Kitobni o'qish: «Избранная проза. Рассказы, эссе, заметки.»

Борис Комиссаров (Ракитский)

Shrift:

Рассказы из книги «Позвольте мне помолиться за Вас…»

Небо

(вступление в повесть «Оставшаяся жизнь»)

– Смотри, Маш, какое небо! Разве голубое?

– Не-ет, пожалуй… Седоватое какое-то…

– Белёсое. Оно ведь у нас всё лето белёсое. Только в мае сине-синее.

– Да что ты! А откуда ты знаешь?

– Сам открыл! Путём неустанных многолетних наблюдений.

– Ну, болтун! Я серьёзно… Я вот не знала. Не замечала.

– А я уж сколько лет удивляюсь. В мае – синь, а летом – только по ночам. Но уже тёмная синь. Почему так, как ты думаешь?

– Не знаю, Вась. Наверно, весной воздух чище, иначе белый цвет на отдельные разные цвета расщепляется…

– Да ну тебя, отличница! Тоже мне объяснила… Я, Маш, об этом думал и так решил. Весной, в мае, у берёз листва нежная, яркозелёная. И вот представь: смотришь в лесу снизу вверх на вершины берёз. Они солнечно-зелёные… Ну, как, скажи, такая зелень может смотреться на белёсом? Никак. Только на сине-синем. В этом вся разгадка!

– Романтик ты у меня! А я думала, ты серьёзно…

– А я серьёзно.

Гос-поди! Как давно это было-то! Задолго до внуков, ещё до детей. Надо же, какие эпизоды память держит! Да как цепко!

3 сентября 2008

Счастье

Света сосредоточена. Ведёт машину. Пусть не час пик, но движение густое.

Сижу рядом, гляжу на неё. Да-а, время всё-таки берёт своё…

– Слухом земля полнится, – говорю. – Слышал и я, Светлана Валентиновна, будто недавно замуж вышли. От души поздравляю!

Света вспыхивает улыбкой, на секундочку поворачивается ко мне. Улыбка – её всегдашнее выражение лица. Такой она человек. Всегда ко всем повёрнута улыбкой. Независимо от своих личных радостей и горестей.

– Спасибо! Спасибо. Я прямо сама удивляюсь, какая я счастливая!

– А он-то кто? Как хоть зовут?

– Он – Олег. Я сначала и сама не знала, кто он. Просто как-то сразу почувствовала, что это мой человек. Мне с ним сразу было так хорошо!

И тут – не то застеснялась, не то спохватилась:

– Вы же знаете, я с первым мужем разошлась, когда ещё молодая была. Потом были варианты, но каждый раз что-нибудь да не то. А тут ни обсуждать, ни за и против взвешивать не хочется. Ну, точно мой человек, понимаете?

– Понимаю, конечно. Так бывает.

– Да! Он из Мирного. С космодрома. И так получилось, что у меня ребёнок весной институт закончит, а ему 45 – со службы надо уходить. Он полковник, у них так положено. Решили уехать с Севера, хватит. Поселимся в Ярославле.

– Надо же! Совсем новая жизнь, получается… С чистого листа.

– Да, точно! С чистого. Даже не представляем ещё и где жить будем, и где работать.

«Господи! – подумалось. – А ведь я такое помню! Но в двадцать с небольшим, не в 45».

– Характеры у нас совсем разные. Он такой спокойный и уравновешенный. Неторопливый. А я, Вы же знаете, очень активная. Всё время надо что-то делать и делать… – Даже руки от руля оторвала, показала, как ни на минуту сложить их не может. – Это очень хорошо, что он спокойный: будет мою бурную активность сдерживать.

«Ой ли!» – весело подумалось мне. Но виду не показал, только покивал и помычал в знак поддержки.

– А главное для меня, что я не одна. Так я устала быть одна и одна… Тяжело это. А теперь, надеюсь, что всё будет хорошо. Мы даже в церковь ходили, просили у Бога, чтобы долгого счастья дал.

