Kitobni o'qish: «Песня»

Когда она бывала одна – а в последнее время она частенько проводила вечера в одиночестве, оставшись в бывшей бабушкиной квартире на окраине большого города, – в эти вечера она разговаривала с ним, подолгу и обо всем, через интернет. Они общались в студенчестве – первокурсница и выпускник, не виделись более десяти лет и случайно встретились на одной из, как ей поначалу казалось, малоинтересных конференций, куда ее, экскурсовода-стажера, отправили набираться знаний по предмету. Ехать в конференц-центр было далеко, но работу свою она любила, да и получать новые знания нравилось, потому, скрепя сердце, отправилась слушать велеречивых докладчиков, – и увидела среди них его, почти не изменившегося с тех самых веселых студенческих лет. Он жил в областном центре, был одним из руководителей местного архитектурного бюро и приехал сюда в поиске крупных заказчиков. Они поговорили в курилке, вечером посидели в кафе, обменялись интернет-позывными – чтобы, как она думала, вряд ли увидеться когда-нибудь еще. Она и представить себе не могла, что в следующий же вечер, вернувшись в свой областной центр, к семье, он будет искать – и найдет ее на просторах Сети, чтобы рассказывать и слушать до поздней ночи, а после, отправившись в свою жизнь, снова с нетерпением ждать «встречи», и не заметила, как эти «встречи» стали для нее чем-то большим, чем приятельский треп. Она утешала и утешалась, вдохновляла и вдохновлялась – а еще верила и надеялась, что такие люди, как она и Анатолий, обязательно должны быть вместе: не всякому в этой жизни удается встретить родственную душу, и встречи такие происходят далеко не каждый день. В то, что она и Толя – половинки одной души, отчего-то разбросанные по разным жизням, она верила безоговорочно, и ругала себя разве что за то, что в юности, по глупости, не смогла разглядеть этого человека, проявлявшего к ней интерес, но так и не дождавшегося взаимности. Юной первокурснице он казался едва ли не стариком – сейчас же эта общность обжигала каждый раз чем-то новым, неожиданным и таким родным для них двоих, будто и не было десятка лет, когда эти люди и думать не думали друг о друге.

О себе она могла сказать точно: Толю не вспоминала. Но однажды, летней ночью после долгого суматошного дня, ей приснились строки песни: «Мы умели летать, но стали ходить по земле…» и дальше, «трам-пам-пам» – во сне слышала, а наяву забыла, но все же думала, что знает эти строки, но откуда – припомнить не могла. Однажды, после пары часов в чате, отправила эту строчку Толе: вертится в голове, не пойму откуда, может, ты знаешь? «И правда, знаю, – удивился он. – Стишок такой написал когда-то, правда, полностью и не помню уже. Наверное, читал тебе еще в институте. С ума сойти… Где ты там песню увидела? Там даже рифмы нет, совершенно дилетантские стихи…» Она ясно видела его улыбку сквозь поставленный в чате смайлик – чуть усталую, быть может, со вздохом и непременным откидыванием назад непослушной челки. «Ну как же, послушай…» – она включала звук, пыталась напеть, вернее, начитать речитативом – он поверил: «Точно!» и бросил ссылку на другую песню – ту, которую они слушали в юной безбашенной компании, попивая дешевое вино в сквере с заросшим прудом. «Жду пришествия чуда…» – она могла перевести эти слова так, но по-русски они не ложились на музыку, которая тогда казалась ей загадочной, неземной – еще бы, мы ждем того, что будет завтра, но никто ведь не знает, что именно должно произойти. А сегодня в ней слышались нотки предопределенности, невозможности ничего сделать – и тем не менее, принятие своего жребия, потому что нельзя, невозможно, немыслимо отказаться от него, от этого ожидания, бросить все и начать жить как все, зарабатывая зарплату, обустраивая быт, делая что должно без лишних мыслей – и ожидая разве отпуска да повышения по службе. «Waiting for the miracle to come»¹*, – этот глубокий с хрипотцою голос, как и тогда, прохладным вечером после дешевого горячащего портвейна, будоражил чувства – и отчего-то связывался не с образом певца, а с его образом, хотя сам он и не пел никогда, и даже сейчас, дожив до первой седины, говорил срывающимся тихим тенорком, а вовсе не бархатным баритоном, который так любят женщины.

