Kitobni o'qish: «Писательские экскурсии», sahifa 7
Мани-мани
Ольга Шуравина (ник в инстаграме @ololo.optimist)
Почти шестиклассница Лёлька приехала с родителями на море. В Геленджик. Уже не в первый раз.
Хоть родители-инженеры жили и скромно, но к отпуску на отдых на юге скопить удавалось. Город манил спокойствием живописной бухты и огромными пляжами, где хватало места всем.
Разместились у прежних хозяев, привычной дорогой вышли к морю. Вот хорошо знакомый пирс, ресторан «Прибой»… Но что-то неуловимо изменилось. От привычного пейзажа веяло ненашенским. Если бы почти шестиклассница знала тогда слово «буржуазный», она его и употребила. Но Лёлька не знала и сформулировать свои ощущения не умела.
Чуть в стороне от пирса стоял небольшой ларёк. Оттуда доносились звуки сладчайшей, как показалось Лёльке, музыки.
Ещё жив был Высоцкий и оставался ровно год до полёта на шариках ласкового Миши, но потихоньку, по одному лопались ремешки, крепко державшие советскую страну в стабильном и скучноватом мире развитого социализма. То здесь, то там прорастали семена иной культуры. Политически незрелая Лёлька встречала их с распростёртой душой.
Проходя мимо, она каждый раз залипала у чудесного ларька, а потом целый квартал бежала, догоняя родителей.
Эта волшебная музыка играла чаще других. Сначала высокие ноты фортепиано, потом, как жужжание пчелы, нарастающая волна проигрыша и, наконец, хрипловатые женские голоса.
Тогда Лёлька не понимала, о чём они поют. Ну нет, «мани-мани-мани» перевести могла, конечно. Но недоумевала. Что можно спеть о деньгах? У нас пели о красивой и смелой, что дорогу перешла, надежде, оленях утром ранним… О трагическом Арлекино, наконец, о девчонках, на которых мы больше не глядим. Даже полулегальный Высоцкий пел про жирафа с антилопой и переселение душ. Про деньги – молчок. Тухлая тема какая-то…
Но мелодия! Она уносила Лёльку в неведомые миры, вызывала неясное томление и робкие догадки о существовании другой, не похожей на нашу, жизни.
А не по-советски предприимчивый Геленджик жил нашей. Все сдавали жильё. На пляжах делали бизнес торговцы кукурузой и вафлями с кремом «по всей длине». Бойкие сувенирщики предлагали пахнущих лаком крабиков и рапан с надписью «Привет из Геленджика!» Лёлькина семья отдала должное всему. По одному разу – попробовать. Каждый день есть эту кукурузу – разоришься. Да и не особо хотелось.
А вот пепси-колы – хотелось! Она ворвалась в советский быт метеором: яркая этикетка, изящные стеклянные бутылочки, ни с чем не сравнимый вкус коричневой пенистой жидкости.
– Шампунь! – сказала мама.
– Ничего не понимает, – подумала Лелька.
Они отправлялись на морскую экскурсию к скале «Парус». Ловкий папка где-то отхватил пепси, и теперь Лёлька стояла на палубе теплоходика с вожделенной бутылочкой в руке. Ветер трепал волосы, а из радиорубки неслась сладкая «Мани-мани»… В памяти всплыло недавно услышанное слово – «кайф». Запечатлеть бы себя – юную, стройную, загорелую, с пепси-колой, но… Фотоаппарат с чёрно-белой плёнкой лежал в сумке, боясь спугнуть момент, Лёлька за папой не побежала.
Теплоход отчалил, экскурсия началась. Музыку приглушили. Кайф ополовинился. Но напиток богов был с Лёлькой. Она отпивала его крохотными глоточками, чтоб хватило до возвращения, краем уха слушая про фауну Чёрного моря и горные породы окрестных хребтов.
На обратном пути гид иссяк. «Мани-мани» загремела снова, на донышке ещё плескалась волшебная жидкость. Вдруг совсем рядом с Лёлькой из воды торпедой вылетел дельфин. Он шлёпнулся обратно в воду, как будто поставил жирную точку в конце фразы «Счастье – есть», которая крутилась в её голове. Даже восклицательный знак.
