Kitobni o'qish: «Варяжская сага. Пряди Ансгара», sahifa 3
Ансгар притаился за деревом, рассматривая девушку. Рунфрида положила пучок травы в корзину, распрямилась и потянулась, раскинув руки, словно крылья. Потом она снова нагнулась, и сарафан туго обтянул ее бедра. От такого вида у Ансгара взыграла кровь. Он очень давно не был с женщиной, и теперь его охватило горячее желание прижаться к этим бедрам пахом, почувствовать исходящее от них тепло, сжать нежный стан своими крепкими руками. Но это была Рунфрида, и он не мог позволить себе овладеть ею силой.
Ансгар вышел из-за дерева и кашлянул. От неожиданности Рунфрида подскочила и уставилась на него испуганными глазами.
– Тише! Тише! Это я, – сказал ей Ансгар, подняв руки и показывая раскрытые ладони.
– Ты напугал меня! – прошептала Рунфрида, переводя дыхание.
– Прости, я не хотел.
– Я чутко слышу все звуки в лесу, но ты так незаметно подкрался!
– Это я умею, – улыбнулся Ансгар.
– Но зачем ты так сделал? – искренне удивляясь, спросила Рунфрида.
Что было ей ответить? Не говорить же, что хотел со стороны полюбоваться ею, пока она не видит.
– Я хотел удивить тебя, – нашелся, что сказать, Ансгар, и отчасти это было правдой.
– Что ж, у тебя получилось. А теперь я продолжу свое дело. – Рунфрида говорила как будто с недовольством, но потом добавила: – Или ты хотел мне что-то еще сказать?
В этих последних словах прозвучала надежда, и глаза – прекрасные глаза Рунфриды – словно молили его сказать еще что-нибудь. Она стояла не шелохнувшись и ждала его слов. Тогда он подошел к ней и стал перед нею на колени. Рунфрида в испуге отшатнулась, не понимая, что происходит, – она, видно, ждала чего-то другого. И тогда Ансгар сказал:
– Прости меня, Рунфрида!
– Простить? Но за что? Ты не сделал мне ничего плохого!
– Нет, я виноват перед тобой! Когда свеи напали на наш край, когда они сожгли твой дом и убили твою семью, мы с братом пришли на пепелище. Мы позаботились о твоих родичах, но тебя среди павших не нашли. Сначала я обрадовался этому, но потом брат сказал, что, наверно, тебя взяли в плен. Тогда я впал в отчаяние, я представил себе, что они могли с тобою сделать, и мне стало тошно на душе. Мы должны были найти тех свеев, попытаться спасти тебя, но вместо этого мы ушли и скитались в чужих краях, и вот только спустя пять зим я вернулся назад.
– Но ведь я убежала! Я не была в плену! Как бы ты меня спасал?
– И я счастлив, что так сложилось! Я счастлив, что никто не тронул тебя. Но тогда я этого не знал! Я думал, ты досталась им… От мысли, что они осквернили тебя, надругались… Мне не хотелось видеть тебя такой. Я должен был спасти тебя. Но я этого не сделал. Я бросил тебя в беде. Прости меня!
Рунфрида нахмурила свои брови, призадумалась, кивнула и сказала:
– Ты прав, ты поступил скверно. Хотя и хорошо, что ты так поступил, ведь иначе ты ввязался бы в бой со свеями, ты и твой брат, вдвоем против многих, и тогда вы оба, наверное, сложили бы свои головы, и тебя бы не было сейчас здесь со мной. Поэтому я тебя прощаю! Но впредь, если честны твои слова, если ты и вправду хочешь, чтобы я была твоей, не оставляй меня больше никогда!
Словно тяжкий камень упал с плеч Ансгара. Чувство вины перед Рунфридой, которое долго не оставляло его, наконец ушло, и он возликовал.
– Клянусь богами, – закричал он, – клянусь памятью предков, клянусь всем, что у меня есть, я не оставлю тебя! Что бы ни случилось, как бы судьба ни повернулась – я буду с тобой!
– Тише! Тише! – засмеялась Рунфрида. – Я верю тебе! Но помни – ты поклялся!
– Я этого не забуду никогда!
– Идем со мной, – вдруг сказала Рунфрида и взяла Ансгара за руку.
