Kitobni o'qish: «Каждый в нашей семье кого-нибудь да убил»

Shrift:

Алиша Паз. Эта книга наконец твоя. Хотя они все были и будут.

Вы обещаете, что детективы в ваших книгах будут тщательно и честно разбирать преступления, используя те умственные способности, которыми вам было угодно их наделить, не полагаясь при этом на Божественное Откровение и не используя женскую интуицию, заговоры, мошенничество, совпадения или вмешательство Бога?
Клятва членов Клуба детективов – тайного общества создателей криминальных романов, в которое входили Агата Кристи, Г. К. Честертон, Рональд Нокс и Дороти Ли Сэйерс. 1930 год

1) Преступник должен быть упомянут в начале истории, но не должен являться тем героем, за мыслями которого читателю позволено следить.
2) Все сверхъестественные или противоестественные факторы рассматриваются как нечто само собой разумеющееся.
3) Допустимо использование только одной потайной комнаты или прохода.
4) Не дозволяется применение еще не открытых ядов или других приспособлений, которые потребуют в конце долгого научного объяснения.
5) Необходимы примечания автора: вышедшие из употребления, устаревшие выражения отредактированы.
6) Несчастные случаи никогда не должны помогать детективу, и он не должен быть наделен чрезмерной интуицией, благодаря которой оказывается прав.
7) Детектив сам не совершает преступлений.
8) Детектив не должен заострять внимание на каких-либо уликах, которые не будут немедленно представлены на суд читателя.
9) Глуповатый друг детектива, Ватсон, не должен скрывать мысли, проносящиеся у него в голове; его сообразительность лишь слегка, в очень небольшой степени уступает сообразительности среднего читателя.
10) Братья-близнецы и двойники не могут появляться в повествовании без должной подготовки к этому.
Рональд Нокс. Десять заповедей автора детективов, 1929 год

Benjamin Stevenson

EVERYONE IN MY FAMILY HAS KILLED SOMEONE

First published by Michael Joseph Australia

This edition published by arrangement with Penguin Random House Australia Pty Ltd.

The moral right of the author has been asserted

Перевод с английского Евгении Бутенко

Пролог

Каждый в нашей семье кого-нибудь да убил. Некоторые, особо продвинутые, убивали не один раз.

Я не пытаюсь драматизировать, просто описываю все как есть, и когда передо мной встала необходимость изложить историю на бумаге, как бы трудно ни было делать это одной рукой, я осознал, что выполнить задачу можно, только говоря правду. На первый взгляд это кажется очевидным, но современные авторы детективных романов иногда забывают прописные истины. Они больше сосредоточены на писательских трюках – на том, что у них в рукаве, а не в руке. Писатели Золотого века детективов – все эти Кристи и Честертоны – отличались честностью. Мне это известно, потому что я пишу книги о том, как писать книги. Тут есть особые правила, вот в чем дело. Один человек, его звали Рональд Нокс, был принят в цех детективщиков и однажды составил свой список таких правил, назвав их заповедями. Они помещены в начале этой книги как эпиграф, а эпиграфы читатели всегда пропускают, но, поверьте, к нему стоит вернуться. Вообще, вам следует загнуть верхний уголок той страницы. Я не стану утомлять вас подробностями, в целом они сводятся к следующему: золотое правило Золотого века детектива: «Играй по-честному».

Разумеется, это не придуманная история. Все, о чем пойдет речь, случилось со мной на самом деле. И в конце концов мне пришлось разгадывать, кто совершил убийство. Даже несколько. Хотя я забегаю вперед.

Дело в том, что я прочел много детективных романов и знаю: в большинстве подобных книг в наши дни есть так называемый не заслуживающий доверия рассказчик, то есть человек, от имени которого ведется повествование, и он имеет склонность приврать. Кроме того, я понимаю, что в изложении событий могу быть похож на него, как актер, играющий однотипные роли. Поэтому я постараюсь сделать все совершенно иначе. Считайте меня достойным доверия рассказчиком. Каждое мое утверждение будет правдой или, по крайней мере, тем, что в моем представлении было правдой в момент, когда эти события имели место. Ловите меня на слове.

