Kitobni o'qish: «Стихофразы»

Shrift:

Книга издана к Всероссийской научной конференции с международным участием, посвящённой памяти доктора филологических наук профессора Ростислава Николаевича Попова, которому 19 октября 2020 года исполнилось бы 95 лет

* * *

СТИХОФРАЗЫ

От автора

Наша фразеология – это ещё и наша… поэзия. Да не покажется слишком смелым такое утверждение, к коему пришла неожиданно, опытным – и лингвистическим, и творческим – путём.

Итак, фразеологическая единица (так же, как и стихотворение)…

Многомерна. И самой своей природой, своею сложностью – отголосками, отблесками видоизменённых значений компонентов (уже не слов!) – как и заданная тема стиха, ждёт своего раскрытия.

Символична. То, что фразеологизмы – часть национальной культуры, особые символы, – учёными и показано, и доказано стократно. Но ведь и многие стихи – символы тоже!.. И целое направление в литературе (и не только) существует – символизм…

Образна. Что, к слову, известно нам ещё со школьных лет. А какое стихотворение – без образов?

Действенна, даже – воздейственна. Своим значением фразеологизм обращается к разуму, образом же, картинкой, «внутренней формой» – к чувствам и эмоциям. Да, так же, как и стихотворение.

Точна. А не будь она точной, зачем бы мы плодили дополнительный пласт номинаций? – обошлись бы лексемами! Парадокс, но вспоминается ещё одно литературное течение, кстати, противостоящее символизму. Акмеизм… точность, чёткость, предметность… «на острие».

Ёмка, лаконична. Фразеологизмы, как и стихотворения, – это кратко преподнесённые нам типажи или типические ситуации. Нет сомнений в том, что заглавие хорошего стихотворения в конденсированной форме отображает его содержание. А разве не так же – с фразеологией? Вот только за заглавием стихотворения идёт текст.

А за фразеологизмом?.. А почему бы и нет?.. Вполне возможно… что автор и берётся показать.

Нить жизни¹

Ничто не уходит, нечего хоронить!
И я понимаю, отчаянно повзрослев:
от тех, кто ушёл, – до нас протянулась нить.
Шершавая нить, кручёная, чёткий след.
Никто не покинул: по-прежнему здесь и свой.
Не бросил кутёнком в отныне пустом мирке.

…Та нить обмотала запястье. И мне, живой,
тепло оттого, что кончик её – в руке.

Ожившая вереница, строка, глава.
Размашистый почерк – неровный, узорный шов.
…А там, далеко-далеко, шелестит листва.
И маленькой мне удивительно хорошо:
мы за руку, вместе обходим заросший двор,
тропа широка, а трава по краям чудна,
и нитка луча из-за тополя чуть видна…
И взрослая я – до ужаса, до сих пор
запястьем и сердцем чувствую – вот она…

Невидимой нитью сшиты страницы книг,
подшивки газет, картины и корабли,
дымок сигареты, низенький дом, цветник…
И строем, по ниточке – тянутся журавли…
Нанизаны, скручены бусины-узелки.
Они не рассыпались, горстью во тьму стучась.
Читатели. И друзья. И ученики.
И все, кто тогда. И все, кто потом, сейчас.

Что было с тобой и дорого – всё на ней:
кто рядом прошёл, и кто был навечно люб.
Как пёстрая галька волшебно цвела на дне.
И нити-лучи над морем стекали вглубь.
И сладкие дыни в янтарном густом меду.
И жёлтые письма – отныне их сон глубок.

…Теперь я, как та Ариадна, иду-бреду.
И катится предо мной, и бежит клубок.

И тянется нить на тысячи горьких дён.
И шелест её, и свет меня обволок.
Я верю, что мы идём… всё равно идём.
Пока на запястье теплится узелок.

Быть на высоте²

… и каждый день идёт за сотню, и крылья мчат, и кони ржут, и начинаются высоты, где находиться – честь и жуть.

Отсюда, говорят, виднее – но много лет (и бед!) спустя. Здесь ни хвала, ни преклоненье не удивляют и не льстят.

Здесь возле сердца где-то гложет: соратники, друзья, сыны – быстрей, наивней и… моложе, хотя уж сами не юны. Они твои – до капли крови, ты ощущаешь их родство, ты крепко веришь им.

Но вровень –

с тобою рядом –

никого.