Она повела его куда-то вглубь леса, и Ансгар не понимал, что происходит. Но вот они вышли на поляну. Она была совсем небольшая, однако ее ярко освещало солнце, под лучами которого зелень и разноцветье цветов радовали глаз и делали это место уютным и манящим. Рунфрида потянула Ансгара за руку, и он послушно сел вместе с ней на траву. Тогда она провела ладонью по шраму на его щеке, потом положила свою руку ему на грудь, словно желая почувствовать биение его сердца. А оно колотилось как бешеное.
– Рунфрида, – сказал Ансгар, – мы должны вернуться и сказать моей матери, что хотим стать мужем и женой. Пусть у нас не будет гостей, но мы засвидетельствуем нашу любовь перед нею и еще перед Брюнгердой. Да, верно! Колдунья пусть проведет обряд! И тогда все будет так, как ты этого хочешь!
– Да, Ансгар, – ответила Рунфрида, – мы так и поступим, но потом. А сейчас… Я не хочу больше ждать! Я ведь ждала тебя все это время! Я верила, что ты вернешься и мы будем вместе! Прошло так много времени, я уже не знала, что и думать, но наконец ты вернулся! По правде сказать, я сначала даже испугалась! Ты изменился, стал другим, и я боялась, что ты забыл меня, что не посмотришь в мою сторону… Но теперь ты со мной, и я больше не хочу ничего бояться и не хочу ждать! Обними меня! Обними и поцелуй!
И тогда Ансгар крепко прижал Рунфриду к себе, и их губы соединились.
* * *
Ансгар напряженно смотрел в лицо Рунфриды и пытался понять, что она чувствует теперь, когда все произошло. Он старался быть нежен с ней, но знал, что, как ни старайся, первый раз для любой девы будет болезненным, а потому боялся, что это отпугнет Рунфриду и он станет ей неприятен. Она лежала на спине и, нахмурив свои золотистые брови, задумчиво смотрела куда-то в небо.
– Скажи мне, – вдруг заговорила Рунфрида, – там, в Остерланде, у тебя были другие женщины?
Ансгар от удивления даже тряхнул головой – такого поворота он не ожидал. Однако он не стал тянуть с ответом и врать тоже не стал:
– Да, были.
Ансгар подумал, что это расстроит Рунфриду, но она повернула к нему голову и с нескрываемым любопытством спросила:
– Много?
– Нет, не много, – ответил Ансгар, хотя и не знал точно, какова та мера, которой измеряют число женщин.
– Расскажи мне о них!
Эта неожиданная просьба застала Ансгара врасплох. Он задумчиво почесал шрам на щеке, а потом рассказал Рунфриде про Сороку. Рассказал все без утайки – как взял ее силой, как сделал своей рабыней, как миловался с нею, таясь от чужих глаз по закуткам Изборска, и как, наконец, оставил ее в этом далеком городе, а сам ушел. Не сказал только одного – про подарок, который оставил Сороке. Он всегда догадывался, что это за подарок, о котором она сказала ему при расставании, но никогда себе в этом не признавался, потому и теперь не стал говорить о нем.
Рунфрида, выслушав рассказ про Сороку, немного подумала, а потом сказала:
– Мне жаль эту девушку. Ты нехорошо с ней поступил. Она тебя любила, ты же сначала взял ее, а потом бросил. Ее сердце, наверно, было разбито. Каково ей сейчас живется, как ты думаешь?
Ансгар слушал и злился, не понимая, почему теперь, когда он и Рунфрида стали одним целым, он должен выслушивать от нее эти странные упреки. Может, она предпочла бы, чтобы он остался с Сорокой? Но Ансгар сдержался. Рунфрида надавила на больное место в его памяти, однако же она была права, ведь брошенная им Сорока оставалась последней виной, бередившей его совесть.
– Ты права, Рунфрида, – ответил наконец Ансгар, – я виноват перед ней. Но я ее не любил, так стоило ли мне с ней оставаться?
– Ты хотя бы должен был о ней позаботиться! – воскликнула Рунфрида, но, увидев лицо Ансгара, кажется, поняла, насколько неприятен был ему этот разговор, и замолчала. Ансгар вздохнул было с облегчением, но вскоре Рунфрида не удержалась и снова задала вопрос:
– Ты сказал, что не любил ее. А была девушка, которую ты любил?