Сказанное выше соответствует заветам Нокса под номерами 8 и 9, так как в этой книге я и Ватсон, и детектив, то есть исполняю обе роли – писателя и сыщика, а посему обязан и отыскивать улики, и делиться своими мыслями. Короче, играть честно.

Сейчас я докажу вам это. Если вы взялись за чтение моего труда ради кровавых сцен, то смерти происходят или описываются на страницах: 25, 60, 80, дважды на 91-й, а на 99-й вас ждет хет-трик. Далее последует небольшой перерыв, но описание леденящих душу подробностей возобновится на страницах 201, 238, 250, 260, 282, где-то между 275 и 284 (трудно сказать точнее), 297 и 398. Обещаю, что не обманываю вас, если только верстальщик не напортачит со страницами. В сюжете есть только одна дыра, сквозь которую вы сможете проехать на грузовике. Я умею все испортить. В книге нет секса.

Что еще?

Вам, пожалуй, пригодится мое имя – Эрнест Каннингем. Это немного старомодно, так что обычно меня называют Эрн, или Эрни. Лучше было начать с этого, но я обещал быть достойным доверия, а не профессиональным рассказчиком.

Учитывая уже изложенное, трудно решить, с чего начать. Когда я говорю «все», давайте проведем черту и отсечем от фамильного древа мою ветвь, которой и ограничимся, хотя кузина Эми однажды принесла на корпоративный пикник запретный сэндвич с арахисовым маслом, в результате чего менеджер по персоналу чуть не умер, но я не стану помещать ее имя на карточку лото.

Слушайте, мы не семейка психопатов. Одни из нас хорошие, другие плохие, а некоторые просто несчастные. А какой я?

Пока не разобрался. Разумеется, некоторое отношение к этому имеет серийный убийца по прозвищу Черный Язык и 267 000 долларов наличными, но мы до этого еще доберемся. Знаю, вас, вероятно, сейчас занимает нечто иное. Я сказал «каждый». И обещал не обманывать.

Убил ли кого-нибудь я сам? Да. Убил.

Кого?

Давайте начнем.

Мой брат

Глава 1

Луч света, проникший сквозь занавески, сказал мне, что мой брат только что въехал на подъездную дорожку. Когда я вышел на улицу, первое, что я заметил, было то, что левая фара машины Майкла не горит. А второе – кровь.

Луна скрылась, до рассвета было еще далеко, но даже в темноте я понял, что это за темные пятна, измазавшие разбитую фару и здоровенную вмятину на крыле.

По натуре я не сова, но полчаса назад мне позвонил Майкл. Это был один из тех звонков, когда вы, разглядев время на часах мутным спросонья взглядом, понимаете, что вам сейчас сообщат не о выигрыше в лотерею. Есть у меня пара приятелей, которые периодически набирают мой номер из такси по дороге домой и взахлеб рассказывают о том, как отрывались сегодня вечером. Но Майкл не из их числа.

На самом деле это неправда. Я не стал бы дружить с людьми, которые звонят после полуночи.

– Мне нужно увидеться с тобой. Сейчас.

Он тяжело дышал. Номер на экране не высветился, значит Майкл звонил из автомата. Или из бара. Следующие полчаса я зябко поеживался, хотя был в теплой куртке, и протирал кружки на запотевшем окне, чтобы не пропустить появление брата. Когда фара его машины ослепила мне глаза, я бросил свой пост и улегся на диван.

Раздался рокот, Майкл остановил машину, выключил двигатель, но не электрику. Открыв глаза, я на мгновение уставился в потолок, будто знал, что стоит мне встать, и моя жизнь изменится, а потом вышел на улицу. Майкл сидел в машине, опустив голову на руль. Я разрезал одинокий луч фары надвое, когда подошел к капоту, чтобы постучать в окно водителя. Майкл вылез из машины. Лицо у него было серое.

– Тебе повезло, – сказал я, кивая на разбитую фару. – Люси тебя взгреет.

– Я кого-то сбил.

– Угу. – Я засыпáл на ходу, но мозг все равно отметил: он сказал «кого-то», а не «что-то». Как люди реагируют на такие новости? Откуда мне знать. Я решил, что поддакивать – это, вероятно, самое лучшее в такой ситуации.