Через неделю пришло время возвращаться домой. Лёлька прижимала к груди своё главное сокровище – записанную за рубль в заветном ларьке гибкую пластинку с видом курорта. Положить её в чемодан она отказалась и не могла дождаться возвращения, чтобы целыми днями слушать любимую песню.
Автобус, поезд, пересадка в Москве. Пластинку спёрли со столика в плацкартном вагоне. Из пяти бутылочек пепси, которые везли на гостинцы, три до дома не доехали, залив вещи шипучей амброзией. Но то лето запомнилось Лёльке как одно из самых счастливых в детстве.
Уже взрослой, слыша «Мани-мани», она будто возвращалась в Геленджик своего детства и снова мчалась по волнам, догоняя дельфина, с пепси-колой в руке.
21.03.2021
Самоизоляция в Ярославле
Ирина Ломакина (ник в инстаграм @etoirina62)
Наступил апрель 2020. В нашу страну пришёл коронавирус. Когда-нибудь это всё станет историей, но пока люди оказались лицом к лицу с неизвестным врагом, врагом невидимым, что вдвойне страшно. Говорят, что после Чернобыльской аварии, также было с радиацией. Но она – противник более-менее знакомый. А пандемия – это страшно. Не было лекарств, вакцин, бесконечные вереницы «скорых» мчались по полупустым проспектам. Статистика удручала. Каждый день всё больше людей заболевало, каждый день – умершие. Правительство решило отправить целые рабочие коллективы на удалёнку.
Я работала редактором в издательстве, на мою работу это сильно не повлияло. Если уж быть честной, то мне самоизоляция понравилась. Не надо рано вставать, толкаться в московских пробках. Я хорошо высыпалась. Гуляла, в основном, на балконе. Окна моей квартиры выходят в зелёный двор. Машин почти нет – у нас подземная парковка, во дворе много деревьев, клумб, большая детская площадка. Заметила, что цвет лица стал здоровее. Нет худа без добра. А может быть сказывается то, что, сидя дома, я почти не пользуюсь декоративной косметикой? У нас в издательстве есть дамы, которые это безобразие себе позволяют регулярно. Но им уже за пятьдесят. В свои тридцать пять я не могу себе этого позволить. Приходится ежедневно наводить марафет.
Я успевала сделать всю редакционную работу. И даже начала писать роман-автобиографию о своём детстве и юности. Писался он легко и радостно.
***
Наш шеф Александр Иосифович проводил онлайн-планёрки. Дела потихоньку шли. Но однажды в пятницу мы не узнали своего начальника. В тот день в режиме видеоконференции в ZOOM он не скрывал своей тревоги, рекомендовал нам всем срочно покинуть Москву.
– Пандемия – это не шуточки. В огромном мегаполисе шанс заразиться больше. Советую на время уехать, тем более что характер нашей работы позволяет большинству из вас работать удалённо. На дачные участки, в деревню к родственникам! Настоятельно всем рекомендую, – сказал он.
– В деревню, к тётке, в глушь, в Саратов! – дурашливо пропел Сева Игнатьев.
– Не смешно, – сказал Иосифович и завершил видеоконференцию.
Позднее мы выяснили причину паники шефа: его любимая свояченица попала в реанимацию в тяжёлом состоянии, её подключили к аппарату ИВЛ. Ей еле-еле удалось выкарабкаться, хотя это молодая и сильная женщина, не достигшая сорока лет.
***
Я подумала о том, куда можно поехать. Родительская трёхкомнатная квартира в Смоленске, как и дача в Поповке, мною проданы и превратились в однушку, в которой я живу. И то пришлось доплачивать. Зато столица! Я вздохнула, вспомнила эпизод из рязановского «Гаража», где герой Буркова за машину «родину продал». Почувствовала себя изменщицей, предавшей атмосферу детства, семейные ценности. Стоило ли оно того? Так ли радует меня столичная жизнь?
Мысль поехать к подруге детства Светке мелькнула и ушла. Светка месяц назад вышла замуж. Я бы была в доме молодожёнов пятым колесом в телеге.