Ансгар снова напрягся, и рука привычно потянулась к шраму. Ему не хотелось говорить о Злате, но он решил, что будет честен с Рунфридой до конца, и все-таки рассказал ей историю своей неудавшейся любви. Рассказал, как впервые встретил Злату в ночь солнцестояния, как она лечила его больную руку, как он спас ее брата Богшу от медведицы и тем заслужил право взять ее в жены, и как сам же, не желая того, убил Богшу, тем самым навсегда потеряв для себя Злату. И о том, что она стала женой другого, ярла Братяты, и что спас жизнь этому Братяте, Ансгар тоже рассказал.
Выслушав его, Рунфрида задумалась пуще прежнего. Ансгар долго ждал, пока она что-нибудь скажет. Наконец Рунфрида проговорила:
– Это грустная история. Мне даже захотелось плакать, пока я тебя слушала. Но… но, может, так и должно было случиться? Ведь, если бы ты не убил своего друга, если бы остался со Златой, она стала бы твоей женой и возлегла бы с тобой. И тогда ты не вернулся бы ко мне и мы сейчас не были бы вместе. Так, может, это судьба привела тебя ко мне таким трудным путем?
– Может быть, – тоскливо прошептал Ансгар в ответ, – может быть. Но я бы хотел, чтобы путь этот был короче и не стоил бы стольких жизней.
Рунфрида внимательно посмотрела на него, погладила рукой по волосам, а потом поднялась и потянула его за руку:
– Вставай! Идем! Идем, расскажем твоей матери, что мы теперь вместе! Попросим Брюнгерду провести обряд!
Ангсар посмотрел на нее, немного растрепанную и от того еще более милую сердцу, улыбнулся и вскочил на ноги.
* * *
– Я не отдам ее! – закричала Брюнгерда, едва услышала, о чем просили ее Ансгар и Рунфрида.
– Что значит не отдашь? – возмутилась Ранвейга. – Мой сын хочет взять ее, сироту, в законные жены – что же в этом плохого? Наконец Ансгар прекратит мыкаться, устроится на родной земле, продолжит род. И ей хорошо – будет кому о ней позаботиться и кому защитить!
– Это я о ней заботилась! Я ее подобрала, когда она забрела на болото, приютила в своем доме, учила тому, что знала, а она – неблагодарная! – набросилась Брюнгерда на Рунфриду, и та в испуге прильнула к Ансгару. – Так-то ты мне отплатила за мою доброту!
– Хороша доброта! – вступился за возлюбленную Ансгар. – Ты хотела навсегда оставить ее на Чёрном холме, чтобы она стала такой же, как ты! Хочешь сделать из нее колдунью!
– Что же с того?! – удивилась Брюнгерда. – Конечно, хочу! На Чёрном холме должна быть хозяйка! Я уже совсем не юна, скоро морщинами пойду, а там и мое время придет – кто же тогда займет мое место?
– Я понимаю, чего ты хочешь, – Ансгар старался говорить спокойно, – и желаю тебе найти достойную наследницу, но прошу тебя – не держи Рунфриду. Хочешь ты того или нет, но она будет моей женой! Так лучше решим это дело полюбовно, без ссор!
– Прошу тебя, сестра, – присоединилась к нему Ранвейга, – ты пожалела Рунфриду, когда ей нужна была помощь, так будь добра с ней до конца, дай ей быть счастливой! Не мешай их любви! Прошу тебя!
– Вы не понимаете! – голос Брюнгерды дрогнул. – Когда я пришла сюда, прежняя хозяйка была уже очень стара. Она многому научила меня, но умерла, не раскрыв всего, что знала. Великие знания ушли вместе с ней и утрачены навсегда! Я и вполовину не так мудра, как была мудра она! Но если я не найду никого, кого могла бы обучить, тогда и то немногое, что я успела узнать, будет забыто. Я так рада была, когда нашла Рунфриду! Думала – вот моя наследница! А теперь… что мне теперь делать?
– Послушай, сестра… – начала было Ранвейга.
– Не надо! – оборвала ее Брюнгерда. – Конечно, я сделаю то, о чем вы просите. Хотите быть мужем и женой? Что ж, пусть будет так, и будь что будет!
– Спасибо! Спасибо тебе, сестра, – бросилась обнимать ее Ранвейга, а за ней и Рунфрида. Только Ансгар остался стоять на своем месте, хотя рот его растянулся в радостной улыбке.