– Парень. Я сбил его. Он сзади.

Тут сон мигом слетел с меня. Сзади?

– Что ты имеешь в виду, черт возьми?! Как это сзади?

– Он мертв.

– Он на заднем сиденье или в багажнике?

– Какая разница?

– Ты пил?

– Немного. – Он замялся. – Ну… чуть-чуть.

– На заднем сиденье? – Я сделал шаг и потянулся к дверце, но Майкл выставил вперед руку, и я замер. – Нужно отвезти его в больницу.

– Он мертв.

– Не могу поверить, что мы спорим по такому поводу. – Я провел рукой по волосам. – Майкл, да брось. Ты уверен?

– Никаких больниц. У него шея изогнута, как курительная трубка. И половина черепа вывернута наружу.

– Я бы предпочел услышать это от врача. Мы можем позвонить Соф…

– Люси узнает, – оборвал меня Майкл.

Ее имя, произнесенное с таким отчаянием, ясно обозначило подтекст: «Люси бросит меня».

– Все будет хорошо.

– Я пил.

– Немного, – напомнил я ему.

– Да. – (Долгая пауза.) – Всего чуть-чуть.

– Думаю, полиция пой… – начал было я, но мы оба знали, что произнесение в полицейском участке фамилии Каннингем вызывает духов, от появления которых содрогаются стены. В комнате, полной копов, Майкл и я в последний раз оказались на похоронах, где нас окружало море синей формы. Я был достаточно высок, чтобы обвиться вокруг предплечья матери, но и достаточно юн, чтобы не отлепляться от него ни на минуту. В голове промелькнула мысль: «Что подумает Одри о нас, нахохлившихся от холода и обсуждающих рано поутру чью-то жизнь?» – но я отпихнул ее прочь.

– Он умер не оттого, что я его сбил. Кто-то подстрелил его, а потом я на него наехал.

– Угу.

Я попытался придать голосу убедительность, мол, да-да, конечно, я тебе верю, однако не случайно мой репертуар в школьных постановках составляли в основном роли без слов: животные с фермы, жертвы убийств, кусты. Я снова потянулся к ручке дверцы, но Майкл опять помешал мне.

– Я просто прихватил его. Подумал, ну… не знаю… это лучше, чем оставлять на улице. А потом не мог решить, что делать дальше, и оказался здесь.

В ответ я лишь молча кивал. Семья обладает силой притяжения.

Майкл потер губы руками и заговорил сквозь пальцы. От руля у него на лбу осталась небольшая красная вмятина.

– Не все ли равно, куда мы его отвезем, – произнес он.

– О’кей.

– Нужно похоронить его.

– О’кей.

– Прекрати повторять это.

– Хорошо.

– То есть прекрати соглашаться со мной.

– Тогда лучше отвезем его в больницу.

– Ты на моей стороне или нет? – Майкл покосился на заднее сиденье, сел в машину и завел мотор. – Я все исправлю. Залезай.

Мне было ясно, что я сяду в машину. Но почему? Вероятно, я бессознательно надеялся, что там смогу вразумить его. Но на самом деле просто видел перед собой старшего брата, который говорил, что все будет в порядке. В такой ситуации не важно, сколько тебе лет, пять или тридцать пять, раз брательник обещает уладить дело, ты ему веришь. Тяготение.

Объясню по-быстрому. Мне, вообще-то, в тот момент было тридцать восемь и станет сорок один, когда мы доберемся до настоящего времени, но я подумал: если сбрею пару годков, это поможет моему издателю подкинуть книгу какому-нибудь знаменитому актеру.

Я залез. На место пассажира. Под ногами болталась спортивная сумка «Найк» с расстегнутой молнией. Набитая купюрами. Не стянутыми в пачки аккуратненько тонкими резинками или бумажными лентами, как в кино, а просто насованными внутрь, и сумка буквально выблевывала их на пол. Странно было топтать эти деньги ногами, такую кучу, притом что человек на заднем сиденье, вероятно, погиб из-за них. Я не смотрел в зеркало заднего вида. Ну ладно, пару раз глянул мельком, но увидел только черный ком, больше похожий на дыру в мироздании, чем на настоящее тело, и каждый раз отводил взгляд, как только возникала опасность, что он сфокусируется.