Ты разделяешь их метанья, ты проницаешь в тайники – но страшно многим, ибо тайны болезненны и глубоки…

Отсюда видишь наносное, печально входишь в роль судьи, недооцениваешь снова детей и детища свои. Отсюда клевета и зависть колеблют разве что слегка… Отсюда юность оказалась непоправимо далека. Отсюда ноша в крепкой длани уж очень стала тяжела.

Твой путь – предмет чужих желаний. Но ты не этого желал…

Отсюда ближе тот рубежик, где комом в горле стал скулёж, когда потери неизбежны, и с каждой новой сознаёшь ответственность за тех, которых ты выводил на нужный тракт, вот скоро будут без опоры: тот справится, а тот – не факт…

Душа, молитвенница-чтица, болит о каждом, вот беда…

Отсюда больше не спуститься.

Но только ждать – к себе. Сюда.

Первая ласточка³

Я ласточка,
я выбралась едва
сюда, где каждый дом покоем встретит…
Я весточка
с полей, где жар, и бредит
полынь-трава,

я горсточка,
я вера, я зарок –
среди прогалин, заревом обвитых,
средь изболевших, обожжённых, битых
сухих дорог…

Там огненные рдеют цветники –
другие краски:
чёрный, алый, серый…
а здесь… берёзы, рожь, парное сено
и васильки…
Не бойся – жив,
судьбе наперекор,
вернётся, ближе к осени увидишь,
ты поутру в косынке белой выйдешь
на косогор…

Я – блёсточка,
я пламени сродни,
и пряный ветер мне крылами машет,
и раздаётся «родненькие», «наши»,
и уползает серое «они» –
в былые дни…

Я ленточка,
я след под синевой.
Сквозь даль и боль за мной стремится стая –
земная тень
кровит, не зарастая
полынь-травой…

В одну реку не войти дважды⁴

Всё было вправду: травища колкая, жара безумного сентября. И речка тоже… вполне знакомая. Не знак, не символ – а свет и рябь.

Для красоты и придумать нечего: ивняк, тропинки извив косой. Садись в «шестёрку» – и на конечную, туда, где трасса свилась в кольцо.

Стволы замшели и закосматели. Крапивный полк обступил бревно… Я там прогуливала занятия – с одним парнишкой, давным-давно. Лучи нежарки, в листву упрятаны. Тянусь губами – соринку сдуть… Бегу, взвихряю босыми пятками щекотный, мягкий, песчаный путь…

* * *

Три новостройки, вишнёво-тёмные, авто, газончики и кусты. Сараи, временем не сметённые… и непролазный глухой пустырь. Крошится мост, все ступеньки – осыпью, и ржавь, и ветер на вышине. Да сколько ж лет с той пригожей осени… Мне стало больно? А знаешь, нет.

Беречь билеты, записки, фантики, не по размеру хранить тряпьё, лелеять искры былой романтики, терзая душеньку, – не моё.

На речке лодка: парнишка с девочкой. На небе – облачное крыло. Всё хорошо, что – сбылось и сделалось. Всё хорошо, что – давно ушло. И я, другая, гляжу без зависти. Теряюсь в смехе и брызготне.

Босые ноги – в прохладной заводи. И солнце – в полуседой копне.

Осока гладит лохматым кончиком. Поёт девчонка, скользит весло. И не печально мне. Вот нисколечко. А нежно, памятно и тепло…

За семью замками⁵

Велик. Далёк. Настолько, что в горле ком.
Закован: что ни правило – то запрет.
Ты ждёшь меня за первым своим замком –
парадный и похожий на свой портрет…

Ты говоришь: «Я скучен и нелюдим.
Тебе цвести и петь, это я умолк».
Ты говоришь «не верю» и «уходи».
Я молча открываю второй замок.

А третий – хитрый. Сказкой его шатну.
Ты с детства – будто маленький часовой.
Ты не играл в игрушки – скорей, в войну.
И в шахматы, и, кажется, сам с собой.

Четвёртый – перекошен, кривится вязь.
Изящно лгут наклонные письмена.
Его закрыла та, что тебе клялась.
Подосланная, милая допьяна.

У пятого облупленные бока.
У пятого затерянные ключи.
Твой друг – который вот он, наверняка…
Тебя продавший… купленный… зло молчит.