* * *
Поначалу Ансгар хотел позвать кого-нибудь из округи, чтобы засвидетельствовать его свадьбу с Рунфридой, но мать и Брюнгерда образумили его. Куда было приглашать гостей? На Чёрный холм? К колдунье? Об этом не могло быть и речи. Потому решили свершить все в семейном кругу, а единственным гостем стал Докучай, который, поднявшись, наконец, на ноги, велел отныне звать его Перенегом. Новое имя звучало непривычно, но коли уж ему так этого захотелось, то пусть будет Перенегом. Ансгар уже понял, что, едва не умерев, Докучай сильно изменился и стал немного странным, но вдаваться в его новую блажь он не стал, ведь у него были заботы поважнее.
Приготовления были недолгими. Большую часть хлопот взяли на себя две сестры – Ранвейга и Брюнгерда. Ансгар же ушел на охоту, выследил молодого кабана, но не убил его, а только ранил и связал. До поры он нужен был живым.
Наконец все было готово и в назначенный день обряд был свершен. В лесу, на поляне у старого ясеня, Брюнгерда соединила руки Ансгара и Рунфриды и потребовала у них поклясться друг перед другом в верности, призвав в свидетели Вар15 из рода великих асов. Когда клятвы были даны, она связала их руки рушником, исшитым знаками Тора и добрыми рунами. После того колдунья ловким движением перерезала горло кабанчику и измазанными кровью пальцами коснулась середины лба жениха и невесты. Наконец Брюнгерда воззвала к Фрейру и Фрейе16, моля их благословить этот брак, наполнив его любовью и плодовитостью.
Вернувшись на Чёрный холм, они вкусили обжаренное мясо жертвенного кабана и испили странного, похожего на брагу напитка, который приготовила Брюнгерда. Дождавшись темноты, зажгли факелы – их несли в своих руках молодые. Ранвейга взяла под локоть своего сына Ансгара, Докучай-Перенег – Рунфриду, и повели их в житницу, где уже было приготовлено брачное ложе. Впереди шествовала Брюнгерда, на каждом шагу взывая к могучим асам и ванам – то к Фрейе, то к ее брату Фрейру, то к самой Фригг17. Она просила у них покровительства для Ансгара и Рунфриды, чтобы их любовь пылала как неугасимое пламя, чтобы молодой муж был преисполнен силы, а его жена была плодовита. Затем Перенег и Ранвейга забрали факелы и вышли. Колдунья зажгла какие-то травы – они вспыхнули и тут же погасли, наполнив житницу пахучим дымом. В этом дыму она исчезла, и молодые остались одни. Запах жженых трав дурманил им головы, пробуждая нестерпимое желание. Ансгар подхватил Рунфриду на руки и бросил ее на ложе. Накрыв ее своим телом, он начал целовать ее куда попало – в лоб, в глаза, в нос, – пока не нашел губы, и тогда горячий поцелуй окончательно помутил их разум. Ансгар принялся задирать подол сарафана Рунфриды, а она тем временем запустила свои проворные руки ему в портки.
* * *
Ансгар был счастлив. Его жизнь, еще не так давно полная тоски и отчаяния, приобрела новый смысл. Он наконец нашел свою любовь. Рунфрида, о которой он мечтал еще в детстве и которую едва не потерял, стала теперь его женой. Она была молода, красива и полна страсти – о чем еще можно было мечтать? Отныне можно забыть о дальних чужих землях, жить в родном краю, в Тюлоскуге, и не надо ни с кем воевать, никого убивать. Ансгару виделась мирная жизнь, которой он отныне будет жить – ходить на охоту, возвращаться с добычей домой, к жене, предаваться с ней ласкам, а потом у них будут дети, и они будут расти, наполняя радостью жизнь своих родителей. Для полного счастья не хватало только самого дома. Когда они не смогли пригласить гостей на свадьбу, Ансгар понял, что пора что-то менять. Не оставаться же им жить на Чёрном холме с колдуньей? Ведь это совсем не то место, где можно было строить семейную жизнь. Окруженный болотом островок, которого избегали жители Тюлоскуга из-за его недоброй славы, был слишком тесен для стольких людей, а ведь Ансгар еще мечтал, что у него с Рунфридой будет много детей. Нет, им, конечно, нужен был свой дом, большой и просторный, где хватило бы места им всем, включая мать, которую Ансгар хотел забрать с собой, и где можно было бы принимать много-много гостей.