Майкл задним ходом выехал с подъездной дорожки. Невысокий стакан или что-то в этом роде звякнул по приборной панели, упал на пол и закатился под сиденье. Слегка пахнуло виски. Впервые я обрадовался, что мой брат курит в машине травку, потому что впитавшийся в обивку кресел душок марихуаны маскировал запах смерти. Когда мы подпрыгнули, съезжая с поребрика, клацнула крышка багажника, замок на ней был сломан.

Меня пронзила ужасная мысль: у машины Майкла разбита фара и помят багажник, как будто он ударился обо что-то дважды.

– Куда мы едем? – поинтересовался я.

– А?

– Ты знаешь, куда едешь?

– В заповедник. В лес. – Майкл посмотрел на меня, но не выдержал моего взгляда, воровато покосился на заднее сиденье, тут же пожалел об этом и перевел глаза вперед. Его затрясло. – Вообще-то, я не знаю. Мне до сих пор не приходилось никого хоронить.

Мы ехали уже больше двух часов, когда Майкл наконец решил, что насобирал достаточно грязи с грунтовых дорог, и свернул на своем рычащем циклопе с мотором на какую-то поляну. Пару километров назад мы соскочили с пожарного проезда и с тех пор колесили по бездорожью. Солнце грозилось вот-вот взойти. Земля была укрыта сверкающим мягким снегом.

– Здесь сойдет, – сказал Майкл. – Ты в порядке?

Я кивнул. Или, по крайней мере, подумал, что сделал это. Должно быть, я вообще не шевельнулся, так как Майкл щелкнул пальцами у меня перед носом, чтобы вывести из ступора. В ответ я исполнил слабейший в человеческой истории кивок, словно мои позвонки – это ржавые кандалы. Майклу этого хватило.

– Не вылезай, – велел он.

Я уставился прямо перед собой. Услышал, как брат открывает заднюю дверцу и возится там, вытаскивая мужчину – дыру в мироздании – из машины. Мозг кричал, чтобы я что-нибудь сделал, но тело вело себя как предатель. И не шевелилось.

Через несколько минут Майкл вернулся – взмокший, лоб испачкан грязью – и склонился над рулем.

– Пошли, поможешь мне копать.

В ответ на его приказ члены моего тела разблокировались. Я ожидал, что земля будет холодная, думал, что услышу хруст утреннего ледка под ногами, но вместо этого мои ступни сразу погрузились в мягкий белый покров до самых лодыжек. Я пригляделся. Земля была не укрыта снегом, а затянута паутиной. Пауки накинули свои сети на высокую жесткую траву примерно в футе над землей, и эти переплетенные между собой нити паутины были такими густыми и белыми, что выглядели твердой поверхностью. То, что я принял за блестящий снег, оказалось мерцанием тончайших нитей на свету. Следы Майкла напоминали дырки в пудре. Паутиной была оплетена вся поляна. Место источало величественный покой. Я старался не смотреть на комковатую темную груду посреди паучьего царства в том месте, где заканчивались следы Майкла. Я пошел по ним, и это было все равно что брести сквозь парящий над землей плотный туман. Брат увел меня в сторону от трупа, вероятно, чтобы уберечь от нервного срыва.

У Майкла была небольшая лопата, но мне он велел копать руками. Не знаю, почему я на это согласился. Всю дорогу сюда я думал, что страх Майкла, лихорадочная тревога, владевшая им, когда мы уезжали, улягутся. Должен был наступить момент просветления – осознания, что он увяз по уши и нужно поворачивать назад. Но мой брат поехал в противоположную сторону. Покинув город, он устремился навстречу заре, полный стоического спокойствия.

Тело Майкл накрыл старым полотенцем, но я видел белый локоть, который торчал наружу над паутиной, как упавший с дерева сук.

– Не смотри, – повторял Майкл всякий раз, стоило мне взглянуть в ту сторону.