Я почувствовал: надо что-то сказать. Нельзя промолчать при такой откровенности.

– Да, – сказал я Свете. – Правильно, что попросили, обозначили заветное. Известили, чего ждёте, на что надеетесь. У Бога счастья много, ему счастья не жалко. Только взяли бы, а он даст…

– Правда? Даст?

– Конечно, даст. Сколько сами возьмёте.

– Ой, хорошо бы!

6 февраля 2014. Архангельск

Ерохин

1

Ерохин решил стать царём. Другого выхода он просто не видел.

Время и обстановка в стране не позволяли тянуть и рассусоливать. Требовалось действовать. Уже назавтра во время перекура Ерохин поймал подходящий момент и перевёл обычный общий трёп в нужное русло:

– Вы извините меня, мужики, но вот слушаю я вас и удивляюсь.

Мужики, человек пять-шесть, выжидательно примолкли и сосредоточились. Ерохина уважали.

– Вот все мы, и я тоже, уж который год твердим: «В стране бардак! В стране беспредел!» А кого убеждаем? И Путин с Медведевым примерно то же говорят. Не клеймить бардак и беспредел надо, а прекращать.

– Это ты верно, Захарыч! – поддержал Ерохина Зворыкин, старый его друг. – Только как прекращать? Выкладывай, если знаешь.

– Надо, чтобы в России царь был. – Ерохин был человек конкретный и определённый. На прямой вопрос – прямой исчерпывающий ответ.

Мужики такого ответа не ожидали, а потому недопоняли.

– Как это – царь? – спрашивают.

Ерохина покоробила непонятливость, но сдержался и терпеливо объяснил:

– А вот так – царь. Как обычно. Берёт на себя всю ответственность и управляет, чтобы во всём порядок был. Строго и справедливо. Тогда бардаку конец. И беспределу.

– Хм, – поразились мужики чёткости ответа.

Но это ещё не означало их полного понимания и поддержки, а означало: «Ну, допустим…»

Помолчали. После пары затяжек молодой Иванов спросил:

– Это у тебя, дядя Миша, царь получается… гарант конституции, что ли?

– Во! – поощрил парня Ерохин. – Именно! Только не на словах, а на деле. Главное – в каждом конкретном случае справедливость обеспечить.

Про гаранта мужики в большинстве не поняли. А насчёт справедливости в каждом конкретном случае – одобрили:

– Точно! Надо в каждом случае конкретно вешать за яйца тех, кто напортачил.

Ерохин был доволен. Разговор шёл заинтересованно.

Но пора было кончать перекур, браться за работу.

2

В тот же день, перекуривая, обсудили и другой важный вопрос: а где такого царя взять, чтобы и строгий, и справедливый.

– Сначала все они хорошие. А потом – к богатым передом, а к простым людям – задом.

– Дак они временные, сменные. А царь – фигура постоянная. Ему неудобно будет сказать: «А-а-а… Это было в лихие 90-е». Не наша, дескать, вина. Спрашивай с предыдущего…

– Смотря какой этот царь. Вон Николай был. К нему рабочие с просьбами и предложениями шли. А он близко не подпустил, казаков науськал и солдат послал. Многих убили и ранили. Мне дед рассказывал.

– Ну, это давным-давно было. Когда Сталин царствовал, полнарода ни за что извели. Зато войну выиграли.

– Чо, мужики, старое поминать! Надо думать, может ли сейчас в России быть подходящий царь?

– Не может.

– Это почему?

– А ты глянь на этих тараканов – на депутатов и министров. Ни один правды не говорит. Видать, и не знают.

– Ну, среди этих-то и искать не надо. Жульё на жулье.

– А где тогда искать? Среди нас, что ли?

– А почему не среди нас? – вступил в разговор Ерохин. – Я бы, например, взялся быть царём.

Все смолкли и уставились на Михайлу Захарыча. Смеётся, небось?…

Нет, Ерохин не смеялся, не шутил. Серьёзно спросил:

– А чем я вам не подхожу, дорогие товарищи?