Ансгар не знал, как строить дом. В детстве он только один раз видел, как вольные бонды помогали своему соседу отстроить заново жилище, сгоревшее при пожаре. Его со старшим братом Агнаром брал с собой отец, который был среди тех, кто пришел на помощь. Но в ту пору Ансгар был еще совсем мал и не понимал, что делают взрослые. Для него это была только игра, и он с удовольствием спешил подать отцу ту или иную вещь, когда тот просил его. Ему нравилось смотреть, как много взрослых что-то делают, суетятся, а из поваленного леса растет дом, и вот уже можно зайти внутрь и укрыться от холода, хотя там еще совсем пусто – одни голые стены.
С тех пор Ансгар вырос, но строить дом так и не научился. Он научился владеть мечом, научился сражаться и убивать, научился грабить жилища других людей, но обустроить себе свой собственный очаг не мог. Ему нужна была помощь. Жаль, Агнара не было рядом, с ним было бы куда веселей и сподручней, он бы обязательно что-нибудь придумал. Но Ансгар знал, что старшему брату нет пути домой, ведь колдунья предрекла ему смерть, если он вернется. Пусть уж он лучше ищет приключений в далекой стране ромеев, в сказочном Миклагарде, а Ансгар справится как-нибудь без него. Есть же еще Докучай, вернее Перенег, – он уже оправился от раны и вполне способен помочь построить дом. Может быть, он даже знает в этом толк? Но одного Перенега будет мало, нужна настоящая помощь, а значит, нужно обойти округу, обратиться к людям. Многие должны помнить его отца, ведь Ансвара, сына Агвида, знали и уважали в Тюлоскуге. Может быть, в память о нем люди помогут Ансгару?
Но, прежде чем просить помощи, Ансгар хотел сходить на родное пепелище, посмотреть на то место, где когда-то стоял дом его отца. Рунфрида, когда он поделился с ней своими мыслями, была рада и тому, что Ансгар решил, наконец, построить для них собственный дом, и тому, какое место для этого выбрал. Она не хотела селиться там, где погибла ее семья. Ранвейга же вроде бы и одобрила намерения сына, но и как-то погрустнела.
– Значит, скоро сами по себе жить будете, – сказала она, покивав головой.
– Нет, мама, что ты! – замахал руками Ансгар. – Я заберу тебя с собой! Я построю большой дом – там всем нам места хватит!
Ранвейга, услышав это, обрадовалась, улыбнулась. Потом спросила:
– А друга своего ты, часом, не хочешь у себя поселить? Или, может быть, пора ему уже в свою сторону отправиться? Он уже здоров, чего ему в наших краях делать?
Ансгар досадливо повел плечом. Мать почему-то невзлюбила венда и уже не в первый раз намекала, что ему пора бы уйти. Поначалу Ансгар старался не придавать этому значения, но в этот раз не удержался.
– Отчего ты хочешь прогнать его? – спросил он. – Чем он тебе так немил?
Ранвейга сердито свела брови.
– Ты уж, сын, прости меня, – сказала она в ответ, – это твой друг, и, наверно, вы немало пережили вместе. Но так же нельзя! Он совсем бесстыдник!
– Бесстыдник?! – удивился Ансгар. – О чем это ты?
– О боги, будьте милостивы! – всплеснула руками мать. – Ты так занят своей любовью, столько времени с Рунфридой проводишь, что, видно, ничего другого не замечаешь!
– Ничего не понимаю!
– Да разве же ты не видишь, что друг твой с сестрой моей ложится, а она и рада, такая же бесстыдница!
Ансгар присвистнул. Такого он не ожидал.
– Она же ему в матери годится, – с сомнением проговорил он.
– Но Брюнгерда еще не стара, ей нет сорока зим, и она даже может еще понести! Когда она узнала, что ты заберешь у нее Рунфриду, ей словно вожжа под хвост попала, и стала она вертеться вокруг твоего венда. А тот как будто только этого и ждал. И пока ты с женой уходишь в лес от наших глаз в одну сторону, эти двое идут в другую!
Ансгар задумчиво почесал шрам на щеке.
– Хорошо, – сказал он наконец, – я поговорю с ним.