Минут пятнадцать мы молча рыли землю, потом я остановился.

– Копай дальше! – приказал Майкл.

– Он шевелится.

– Что?!

– Он шевелится! Смотри. Погоди.

Паутинная пелена определенно подрагивала. Сильнее, чем ее мог бы раскачать ветер. Теперь казалось, что это не плотный снег, а покрытая рябью поверхность океана. Я почти ощущал бегущую по нитям вибрацию, как будто сам был пауком, который сплел паутину, центральным нервом.

Майкл перестал копать и посмотрел на меня:

– Иди обратно в машину.

– Нет.

Сам он подошел к телу, снял с него полотенце. Я поплелся за братом и впервые увидел труп целиком. Над одним бедром у него было темное глянцевитое пятно. «Кто-то подстрелил его, а потом я на него наехал», – сказал Майкл. Не мне судить, стрельбу я видел только в кино. На шее у мужчины виднелась выпуклость, словно он проглотил мяч для гольфа. На голове была черная балаклава, но довольно странной формы. Сквозь ткань в разных местах проступали какие-то шишки. В школе меня доставал один парень, он клал два крикетных мяча в носок и размахивал им, подходя ко мне. Вот как выглядела эта балаклава. Мне показалось, что только ткань не дает голове трупа распасться на части. В ней имелись три отверстия: два для закрытых глаз и одно для рта. На губах у мужчины пульсировали маленькие красные пузырьки. Пена накапливалась и стекала на подбородок. Черты лица было не разглядеть, но, судя по крапчатым, опаленным солнцем рукам со вздутыми венами на кистях, он был лет на двадцать старше Майкла.

Я опустился на колени, сцепил руки и пару раз для пробы надавил бедняге на грудь. Грудная клетка ввалилась, как не должна была, я это знал, и мгновение я думал только об одном – что она как та набитая деньгами сумка с расстегнутой молнией и прогнувшейся серединой.

– Ты делаешь ему хуже, – сказал Майкл, подцепил меня под руку и поднял на ноги, собираясь увести.

– Надо доставить его в больницу, – попытался напоследок взмолиться я.

– Он этого не выдержит.

– Может, выдержит.

– Не может.

– Мы должны попробовать.

– Я не могу ехать в больницу.

– Люси поймет.

– Нет.

– Ты уже наверняка протрезвел.

– Может быть.

– Ты не убивал его… Ты же сказал, его подстрелили. А деньги чьи? – (Майкл пробурчал что-то невнятное.) – Он наверняка их украл. Скорее всего. Ты выкрутишься.

– Там двести шестьдесят тысяч.

Читатель, мы с вами уже знаем, что на самом деле их было двести шестьдесят семь тысяч, но тогда меня поразило, что у Майкла не было времени вызвать «скорую», а наскоро пересчитать наличные он успел. В противном случае, если бы он высказывал предположение, то назвал бы какое-нибудь более круглое число – двести пятьдесят тысяч, например. Кроме того, сумма была произнесена как-то призывно. По тону я не мог понять: то ли он предлагает мне часть денег, то ли констатирует факт, который важен для принятия решения.

– Слушай, Эрн, это наши деньги… – начал упрашивать меня Майкл.

Значит, это было предложение.

– Мы не можем просто оставить его здесь. – И потом я добавил так твердо, как не говорил ни разу в жизни: – Я не оставлю.

Брат немного подумал и кивнул:

– Пойду проверю, как он там.

Отойдя от меня, Майкл присел на корточки рядом с телом. Пробыл там пару минут. Я был рад, что приехал, и продолжал тешить себя мыслью, что поступил хорошо. Старший брат редко прислушивается к словам младшего, но без меня ему здесь не обойтись. И я сделал все правильно. Этот мужик все это время был жив, и мы отвезем его в больницу. Майкл высокий, и мне было плохо видно, что происходит, только его согнутая спина и руки, тянущиеся к голове мужчины, – видимо, он догадался поддержать ее на случай повреждения позвоночника. Худые плечи Майкла двигались вверх-вниз. Сердечно-легочная реанимация, запуск человека, как газонокосилки. Я видел ноги раненого. На одной не было ботинка. Мой брат провел рядом с телом уже довольно много времени. Что-то не ладилось. Мы на странице 25.

