Kitobni o'qish: «Внеклассная работа»
©Борис Батыршин
Часть первая
Чужой февраль
I
– Так, дети, ещё раз последнюю сцену! Сёма, Лёша, по местам! Как девочки закончат диалог – вступаете вы. И не прозевайте, как в прошлый раз!
Мальчик тяжко вздохнул и поплёлся на своё место. Ему нравилось играть в театре, но сколько можно прогонять один и тот же эпизод! Тем более такая пьеса…
Школьный английский театр ставил «Чарли и шоколадную фабрику». Выбора Сёмка не одобрял – неужели мало пьес и книг, чтобы брать эту голливудскую лабуду? Вон в прошлом году ставили «Робин Гуда»… И, к тому же, скажите на милость, кому в восьмом классе интересна эта конфетная история? А он предлагал кое-что получше: рассказ О′Генри про мошенника, который разводит «продвинутого» фермера, – он сразу отбивает охоту смотреть всякие «Магазины на диване»! Увы, не поняли. Вот и приходится изображать «шоколадного короля»…
Сёмка, как мог, отбивался от этой чести. Но всё зря – высокий, стройный, с неизменно насмешливым выражением лица, он как нельзя лучше вписался в экранный образ. Цилиндр и фрак из проката завершили трансформацию – оставалось лишь саркастически ухмыляться, приправляя реплики капелькой яда. Людмила Ивановна качала головой, хмурилась, но молчала: хватало возни с другими исполнителями, не столь артистичными. – Воскресенский! Проснись! Твоя реплика! Сёмка вздрогнул. – Да, Людмилванна, простите, сейчас…
Англичанка – она классная. Пожилая, сухонькая, она в свои шесть с лишним десятков сохранила юношескую порывистость. «Шестидесятница» – говорит про неё дядя Витя. Это мамин друг; отец Сёмки давным-давно живёт в другом городе, а дядя Витя одинаково охотно обсуждает и обновления к онлайн-играм, и новости политики, до которых Сёмка с недавних пор сделался большим охотником. Дядя Витя и в школу захаживает – это он помог соорудить декорации для спектакля. А в прошлом году притащил для «Робин Гуда» охапку луков, настоящих железных кольчуг, шлемов и упоительно тяжёлых мечей и кинжалов.
Школа у них замечательная. Старое, довоенной постройки здание; красный фасад, украшенный алебастровыми медальонами с профилями Менделеева, Ломоносова и других светил. Высоченные потолки, на полу – тёмный, старинный – сразу видно! – дубовый паркет. Диван с кожаными валиками и резной спинкой, стоящий в учительской бог знает с каких времён. И неповторимый, сладковатый аромат: Татьяна Леонидовна, классная руководительница восьмого «В», рассказывала, что раньше полы в их школе натирали настоящим воском. И запах никак не выветрится, хотя с тех пор прошло лет семьдесят. Из-за этих полов учителя особо свирепствовали по поводу сменной обуви. Когда-то это раздражало Сёмку: до дома две минуты бегом, а тут переобувайся каждый раз! Потом привык – полы слыли предметом всеобщей гордости, а Сёмка, конечно, был патриотом родной школы.
– Всё, перерыв, – англичанка устало махнула рукой. – Лямова, Овчинникова, неужели трудно выучить, наконец, текст? Через неделю премьера, а вы…
Из-за двери актового зала послышалась бархатная мелодия – закончился четвёртый урок. Раньше в школе звонок был дребезжащим, металлическим, пронзительным. Теперь не то – каждую неделю выбирается новая мелодия, оповещающая о начале и окончании занятий. Сёмка назло поставил на телефон старомодный сигнал – звонкий, задорный, как на старых телефонах с наборным диском. Дома, в коридоре, висит такой – в белом пластиковом корпусе. Мать наотрез отказывается менять его на современный. Дисковый старичок служит теперь элементом интерьера – Сёмка не помнил, когда последний раз пользовался этим раритетом. Звук аппарата ему нравился, к тому же он разительно отличался от попсы в мобилах одноклассников.