* * *
Ансгар и Перенег шли по лесу, держа коней на поводу. Пахло хвоей, мхом и грибами – всеми теми запахами, которые делают северный лес родным для сердца нордмана. В кронах деревьев перестукивались дятлы, где-то вдалеке куковала одинокая кукушка. Под ногами похрустывали ветки, и такой же хруст раздавался совсем близко – это лесные обитатели шли звериными тропами. Все вокруг было уютно и близко Ансгару, это была его родина, его земля. Здесь он чувствовал себя на своем месте. Первое время, пока шли, он не хотел даже ни о чем говорить – наслаждался своими ощущениями. Перенег тоже молчал. В те времена, когда он еще был Докучаем, обязательно начал бы о чем-нибудь болтать, говорить какие-нибудь глупости. Но теперь он изменился, и слова с его губ срывались редко, а когда это все же происходило, понять его бывало трудно. Поэтому Ансгар не хотел начинать разговор, но он обещал матери, и надо было исполнить обещанное.
– Послушай, друг, – обратился Ансгар к Перенегу, избегая называть его по имени, – я давно хотел тебя кое о чем спросить.
Перенег ничего не ответил, продолжал молча шагать.
– Так вот, я хотел тебя спросить, – повторил Ансгар, – что ты будешь делать дальше?
– Буду жить, – ответил Перенег.
– Жить?
– Ну да. Ведь ты дважды спас мне жизнь. И вот я живу.
– Да я не о том! – досадливо отмахнулся Ансгар. – Я спрашиваю, теперь, когда все закончилось, что ты будешь делать?
– А что закончилось? – немного удивился Перенег.
– Мои странствия закончились. Я больше не хочу никуда уходить из родной земли. У меня теперь жена. Я хочу построить дом и жить там с ней. Но твой дом далеко отсюда, и тебе незачем здесь оставаться.
– Я ведь говорил, моя жизнь теперь принадлежит тебе, – строго возразил Перенег, – и я от своего слова не отступлюсь.
– Да не нужна мне твоя жизнь! – не выдержал Ансгар. – Ты свободный человек и можешь идти куда хочешь и жить где хочешь. Что тебе делать здесь, в чужой для тебя земле? Разве ты не хочешь вернуться в Кёнигард?
– Тебя злит, что я сплю с твоей теткой? – спросил вдруг без всякого перехода Перенег.
– Что? Да нет, – смутился Ансгар, – дело не в этом… Хотя, может, и в этом тоже. Не знаю. Матери не нравится, что между вами происходит.
– Все это ненадолго.
– У тебя с Брюнгердой?
– Нет, вообще все. Я чувствую, что скоро мы отсюда уйдем.
– Куда уйдем? – не понял Ансгар. – Я же сказал, что никуда отсюда уходить не собираюсь!
Перенег как-то грустно посмотрел на Ансгара.
– Ты знаешь, – сказал он все с той же грустью в глазах, – я еще не привык к тому, каким стал. Твоя тетка помогает мне понять, кто я теперь. А взамен я даю ей то, что она хочет. Я бы хотел провести эту зиму с ней, а потом, если так надо, чтобы я ушел, – что ж, я уйду.
Ансгару вдруг стало как-то стыдно перед Перенегом.
– Нет, что ты, – начал он виновато оправдываться, – я вовсе не гоню тебя! Если ты хочешь жить здесь, ну что ж – живи! Ты мой друг, и я буду рад твоему соседству. Хочешь – живи с Брюнгердой, а хочешь – найдем тебе молодую жену из местных девушек. Построим вам дом рядом с моим, вместе будем ходить на охоту…
– Перезимуем, – прервал его Перенег, – а там, по весне, видно будет.
* * *
Наконец они пришли. Глазам Ансгара предстало пепелище, оставшееся от родного дома. Здесь он родился и рос, здесь начал ходить и говорить, здесь играл со старшим братом, и здесь отец преподал ему первые уроки владения мечом. Теперь на этом месте остались только обгорелые развалины, которые уже начали зарастать травой и кустами. Лес постепенно возвращал себе брошенную людьми землю. Ансгар поковырял носком черный, тяжелый от влаги пепел, задумался, потом направился туда, где возвышался небольшой холмик – тот, что они с братом насыпали над погребальным костром их отца. Ноги невольно подкосились, и Ансгар стал на колени, а потом прислонился к земле грудью, обнял руками, как родного человека. «Отец! – хотелось крикнуть ему, – смотри! Я пришел, чтобы сказать тебе, что ты отомщен!» Но вместо этого из груди вырвался только тяжелый вздох. Потом Ансгар поднялся на ноги, вновь подошел к развалинам, еще раз ковырнул обгоревшую землю. Нет, решил он, здесь не стоит возводить новый дом, это место должно остаться таким – в память об отце и о том, что здесь произошло. А дом Ансгар построит в другом месте. Неподалеку, он знал, была подходящая полянка, и, если лес вокруг расчистить, можно будет уместить там настоящую усадьбу.