Майкл встал и вернулся ко мне:

– Теперь можно его хоронить.

О чем он? Нет. Нет. Все это неправильно. Я отшатнулся и грохнулся на задницу. Липкие нити паутины обвили мои руки.

– Что случилось?

– Просто он перестал дышать.

– Перестал дышать?

– Да, перестал.

– Он мертв?

– Да.

– Ты уверен?

– Да.

– Но как же так?

– Он просто перестал дышать. Иди подожди в машине.

Моя сводная сестра

Глава 2

До моей личной истории мы еще доберемся, но сперва я должен рассказать вам еще кое о ком. Убил бы того, кто придумал, что воссоединение нашей семьи должно произойти на горнолыжном курорте.

Обычно я решительно отвергаю любые приглашения, к которым прилагается Excel. Но тетя Кэтрин – спец по излишне тщательной подготовке ко всему, и в присланном ею электронном письме приглашение на воссоединение семьи Каннингем-Гарсия завершалось анимированной пиксельной снежинкой и списком лиц, присутствие которых обязательно. В семейных кругах я хорошо известен как мастер отговорок – не то чтобы кто-то действительно был против моего отсутствия на подобных мероприятиях в последние три года, – в моем репертуаре появлялись то заболевшее животное, то разбитая машина, то рукопись, требующая немедленного завершения.

На этот раз Кэтрин не принимала отказов. Приглашение обещало веселые выходные в уединении, где мы все сможем наверстать упущенное. Она выделила жирным шрифтом слова «мы все» и «обязательно». И хотя «мы все» не имело в виду конкретно меня, я знал, что́ это означало, а следовательно, собирался поехать. Кроме того, в промежутках между заполнением таблицы, где нужно было указать, есть ли у меня аллергия на что-нибудь, каков размер моей обуви, какой стейк я люблю, какой номер у моей машины, я позволил себе пофантазировать об одетой в снежные шапки деревушке и выходных, радующих бревенчатыми домиками и треском горящих в очагах дров.

Вместо этого у меня от холода разболелись колени, и я на час опоздал на ланч.

Я не предвидел, что дорогу никто не расчистит. День стоял ясный, неяркое солнце слегка подтопило укатанный снег, и шины моей «хонды-цивик» стали проскальзывать, так что пришлось вернуться по своим следам к подножию горы и по баснословной цене взять в аренду цепи, а потом стоять на коленях в снежной каше и, упираясь плечом в корпус машины, с большой натугой надевать их на колеса, сбивая с носа сопли, которые мигом превращались в ледяные сталактиты. Я так и торчал бы там, если бы женщина со шноркелем¹ не подъехала на «лендровере» и с легкой укоризной не подала мне руку помощи. Снова получив возможность двигаться, я то и дело поглядывал на часы, стрелки на которых неуклонно ползли вперед, и разрывался между желанием прогреть машину и необходимостью разморозить стекла с помощью кондиционера, но дергался я напрасно: на мне теперь были цепи, и я не мог ехать быстрее сорока. Насколько опаздываю, я знал точно благодаря присланной Кэтрин таблице с расписанием.

Наконец я увидел поворот и пирамиду из камней с указателем: «Горный курорт „Небесный приют“!», призывавшим ехать направо. Я мысленно добавил: «Спасайся, кто может». По-моему, неплохой совет, учитывая грядущую встречу Каннингемов. Поделиться шуткой было не с кем, но, наверное, она понравилась бы Эрин, так что она рассмеялась у меня в голове, и я приписал эту заслугу себе. Я понимаю, это мило, что наши имена – Эрни и Эрин – анаграммы. Когда нас раньше спрашивали, как мы познакомились, мы отвечали: «По алфавиту». Знаю, это безвкусица.

Правда гораздо более незамысловата: нас связало то, что мы выросли в семьях с родителем-одиночкой. В момент знакомства Эрин рассказала мне, что ее мать умерла от рака, когда сама она была еще маленькой, и ее вырастил отец. О своем я сообщу вам позже. Но Эрин о нем уже знала, когда мы встретились, дурную славу легко загуглить.