– Все свободны, до завтра! – Людмила Ивановна поверх очков взглянула на «актёров». Те, сгрудившись на краю сцены, преданно смотрели на неё: англичанку в школе любили, загонять палкой в английский театр никого не приходилось. – И, прошу вас, выучите, наконец, слова!
С облегчением выдохнув: «До свиданья, Людмилванна!» – все кинулись к своим рюкзачкам. От перемены осталось минут десять – англичанка сняла их на репетицию только с одного урока. Сегодня прогон был «костюмным»; девчонки, хихикая, забились в тесную каптёрку за сценой, а мальчики принялись стаскивать нелепые цветные пиджаки прямо в зале.
– Сём, напомни – что сейчас по расписанию?
Это Балевский, одноклассник. Сосед по парте и приятель, в основном на почве онлайн-шутеров.
– История. Сегодня презентация про этот… Порт-Артур, да! Старшеклассники делают – типа юбилей войны с японцами.
Балевский наморщил лоб.
– Порт-Артур? Это чё, про американцев? Авианосцы, крутые камикадзе?
Недавно приятели посмотрели дома у Сёмки «Пёрл-Харбор» и «Тонкую красную линию» – в основном ради кроваво-натуралистических боевых сцен. Увы, из четырёх рекомендованных книг Сёмка наскоро пролистал лишь одну.
– А кто его знает. – пожал плечами мальчик. – Но вряд ли – с чего это нам отмечать штатовские юбилеи?
– Ладно, я побежал, – невпопад ответил Балевский, закидывая на плечо рюкзак. – Может, успею ещё в буфет…
Оставалось спрятать фрак и цилиндр – не таскать же с собой целых два урока? Пришлось всю перемену торчать в актовом зале: девчонки, как всегда, копались, и с негодованием отвергли предложение приоткрыть дверь, чтобы принять у Сёмки пакет. Но вот наконец смешливой стайкой пропорхнули мимо, оставив мальчику пустую каптёрку.
Сёмка вошёл. Справа, до потолка – шкаф с реквизитом; вдоль стен стулья, на спинке одного белеет футболка с мультяшной зверушкой. Это Светки Лариной – она играет в пьесе одну из девчонок-экскурсанток. Светка появилась в их классе с прошлой четверти: её родители перебрались в Москву с Сахалина.
Сёмка подумал, что надо бы вернуть вещь хозяйке; но стоило взять футболку, как его ноздрей коснулся лёгкий аромат то ли духов, то ли дезодоранта и ещё чего-то, незнакомого, сладкого. Мальчика будто током ударило, он поспешно бросил тряпочку на стул. Вдруг войдёт кто-нибудь – а он, как извращенец, нюхает девчачью майку!
Светка Ларина нравилась Сёмке – неделю назад он даже решился проводить её до дома и поднести рюкзак. Поскорее, чтобы не было соблазна, мальчик отвернулся от стула со скомканной футболкой. Надо торопиться: вот-вот гомон школьных коридоров прорежет трель звонка.
Внизу что-то брякнуло. Сёмка наклонился. Возле ножки стула валялся большой ключ.
Такие он видел разве что на винтажных развалах Вернисажа, куда они как-то ездили с дядей Витей. Массивный, со сложной гребенчатой бородкой… Бронзовый? Пожалуй – для латуни слишком глубокий оттенок, а благородная тяжесть отметает версию о напылении поверх дешёвого сплава. Может, кто-то принёс для спектакля? Нет, в сценарии ключей не было…
Ничего, старый ключ – это не футболка. Его лучше прибрать, хозяин точно сыщется.
Уже первый звонок! Что-то он завозился, историчка Татьяна Георгиевна наверняка посмотрит с упрёком. К Сёмке она благоволит, хотя и поругивает порой за вольное отношение к программе. «У тебя, Воскресенский, язык хорошо подвешен, ты за счёт одного этого можешь ответить на любой вопрос. Но на ЕГЭ это не поможет!»
Это мы ещё посмотрим – поможет или нет! И кто сказал, что он собирается брать для ЕГЭ историю? Физика с химией – дело другое. Сёмка видел своё будущее в технике. Даже скачал на планшет старые подборки журнала «Техника – молодёжи», и теперь изучал серию статей по истории техники. Сёмка, в отличие от многих своих сверстников, обожал ползучее, плюющееся дымом железо.
Недавно они с мамой были в железнодорожном музее, и там Сёмка, вдоволь полазил по «овечке» – паровозу серии «О» дореволюционной ещё постройки. К сожалению, рубка локомотива была задраена фанерными щитами – а так хотелось покрутить штурвалы парового котла, подёргать рычаги управления ретро-механики! Это вам не стеклянная блямба айпада! В тот день Сёмка твёрдо решил связать жизнь с железными дорогами. Решение продержалось два месяца, пока дядя Витя не отвёз его к своему старому приятелю, подмосковному фермеру. Там Сёмке дали посидеть за рычагами почти старого, почти антикварного гусеничного трактора. Вот это была мощь – руки до сих пор помнили упоительную дрожь рычагов и скрежет фрикционов.
Интервал между звонками – минуты две; кабинет истории располагался сразу за рекреационным залом, заставленным по периметру стеклянными шкафами с вымпелами и грамотами. Стены коридора увешаны яркими постерами с портретами русских полководцев и юатальными картинами. От угла до двери кабинета их было три: Пётр Первый, вышагивающий вдоль ряда галер, портрет маршала Рокоссовского и черно-белый фотоплакат с панорамой морской бухты, уставленной военными кораблями. И надпись дореволюционной вязью – «Порт-Артуръ».
Сёмка чуть не споткнулся на бегу. И было с чего!
Рядом с плакатом, возле двери кабинета истории ни к селу ни к городу появилась ещё одна дверь. Сёмка руку дал бы на отсечение, что всего час назад её тут не было – он сам пробегал по этому коридору, когда торопился на репетицию. Но вот же она! Низкая – чтобы пройти, Сёмке пришлось бы согнуться.
Пройти? Куда? За стеной одноклассники уже уселись за парты и Татьяна Георгиевна поглядывает на часы.
Странно… он оглянулся. В коридоре – ни души, будто уроки уже давно начались. Может, тот звонок был вторым, а он зазевался, разглядывая Светкину футболку?
– Сём, ты чего в класс не идёшь?
Мальчик вздрогнул. Светка. Вот ведь… Ноги вдруг подкосились, и, чтобы не упасть, он упёрся рукой в непонятную дверь.
И чуть не заорал: руку до плеча пробило будто электрическим разрядом. А в ладонь отдалось жёсткой, затухающей пульсацией. Ключ? Да. Оказывается, всё это время Сёмка сжимал его в руке. Но он ведь убирал ключ в рюкзак?
– Сём, что с тобой? – в голосе Светки прорезалась лёгкая тревога. – Ты прям побелел…
– Не, Свет, всё в порядке… Ты чего не на уроке, опоздала?
– Меня биологичка в холле задержала, внизу. Сём, да что с тобой, тебе плохо?
Девочка продолжала говорить, но Сёмка уже не слушал. Его неумолимо притягивала дверь – вся в ровных вертикальных желобках.
«…Она что, из досок сколочена?»
– Гхм… Свет… – в горле стоял колючий комок, будто там застрял клубок сухой мочалки. – Скажи, ты дверь эту видишь?
Света посмотрела на него с недоумением:
– Какую дверь, Сём? Ты о чём? Решил на историю не ходить, хочешь, чтобы я тебя отмазала? Не надейся, не буду ради тебя перед всем классом дурочку валять! Разве что очень попросишь… – и кокетливо улыбнулась.
Как это «какую?» – удивился Сёмка. Да вот эту самую, из досок, покрытых глубокими морщинами, как обветренное лицо старого моряка… И цвет подходящий – красновато-бурый. Ручки нет, зато есть замочная скважина – массивная, окантованная медью… Стоп! Может, ключик как раз отсюда?