Когда пришли, Ансгар огляделся, посмотрел на деревья вокруг. Полянка оказалась меньше, чем он ожидал, а значит, работы предстояло много. Ну ничего – он сходит к соседям, попросит о помощи. Не откажут же они сыну Ансвара! В конце концов, ведь у него же есть золото! Он может богато одарить тех, кто придет ему на выручку. Подумав так, Ансгар еще раз осмотрел полянку.
– Здесь будем жить! – сказал Ансгар Перенегу, но тот только пожал плечами, как бы давая понять, что это пустая затея. Ансгар сердито сдвинул брови, настроения венда ему не нравились. Впрочем, ему и самому было немного странно думать, что уже через год здесь будет построен новый дом, в котором он будет жить вместе с Рунфридой. Но глупо было тратить время на эти размышления, и, сев в седло, он бросил Перенегу:
– Ладно, пора нам.
Предстояло самое трудное из задуманного на этот день – навестить жившего на Белом озере старого Фастульва, отца Ульвара, и сообщить ему о гибели сына.
* * *
Фастульв, сын Фарульва, жил со своей женой в добротном просторном доме на берегу озера. Две его старшие дочери давно вышли замуж и жили со своими семьями неподалеку. Ульвар же был единственным сыном Фастульва и его младшим ребенком. Отец очень любил его и потому во время нашествия Эрика Ведерхатта признал власть конунга свеев – он хотел избежать кровопролития и сохранить сыну жизнь. Ульвар этого не оценил и всегда перед друзьями стыдился вспоминать о поступке отца. Ансгар в ту пору тоже мысленно осудил Фастульва, хотя и не говорил об этом Ульвару, чтобы лишний раз его не обидеть. Но теперь, когда свершилось то, чего боялся Фастульв, и его сын погиб, Ансгар заранее почувствовал ту боль, которую причинит эта весть, и только теперь, кажется, начал понимать, почему старик не стал ссориться со свеями.
Подойдя к ограде, Ансгар не успел постучать в ворота, как одна створка открылась, и он увидел Фастульва – крепкого еще мужа, но уже с сильной проседью на голове и в бороде и с глубокими складками на лбу.
– Кто вы и что здесь ищете? – строго спросил Фастульв.
– Меня зовут Ансгар, я сын Ансвара. А это мой друг Перенег.
– Ансгар? Постой-постой! Я узнаю тебя! Ты друг моего сына! Твой отец погиб, когда на нас напал Ведерхатт, а ты с братом и ваша мать пропали. В ту же пору пропал и Ульвар. Скажи, ты знаешь, где мой сын? – в голосе Фастульва прозвучала то ли надежда, то ли мольба.
В воротах показалась пожилая женщина – жена Фастульва и мать Ульвара. Наверно, услышала, что говорят о ее сыне. От ее вида Ансгару стало совсем не по себе. Он знал, что принес ей горестную весть и вот сейчас обрушит эту весть на ее несчастную голову. Но тянуть с этим не было смысла.
– Вашего сына больше нет в Мидгарде, – произнес Ансгар сдавленным голосом, – теперь он в чертогах Одина.
Мать Ульвара охнула, схватилась за ворота, чтобы не упасть. Из глаз ее брызнули слезы. Лицо Фастульва вмиг посерело, он отвел глаза, пожевал губами, потом едва слышно произнес:
– Проходите в дом, расскажете, как все было. Коней своих у коновязи оставьте. – Потом он посмотрел на жену и уже громче сказал: – Готовь стол. И надо послать Олафа за дочерями – пусть придут.
Женщина, все так же охая и заливаясь слезами, поспешила в дом. За ней медленно, словно с трудом волоча ноги, поплелся Фастульв, а за ним Ансгар с Перенегом. Какой-то мальчонка лет десяти выскочил из дома и пронесся мимо них.