Она бы всю ночь так сидела перед экраном, с чаем в чашке вместо портвейна, и слушала, слушала вместе с ним, и почти не говорила – зачем, лучше молча, вот так, пусть и на гораздо большем расстоянии, чем тогда, стать вдруг одним целым, дышать в одно дыханье, в такт любимым словам – мысленно, чуть шевеля губами, обмениваясь лишь редкими фразами вроде «А ты – тоже слышишь это?» – «Да, точно… Там так». Пара таких ночей были для нее нежданным праздником, и она ждала, что этот праздник повторится. Но сегодня после пары фраз о том, как дела и что нового, он, извинившись, попрощался: жена со старшей дочерью осталась ночевать у родителей, нужно было уложить спать младшую, завтра – на работу… Конечно, она знала, что у него семья, конечно, ей хотелось быть на месте его жены Валентины – он называл ее именно так, полным именем, чему она немного удивлялась: это казалось ей одним из доказательств того, что семья у него – совместное предприятие по ведению быта и воспитанию детей, не более. Она сама вряд ли бы называла так близкого человека, и думала, что близкий ей человек тоже думает так же.

«Блин, подруга, ты меня удивляешь», – она продолжала по третьему кругу слушать «их» песню, когда в чате появилась ее бывшая сокурсница, а теперь коллега Алина, или, как ее чаще называли, Алинка. – За тридцатник уже, а все веришь в любовь по переписке. Юность вспомнили, песенку, которая обоим нравится! Смешно! В наши годы пора жизнь устраивать, о детях думать. Пойми, пока ты зависаешь в виртуальных отношениях, твое время уходит. Уходит!» Настя не соглашалась: почему уходит? Ведь по мнению тех же психологов, любые отношения, реальные или виртуальные, романтические, партнерские, приятельские, дружеские, да хоть соседские – отнимают или дают, помогают разрушать или созидать. А какие могут быть вопросы, если с этим человеком она чувствует себя – собой, настоящей? «С каким человеком? – не унималась Алина. – С тем, который в чате на мониторе? Может, он одной рукой тебе пишет, а другой – своей жене в трусы лезет!..»

Настя отчего-то совсем не обиделась: сама удивлялась, что совсем не чувствует ревности к Валентине. «Он двумя руками печатает», – ответила, собираясь закончить ни к чему не ведущий разговор. «А ты это видишь каждый раз мысленным взором!» – Алинка, похоже, только во вкус вошла. «Да, я прекрасно знаю, что он спит с женой. Да, я была бы счастлива оказаться на ее месте. Но знаешь, я счастлива и тем, что он мне дает. У меня ведь такого в жизни не было. Меня хотели 24 часа в сутки люди совсем чужие. Так что спасибо тебе за честное мнение, но вряд ли мы с тобой договоримся». – «Завтра-то к Галке придешь?» Галя, их давняя знакомая, а с недавних пор и Настина начальница, отмечала «полукруглую дату» и планировала танцевальную вечеринку. Конечно, Настя собиралась быть – хотя ей больше хотелось тишины, чем танцев, но нельзя же не уважить Галочку. Потому заверила Алинку, что будет обязательно, и, сославшись на звонок в дверь: «Соседка пришла, подписи какие-то собирает» – сменила статус на «не в сети».

У Галочки было шумно, слегка накурено, несмотря на то что курили на балконе, и непринужденно весело: так редко бывает, когда не все гости хорошо знакомы друг другу. У именинницы был талант хозяйки, профессиональные организаторские и нереализованные творческие способности – благодаря всем этим качествам, а еще – ярко светившему с утра солнцу, чудной музыке, вкусным салатам и жульену под белое вино, наверное, каждый гость мог бы сказать: «Вечер удался».