Сёмкина рука сама – сама! – нашарила замочную скважину бородкой ключа. В ушах пушечной пальбой гремел металлический скрежет.
– А что это у тебя за ключ? Какой интересный… можно посмотреть?
«…Выходит, ключ она видит?
… и не провернуть – туго…»
– Сём, это что? Какая-то дверь… Откуда она здесь?
Сёмка толкнул шершавые доски. В глаза ударил дневной свет, хлестнуло холодным ветром. Что-то чужое накрыло его – будто покрывало, наброшенное на пристроившегося на диване щенка. Накрыло – и тут же отпустило, забрав с собой всё привычно-знакомое. Пропал школьный коридор, пропал дубовый паркет под ногами. Сёмка стоял, ошалело вертя головой и щурясь от яркого солнца.
Бред? Галлюцинация? Сёмка крепко зажмурился, досчитал до десяти. Открыл глаза.
Не помогло. Всё на месте – и солнце, и ветер, и запах моря, такие неуместные в школьном коридоре…
Сёмка изо всех сил ущипнул себя у основания большого пальца и взвыл от боли.
Не бред. Самая что ни на есть реальность…
Светка? Стоит рядом и потрясённо озирается.
Как отличить галлюцинацию от реальности? А как в книжке написано – читали, «Понедельник начинается в субботу», братьев Стругацких? «Нажимаем пальцем на глазное яблоко, и…»
Картинка перед глазами, как и положено самой реальной реальности, не раздвоилась.
«…Никакая это не галлюцинация…»
Тогда – что? Виртуальная реальность? Матрица? Онлайн-игра со сверхглубоким погружением? Так он вроде не подключался ни к каким незнакомым устройствам? И капсул не глотал, ни красной, ни синей – вообще никакой!
«Значит, Матрица отпадает? Кто её знает… Будем считать, что да…»
Остаётся третий вариант: популярный жанр о попаданцах во времени.
Вздор? Ещё какой! Он-то не в книжке и не в кино! Всё это – взаправду!
«А взаправду ли? Так не бывает! Не бывает!
А это что? Прямо перед глазами?»
Ветер, водная гладь, усеянная лодками, небо над головой – вместо потолка школьного коридора. Высокого такого, отделанного старомодной лепниной…
Воздух, пропитанный ароматами порта – рыбой, угольной гарью, гниющими водорослями, – пронизал отдалённый гул. Бам-м! Бам-м! Бам-м!
Звук накатывался со стороны далёкой горной гряды; вдогон ему вырастал из голубого купола над головой заунывный, протяжный вой. Светка взвизгнула и больно вцепилась в Сёмкину руку.
– Зря вы тута гуляете, барышня! – раздался из-за спины добродушный голос. – Эвон как макаки шпарят! Аккурат сюды, по Западному бассейну! Тогов-адмирал с моря подошёл, со всею силой. Оченно не терпится ему флот наш потопить.
Где-то далеко, за пологой сопкой, высящейся над морем, ухнуло – и через несколько секунд на водной глади выросли два грязно-пенных столба.
– Это он стрелит, япошка-то – прокомментировал неожиданный собеседник. – Двенадцатью дюймами жарит с броненосцев. Ну ничо, батарейцы с Электрического Утёса его приголубят. А вы шли бы до дому, а то, не дай Бог, снаряд попадёт – маменька ваша убиваться станут!
Да что ж это такое? Какие японцы? Какой утёс? Куда они попали?
II
Сёмка обернулся. За спиной стоял матрос. Никем другим этот человек просто не мог быть – обветренное, выдубленное лицо, изрезанное морщинами; короткая чёрная куртка грубого сукна, жёлтые блестящие пуговицы с якорями. Бушлат? Да, бушлат и есть…
На голове бескозырка – чёрная, с атласной ленточкой, на ней золотыми буквами: «Петропавловскъ». Название корабля? Понять бы ещё, откуда этот корабль, а заодно и матрос… Одно ясно: если это и правда «провал во времени», то их занесло в начало прошлого века. Надпись-то на ленточке – на старый манер, с твёрдым знаком на конце!