– Внук, – пояснил Фастульв, – позовет моих дочерей. А вы пока подождите, посидите со мной. Вместе поужинаем, у меня заночуете.
Пока мать Ульвара хлопотала по хозяйству, Фастульв расспрашивал своих гостей о том, когда они вернулись в Тюлоскуг, где были прежде, и что думают делать дальше. С любопытством взглянул на Перенега, когда узнал, что тот венд. Присвистнул, когда Ансгар сказал ему, что вместе с Ульваром несколько зим провел в Остерланде и добирался до самого Кёнигарда. С удивлением слушал про возвышение Хельги. Когда же Ансгар сказал, что теперь живет на Чёрном холме, Фастульв поморщился.
– Зачем ты связался с этой колдуньей? – спросил он.
– Она добрая женщина, – ответил Ансгар, – несмотря на то, что колдунья. Она приютила у себя не только меня с другом, но и мою мать, и Рунфриду.
– Какую это Рунфриду?
– Дочь Видбьёрна.
– Я думал, вся его семья погибла, – поднял брови Фастульв.
– Я тоже так думал, но Рунфрида спаслась и стала жить с колдуньей. А когда я вернулся, то взял ее в жены.
– Вот как? Отчего же вы никого не позвали на свадьбу?
– Куда? – невесело улыбнулся Ансгар. – На Чёрный холм, на болото? Никто бы не пришел.
– Вам нужен свой дом, – строго сказал Фастульв.
– Это верно, – согласился Ансгар, – но нужна помощь. Вдвоем с Перенегом мы будем долго возиться.
– Я помогу тебе и зятьев позову. Можно еще обратиться к Бьёргу и Омунду – они живут неподалеку и не откажут в помощи.
– Спасибо тебе, – Ансгар приложил руку к сердцу и склонил голову.
Наконец пришли дочери Фастульва со своими мужьями и детьми. Ансгар посмотрел на двух молодых мужчин со смесью зависти и презрения. У них не было шрамов, они не знали шума битв и не смогли бы защитить свои семьи, если бы сюда нагрянули люди вроде Бреки. Но они вели мирную, размеренную жизнь, о которой мечтал Ансгар, – у них были свои дома, в которых они любили своих жен и растили детей, добывая себе пропитание честным трудом. Детей было много, и они начали не к месту шуметь, но после того, как на них пару раз шикнули и отвесили подзатыльников, притихли.
Сели за стол. Строго глянув на мокрое от слез лицо жены, Фастульв объявил, показывая на Ансгара с Перенегом:
– Эти добрые люди принесли в наш дом скорбную весть. Мой сын… Наш сын, Ульвар, погиб в далекой стране и больше не вернется домой.
Женщины запричитали, по щекам их полились скупые слезы. Мужья их почтительно молчали, на лицах их читалась не столько печаль, сколько уважение к памяти павшего воина. Глядя на этих людей, Ансгар понимал, что за пять прошедших зим они уже свыклись с отсутствием Ульвара и давно почитали его мертвым. Сестрам, конечно, жаль было своего брата, но его все равно не было в их жизни, просто теперь они точно знали, что больше никогда его не увидят. Только родители по-настоящему горевали, мать – явно, отец – сдерживая себя и переживая все внутри. Они потеряли сына, свое чадо, и неважно, сколько лет не видели его, – в их сердце теперь была глубокая рана, и она кровоточила.
Ансгар решил не рассказывать, как на самом деле погиб Ульвар – от руки бывшего друга, напавшего исподтишка, да еще и по недоразумению, ведь Бильд хотел убить Ансгара, а не Ульвара. Вместо этого он поведал о битве за Кёнигард, в которой сражался сам, а теперь представил, что Ульвар бился бок о бок с ним. Ансгар вспомнил о Хаконе, павшем в том сражении, и просто подменил его в своем рассказе на Ульвара. Все собравшиеся, даже дети, слушали его молча, сосредоточенно, боясь упустить хоть слово, но, когда Ансгар дошел до того, как Вячко нанес свой разящий удар, мать Ульвара не выдержала, охнула и стала сползать под стол. Дочери подхватили ее под руки, стали приводить в чувство. Фастульв же, подождав, пока женщины перестанут галдеть, посмотрел Ансгару прямо в глаза и строго спросил:
