Kitobni o'qish: «Мастер. О преображении интеллектуала в просветленного»

Shrift:

OSHO

The Great Zen Master Ta Hui

Оригинальное название на английском языке: THE GREAT ZEN MASTER TA HUI Эта книга представляет собой транскрипцию серии оригинальных бесед «Великий дзэн-мастер Да Хуэй» (The Great Zen Master Ta Hui) Ошо, проведенных перед аудиторией. Все беседы Ошо были полностью опубликованы в виде книг, а также доступны в формате оригинальных аудиозаписей. Аудиозаписи и полный текстовый архив можно найти в онлайн-библиотеке OSHO Library на сайте www.osho.com. Без специального разрешения правообладателя никакая часть этой книги не может быть использована или воспроизведена каким-либо образом для целей обучения технологий или систем искусственного интеллекта. Правообладатель прямо исключает данное произведение из перечня материалов, на которые распространяются исключения, предусмотренные законодательством Европейского Союза для текстового и дата-майнинга.

OSHO^® является зарегистрированной торговой маркой OSHO International Foundation, www.osho.com/trademarks.

* * *

Посвящается Свами Ананду Майтрейе, еще одному интеллектуалу, который стал просветленным 11 июня 1984 года и ушел в вечный сон 17 июля 1987 года

Предисловие

Сезон дождей в этом году запаздывал. Быть может, по этой причине дожди, время от времени выпадавшие в июле и августе, были такими желанными, так глубоко освежали, так радовали наши сердца.

Для всех, кто присутствовал в те дни на беседах просветленного мастера Бхагвана Шри Раджниша, магия дождей просто отражала магию присутствия Бхагвана… Казалось, сущее обязано было осыпать мир дождем, отвечая на изысканные дары, которыми Бхагван осыпал нас.

Каждая из этих бесед по сутрам Да Хуэя, учителя дзэн, жившего за 1500 лет до нас, давала нам переживание огромной свежести, раскрытие каждого робкого побуждения к божественному, словно это было омовение, новое начало… вкус безмолвия и экстаза. Так и остались в памяти те дожди и беседы, слившиеся воедино.

Верно и то, что, с дождем ли, без дождя, – таков почерк мастера, этого особого Мастера. Но это другая история…

Вернемся к книге: вот маленькое чудо. Каждая лекция сама по себе драгоценность, но собранные вместе, они становятся бесценными – ибо показывают путь Да Хуэя от познания к Знанию, от ума к не-уму, а по существу – от учителя к мастеру; такое путешествие воодушевит любого искателя.

Вся история счастливо заканчивается просветлением Да Хуэя, но на своем пути он не раз попадает в ловушки. Да Хуэй – выдающийся, яркий молодой монах; его приветствуют как великого учителя: кажется, он так хорошо понимает и точно интерпретирует слова мастеров прошлого. Прельщенный всеобщим одобрением, Да Хуэй падает в глубокую яму самообмана и нечестности – неизбежный удел тех, кто пытается сохранить ложный образ.

Ошо ясно показывает, как Да Хуэй неверно понимает и неверно истолковывает сутры Будды и других мастеров – он просто знаком с их словами, он говорит не из собственного опыта.

Но именно в те минуты, когда кажется, что Да Хуэй вот-вот окончательно утонет в зыбучих песках слепой гордости, проявляется его подлинный разум; и новый свет исходит от его сутр, когда он начинает говорить по существу, экзистенциально, – не из своего знания, а из своего опыта. Об этом прорыве Бхагван сказал так:

«Что касается пробуждения, то очень легко определить, говорит человек интеллектуально или экзистенциально. Сейчас Да Хуэй говорит экзистенциально, из своего опыта. Это было великое паломничество не только для него, это было великое паломничество для всех вас. Смотрите, как интеллект способен превратиться в просветление, как обычный ум может измениться в не-ум, как смертное может стать бессмертным, – смотрите, это и ваша история».