Мужики засмущались:

– Да нет, Захарыч, мы тебя уважаем. Но чтобы царём!? Не принято вроде из простых-то.

– Образование же надо иметь…

– Да сгубят же они тебя, заговор устроят.

– А что, ты и вправду хочешь царём?

Ерохин был вынужден объяснять по порядку:

– Во-первых, образование – не факт. У Петра какое было образование? Учился на плотника в Голландии. Так? А Сталин? У него вообще никакого образования. Это во-первых. Во-вторых, насчёт «из простых». Непростых уж сто лет как под корень вывели. Или они за бугор ушли и там дар русской речи потеряли. У нас теперь все одинаковые. Так что каждый царём может быть.

– Ну, не скажи, – возразил друг Зворыкин. – Пьющего в цари не надо.

– Ага. И холуя не надо.

– И выжигу…

– Стоп, ребята! – остановил всех Ерохин. – Если найдётся среди вас или вообще более подходящий, – я за место не держусь. Берись и царствуй! Только профессионально, не шаляй-валяй. С ответственностью!

– Правильно, дядя Миша! Давай, берись! А коллектив поможет.

– Ты, Захарыч, когда царём будешь, нас не забудь, – подал голос Михеев.

– Не бойсь, – буркнул Ерохин. – Тебя и захочешь – не забудешь. И собутыльника твоего тоже.

– Гы-гы-гы, – заржали мужики. – Держись, Михеев! Царь Захарыч – это тебе не мастер. Ему твои особые услуги не нужны.

3

Назвался царём – тяни лямку.

Перво-наперво, надо собраться с мыслями и уяснить, что делать и с чего начинать.

Ерохин, конечно, давно мозговал над этими вопросами. И сам по себе, и со знакомыми. Телепередачу по серьёзному вопросу, бывало, посмотрит и места себе не находит. Вроде бы активно галдели, дельные мысли иногда выкрикивали, а общей картины не создавалось, корень дела забалтывался. Никакого результата в итоге. Из знакомых такие передачи мало кто смотрел, но вопрос по существу обсуждать пробовали. Тоже без особого результата.

В выходной Ерохин пригласил Зворыкиных в гости.

– Посоветоваться с тобой, Николай, хочу, – предупредил друга.

Зворыкины пришли, как всегда, весёлые, с гостинцами. Даша любила печь и обычно приносила пироги: то с грибами, то с капустой. На этот раз пирог был с рыбой.

– Ну, ну, пирог кстати. Я пива заготовил, – ворковал Ерохин.

Посидели за столом, как положено. Потом Тоня с Дашей ушли на кухню обсудить «своё девичье». А Ерохин обратился к другу:

– Ты, Николай, поди думаешь, что я дурью маюсь… С царём-то.

– Да как тебе сказать, Миша? Каждый по-своему с ума сходит. Но тут, я думаю, другое. Душа у тебя за всё болит. И это я уважаю.

– Спасибо, Николай! Я вот о чём с тобой поговорить хотел. Посоветуй, на чём в первую очередь надо сосредоточиться в государстве. Как по-твоему?

– Вопросы ты задаёшь, Миша, уже взаправду царские. Не охватить мне такие объёмы. Давай от того идти, чего трудовой народ хотел бы. Трудящих-то на свете большинство.

– Давай. Вот мы с тобой трудящие. И чего хотим?

– Н-да… Чего хотим?

Давно уже они работали вместе и дружили давно. А вот такой вопрос возник впервые. В чём нуждалась семья Ерохиных и семья Зворыкиных, что заботило ежедённо и ежегодно, это они прекрасно знали. «Чего хотим?» – это не вопросы отдельной семьи в текущий период. Это общий для всех трудяг вопрос и восходит он к устройству жизни. Об устройстве и переустройстве жизни в целом рабочая голова не думает. Во-первых, не привыкла. Во-вторых, через мысль-другую заходит в тупик. В-третьих, – ни к чему. Чего думать, если ничего не изменишь? Даже если и придумаешь?