Осталось единственное место, куда можно податься: Ярославль. Там раньше жила моя тётушка Таисия – единственный родной человек, бывший мне самым близким в последние семь лет, после смерти родителей. Тётя Тая умерла девять месяцев назад. Она была незамужней и бездетной, и оставила мне в наследство двухкомнатную квартиру в Ярославле, в микрорайоне Брагино, в панельной пятиэтажке на проспекте Дзержинского. После смерти тётушки я ездила в Ярославль дважды: на похороны и когда вступала в наследство.
***⠀
До Ярославля доехала за три часа, без пробок. На подъезде к городу поддалась неожиданному порыву. Остановилась на лугу, где зеленела трава и обильно цвели одуванчики. Вышла из машины, вдохнула всей грудью свежий весенний воздух. Без маски! Я одна – и нет никакого ковида! Почувствовала себя ребёнком, нарвала одуванчиков, сплела венок, надела на голову. Верилось, что всё наладится.
На посту ГИБДД меня остановили, проверили документы. Гибддэшник пялился на венок на моей голове, пришлось его снять, положить на переднее сиденье рядом с собой.
***
В тётиной квартире изначально почувствовала себя неловко. Тут кругом вещи Таисии, остро ощущается отсутствие хозяйки. Однако, мне придётся провести здесь несколько недель, хочу я этого или нет. Почувствовав зверский голод, я вышла в ближайший магазин за продуктами. Хотелось забыть о плохом, поэтому, кроме мяса и фруктов, я купила мороженое и торт «Чародейка».
Вкусно поужинав, я раскрыла детектив Агаты Кристи, который читала в детстве, но совсем не помнила. За стеной громко звучала музыка: «Полковнику никто не пишет…» Вообще-то, я хорошо отношусь к творчеству группы «БИ-2». И песня эта мне тоже, в принципе, нравится. Но мой сосед включал её снова и снова. На пятом проигрывании она меня стала раздражать. После седьмого вызвала ненависть.
Я ушла в дальнюю комнату, стала разглядывать фотографии. В тётушкином альбоме было очень много меня. Вот я – младенец, вот – трёхлетняя, рассказываю стихи Деду Морозу. Первоклашка и выпускница, а вот моя свадьба… Когда мы расстались с Мишкой, я свадебные фотографии в сердцах порвала. А сейчас я рада тому, что у Таи они сохранились. Когда-то мы с Мишкой так любили друг друга. Прогнав воспоминания, я провалилась в сон, как в омут, но, засыпая, слышала навязчивое: «Полковнику никто не пишет…»
Проснулась рано – в пять часов. Раскрыла ноутбук, начала следующую главу романа. Мои мысли плавно вытекали на страницы рукописи. За час напечатала четыре страницы. Я привыкла так работать: если идёт поток, то без перерыва печатаю, а редактирую назавтра или даже неделю спустя. В шесть часов поток резко прекратился. За стеной громко прозвучало:
«Большие города, пустые поезда,
Ни берега, ни дна, всё начать сначала…»
Слова песни оказались созвучны моим мыслям. В восемь включила новости. Показывали Москву. Пустые, безлюдные улицы. Вечер на Патриарших – тоже безлюдный, сквер с одинокими собачниками. Меня добил вид обычно оживлённого шоссе, на котором нет машин, прогуливаются одинокие птицы, чувствуя себя полноправными хозяевами. Не оставляло чувство нереальности происходящего, как будто я смотрела фантастический фильм. Подумалось о том, что если люди вдруг исчезнут, то ничего не изменится. Будет светить солнце, дуть ветер, волны будут плескаться о берег…
В десять утра я снова услышала: «Полковнику никто не пишет…» Вспомнилось, какое большое впечатление произвела на меня несколько лет одноимённая книга Маркеса. Но если я буду без конца слышать эту музыку, то скоро мне захочется от неё повеситься. Я вышла на балкон. На соседнем курил мужчина из той самой квартиры, откуда доносилась песня.
– Здравствуйте! – громко сказала я. – Не могли ли бы вы слушать вашу музыку в наушниках?
Мужчина посмотрел на меня. Взгляд у него был странный. Он смотрел словно сквозь меня, думая о своём. «А он симпатичный», – подумала я невольно. Каштановые волосы с заметной сединой на висках. Глаза красивые, орехового цвета, но какие-то больные, печальные.