И что делать? Рыдать? Оправдываться: «Мы этого не проходили»? Перед кем, интересно? И, главное, зачем? Это и в школе не прокатывало, а уж здесь… «А где это – здесь? Знать бы…»
– Скажите, дяденька, – заговорила Светка, – а что это за… – девочка вдруг запнулась… – что это за пароход? Вы ведь с него, верно?
Недалеко от пристани – метрах в трёхстах – стоял оливково-серый, явно военный корабль с тремя высокими трубами. У борта теснился выводок лодчонок, стояла баржа, гружённая штабелем мешков. Сёмка готов был спорить, что где-то уже видел этот корабль. Причём совсем недавно, и не на картинке.
Светка хотела спросить о чём-то другом, понял мальчик. А насчёт корабля – придумала в последний момент. Может: «что это за город?» Вовремя сообразила: вопрос опасный, так и в дурдом угодить недолго…
– Не пароход это, барышня! – Улыбка у матроса оказалась щербатой – нижний ряд зубов вызывающе зиял прорехой. – А вовсе даже крейсер первого ранга «Паллада». Чинють его чичас, опосля того как в феврале япошка миной подорвал. Уж скоро совсем починють… А я с «Петропавловска» – первого башенного плутонга старший комендор, боцманмат Иван Задрыга!
Светка, услышав фамилию нового знакомого, хихикнула. Матрос – или как его, боцманмат? – нахмурился, но тут же состроил добродушную гримасу.
Видимо, давно привык к таким насмешкам.
Сёмка вежливо улыбнулся.
– «Паллада», говорите? А это… русский корабль?
И прикусил язык – надо было задать настолько тупой вопрос!
Поздно. Задрыга недоумённо уставился на собеседника:
– А чей жа ишшо? Не японский, чай, раз под нашенским флагом ходит!
Самый что ни на есть исконный расейский крейсер, строенный в Санкт-Петербурхе, на Галерном острове! «Палашка» и есть, не сумлевайтесь…
– «Палашка»? А-а-а, это вроде как ник… то есть прозвище, да? – уточнил Сёмка и снова испугался собственного вопроса: а вдруг моряк с непонятным, но солидно звучащим званием «боцманмат» сочтёт этот интерес подозрительным и задержит его, как шпиона?
– Прозывается так промежду матросов, – охотно объяснил Задрыга. – И сестрица ейная, «Дашка», «Диана» то есть, – во-о-он она, под самым Тигровым! – и ткнул пальцем в сторону кораблей, лениво разворачивающихся на другой стороне гавани. – Вона, вместе с «Петропавловском» нашим укрывается от япошкиных гостинцев! А я тут стою, жду, потому как на катер не поспел! Будет теперь от старшого… Броненосец-то наш того гляди в бой пойдёт, а Иван Задрыга – здрасьте пожалста, на берегу околачивается, быдто крупа худая!
А боцманмат, подумал Сёмка, похоже, не знаком со старой народной мудростью: «болтун – находка для шпиона»…
От гор вновь накатил гул; между берегом и кораблями выросли три столба воды. Задрыга разразился длиннейшей матерной тирадой, от которой у Светки глаза сделались похожими на автомобильные фары.
– …ишшо третья сестрица имеется, «Аврора», – Боцманмат как ни в чём не бывало продолжал выдавать военные тайны. – Только она на Балтике сейчас, а енти две туточки, в Артуре…
Ну конечно! Вот откуда знаком Сёмке силуэт этой «Паллады» – «Палашки!» Это же почти что крейсер «Аврора» – его мальчик видел на зимних каникулах, во время поездки в Санкт-Петербург. Экскурсовод рассказывал, что крейсер, стрелявший в семнадцатом году по Зимнему дворцу, побывал в сражении на Дальнем Востоке, где враг потопил почти весь русский флот.