Зворыкин с Ерохиным сосредоточенно помолчали.

– Знаешь, Миша, когда царём станешь, у народа спросишь. Народ не соврёт, выложит, чего он хочет.

– Ой, Николай, не смеши, ей-богу. Что, ты наш народ не знаешь, что ли? Он только задним умом крепок. Вот возьми хоть недавнее время, лет пятнадцать или двадцать назад. Какую хрень несли о настоящем хозяине и эффективном частнике! И народ всему верил и всё, как Попка-дурак, повторял. А теперь, когда частник всё в прах обратил и народом помыкает, теперь народ государственную собственность залюбил. А приди какой-нибудь иностранец и начни хотя бы мало-мальский порядок наводить, народ скажет: «Даёшь хозяина-иностранца!»

– А что?! Уж лучше честный иностранец, чем наши отечественные уголовники!

– Да я не об этом! Чтобы народные мысли выслушать и правильно понять, надо наперёд суть дела выявить и фильтр в себе развить, чтобы муть и дурь отбрасывать. Муть и дурь ведь и общенародными могут быть. Так или нет?

– Ну… в основном так.

Опять замолчали.

– Не с того конца мы, Николай, видно, думать начали, – сказал, наконец, Ерохин и налил в бокалы пивка. – Давай что-нибудь более обозримое обсудим, более привычное.

– Согласен. Начнём с привычного. Вот у нас в цехе как, по-твоему, должен выглядеть порядок?

– Ну, это понятно. Прежде всего надо работу дельно организовать. Чтобы каждый знал, что и как делать, за что и перед кем отвечать. И чтобы хорошая работа на виду была и ценилась, а посредственная на одну доску с хорошей не ставилась.

– А плохая? Про неё забыл.

– Не забыл. Плохая вообще не нужна. За плохую работу увольнять надо.

– Ух ты! А как же с подтягиванием отстающих, перевоспитанием отдельных несознательных?

– Да иди ты! Я тебе серьёзно говорю. Шансы сделаться хорошим работником у человека всегда должны быть. Но силы к этому должен прикладывать сам человек. И к товарищам за опытом и помощью обращаться. Но нянькаться с лодырем и пьяницей зачем же? Только нервы зря тратить. Помнишь, как мы всей бригадой тянули Костенку? Всё ждали, когда исправится. А он, гад, над нами, по сути дела, изгалялся!

– Ну, ладно, ладно, не горячись. Значит, труд организовать. А ещё?

– А ещё при хорошей работе хороший заработок. Чтобы не через силу, не через кровь из носу, а при нормальной работе заработок обеспечивал достаток. Что такое достаток, знаешь?

– Нет. По жизни не знаю. Но догадываюсь. Ну, как тебе объяснить? Это чтобы не надо было всей семье жаться и экономить, если задумал нужную вещь купить, в отпуск съездить… А молодым – чтобы жильё хотя бы годам к тридцати на свои купить.

– Ну, примерно. Согласен. А какую часть от достатка обеспечивает нынешняя зарплата?

– Так сразу не скажу… Наверное, всё же меньшую. Особенно если без подработок.

Таким вот способом подобрали друзья в тот выходной ещё три-четыре вопроса, решение которых дало бы порядок в цехе и на всём заводе.

До мировых и общероссийских проблем в тот раз не дошли.

4

Ерохин приобретал известность. К нему подходили с предложениями и вопросами. Он теперь был вроде магнита для мыслей.

Мысли у рабочих кружили обычно вокруг повседневных нужд. Вокруг кредитов, например. Вокруг квартплаты. И вокруг всего сугубо производственного. Государственно рабочий человек в массе своей не мыслил.

Но бывали приятные исключения.

Владимир Антонов, классный слесарь, передал Ерохину целое сочинение, страниц на восемь. Он, оказывается, учился в Рабочем университете, и там им задавали серьёзные темы для размышлений. Антонов дельно, с примерами, выявлял, что управленцы на заводе никудышные, да и не только на заводе. Подразумевалось, что и в стране. Из-за плохого управления, получалось у Владимира Валентиновича, половина добра портится и труд наполовину напрасный.

Из «советов царю» чаще всего были советы «наказывать, кого следует и как следует». Получалось, что наказывать – первое царское дело. Ерохин не соглашался:

– Если в наказания основную власть вложить, то ничего улучшить не сможем. Хорошее надо заводить – это главное. Порядок на привычке к хорошему стоит, а не на наказаниях. Карать тоже придётся, но ты сперва о хорошем порадей.

Интересовались, как с политикой и с политиками будет. Больно уж они заврались и оборзели.

– Политикой заниматься не будем, – разъяснял Ерохин. – Ни к чему она трудовому народу.

– А как же тогда?

– Что – как же?

– Ну, как обсуждать, как решать…

– А с людьми советоваться.

– Так разве по каждому вопросу людей соберёшь? Работать же тоже надо!

– А зачем по каждому вопросу? Законы по крупным вопросам должны быть. И устойчивые. У них вон Дума по тыще законов за год принимает. Считай, законов по пять в день. Мельтешенье, а не законы. Возьми Трудовой кодекс. Он у них всегда устаревший. Только вникнешь, а уже то не действует, другое переменилось. Поправки без конца! И все не в нашу пользу!

Целая история произошла с вопросом о зарплатах управляющим. Говорили, что у них зарплаты по миллиону и больше. Рабочих давно задевала и язвила эта несправедливость. И общее мнение давно сложилось: с несправедливостью этой надо кончать.

– Видал, что получается? – разъяснял Ерохин. – Как нам зарплату прибавить, так средств, видите ли, нет. Производительность труда, мол, низкая. А кто за эту производительность отвечать должен, если она не растёт? Рабочий, что ли? Нет, тот, кто организует работу. Вот и скости им заработки, добавь рабочим.

Вроде бы понятно. Однако Вася Криворучко преподнёс сенсацию.

– Я у сестры спрашивал, она в бухгалтерии работает. Цифры принесла. Мы с ней подсчитывали. Сколько выйдет, если начальникам, включая всех ИТР, зарплату до средней понизить, а разницу рабочим на зарплату отдать.

– Ну?

– Сиськи мну! По тысяче сто два рэ на брата.

– Тоже деньги.

– Так это в год. А в месяц, считай, по 91 рэ с мелочью.

– Не может быть!

– Не веришь – сам считай, – обиделся Вася.

– Так что же, мужики, получается? Нам справедливо платят, что ли? Явно же несправедливо! Наши из четвёртого цеха в Канаду ездили. Там квалифицированный сборщик менее 30 долларов в час не получает. А работа с нашей сравнимая.

– И другой факт возьмите в расчёт, – подхватил Зворыкин. – Чтобы нашу с вами продукцию в магазине купить, три года назад надо было пять месячных зарплат, а сейчас и шести не хватит.

Стали вместе считать. Убедились: прав Николай Юрьевич. Ничего себе справедливость! Работа та же, техника и технология – те же, а доля рабочего заработка в цене продукции падает! Ну, хотя бы неизменной была!

Много больших открытий сделали мужики. Со стороны ежели поглядеть, похожи они были на малолетних детей, когда те впервые обсматривают и обтрогивают окружающий мир. И брала оторопь: неужели так отупляют работа и телевизор? Неужто так засасывает леность мысли, несамостоятельность мысли?

5

Мастер Сергей Петрович подошёл как-то к Ерохину и сказал:

– Михаил! Мне цеховое начальство дало поручение внимательнее и строже следить за твоей работой. У них сигналы, что ты народ мутишь.

– Ну, раз поручили – давай следи!

– Чо ты взъедаешься? Я тебе плохое когда-нибудь делал?

– Нет.