Я вспомнила, что забыла купить кофе и яйца, вышла в магазин. На обратном пути встретила Анну Семёновну, соседку Таисии. Та обрадовалась мне, как родной:
– Сашенька, девочка, умница, что приехала. Я так скучаю без Таисии, так тоскую.
Я спросила Анну Семёновну о нашем соседе. Она рассказала, что зовут его Сергей, он военный, служил в горячей точке. Его комиссовали по ранению. Работы нет, жена ушла, и с дочкой ему видеться не даёт, хочет, чтобы девочка к отчиму привыкала.
Войдя в квартиру, я обрадовалась: неужели сосед выключил свою музыку? Прислушавшись, поняла: просто убавил звук.
***
Сегодня воскресенье, я решила не работать, а прогуляться по центру города. Оказалось, что музеи закрыты. Я перекрестилась на храм, хотела зайти поставить свечку, но он оказался закрыт, и это накануне пасхи. Ощущение конца света.
На набережной я не увидела ни одного теплохода. Не смогла припомнить, когда такое было. Вышла к стрелке. Внизу располагалась клумба, на которой из растений выложена эмблема города – медведь с секирой. И цифры: 1010, количество лет, прошедшее с момента основания города. Вспомнилось, как в детстве я видела здесь цифры 983, 987. Странная магия цифр. 1010 лет городу. И в 1010 году он основан. Странный год – 2020. Должен быть счастливым, по идее. Вспомнилось, как в детстве ели счастливые билетики. А 2020 косит людей направо и налево. Много умерших, особенно в Италии и Испании. Многим кажется, что это последний год в истории человечества.
Я подошла к пристани и поняла, что речные трамвайчики ходят. Купила билет, устроилась на палубе. С Волги дул свежий ветерок, верилось, что всё наладится. Людей на борту оказалось всего человек десять. Приглядевшись, в одном из пассажиров речного трамвайчика я узнала своего соседа, Сергея, любителя «БИ-2». С ним была русоволосая девочка лет десяти. Она что-то увлечённо рассказывала, дёргая его за рукав: «Пап, а потом знаешь, что было?» При взгляде на девочку у меня замерло сердце. Моей дочке тоже могло бы быть столько же.
Ночью мне приснился мой сосед с ореховыми глазами, его дочь, даже во сне я слышала: «Полковнику никто не пишет…»
Проснулась я бодрой, с твёрдым убеждением, что самоизоляция в Ярославле обязательно принесёт мне что-то хорошее. И уверенно начала печатать продолжение своего романа.
Работа на удалёнке занимала у меня не более четырёх часов в день. Роману я посвящала ещё часа три-четыре. Писала о своём детстве, вспоминалось интересное и смешное, всплывали такие мелкие подробности, которые я считала давно забытыми. Я словно вернулась во времена секретиков, «вышибал» и «казаков-разбойников». В провинции, где я росла, были популярны игры наших мам и пап. А также Барби, и тамагочи.
При написании романа я столкнулась с одной трудностью. Как писать о других людях – называть реальные имена или делать моих знакомых прототипами героев книги? Что касается друзей детства, то думаю, что они вряд ли возражали бы, чтобы их упомянули в книге. Но вот что делать с соседями, учителями? Ведь они предстанут на страницах книги не всегда в положительном свете. И посоветоваться не с кем.
Я хотела уже выключить ноутбук, но решила побродить по художественным сайтам, познакомиться с работами известных российских художников. Вообще-то, я сторонник реализма в изобразительном искусстве. Но о сюрреалистическую картину Вадима Долинского я споткнулась. Хотелось смотреть на неё ещё и ещё.
Художник изобразил мастера – Густава Климта, использовав фрагменты его картин. На мой дилетантский взгляд получилось замечательно. При взгляде на картину представился мой бывший муж, Мишка. Кобель ведь из кобелей! В голове у него – одна прекрасная дама, в сердце – другая, в других органах – третья, четвёртая, пятая… Потому я с ним и рассталась. Бабник из бабников. Романы крутил нередко, а непродолжительные интрижки – просто на каждом повороте. С соседкой Миланой, коллегой Дианой… Зубы пошёл лечить – закрутил со стоматологом. Журналистка у него интервью брала, так и с ней переспал.
Я этого терпеть не стала, я же себя не на помойке нашла. Подала на развод, а он кричал: «Сашка, ты – дура! Люблю-то я только тебя!»
Но я выросла на хороших книжках и положительных примерах. Мама с папой прожили вместе в любви и верности, отпущенные им судьбой тридцать лет, а дедушка с бабушкой – все шестьдесят. Жить с человеком, принёсшим в дом грязь, я не могла. При мыслях о Мишке-предателе в голове зазвучала песня группы «Дюна»: «Наш Борька – бабник, и Вовка – бабник, Серёга тоже бабник хоть куда. А кто не бабник, а кто не бабник? Да тот, кто женщины не видел никогда».
Я даже нашла эту песню в компе, включила на всю громкость, когда готовила ужин. Прослушала другие песни «Дюны», их любил папа, стала подпевать. Включила «Любэ». «Ребята с нашего двора» вызвала чувство ностальгии, новую волну воспоминаний.
Быстренько умяла стейк и салат, запив парою бокалов хорошего вина, я немного приободрилась. Мелькнула крамольная мысль: «Александра, ты начинаешь выпивать в одиночку?»
«Кто это такой дерзкий? Внутренний голос? Молчи уже, на фиг!» Всё я понимаю, злоупотреблять алкоголем не собираюсь. Желание выпить посещает меня всего лишь пару раз в месяц. А что в одиночку, так самоизоляция ведь.
Обычно от спиртного меня тянет в сон, а тут я в бодром темпе напечатала восемь страниц текста. Перечитала написанное, довольно заулыбалась, наградила себя чашкой любимого кофе и кусочком начатой вчера шоколадки.
За стеной вновь зазвучало: «Полковнику никто не пишет…»
Я опять вывела на экран зацепившую меня картину Вадима Долинского, тщательно рассматривала каждую деталь. Пришли мысли о соседе. Интересно, в каком месте его тела находится бывшая жена? И захотелось вдруг, чтобы и я была хоть какой-то частью, винтиком в его организме. Вспомнились его ореховые глаза и чувственные губы, скрытые обычно под медицинской маской. Я успела рассмотреть их в те моменты, когда он курил на соседнем балконе.
Я сама не курю, но запах его сигарет меня не раздражает, даже наоборот, будоражит. И взгляд его тоже будоражит…
Я заказала на «Озоне» семена цветов, посадила в балконные ящики ещё и лук, укроп и петрушку. Натуральное, блин хозяйство. Скоро и хлеб самой печь придётся, и козу с курами содержать на балконе?
А дальше тридцатипятилетняя Саша начала себя вести как одиннадцатилетняя. Выходить на балкон по нескольку раз в день, поливать чахлые росточки. Чахлые все, хотя и прикрыты плёнкой. Только лук выглядит бодрячком. Бегаю по нескольку раз в день по балкону с цветочной леечкой, прислушиваюсь к скрипам балконной двери соседа, стараясь, чтобы мои агротехнические вылазки совпали с его перекурами.
Это напоминает мне мой пятый класс, когда я, одиннадцатилетняя, выходила в школу утром на полчаса раньше, а всё ради того, чтобы «случайно» повстречать мальчика из соседней школы, принца, занимавшего тогда все мои девичьи мечты. Кстати, его тоже звали Серёжей. Ого, какой мощный поток воспоминаний пошёл!
«Скорее за комп, Александра! Тебя ждут великие дела!»
***
Вчера созвонились с Кирой, самым близким мне человеком в редакции. Она сказала, что сидит у родителей в тульской деревушке, там и интернета-то нет. Отправляет сделанную работу по электронной почте. Телефонная связь в деревушке тоже с перебоями. Для того чтобы со мной нормально поговорить, выехала в райцентр.
Кира пишет детскую повесть. Говорит, что работа идёт медленно. Удивилась, что я пишу то пять, то семь, то восемь страниц в день.
Когда мы это обсуждали, то я услышала в её голосе нотки недоверия. Мало кто поверит, что я столько пишу. Но дело в том, что когда поток идёт – надо его ловить.
Другой вопрос: когда я начну редактировать, то многое придётся выбросить, поменять местами, переписать заново… Любой пишущий человек знает, что написать книгу гораздо легче, чем её отредактировать.
Зато по работе Кире повезло. Ей удалось найти молодого интересного автора. Она так восхищалась книгой этого Егора! Фэнтези, прямо-таки огромный новый мир, с продуманным сеттингом, интересными героями и неизбитым сюжетом. Автор согласился на Кирины правки трёх глав, они будут вместе доводить книгу до ума. Подруга моя в восторге, говорит, что это будет бестселлер.
***
Я почувствовала, что соскучилась по общению с Кирой, и вообще по своим коллегам. От одиночества хотелось волком выть. В Москве я регулярно ходила в тренажёрку. Железо не таскала, люблю велотренажёр, упражнения на растяжку, беговую дорожку. И в бассейн хочу, на аквааэробику! А ведь раньше я ныла, что вода в бассейне мне кожу сушит. Вот поистине «что имеем – не храним, потеряем – плачем».
Утром встала ни свет, ни заря и отправилась на пробежку. Днём нельзя появляться на улице. Можно лишь выходить за продуктами в ближайший магазин. Ещё собачникам можно своих питомцев выгуливать. Следующее поколение вряд ли поймёт популярный анекдот 2020 года: «В нашем подъезде всего три собаки. Каждая из них сегодня гуляла по шестьдесят раз». Нарушителей режима самоизоляции задерживали и штрафовали.
На пробежку я надела красно-белый спортивный костюм олимпийской сборной России, их нам с Кирой достал по случаю коллега. Понадеялась, что если меня остановят, то отпустят, приняв за надежду России. Выгляжу я моложе своих лет, вполне могу сойти за надежду.
Давно я не получала такого удовольствия от нахождения на улице. Бежала по бульвару, вдыхая полной грудью свежий воздух. Пахло черёмухой, не ощущалось никакой опасности. Бежала, ощущая себя Форрестом Гампом. Знала, что мне нужно бежать непонятно зачем. Одинокие собачники жались к своим подъездам. Машин очень мало. Меня охватило ощущение нереальности происходящего.
Свернув в соседний двор, я очень удивилась. Здесь шли съёмки какого-то фильма. Казалось нереальным, что во времена пандемии кто-то снимает кино. Парень в фильме убегал от погони, полицейские его преследовали, мне почему-то вспомнился фильм «Брат-2». «В чём сила, брат?» Мне стало радостно оттого, что в это нелёгкое время снимается кино. Это обнадёживало, давало веру в то, что всё обязательно наладится.
Возвращалась домой по бульвару. У подъезда столкнулась нос к носу с Сергеем. Он, как и я, возвращался с пробежки. На лбу у него блестели капельки пота. Выглядел довольным. Надо же, кто бы мог подумать, что я встречу его в такой ранний час.
– Доброе утро, – сказала я.
– Доброе, – ответил он.
На улице не было ни души. Казалось, что во Вселенной нас только двое. Ой, нет, трое. У ног Сергея раздался писк, в его кроссовок тыкалось мордочкой маленькое, взъерошенное чудо – беспородный щенок. Сергей взял его на руки. Он был грязный и, судя по всему, голодный.
Втроём мы прошли к лифту. Малыш дрожал и прижимался к груди Сергея.
– У вас есть молоко? – спросил сосед, когда мы вышли на нашем этаже.
– Кажется, оставалось немного, – ответила я.
Я приняла пятиминутный душ, надела чистую футболку, домашние шорты, слегка подогрела молоко и позвонила в соседнюю дверь. Сергей встретил меня в той же одежде, в которой был на пробежке. В руках держал щенка, вымытого и завёрнутого в мохнатое полотенце салатового цвета. Он, явно напуганный купанием, вырывался из рук Сергея.
Оказавшись на полу, слегка отряхнулся и начал носиться по квартире. Сергей поймал его и, смочив молоком палец, дал щенку лизнуть. Тот понял, начал быстро прихлёбывать из мисочки молоко. Насытившись, убежал в комнату.
В приоткрытую дверь мы увидели, что он спрятался под диван и выглядывал оттуда. Во взгляде скользило недоверие. Видно, на улице ему встречались разные люди.