Вершинами в этих беседах были для меня притчи дзэн. Дав нам контекст дзэн, его фокусировку на пустоте, его медитации на неразрешимом коане, а затем просто изложив сцену каждого эпизода, каждого диалога, Бхагван оживляет все изумительные ощущения мастера и ученика, и устанавливается совершенная по простоте фокусировка на просветлении, на переживании события – будь то щелчок пальцами, крик или вышвыривание из окна! Притчи эти стали так насущны, так остры, сострадательная восприимчивость мастера и отклик ученика так трогательны… изысканная тонкость дзэн приходит к нам здесь сейчас.

Это какое-то таинство… поэзия слов, глубина переданного ими понимания; восторг открытия древней красоты дзэн, которая и сейчас живет среди нас; могущество приглашения… Но каким-то образом происходит нечто еще большее. Как говорит Бхагван об одном из древних мастеров, «таков подлинный мастер, приводящий глубочайшую, чистую безмятежность вашего существа в созвучие с блаженством существования».

И еще были другие мгновения – совсем как когда начинается дождь. К нам приходит такое спокойствие… Бхагван начинает говорить снова, мягко и ласково: «Ты одно с этим безмолвием… и как изумительно это, как чудесно. Неужели ты думаешь, нужно что-то еще, чтобы радоваться, плясать и петь?»

Вкушай это присутствие, это океаническое сознание, это высшее безмолвие. Если слова затронут тоску и стремление в твоем сердце, не сомневайся… мастер, который произнес их, пришел и к тебе.

Если ты испытываешь жажду, оставь колебания: приди и раздели.

Ма Прем Таранга

Пуна, Индия, декабрь 1987 г.

Пролог

Из «Записей Синего Утеса» Юань У, учителя Да Хуэя

Учитель не пожелал предложить слово объяснения, но заставил Да Хуэя выразить собственный взгляд. В каждом случае Да Хуэй в совершенстве постигал утонченный смысл. Старый мастер воскликнул: «Ты, очевидно, тот, кто пришел снова!»

Юань У сказал Да Хуэю: «Нелегко было тебе добраться до этой ступени – очень плохо, что, умерев, ты не способен возвратиться к жизни. Без сомнения, слова и фразы – великая болезнь, но разве ты не читал:

Повиснув на скале,
отпусти – и согласись
принять опыт.
После исчезновения
возвращайся к жизни —
я не мог обмануть тебя».

Да Хуэй получил багряную тогу и имя «Будда Солнце» в знак императорской почести. Император Сяо Цзун даровал ему титул «Чаньский Мастер Великой Мудрости», от которого и происходит имя Да Хуэй.

Шел тысяча сто шестьдесят третий год. На девятый день восьмого месяца, после появления признаков болезни, Да Хуэй сказал собранию монахов, монахинь и мирян: «Завтра я ухожу».

Перед рассветом прислужник Да Хуэя спросил его о стихе. Серьезным голосом Да Хуэй произнес: «Без стиха я не мог умереть». Он взял кисть и написал:

Таково рождение
Такова смерть
Стих или без стиха
К чему суета?

После этого он выронил кисть и ушел.

Часть 1. Очисти ум

Возлюбленный Мастер,

Очисти ум (Ли Сянь Ченю)

Будда говорил: если желаешь знать мир буддовости, ты должен сделать свой ум таким же чистым, как пустое пространство, и, оставив ложное мышление и всяческое схватывание далеко позади, позволить уму беспрепятственно двигаться куда угодно. Мир буддовости – это не какой-то внешний мир, где есть официальный «Будда», это мир мудрости пробудившегося мудреца.

Если ты решил, что желаешь познать этот мир, тебе не нужны украшения, культивирование или реализация, чтобы достичь его. Ты должен соскрести пятна скорби от чужих ощущений, застрявших в твоем уме неизвестно с каких времен, и пусть твой ум станет таким же широким и открытым, как пустое пространство, пусть он полностью освободится от цепких когтей различающего интеллекта, и пусть твои ложные, нереальные, тщетные мысли тоже станут подобными пустому пространству. Тогда этому удивительному уму не понадобятся усилия – ему не будет преград, куда бы он ни обратился.