У поворота стояло приземистое здание, похожее на пивную, о чем свидетельствовала табличка со скупой надписью: «ПИВО!», сделанная фасадной краской. К стене прислонялись ряды лыж. В таких заведениях вы, скорее, будете от жажды лизать оконные стекла, чем купите себе какой-нибудь напиток, а шеф-поваром там служит микроволновка. Но я все равно мысленно взял на заметку эту халупу как потенциальное убежище. В конце концов, выходные посвящены воссоединению семьи. Я ожидал, что состоится серия приемов пищи, которые из тактических соображений будут происходить в разных обособленных помещениях. А значит, нелишне иметь дополнительные варианты.

О! Между прочим, Эрин вовсе не умерла. Я понимаю, прозвучавший намек на былую страсть подталкивает к мысли, что позже я расскажу, что она была мертва все это время, поскольку такое зачастую происходит в подобных книгах, но не в этой. Эрин приедет в горы на следующий день. Мы даже формально еще женаты. К тому же номера страниц не совпадают.

Вскоре после поворота я заметил, что больше не еду в гору, а наоборот, спускаюсь. Еще немного, и вот я уже вырвался из-под покрова деревьев и оказался на перевале, с которого открывался восхитительный вид на долину, где разместился «Небесный приют». Разрекламированный как самый высокогорный курорт в Австралии – по-моему, это все равно что хвастаться тем, что ты самый высокий жокей в мире, – он мог предоставить туристам возможность сыграть в гольф на поле с девятью лунками, выдолбленными прямо в горном склоне, порыбачить в кишащем форелью озере и покататься по нему на лодке, уютно посидеть у огонька, оживиться (что бы это ни значило), получить доступ к соседнему лыжному курорту (подъемник, разумеется, в стоимость не включен) и даже к частной вертолетной площадке. Я цитирую рекламный буклет, потому что ночью валил густой снег и все – от дороги, расстилавшейся передо мной, до поля для гольфа, на прохождение которого теперь потребовалось бы четыреста ударов, и плоской тундры в паре сотен метров вниз по склону от гостевого дома, которую я принял за озеро, – было засыпано свежей белой пудрой. Долина выглядела одновременно плоской и рельефной, маленькой и бесконечной.

Я мягко покатился вниз, не чуя беды. Белизна имеет привычку нарушать восприятие глубины, и если бы не небольшая коллекция полузасыпанных снегом домишек в самом низу для сопоставления масштабов, я мог бы вообще не заметить крутизны склона, пока давить на тормоза не стало бы бесполезно, и я слетел бы вниз, где оказался бы совсем мертвым и успел бы как раз к ланчу.

В центре курорта стоял многоэтажный гостевой дом с колоннами при входе, выкрашенный в ярко-желтый цвет, чтобы выделяться на фоне гор. Он пыхал дымом из кирпичной трубы, которая напоминала приставленную к боковой стене удочку, а его крыша – воплощенная мечта рекламщика – была засыпана толстым слоем снега. В пяти рядах окон некоторые светились мягким желтым светом, как в адвент-календаре. Перед гостевым домом выстроилась дюжина шале – два ряда по шесть, – их рифленые металлические крыши опускались до самой земли под теми же углами, что и склон горы, из фасадных окон во всю стену от пола до потолка открывался беспрепятственный вид на главную вершину. Для меня был забронирован один из этих акульих зубов. Но который из них шестой, мое место назначения согласно путевому листу Кэтрин? Не зная этого точно, я подкатил к парковке сбоку от гостевого дома, где стояли несколько машин.

Некоторые я узнал: внедорожник «мерседес» моего отчима, у которого сзади на стекле висела фальшивая наклейка «Малыш на борту», он, видите ли, считает, что так его реже останавливают копы на дороге; «вольво»-универсал тети Кэтрин, уже присыпанный снегом, потому что она приехала днем раньше; машина Люси [МАРКА МАШИНЫ УДАЛЕНА], сливающаяся со снегом, много раз выложенная в Instagram и расхваленная как «награда за труд». «Лендровер» моей спасительницы тоже был здесь – а как же иначе; в таких книгах он должен иметь номерной знак «M33T-QT». Автомобиль я опознал по огромному пластиковому шноркелю.