Я не хотела уходить и не могла найти повод остаться. Тут у Сергея зазвонил телефон. Обычный, стационарный, простой, не навороченный, серого цвета, с проводами. Сергей взял трубку.
– Да, Настенька… А что стряслось? А температура какая? Не переживай, отметим позже… Да-да… Обязательно… Поправляйся, милая.
Сергей положил трубку. Лицо его было печальным.
– Дочка? – спросила я.
– Да, заболела. Тридцать семь и два. А вдруг это ковид?
– Ну, это же не тридцать девять. Всё будет хорошо.
Я ещё немного помялась на пороге, потом невпопад сказала:
– Да, жалко, что парад в этом году перенесли. Всё-таки семидесятипятилетие Победы.
Я решила, что они с дочкой говорили об этом празднике. Сергей посмотрел на меня внимательно, улыбнулся грустной улыбкой.
– Да, парад тоже жалко.
– Тоже? А что ещё?
– У меня сегодня день рождения. Жена обещала привезти дочку и вот, всё сорвалось.
– Мне очень жаль, – сказала я.
– Вас как зовут? – спросил он.
– Александра, – представилась я и протянула руку.
Сергей пожал её, задержал в своей.
– Спасибо, Саша, за сочувствие и за молоко, – сказал он.
***
Я вернулась к себе. Сегодня воскресенье, можно не работать. Я села за роман. Поток не шёл. В несколько подходов я напечатала полторы странички. За стеной раздавалось, уже ставшее привычным: «Полковнику никто не пишет»… Но сегодня эта музыка меня не раздражала.
Я подумала о человеке, вынужденном праздновать день рождения в одиночку. Пошла на кухню и стала готовить шарлотку. Это единственное, что я умею печь. Делаю её не с сахаром, а со сгущёнкой. Яйца, сгущёнка, разрыхлитель, мука, яблоки очистить и нарезать – всё просто.
***
В семнадцать часов я надела симпатичный сарафан в горошек, взяла пирог и вновь позвонила в соседнюю дверь.
Сергей мне обрадовался. Я вручила ему двухтомник воспоминаний о войне, найденный в книжном шкафу тёти Таи и шарлотку.
– С днём рождения, – сказала я.
Он пригласил меня войти. На кухонном столе стояло блюдо с запечённой в духовке рыбой, дымилась картошечка с маслом, посыпанная укропом, стояли тарелочки с оливками, нарезанным сыром, огурцами, помидорами и болгарским перцем, хорошее вино. Белое, как я люблю. Сергей разлил его в бокалы.
– С днём рождения, – сказала я чокаясь.
Пожелала соседу здоровья, счастья, чаще видеть дочь, найти своё место в гражданской жизни. Выпили больше – язык у этого обычно сдержанного мужчины развязался. И он начал изливать мне душу.
Говорил о том, как воюя в одной из дружественных нам восточных стран, мечтал вернуться домой, к жене и дочери. Рассказал, как вернулся, а выяснилось, что ждала его только Настенька. Жена нашла ему замену – мужичка небедного, а главное – такого, который постоянно с нею рядом. Как сначала испытывал боль, особенно сильную оттого, что ведь не с прогулки вернулся, а с войны.
Прошло почти полгода прежде, чем он смог принять то, что если не дождалась – значит, не любила. Сейчас он благодарен жене за всё лучшее, что в их жизни, за Настеньку. Рассуждал как старик, как сторонний наблюдатель: «Она ж молодая женщина, конечно, без ласки трудно». Но в глазах его таилась невысказанная боль, которую он лишь пытался замаскировать красивыми и правильными словами. Глаза отражали больную душу.
Я слушала молча, боясь прервать поток откровения. Испытывала двойственные чувства. С одной стороны, мне приятно, что Сергей со мной общается как с другом. Или даже как с психологом. С другой – когда я смотрела в его ореховые глаза, любовалась густыми волосами с лёгкой проседью на висках, мне хотелось быть для него не другом, не психологом. Хотелось стать его любимой женщиной. Единственной, необходимой.
Он говорил о том, что телесные раны смог залечить, а вот нормальной работы найти не удаётся. Забирал как-то Настеньку из школы. На посту охраны сидела семидесятилетняя бабуля. Как она сможет защитить детей, если вдруг террористы? Но понимал, что работа в охране не для него, хотя ему неоднократно предлагали места в охране офисов и торговых центров. Сам не понимал толком, чем хотел бы заниматься.