Бездумие (Хун По Чуну)

Досточтимый древний говорил: «Чтобы найти быка, ищи его следы. Чтобы изучить путь, ищи бездумие. Там, где следы, должен быть и бык».

Путь бездумия легко разыскать. Так называемое бездумие не равнозначно инертности и неведению, которые свойственны земле, дереву, черепице или камню; оно означает, что ум отрегулирован и невозмутим во время контакта с ситуациями и встречными обстоятельствами, что он неизменно чист, ни за что не цепляется, движется без помех и препятствий; что он незапятнан, но не замкнут в своей незапятнанности. Ты смотришь на тело и ум как на грезы и иллюзии, но не обрекаешь себя на вечную пустоту грез и иллюзий.

Только когда подобное состояние достигнуто, можно говорить о подлинном бездумии. Нет, это не бездумие пустой болтовни: если ты не обрел подлинного бездумия и просто исходишь словоговорением… чем это отличается от извращенного чань «безмолвного озарения»?

«Стремись к корню, не беспокойся о ветвях».

Очищение, пустота такого ума и есть корень. Когда ты достиг корня, достиг главного – все языки и знания и все, что ты делаешь каждый день, все твои реакции на людей и попытки приспособиться к обстоятельствам в связи с многочисленными расстройствами и переживаниями – радостными или печальными, хорошими или плохими, благосклонными или враждебными – все это тривиальные дела, ветви. Если ты способен непринужденно осознавать и знать в то время, как на тебя обрушиваются всяческие обстоятельства, – значит, нет ни недостатка, ни излишка.

Да Хуэй, великий учитель дзэн, происходит из той же генеалогической линии, что и Бодхидхарма. Он родился через четыреста лет после того, как Бодхидхарма ушел в Гималаи, ушел, чтобы исчезнуть там в вечных льдах и вечном безмолвии.

Я назвал Да Хуэя великим учителем дзэн – не мастером… Это нужно как следует объяснить. Мастер – тот, кто просветлен. Но порой случается так, что мастер может быть просветленным, но недостаточно красноречивым, чтобы выразить то, что он познал. Это совершенно другое искусство.

Учитель не просветлен, но он очень выразителен. Он может высказывать то, что мастер не может облечь в слова, хоть мастер и знает.

Учитель может высказывать это, хоть он не знает.

Учитель слышал… он жил с просветленными людьми, он впитывал их энергию, его осыпали их цветы. Он вкушал то, что они излучали, поэтому он уверен, что совершается нечто вроде просветления; но ему недостает собственного авторитета: его авторитет – заимствованный. А если учитель гениален, ему почти удается выразить такие вещи, о которых мастера говорить не умели, а может быть, просто помалкивали.

Учитель полезен по-своему. Он более доступен людям – он принадлежит людям. Мастер – на высокой, залитой солнцем вершине. Даже если он крикнет оттуда, лишь эхо достигнет людских ушей. Но учитель живет среди людей, знает их жизнь, знает их язык, знает, как нужно выразить мысль, чтобы они смогли понять. Мастер всегда связан со своим переживанием, а учитель больше связан с людьми и ему надлежит распространять послание.

А случается и так, что мастер вообще не может передать свое знание. Рамакришна, например, был человеком просветленным, но совершенно необразованным: он ничего не знал о великой литературе, не знал, что говорили другие просветленные люди. Он переживал красоту своего внутреннего существа, но был в полном неведении, как передать это другим. Ему пришлось попросить другого человека, Вивекананду, который не был просветленным, но был великим гением – очень разумным, рациональным, логичным, интеллектуальным, сведущим, хорошо образованным. Вивекананда стал выразителем знания Рамакришны. Он объездил мир, распространяя его послание.