Кэтрин пересекла парковку прежде, чем я вышел из машины, она слегка прихрамывала – результат автомобильной аварии, в которую она попала, когда ей было немногим больше двадцати. Тетя Кэтрин подходила под словарное определение понятия «сестра-малышка» для моего отца, разрыв в возрасте между ними так велик, что, когда моя мать после тридцати произвела на свет нас, мальчиков Каннингемов, я был ближе по годам к своей тетке, чем моя мать – к своей невестке. Так что, пока я рос, Кэтрин казалась мне молодой, энергичной и веселой. Она привозила нам подарки и забавляла фантастическими историями. Думаю, она была популярна, так как на семейных барбекю в ее отсутствие все говорили о ней. Однако с возрастом приходит понимание, и теперь мне ясна разница между популярностью и тем, чтобы быть предметом для разговоров. Все изменилось из-за мокрой дороги и автобусной остановки. Во время аварии ей здорово переломало кости и помяло ногу, но это же привело ее в порядок. Теперь вам нужно знать о Кэтрин только то, что ее любимые фразы – это «Не поздновато ли?» и «Ответ на мое предыдущее письмо».

На ней был ярко-синий термокостюм под пухлым жилетом «Норт фейс», водоотталкивающие штаны и туристские ботинки, на вид жесткие, как зачерствелый хлеб. Все безупречно чистое и новехонькое, будто только что с витрины. Можно подумать, она вошла в магазин товаров для путешествий, указала на манекен и сказала: «Мне вот это». Ее супруг Эндрю Милло (мы называем его Энди) шел за ней следом, но держал дистанцию и вид имел жалкий, будучи одет совсем не по погоде – в джинсы и кожаную куртку. Он, похоже, проторчал немало времени в том же туристском магазине, поглядывая на наручные часы. Не взяв ни сумку, ни куртку, я поспешил наперерез тете Кэтрин, решив, что пусть лучше меня отхлещет холодный ветер, чем ее язык.

– Мы поели, – только и сказала она, что, вероятно, должно было сойти одновременно за упрек и наказание.

– Кэтрин, прости. После Джиндабайна мне было никак не заехать в гору. Снегу навалило. – Я указал на цепи на колесах. – К счастью, мне помогли надеть их.

– Ты что, не посмотрел прогноз погоды перед выездом? – Голос тетки прозвучал недоверчиво, мол, неужели можно совершить такое предательство по отношению к пунктуальности и здравому смыслу, не говоря уже о погоде?! Я признался, что не посмотрел. – Но ты должен был учесть это.

Я согласился, что должен был.

Кэтрин задвигала нижней челюстью. Я достаточно хорошо знал ее, чтобы понимать: она хочет сказать последнее слово, а потому молчал.

– Ну хорошо, – наконец выдала моя тетка и припечатала ледяной поцелуй к моей щеке. Я никогда не знал, как реагировать на приветствие щека в щеку, но решил последовать совету родственницы и учесть погоду, то есть штормовое настроение, а потому огласил воздух мяуканьем рядом с ее лицом. Она вложила мне в руку ключи и сказала: – Наш номер не был готов вчера, так что ты теперь в четвертом. Сейчас все в столовой. Рада тебя видеть.

Кэтрин направилась обратно в гостевой дом. Я не успел даже завести с ней какой-нибудь пустячный разговор, но Энди ждал этого момента и пошел рядом, подставив мне плечо в виде небрежно брошенного «привет», вместо того чтобы вынуть кулаки из карманов и протянуть руку. Холод пронизывал меня насквозь, но теперь я был принужден общаться, а моя куртка продолжала томиться в машине. Ветер был жесток; он находил каждую щелку в моей одежде, влезал под нее и ощупывал меня сверху донизу, будто я должен ему денег.

1.Шноркель – у автомобиля: впускная труба двигателя, выведенная на уровень крыши или выше, что позволяет транспортному средству преодолевать водные преграды. – Здесь и далее примеч. перев.