И чаяния, и планы таить хитро.
И делать вид, что там, впереди – зенит!
Шестой – угрюм и мощен. Его нутро
издалека ладони мне леденит…

Я долго шла, и вышла я к рубежу,
где сердце в клетке: светится ли, искрит…
Седьмой открыт.
Не бойся, я не вхожу.
Достаточно и того, что седьмой – открыт.

Кривое зеркало⁶

В потёках и провалах крапин –
уже теряется лицо.
Я просто звал к добру и правде –
и прозван психом и лжецом.

Я жил бы сладко и безмозгло,
и хату с краю на замок.
Вы все могли, я тоже мог бы.
Но оказалось, что – не мог.

Никто и не назначил срока:
по капле копится беда.
Увы, на каждого пророка –
истолкователей орда.

Я думал, что воспримут, стронут,
им всё же легче – не с нуля.
Но тут пришли рабы канона,
заблудшие учителя.

Но кто же знал, что перепьются,
передерутся вор и враль,
рехнувшиеся правдолюбцы
убьют и веру, и мораль.

Когда вы всё перекроили,
я стал один. Осиротел.
Гонений и убийств во имя
я не предвидел, не хотел,

такого едкого угара,
такого громкого «долой!».
Такого страшного пиара,
таких задуренных голов…

То всхлипнут, то сорвутся в ругань,
а то зовут: прости, прикрой.
Как будто пригвоздили руки.
Сочится правда, будто кровь.

Так тоже можно, падать ниже,
но петь о вышнем и святом.
Я, скорбно головой поникший,
молю: всё было не о том…

Все измотались, все привыкли,
и разогнуться тяжело,
но всё же, мёртвые-живые,
мы смотрим в общее стекло.

Оно растрескано и криво,
но где-то там – живая суть.
Сквозь пятна, ржавые разрывы
ещё видны огонь и путь.

За тридевять земель⁷

Лампа щурится презрительно,
стрелки движутся к зиме…
Увези меня за тридевять
неразгаданных земель.
Не растащенных на прибыли,
не разменянных на власть.
Увези меня за тридевять…
В сон жемчужный убралась
мать-земля, снега шелковые.
Иглы чёрного былья.
Мчится конь, зарёй подкованный.
Полубред и полуявь.

Я, наверно, сломалась. Бунтуют осколки меня.
Тридцать девять и три. Царапает простыня.
Всю колотит, еле-еле с работы и с улицы.
Я усталая, безотказная умница,
я расклеилась непредвиденно.
Отпустите меня за тридевять…

Реет ворон, стонет чудище
и узорный вьётся змей,
ничего я не хочу уже,
лишь за тридевять земель.
Там ворота золочёные,
а за ними чудеса.
Я хочу кота учёного
между ушек почесать.
Остудить младое личико
в бело-розовой воде.
К чёрту, к чёрту на кулички бы,
прочь, из никуда, в нигде!

Мне бы мёртвую воду – собрать себя по кускам
и омыться жестоким и вещим хладом,
а потом живой водицей – плескать,
чтобы радоваться… а не выть по утратам.
Всем подруга, утешительница, мама-ровесница,
сестра-разумница, чаши уравновесятся,
выйдет из сердца игла тупая,
я за-сы-паю…

Засыпает снежной одурью
брег, дороги и холмы,
я – летящая, свободная
в золотой фате зимы,
пряный, свежий снег жасминовый…
частокол кругом вонзён…
Увези – да кто ты, милый мой,
тот, который – увезёт?!
Разум – чёткий и смирительный.
Хватит. Жизнь – она вблизи.
Увези меня за тридевять…
увези…

1.Нить жизни. Жизненный путь, судьба человека.

2.Быть на высоте. Быть в состоянии удовлетворять самым строгим требованиям, быть одним из лучших.

3.Первая ласточка. 1. Самый первый, за которым следуют другие. 2. Самые первые признаки появления, наступления чего-либо.

4.Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Слова древнегреческого философа Гераклита из Эфеса. О том, что всё изменяется (буквально: если войти второй раз в реку, это уже будет другая река, так как вода, в которую входил человек в первый раз, утекла).

5.За семью замками. 1. Под очень надёжной охраной. 2. Надёжно спрятан и недоступен (I место на XVI поэтическом тематическом конкурсе «Любовь» (2015), проводимом на серверах современной литературы «Самиздат» и «Стихи. ру»).

6.В кривом зеркале. Экспрес. В искажённом виде.

7.За тридевять земель. Очень далеко.

Bepul matn qismi tugad.