Все то, что существует сегодня как «Миссия Рамакришны», – целиком работа Вивекананды; но сам Вивекананда умер в ужасных страданиях. Агония была тем более мучительной, что он распространял добрые вести экстаза, но внутри был пустым. Все его послание было только словами, но он справился с этим так талантливо, что многие стали считать его просветленным.

То же самое произошло с Да Хуэем. В свои шестнадцать лет он был на редкость разумным; и он оставил мир и уже через год послушничества был посвящен в монахи – ему было всего семнадцать… А потом он шел от мастера к мастеру, искал настоящего просветленного человека, который показал бы ему путь.

Он нашел своего мастера в Юань У. Похоже, это почти та же ситуация: Юань У знает, но не может высказать. Да Хуэй не знает, но может высказать. Просто живя с мастером, впитывая его энергию, наблюдая его грациозность – как он прогуливается, как садится, как подолгу молчит…

Изредка, время от времени, Юань У произносит слово или фразу. Его утверждения собраны в небольшую книжку «Записи Синего Утеса», но их почти невозможно понять. Они кажутся не связанными друг с другом, не относящимися друг к другу; они выглядят фрагментами. Они не образуют системы.

Хотя слова Юань У запечатлены в «Записях Синего Утеса», он никогда не обращался к людям. Он просто попросил Да Хуэя заглянуть в «Записи Синего Утеса» и выразить свое мнение, сказать, что он думает о них. Он не знал, удалось ли ему сказать то, что он хотел сказать, и передавало ли сказанное что-нибудь или же было просто пустым упражнением.

В каждом случае Да Хуэй в совершенстве постигал утонченный смысл. Старый мастер воскликнул: «Ты, очевидно, тот, кто пришел снова!»

Говоря это, он подразумевает: «Ты, очевидно, родился почти просветленным, недостает лишь капельку; похоже, ты достигнешь цели уже в этой жизни. Но понял ты мои высказывания безукоризненно».

Это была как будто его печать, когда он сказал: «Ты, очевидно, тот, кто пришел снова!» – ты не можешь быть новичком. Ты был на пути много, много жизней; хоть ты и не достиг конечной цели, ты очень близок.

Но мастер не мог быть обманут тем, что Да Хуэй только понимает слова, которые понял бы любой разумный человек столь большого таланта. Юань У снова сказал Да Хуэю: «Нелегко тебе было добраться до этой ступени» – ты боролся упорно – «очень плохо, что, умерев, ты не способен возвратиться к жизни».

Ты сможешь понять это, если я сошлюсь на Иисуса, который говорит: «Если не родитесь снова, не поймете истину».

Есть две части пути. Первая часть – позволить своему эго умереть. Это напряженная, трудная, отчаянная часть, потому что ты знаешь только свое эго, тебе неизвестна твоя подлинная сущность. Ты прыгаешь в бездну, не зная, останешься ли в живых; эту часть Да Хуэй преодолел. Но вторая часть – воскресение, рождение к своей новой индивидуальности, к своему подлинному существу – не состоялась.

«Нелегко было тебе добраться до этой ступени – очень плохо, что, умерев» – умерев как эго – «ты не способен возвратиться к жизни. Без сомнения, слова и фразы – великая болезнь, но разве ты не читал» – и вот прекрасное выражение мастера: Повиснув на скале, отпусти – и согласись принять опыт.

Вот самая важная часть в нем: Повиснув на скале, отпусти.

Это принятие смерти эго. Но не делай это с усилием, с напряжением. Не делай это ради достижения чего бы то ни было, основанного на жадности или амбиции; делай это, просто чтобы обнаружить свою настоящую сущность.

Правильный путь действия – это… согласись принять опыт.