Играла тихая музыка, мы немного потанцевали. Мне хотелось, чтобы он меня поцеловал. Если быть до конца честной, то я и к большему готова. Но поняла, что если между нами что-то и произойдёт, то не сегодня.
Весь следующий день я думала о Сергее. Как наяву ощущала запах его парфюма и сигарет, запах его кожи. Просто наваждение. Я вновь чувствовала сильные руки на своей талии. Мне нравилась лёгкая небритость Сергея, хотя когда я вижу по телевизору, например, ведущего Андрея Малахова, то мне всегда хочется его побрить. Хотя как ведущий он мне очень даже нравится.
Не работалось и не писалось. В растрёпанных и рассеянных чувствах я лазила в интернете, разглядывая достопримечательности разных городов, мечтая о том, куда я полечу, когда пандемия закончится. Я не слишком люблю пляжный отдых, тюленье валяние на берегу. Мне гораздо ближе музеи и картинные галереи. Ещё я люблю многокилометровые пробежки по городам пешком. Без группы туристов, в одиночку. Мой бывший муж как-то произнёс по отношению ко мне: «Для бешеной собаки семь вёрст не крюк». Разве так говорят о любимой женщине?
Впрочем, теперь мне ясно, что Мишка меня никогда не любил. Для него это был лишь спортивный интерес. Женщины в его руки падали гроздьями, он ведь неотразимый красавец. А во мне его привлекло то, что меня пришлось добиваться. Да ещё и соревноваться при этом со своим другом Виталиком. С ним они учились вместе в школе и дружили с первого класса. Когда за мной стал ухаживать Виталий, тут и у Мишки проснулся ко мне бешеный интерес.
Кстати, Виталик живёт хорошо. Коренной москвич, он уехал в деревню, завёл фермерское хозяйство. Весьма успешно продаёт яйца, молоко, творог, сметану, сыры какие-то необычные, с пряностями. У него трое детей, с женой они хорошо живут, дружно.
«Эх, дура ты, Сашка! Надо было Виталика выбирать. Каталась бы как сыр в масле. Сидела бы на свежем воздухе, писала свои книжечки, питаясь натурпродуктами. Хотя… его жена вроде сама за скотиной ухаживает».
В молчаливой задумчивости бродила я по туристическим сайтам. Я никогда не знаю, что меня зацепит или «торкнет», или «вштырит», как выражался мой бывший…
Так случилось и на этот раз. «Рваные» скульптуры Бруно Каталано. Меня словно током шарахнуло. Мужчины и женщины с чемоданом или саквояжем в руках, руками, ногами и почти напрочь отсутствующим туловищем.
«Les Voyageurs» («Путешественники») – серия работ. Что он хотел сказать, этот французский скульптор итальянского происхождения? Я начала подробнее читать об этом. Многие думают, что в своих скульптурах автор показал эмигрантов, тоскующих по Родине. Кто-то считает, что пустота символизирует отсутствие внутреннего дома, кто-то – наоборот, что путешественники открыты к новым впечатлениям, впитывают их, как губка.
Я рассматривала эти необычные скульптуры, поражаясь тому, как можно до такого додуматься и осуществить технически. Ведь полнейшая асимметрия, а стоят прочно.
Особенно зацепила меня одна. Говорят, скульптор в ней изобразил Ван Гога. Стоит эта скульптура в деревушке Сен-Поль-де-Ванс, на Лазурном берегу. Вот куда я обязательно поеду, когда пандемия закончится. Скульптура переносная, её устанавливают то на тихой улочке, то на площади, то на морском берегу. Я всё больше вглядывалась в эту скульптуру, и видела в ней не Ван Гога. Моего соседа Сергея – вот кого напоминала эта неприкаянная фигура. Стало тоскливо оттого, что сильный человек, выполнявший приказы там, куда его посылали, верный присяге, оказался не у дел. Нет, в материальном смысле его не обидели. Пенсию назначили приличную, он не бедствует. Но то, что нестарый ещё мужчина не может найти себе применения в мирной жизни, показалось мне несправедливым.
