокойствия. Последнему минскому императору Чунчжэню такая «помощь» была не нужна, но для его подданных в первую очередь имело значение спокойствие, а не то, кто именно восседает на императорском престоле. Поэтому китайцы охотно переходили на сторону маньчжуров, особенно с учетом того, что те относились к ним благожелательно. Важную роль в этом процессе сыграло принятие маньчжурами традиционных для китайцев конфуцианских ценностей, которому весьма способствовал Хунтайцзи. Конфуцианство с его основополагающим принципом доброго правления «правитель да будет правителем, подданный – подданным, отец – отцом, а сын – сыном», можно считать идеальной основой для любого правления. Вдобавок конфуцианские этические нормы, согласно которым высшим законом людских взаимоотношений является гуманность и человеколюбие, располагают к сотрудничеству власти и подданных, иначе говоря – к установлению стабильного спокойствия. Маньчжуры не завоевали Китай, а установили в нем спокойствие – чувствуете разницу? Кстати говоря, переводить классические конфуцианские трактаты на маньчжурский язык начали еще при Нурхаци, но дело делалось не быстро и закончилось оно уже при Хунтайцзи и вошло в его актив.

«Управляйте народом с достоинством, и люди будут почтительны, – учил Конфуций. – Относитесь к народу с добротой, и люди станут трудиться с усердием. Возвышайте добродетельных и наставляйте неученых, и люди будут доверять вам». Примерно так и старался поступать Хунтайцзи…

У нас вырисовывается образ идеального совершенномудрого правителя, но, как известно, идеальных людей не существует – у всех есть какие-то недостатки. Имелись они и у основателя империи Цин. Главным недостатком, который выправила реальность, было сомнение в своих силах. Изначально Хунтайцзи не собирался сокрушать империю Мин, а хотел заключить с ней сделку по принципу «завоеванное в обмен на признание вассалитета». Но император Чунчжэнь, а точнее – его сановники, отказался от сделки с «варварами», которая могла бы продлить дни династии Мин. В свое время союз на подобных условиях был заключен между государством Цзинь и империей Сун, но ничего хорошего для Сун из этого не вышло – Южной Сун в союзе с монголами пришлось сокрушить Цзинь, чтобы ликвидировать этот перманентный очаг беспокойства. Той же тактики придерживался и император Чунчжэнь, только вот сил для осуществления своих намерений у него недоставало. Перед лицом обстоятельств Хунтайцзи был вынужден изменить свои первоначальные намерения и сделать ставку на сокрушение Мин. Впрочем, нельзя исключить и того, что его готовность признать себя минским вассалом была не чем иным, как попыткой выиграть время ради накопления сил для последнего решающего удара, так что больше пяти баллов мы с него снимать за это не станем, и Хунтайцзи получит одинаковую оценку со своим отцом – девяносто пять баллов. Как говорили в древности: «До совершенства рукой подать, но все же оно недостижимо». Это к тому, что сто баллов не получит ни один из героев нашего повествования, и простите автору раннее раскрытие этой интриги, он искренне не хотел разочаровывать своих дорогих читателей, но так уж сложилось.

Исконная чжурчжэньско-маньчжурская религия представляла собой разновидность шаманизма – шаманы-посредники общались с богами и передавали их волю людям. Во главе пантеона богов стоял Абка Эндури – Бог Неба, также называемый Абка Ханом («Небесным Ханом») или Абка Амой («Небесным Отцом»). Не отвергая своих традиционных ритуалов, Хунтайцзи проявлял большое внимание к конфуцианству, на которое опиралась вся китайская культура, а также и к даосизму, который интересовал маньчжуров скорее как философское учение о Пути-дао, нежели как совокупность духовных практик. К буддизму, который пытались навязать маньчжурам монголы, видевшие в империи Цин преемницу империи Юань, Хунтайцзи и все его преемники относились крайне прохладно, если не сказать отрицательно. Маньчжурские правители в самом начале великих свершений избрали для себя китайскую модель общества и строго следовали этому пути. Что же касается преемственности, то в узком смысле империя Цин была преемницей чжурчжэньского государства Цзинь, а в широком – преемницей Мин, которой она наследовала. Быть преемницей Мин означало быть преемницей всех исконно китайских правящих династий, а не одной лишь чужеземной династии Юань, оставившей после себя недобрую славу. В отношениях с монголами маньчжурские правители соблюдали определенную дистанцию, к тому же «неупорядоченный» буддизм сильно проигрывал в сравнении с «упорядоченным» конфуцианством. Правда, с учетом того, что буддизм был популярен на Тибете, а также – у корейцев, к покорению которых Хунтайцзи приступил в начале 1627 года.

Несмотря на тяжелое положение Кореи, сильно ослабленной двумя японскими вторжениями конца XVI века, здесь маньчжуры встретили ожесточенное сопротивление, которое подпитывалось надеждами корейцев на помощь со стороны их тогдашнего сюзерена – империи Мин. Изрядно разграбив захваченные корейские земли, маньчжуры были вынуждены уйти обратно в конце того же года. Выгодами этой кампании стали захваченная военная добыча и дань, которую обязалось выплачивать корейское правительство. Дальнейшие отношения между маньчжурами и корейцами напоминали старинную притчу о дружбе крысы и вороны – вскоре корейцы самовольно снизили размер выплачиваемой дани да вдобавок отказались предоставить маньчжурам корабли для нападения на минские земли с моря. В ответ на столь возмутительное поведение Хунтайцзи увеличил размер дани в десять раз, но потребовать еще не означало получить. В 1627 году, помимо обязательств по выплате дани и оказанию военной помощи, корейцы пообещали не проводить антиманьчжурскую политику, ограничив отношения с Пекином одной лишь торговлей, но на деле они продолжали поддерживать империю Мин в борьбе против маньчжуров, в частности – поставляли продовольствие…

Иногда в специализированной исторической литературе можно встретить рассуждения о «недальновидности» Хунтайцзи, который не стал окончательно решать корейский вопрос в 1627 году, ввиду чего в 1636 году ему пришлось совершить новый поход на Корейский полуостров. Но давайте будем реалистами… Хунтайцзи действовал так, как ему позволяли возможности, которые в 1636 году были много больше, чем в 1627. Итогом маньчжуро-корейской войны 1636–1637 годов стало установление полного и безоговорочного сюзеренитета над Кореей, который обеспечивался заложниками – двумя сыновьями корейского правителя и сыновьями его высших сановников. Отныне Корея находилась под властью династии Цин до ноября 1905 года, когда она перешла под протекторат Японской империи. Но это уже другая история, не имеющая никакого отношения к императору Хунтайцзи.