Юань У говорит Да Хуэю: ты не согласился принять опыт, поэтому только первая половина завершена. Эго умерло и оставило тебя в чистилище, потому что, отпуская, ты не был полон в этом отпущении. Отпущение тебе удалось – но оно было управляемым; это не было добровольное, стихийное приятие. Ты не наслаждался им. Если бы ты наслаждался, тогда: После исчезновения возвращайся к жизни – я не мог обмануть тебя.

Он был немногословным человеком. К сожалению, очень редко и очень немногие люди становятся просветленными, и большинство из этих немногих никогда ничего не говорит: а те, кто говорит хоть что-то, говорят только урывками, к тому же на таком языке… пока ты не просветлен, невозможно постичь смысл. А некоторые не говорят ни единого слова. Они не оставляют никаких следов на прибрежных песках этого берега; они просто исчезают, уходят на другой берег.

Да Хуэй слышит сказанное мастером Юань У: Повиснув на скале, отпусти – и согласись принять опыт…

Если ты можешь отнестись к этому падению в бездну как к празднованию, с радостным сердцем, тогда после исчезновения возвращайся к жизни – проблемы нет: ты возвратишься к жизни. Можно сказать, то, что прежде ты принимал за жизнь, не было жизнью; теперь же ты придешь к вечной жизни. Но мост между ними – полное приятие.

Юань У, очевидно, заметил в глазах Да Хуэя какое-то сомнение, какой-то знак вопроса. Вот почему он добавляет: «Я не мог обмануть тебя».

Да Хуэй остался с мастером Юань У; он влюбился в мастера. Если мастер смог разглядеть в его уме даже небольшое сомнение и должен был сказать: «Я не мог обмануть тебя», – значит, он пришел к нужному человеку, который смог заглянуть в глубину его существа и точно сказать, что с ним происходит. Половина его путешествия закончилась, но из-за того, что он не достиг состояния полного приятия, она не была завершена… «Теперь прими полностью – и воскресение произойдет само собой».

Естественно, Да Хуэй должен был усомниться; такова природа интеллекта – сомневаться, а он был очень разумным человеком, молодым, полным сил и принадлежал к категории гениев. Он, очевидно, понял, что мастер разглядел даже невыраженное сомнение в его уме, что именно поэтому он сказал: «Я не мог обмануть тебя».

Он остался с мастером. Слушая мастера, впитывая его дух, его присутствие, постепенно он стал очень красноречивым, хотя просветление, пожалуй, было по-прежнему далеко… Оно даже еще отдалилось, потому что он начал принимать почести от людей – от самого императора и от правительства – как состоявшийся человек. Это очень опасно. Когда ты не состоялся, а правительство признает тебя и тебе даруют высокие почести, может возникнуть обманчивое представление о себе. Ты можешь начать думать: «Вероятно, я просветленный».

Это может случиться по двум причинам. Первая: Да Хуэй узнал, переходя от мастера к мастеру, все, чему обучает дзэн. Так что, если ты услышишь только его слова, тебе очень трудно будет обнаружить, что он не просветленный. Если ты не просветлен, ты будешь не в состоянии заметить неизбежные изъяны, незначительные расхождения – неизбежные потому, что это не его собственный опыт, это просто осколки знаний других мастеров, которые он собрал – собрал с потрясающим искусством. Он почти обманул императорскую власть. Ему воздавали честь как «Будде-Солнцу», как «Солнцу Просветления».

Император Сяо Цзун даровал ему титул «Чаньский Мастер Великой Мудрости», от которого и происходит имя Да Хуэй.

«Да Хуэй» означает «Великий Мастер Мудрости».

Только в последнюю минуту он, кажется, достиг просветления, перед самой смертью, – но он не сказал при этом ничего, лишь написал небольшой стих. Поэтому я назвал его «Великий Учитель» – и он был, безусловно, великим учителем. Он повлиял на миллионы людей; он был великим лидером в том смысле, что каждый, кто вступил с ним в контакт, тут же становился интеллектуально убежденным. Но в нем не было присутствия; и в нем не было внутреннего безмолвия. По-видимому, только в последний момент он достиг цели, завершил путешествие.

