«О ничтожестве и горестях жизни» kitobidan iqtiboslar, sahifa 3
Очарование дали показывает нам райские красоты, но они исчезают, подобно оптической иллюзии, когда мы поддаемся их соблазну. Счастье таким образом лежит в будущем или же в прошлом, а настоящее подобно маленькому темному облаку, которое ветер гонит над озаренной солнйем равниной : перед ним и за ним светло, только оно само постоянно отбрасывает от себя тень.
И если, тем не менее, Рошфуко полагает, что страстная любовь все равно что духи, - все о них говорят, но никто не видел, - и если даже Лихтенберг; в своем сочинении "О силе любви" оспаривает и отрицает реальность и естественность этой страсти, то это большая ошибка. Ибо невозможно, чтобы нечто чуждое и противное человеческой природе, нечто эфемерно шутовское, неустанно изображал гений поэтов всех времен, а человечество принимало с неизменным одобрением; ведь без истины не может быть прекрасного в искусстве: Прекрасна истина, она лишь нам мила".
И этот мир, эту сутолоку измученных и истерзанных существ, которые живут только тем, что пожирают друг друга; этот мир, где всякое хищное животное представляет собою живую могилу тысячи других и поддерживает свое существование целым рядом чужих мученических смертей; этот мир, где вместе с познанием возрастает и способность чувствовать горе, способность, которая поэтому в человеке достигает своей высшей степени, и тем высшей, чем он интеллигентнее, этот мир хотели приспособить к лейбницевской системе оптимизма и демонстрировать его как лучший из возможных миров. Нелепость вопиющая!
Физическое, моральное и интеллектуальное убожество большинства людей коренится, скорее всего, отчасти и в том, что браки обычно заключаются не по одной лишь склонности и выбору, а по самым различным внешним соображениям, по случайным обстоятельствам. Но если, однако же, наряду с расчетом принимается в какой-то мере в соображение также и склонность, то это что-то вроде компромисса с гением рода. Счастливые браки, как известно, редки, именно потому, что такова уж природа браков: главная цель их не в настоящем, а в будущем поколении. Между тем в утешение нежным и любящим душам стоит добавить, что временами к страстной половой любви присоединяется чувство совсем другого происхождения, а именно - действительная, основанная на гармонии душевного склада дружба, которая, однако, выступает по большей части тогда, когда собственно половая любовь уже угасла в своем удовлетворении. Эта дружба возникнет тогда от того, что дополняющие друг друга и гармоничные физические, моральные и интеллектуальные свойства двух индивидов, из которых, в рассуждении порождаемого ими, и возникла половая любовь, - дополняют друг друга и в отношении самих этих индивидов, как противоположные темпераменты и духовные достоинства, и служат тем самым прочной основой гармонии двух душ...
Хотя каждое новорожденное существо и вступает в новое бытие свежим и радостным и наслаждается им, как подарком, – но на самом деле здесь нет и не может быть никакого подарка. Его свежее существование куплено ценою старости и смерти существа отжившего, которое хотя и погибло, но содержало в себе неразрушимый зародыш, из коего и возникло это новое существо: оба они – одно существо. Показать мост между ними – это было бы, конечно, решением великой загадки.
Ужасы смерти главным образом зиждутся на той иллюзии, что с нею я исчезает, а мир остается. На самом же деле верно скорее противоположное: исчезает мир, а сокровенное ядро я, носитель и создатель того субъекта, в чьем представлении мир только и имеет свое существование, остается. Вместе с мозгом погибает интеллект, а с ним и объективный мир, его простое представление. То, что в других мозгах, как и прежде, будет жить и волноваться подобный же мир, – это для исчезающего интеллекта безразлично. Если бы поэтому истинная реальность лежала не в воле я если бы за границы смерти простиралось не моральное бытие, то ввиду того, что интеллект, а с ним и его мир, погаснет, сущность вещей вообще была бы не чем иным, как бесконечной сменой мимолетных и мрачных сновидений, без всякой взаимной связи: ибо неизменное пребывание бессознательной природы находится только в представлении времени у природы познающей. И следовательно, все тогда было бы – некий мировой дух, без цели и смысла грезящий по большей части мрачные и тяжелые сны.
Воля к жизни по отношению к индивидууму проявляется как голод и страх смерти, а по отношению виду – как половой инстинкт и страстная забота о потомстве. В соответствии с этим мы не видим, что природа, свободная от названной иллюзии индивидуума, так же печется о сохранении рода, как она равнодушна к гибели индивидуумов: последние всегда являются для нее только средством, а первый – целью. Отсюда – резкий контраст между ее скупостью при оборудовании индивидуумов и ее расточительностью там, где дело идет о роде.
что мексиканцы приветствовали новорожденного следующими словами: «Дитя моё, ты родилось для терпения: терпи же, страдай и молчи». И повинуясь тому же чувству, Свифт (как это передает Вальтер Скотт в его биографии) уже сызмлада приобрёл
Вообще, основная черта и первооснова всей философии Руссо заключается в том, что вместо христианского учения о первородном грехе и изначальной испорченности человеческого рода он выставил принцип изначальной доброты последнего и его безграничной способности к совершенствованию, которая будто бы сбилась с пути только под влиянием цивилизации и её плодов; на этом и основывает Руссо свой оптимизм и гуманизм.
Мир представляется как некий ад, который тем ужаснее дантовского ада, что здесь один человек должен быть дьяволом для другого.