– Ну, вот и послушай! Начальству на тебя персонально глубоко наплевать. Значит, им наводка дана.

– Да пошли они все! Не старые времена.

– Старые времена мы с тобой ещё застали. Помнишь, из ПТУ пришли? У кого тогда работе учились?

– У Владимира Васильевича, царство ему небесное.

– Царствие-то небесное… А что с ним было, может, помнишь?

Ерохин хмуро молчал.

– То-то, – подытожил мастер. – Был умница и трудяга, а оказался сумасшедшим. И сгинул. Времена, Михаил, изменились, да в основном не для нашего брата. И мой тебе совет: не высовывайся!

После этого предупреждения Ерохин не испугался, а обозлился. Мать их так, в самом деле! В его сердце вошла не обида, а ощущение линии фронта. Его пугают, его пытаются унизить, сломать. «Не высовывайся!» Гады!

А тут ещё пригласили его в кабинет начальника цеха. Начальника самого не было, а встретил его приятный мужчина, ничем, впрочем, во внешности не примечательный.

– Здравствуйте, Михаил Захарович! Спасибо, что нашли время. Мне поручено побеседовать с вами. Узнать, может быть, помощь какая нужна.

– А Вы, извиняюсь, кто будете? – не растерялся Ерохин.

– Я работаю в Федеральной службе безопасности, в местном управлении. Зовут меня Денис Александрович, будем знакомы! О Вас я много слышал. Хорошо говорят о Вас люди.

Ерохин ничему не верил. Молчал. Ждал.

– Хорошо, когда люди активно к жизни относятся, актуальные вопросы между собой обсуждают. Согласны со мной?

– Согласен, конечно.

– Вот и хорошо! Я рад, что мы находим общий язык. Наша служба сейчас ориентирована быть ближе к людям. Интересно бы узнать, о чём люди говорят, какие вопросы их беспокоят.

– Самые разные. Вы бы у людей сами спросили!

– Ой, Михаил Захарович! Сколько Вам люди рассказывают, столько нам не расскажут. Да и потом важно, чтобы слова подкреплялись делами. У нас есть кое-какие возможности и на администрацию повлиять, и на местные власти. В смысле правильного отношения и в материальном смысле. Так что рассматривайте нас как свой ресурс.

Ерохин молчал.

– Главное, Михаил Захарович, то, в чём все заинтересованы – чтобы без экстремизма обошлось.

– А это что такое? – прикинулся Ерохин.

– А это чтобы ситуацию не дестабилизировать и крайностей не допустить. Чтобы установившийся порядок не разрушить.

– Не, люди, наоборот, за порядок.

– Вот и отлично! Вы меня поняли. Я Вам желаю успехов. И обращайтесь, пожалуйста. Чем можем – поможем. Мы с Вами ещё не раз встретимся.

На том разговор и закончился. Ерохин о разговоре рассказал Зворыкину и ещё двоим-троим.

– Присматривайте за мной, мужики. А не то, гляди, завербуют.

Товарищи озабоченно помотали головами.

6

Осенью было собрание в цехе. Выбирали профорга. Прежний уволился.

– Кого председателем профкома изберём, товарищи? – спросил ведший собрание. – Выдвигайте кандидатуры!

– Ерохина в председатели! – послышалось сразу несколько голосов.

– Ерохина неплохо бы, – поддержал ведущий. – Да он в профсоюзе не состоит.

– Ну, и что с того?

– Устав так не позволяет.

– Э-э! Да ты ящик не смотришь! Теперь новый фасон – устав под случай верстать. Вон Путин не член «Единой России», а тем не менее её председатель.

– Вместо члена – Председатель! Гы-гы-гы! – принялся было острить Михеев.

Остроту проигнорировали как несвоевременную и не к месту.

– Ну, что ж! Раз народ такого мнения… – продолжил ведущий. – Голосуем за Ерохина! Он у нас в цари нацелился. Надо ему с чего-то практического начинать.

Июль 2010. Салтыковка.