Это первое указание на то, что ему известно, когда он умрет. Второе – Перед рассветом прислужник Да Хуэя спросил его о стихе.

Это древняя китайская традиция: когда великий мастер умирает, люди просят его написать стих – как последний дар миру, последнее слово.

Серьезным голосом Да Хуэй произнес: «Без стиха я не мог умереть». Он взял кисть и написал:

Таково рождение
Такова смерть
Стих или без стиха
К чему суета?

Это и есть в сжатом виде вся философия «таковости» Гаутамы Будды. Таково рождение… Нет смысла думать, почему это так: это есть.

Таково рождение
Такова смерть…

Нет причины тому, что вы умираете. Потрясающее приятие – это часть философии «таковости». Все, что происходит, человек понимания попросту принимает: таков порядок вещей, такова природа. Ни жалобы, ни недовольства.

Таково рождение
Такова смерть
Стих или без стиха
К чему суета?

После этого он выронил кисть и ушел.

Быть может, в тот момент, когда он писал этот стих, он завершил свое путешествие.

Речи, которые приводятся в этой книге дальше, он произносил, когда не был просветленным; но он очень ясно излагал материал обычным людям. Он жил среди мирян, он говорил с обыкновенными людьми, и говорил так, что они его понимали. Вся его деятельность была основана на том, что великие мастера недоступны людям; они доступны только самым близким ученикам или, возможно, только приверженцам – кто же позаботится о миллионах? Поэтому он и ходил среди людей, и люди были рады ему; потому и император почитал его как великого мастера, как солнце осознания.

Мастера не путешествуют, они не ходят к людям; они знают, что пропасть между ними и обычными людьми слишком велика, почти непреодолима. Пока кто-то не приблизится к мастеру с его согласия, у мастера нет способа преодолеть границы своего существа.

Но Да Хуэй не был мастером; он был очень красноречивым учителем. Он не выражал дзэн; он говорил о дзэн. Все, что он собрал… А собрал, надо сказать, очень толково, очень логично.

Только иногда я буду говорить вам, что он совершил ошибку, – которая естественна, потому что в себе он не имел того, с чем можно сопоставлять. У него нет другого критерия, кроме собственного разума, логики, рассудка. Но просветление – за пределами ума, за пределами рациональности, за пределами интеллекта. Такого окончательного критерия нет внутри него. Но он и вправду был чрезвычайно умен – хотя и слеп; он не видел света. Он описывает свет так, будто у него есть глаза.

Он только слышал людей, у которых есть глаза. Но он собирал каждую крупицу информации. Так что не забывайте: он учитель, но не мастер. И в этом я вижу абсолютное различие.

Учитель – это тот, кто передает знание, которое он собирал, заимствовал у других. Он может быть очень красноречивым. Если перед вами – и мастер, и учитель, то, пожалуй, вы скорее выберете учителя, потому что он более привлекателен для вашего интеллекта и ума.

Мастер выглядит немного безумным. Он прыгает от одного пункта к другому, не создавая систематической философии. Но мастер обладает реальным сокровищем, учитель же только слышал о нем, и как он ни талантлив, все равно остается бедняком.

Сутры:

Будда говорил: если желаешь знать мир буддовости – мир окончательного осознания, – ты должен сделать свой ум таким же чистым, как пустое пространство…

Это еще один способ сказать, что тебе следует двигаться за пределы ума, в состояние не-ума – потому что не существует такой вещи, как пустой ум. Вот почему я говорю, что у него будут изъяны. Пустой ум? Пустое пространство? Человек просветления сказал бы просто: «Тебе следует двигаться за пределы ума к не-уму».

Есть очень известная книга рабби Джошуа Либмана. Миллионы экземпляров ее изданы на разных языках. Красивая работа; называется эта книга «Спокойствие ума». Естественно, каждый желает спокойствия ума.