Но ведь вот он, флот, не потонул! И «Аврора не пришла ещё с Балтики…
Сёмка еле сдержался, чтобы не выругаться. Вот осёл! О чём должен был быть доклад? О Порт-Артуре, верно? О войне с японцами? Вот и Задрыга только что сказал – «Артур»… и по гавани стреляют японцы! Так это, значит, и есть Порт-Артур? Ещё бы знать, где он находится… Что стоило в кои-то веки выполнить внеклассную работу и прочитать рекомендованные книжки? Сейчас бы и пригодилось! А лучше – не лезть в незнакомые двери: собирался на урок – вот и шёл бы…
– А во Владивосток пароходы ходят, дяденька моряк? – жалобным голоском спросила Светка. – А то у нас там родители…
Сёмка от неожиданности закашлялся. Ну Светка! Вовремя сообразила про родителей во Владивостоке! Стоп! А ведь она, похоже, понимает, где мы. Точно, ведь её семья перебралась в Москву с Дальнего Востока, с Сахалина!
Вскоре после своего появления в классе Светка рассказывала на уроке о природе далёкого острова. Сёмке припомнилось, как она говорила о поездках во Владивосток на пароме. Да, девочка должна помнить историю родных мест…
– Какое там, барышня! – ответил Задрыга. – Разве что в Дальний китайские джонки бегают, да ещё миноносцы али угольщики прорвутся. Дюже стережёт япошка, а мин на внешнем рейде понакидано – не море, а чисто суп с клёцками. Уж их тралят-тралят – а он всё новые подсыпает по ночам, неймётся окаянному… – и матрос сплюнул под ноги. – А зачем вам пароход? И по чугунке можно уехать, очень даже просто. Как же вы от родителев отбились? Нехорошо, время сейчас лихое…
– Чугунка? – не понял Сёмка. – А это что?
И замолк, ойкнув: Светка чувствительно припечатала его кроссовку каблучком.
– Да-да, мы как раз по железной дороге и приехали, – затараторила девочка. У нас дядя… родственник служит здесь, мама нас к нему и отправила. А как война началась – мы в Порт-Артуре и застряли.
– Что ж дядька не отправит вас домой? – недоумённо спросил боцманмат. – Во Владивостоке небось спокойнее, а тут видите, какие страсти?
И кивнул в сторону горной гряды, за которой снова начало погромыхивать.
Сёмка замер – а вдруг Светка с ходу выложит новому знакомому всю их подноготную?
«… Дёрнуть за руку? Толкнуть незаметно? Ущипнуть?..»
Но девочка и сама сообразила, что о путешествии во времени стоит помолчать. Пока. А лучше – совсем. Во избежание.
– Наш дядя заболел. Грипп у него… то есть лихорадка! Вторую неделю в больнице!
«Во даёт, – подумал Сёмка, – сочиняет на ходу, а глаза как заблестели! От вдохновения, что ли? Ай да Светка…»
– Занемог, значить? – посочувствовал Задрыга. – Ну, Господь даст, поправится. У нас на «Петропавловске» антиллерийский офицер тоже малярией маются. Как лихоманка прижмёт – лежат в каюте и хину ложками глотают. Захарка, вестовой, не успевает простыни менять – так их благородие на пот прошибает!
– Задрыга! Бегом сюда! – раздался высокий недовольный голос.
Ребята обернулись. Шагах в десяти от них стоял офицер – в чёрном то ли пальто, то ли длинном кителе, в фуражке с козырьком, почти вертикально спускающимся на лоб. На груди – два ряда пуговиц; нога в лакированном ботинке нетерпеливо притоптывает по доскам.
Боцманмат мячиком поскакал к начальству. Добежал, вытянулся в струнку, лихо вскинул ладонь к бескозырке:
– Здравжелаю вашбродию! Носового плутонга старшой комендор Иван Задрыга…
– Молодец, молодец… – офицер оборвал доклад ленивым движением ладони. – Что, Задрыга, к катеру припозднился? Вот и я, как видишь. Теперь придётся ждать, пока эта оперетка не прекратится…
– Да, вашбродие! – поддакнул боцманмат – Не дай Бог, наши с якоря сымутся, с Тогой воевать – а мы с вами тута…
Сёмка перехватил взгляд, который офицер бросил на его спутницу. На лице моряка промелькнуло удивление и какая-то кривоватая улыбка. Он скользнул взглядом по ногам девочки и поспешно отвёл глаза.