Я отправил ему письмо в 1950 г., где писал: «Само название вашей книги показывает, что вы ничего не знаете о медитации. Спокойствие ума – это противоречие в терминах: когда есть ум, спокойствия быть не может; а если есть спокойствие, то ума не может быть. Они не могут быть вместе».

Фактически ум – это твоя тревога, твоя боль, твои напряжения, мысли, эмоции, чувства, настроения, удачи и неудачи – все есть ум. Спокойствие возможно, только если ты выходишь за пределы ума.

Поэтому я сказал ему: «Если вы и вправду искренни, в следующем издании вам надо изменить название. Спокойствие равнозначно не-уму».

Я показал ему это многими способами. Но таково положение наших интеллектуалов – он так никогда и не ответил, поскольку отвечать было нечего. Он, конечно, увидел, что то, что я говорю, – факт.

Но я могу простить Джошуа Либмана, потому что он ничего не знает о восточной медитации.

Он американский еврей, и медитация для них – что-то странное. Спокойствие ума?.. Возможно, мое письмо было единственным возражением против названия книги. Я сказал: «Когда название неправильное, я не могу читать книгу, потому что знаю прекрасно: если человек пишет книгу и у нее даже название неправильное, значит, его книга никудышняя. Если вы когда-либо измените название… но не только название – вам придется исправлять всю книгу в соответствии с новым названием».

…и оставив ложное мышление и всяческое схватывание далеко позади…

Сейчас он говорит именно то, что я подразумеваю под не-умом; но тогда не-ум был еще немыслим для него. Он есть ум, и все то, что он понял, он понял через ум. И люди, которые слушают его, способны навести мост между его пониманием и своим пониманием потому, что все это умы. Ум может разговаривать с другим умом очень легко.

Так вот, он собрал эти слова – пустое пространство и оставив ложное мышление и всякое схватывание далеко позади. Но мне хочется, чтобы вы знали: даже самые разумные люди могут попадать в ловушки. Он говорит: оставив ложное мышление – а как же насчет правильного мышления? Человек просветленный просто скажет: «оставьте всякое мышление». Мышление как таковое – вот проблема, ложное оно или нет. Ум может представить это так, что неправильное должно быть оставлено, а то, что хорошо, может быть сохранено. Но ты не можешь отделить неправильное от правильного. Они – две стороны одной и той же монеты, у тебя не может быть монеты только с одной стороной – у нее будет и другая сторона.

Если ты защищаешь правильное мышление – все, что, как ты думаешь, правильно, – за ним будет оставаться неправильное мышление. Попробуй, например, «любовь». Конечно, любовь не бывает неправильным мышлением; это одна из наиболее прекрасных эмоций, и мысль о любви – одна из великих мыслей. Но за любовью неизбежно скрывается ненависть, любовь может превратиться в ненависть когда угодно. Правильное мышление может стать неправильным мышлением когда угодно.

Если бы это был его собственный опыт, он бы не говорил: оставив ложное мышление и всякое схватывание далеко позади, он бы сказал: оставив всякое мышление и всякое схватывание далеко позади, дать своему уму беспрепятственно двигаться куда угодно.

Но это качества не-ума.

Мир буддовости – это не какой-то внешний мир, где есть официальный «Будда»: это мир мудрости пробудившегося мудреца.

Он подобрал верные слова.

Если ты решил… На санскрите и на хинди слово, которое переведено как «решил», гораздо глубже и значительнее. Это слово «нишчайя». «Решил» несет оттенок упорства, непреклонности. У него есть качество чего-то такого, что относится к эго, вроде «Я решил сделать это». Слово «нишчайя» не имеет этих оттенков.

«Нишчайя» – очень красивое слово. Оно подразумевает, что когда ты приходишь к мастеру, то просто его присутствие, его аромат, его глаза, его жесты, его слова, его молчание вызывают у тебя огромное внутреннее доверие. Это не твое решение; это глубокое воздействие просветленного человека на твое сердце.