– Так что, вашбродие, я вовремя явился, службу знаю! – распинался меж тем боцманмат. – Только катера у пирса не было – ни нашего, ни с «Дашки», ни других. Баянцы-то у пирса с самого утра стоят, когда «Баян» с «Новиком» в море выходили. Только-только катер ихний ушёл – вона, ишо ковыляет! Потому я и решил, что с якоря сымаемся…
Через взбаламученную снарядами гавань спешил отчаянно дымящий катерок – прямиком к длинному кораблю с четырьмя высоченными трубами.
– Да, катерок баянский! – кивнул офицер. – Сегодня с утра в море бегали, с адмиралом, миноносников выручать – те к острову Эллиот ночью ходили. Говорят, «Стерегущего» потопили. Не слыхал, Задрыга?
– А как жа, вашбродь! – кивнул унтер. – Баянские всё как есть обсказали – и как «Решительный» в гавань прибежал, и как их высокопревосходительство господин адмирал флаг подняли на «Новике» и вместе с «Баяном» в море вышли. Да только поздно – «Стерегущий» уже утоп. Япошки, говорят, его чуть в плен не забрали!
– А «Решительный», значит, цел? – нахмурился офицер. – Что ж это, выходит, Фёдор Эмильевич бросил Сергеева?
– Он весь избит, живого места нет! – заторопился боцманмат. – Баянские говорили – как господин лейтенант Боссе доложились, что потеряли «Стерегущего», так и повалились навзничь. И не слышат ничего, потому как шимозою контуженный. У «Решительного» дырок в бортах, как у кастрюли худой, – паропровод перебило, и, как только назад дошли…
– Ладно-ладно, хвалю за усердие! – прекратил излияния Задрыги офицер. – Ты, брат, вот что – сбегай-ка посмотри – может, ещё с каких кораблей катерки у пирса найдутся? Негоже нам с тобой тут прохлаждаться. И не переживай, в море без нас не выйдут – дыма нет, значит, пары разводить не собираются…
Боцманмат, выпалив: «Слушш, вашбродь!», козырнул и со всех ног кинулся вдоль пирса. Пробегая мимо ребят, весело подмигнул Сёмке – не унывай мол, перемелется – мука будет.
– Сём, это же «Стерегущий»! – Светка сильно сжала ладошку мальчика. – У нас в школе, на Сахалине, был открытый урок – историк из краеведческого музея рассказывал про подвиг этого миноносца. Он, как «Варяг», – знаешь, конечно? – сражался один с несколькими японцами. Те его совсем разбили, а потом хотели захватить – так матросы заперлись в трюме и пустили воду! Утонули, но корабль врагам не достался! Это о нём Задрыга сейчас говорил?
Сёмка кивнул. Он вспомнил памятник в Питере: клёпанный из броневой стали крест, избитый вражескими снарядами, а у его подножия двое моряков, по колено в волнах. Один тянет руку вверх, к пробоине, через которую льётся солнечный свет, а другой отворачивает кремальеру кингстона, впуская в отсек безжалостное море.
– Конечно, о том самом. Знаешь, по-моему, мы с тобой угодили в прошлое – ну как в том сериале про войну, помнишь? «Мы из будущего» называется. Только мы очутились не в сорок втором, а в начале прошлого века, в этом самом Порте Артуре.
– В тысяча девятьсот четвёртом, – отозвалась Светлана. – И правильно говорить «в Порт-Артуре».
Девочка помолчала и вцепилась в запястье спутника ещё и другой рукой. Сквозь ткань Сёмка ясно ощутил, как дрожат её пальцы.
– Сём, я боюсь… Как же мы теперь? Навсегда останемся здесь?