Вместо «решил» мне хочется сказать, что ты доверился, ты в нишчайе, когда никакого сомнения не возникает. Все сомнения исчезли; ты чувствуешь себя совершенно раскованно.

Эта нишчайя, или уверенность, что ты желаешь познать этот мир, – непременно вызывает у тебя тоску, стремление – но не желание. Эти слова могут означать одно и то же в словарях, но на самом деле они очень далеки. Если ты достиг нишчайи, тогда – «Вот человек, которому я принадлежу, вот человек, которого я разыскивал целые жизни. Эти глаза я видел в безмолвиях моего сердца, это лицо я искал повсюду в стольких жизнях»… Нишчайя – это внезапно, это доверие, которое не знает сомнения. Это не вера: вера – всегда в доктрину. Доверие – всегда к личности.

Ты веришь не в то, что мастер говорит; важно, что мастер есть, и именно это вызывает нишчайю, доверие в тебе. Такое доверие начнет вырастать в глубокое стремление – тебе тоже захочется вступить в тот же мир осознания, в тот же мир блаженства, в тот же рай, где обитает твой мастер.

…тебе не нужны украшения, культивирование или реализация, чтобы достичь его… твое стремление будет просто становиться все глубже, глубже и глубже. Ты будешь ожидать с огромной любовью. Ты не станешь требовать у сущего: «Дай мне это состояние», – потому что любое требование от сущего уродливо. Ты будешь просто ждать, ты не станешь даже молиться. Ты просто почувствуешь жажду, а сущее достаточно сострадательно. Ты не властен над ним, но если ты просто испытываешь жажду, то обнаружишь, что сущее удовлетворяет ее. Оно, во всяком случае, слышит отлично!

…тебе не нужны украшения, культивирование или реализация, чтобы достичь его. Ты должен соскрести пятна скорби от чужих ощущений, застрявших в твоем уме неизвестно с каких времен, и пусть твой ум станет таким же широким и открытым, как пустое пространство…

Какое противоречие! Если ты говоришь, что твой ум так же открыт, как пустое пространство, это больше не ум. Это как если бы ты говорил: «Когда твой огонь так же холоден, как лед», – тогда зачем называть его огнем? Называй его льдом, и будет правильно! Но для интеллектуала это сложно, он ведь только собирает мнения. И никто не задаст вопрос – потому что никто не знает, что он тоже совершает ошибку.

…пусть твой ум станет таким же широким и открытым, как пустое пространство… Сколько же там пространства? Ты знаешь? Целая Вселенная – вот пустое пространство. Ум не обладает способностью быть настолько широким.

…освободится от цепких когтей различающего интеллекта, и пусть твои ложные, нереальные, тщетные мысли тоже станут подобными пустому пространству.

Но он продолжает проводить различие: ты должен сохранять свои хорошие мысли.

В состоянии абсолютного безмолвия и спокойствия не бывает ни хороших мыслей, ни плохих мыслей. Мысли как таковые – это беспокойство, не важно, хорошие они или плохие. Грешник может держать плохие мысли в своем уме, а святой может держать хорошие мысли в своем уме, но оба – в уме. Нет существенной разницы между ними.

Истинный мудрец, будда, не имеет ума вообще.

Он живет без ума, он действует без ума.

Это исходит из самого его сокровенного существа; потому он и обладает качеством, свежестью, величием. Мысли всегда – пыльные и старые. Мудрец всегда действует заново, не от каких-нибудь старых мыслей. Он отвечает на ситуацию момента. Думать для него нет необходимости. Сравните, как ведет себя слепой человек: если он захочет выйти из этой аудитории, ему придется спросить: «Где путь?» А потом своей тростью он отыщет дорогу и выйдет. Но ты даже не задумываешься об этом, если хочешь выйти; ты просто видишь путь наружу и идешь. Не бывает размышления, связанного с этим, нет, конечно, и трости.