Kitobni o'qish: «Черная перепелка», sahifa 3

7

– Девочки, только не на такси! – взмолилась Наташа, когда подруги собрались у Сони, чтобы уже от нее отправиться в сторону Графского озера.

– Почему? – спросила удивленно Тамара.

– И ты еще спрашиваешь? Да в нашем городе такси – раз, два и обчелся! Таксисты друг друга знают, а Генка мой раньше работал вместе с ними, думаешь, они не доложат ему, где я собираюсь отметить Новый год? Не хочу, чтобы он в разгар праздника заявился туда пьяный и все нам испортил!

– Причина, конечно, так себе, – усмехнулась Соня, – и после того, как вы с ним разругались из-за того, что он отказался заплатить за твою пломбу, не думаю, что в новогоднюю ночь он бросит свою семью и отправится разыскивать тебя в лесу, зная, что нас там будет как минимум трое. Если уж ты предполагаешь, что его дружки доложат ему о том, где ты, то расскажут, что ты была не с мужчиной, а с нами, твоими подругами. Но все равно я поддерживаю тебя, город маленький, кто-нибудь да узнает, где мы. А там, у озера в лесу, стоит всего один дом, дом Марты. Вдруг кто-то напишет ей, что в ее доме устраивают пьянки. Вы же знаете, какие у нас люди злые и завистливые. Все преподнесут ей в самом некрасивом свете.

– Твоя причина отказаться от такси еще бредовее! – усмехнулась Тамара. – А может, дело в том, что нам всем будет просто спокойнее, если мы поедем на моей машине? Ведь туда не только добраться нужно, но еще и вернуться обратно. Кто знает, сможем ли мы вызвать такси после, ведь весь город будет пьянствовать неделю, а то и больше. И на таксистов надежды мало.

– Без комментариев! – рассмеялась Наташа. – Твой аргумент не лучше наших. Таксисты в праздничные дни хотя бы заработают немного, подняв цену… Но в одном ты права, если мы поедем на твоей машине, то я буду чувствовать себя спокойнее.

– А может, никуда не поедем? – неожиданно предложила Соня. – Можем остаться у меня, вот прямо сейчас! Или встретим Новый год у Тамары, как всегда.

– Это еще почему? – удивилась Наташа. – Боишься замерзнуть?

– Не знаю… просто предчувствие какое-то нехорошее. К тому же меня уже неделю тошнит. А что, если у меня проблемы с желудком? Если кому-то из нас плохо станет?

– Я взяла с собой лекарства, – сказала Тамара. – Самые необходимые: от обжорства, нервов, обезболивающие. Соня, что случилось?

– Просто представила себе, как мы сейчас приедем, надо будет откапывать ворота от снега, расчищать. А я не знаю даже, где снеговая лопата и есть ли она там. Будем по очереди расчищать снег, вспотеем, надо будет потом принять душ, а в доме холодно… Неуютно. Мы можем заболеть!

– Так может, вообще разбежимся прямо сейчас по своим норам и встретим Новый год поодиночке? – нахмурилась Тамара. – Соня, если ты против, то я не поеду. Я могу спокойно отпраздновать Новый год одна, без проблем.

– Девочки, да что с вами? – Наташа принялась тормошить подруг, заглядывая в их лица. – Что это вы перепуганные какие-то? Мы ведь уже собрались! К празднику все готово! Соня, давай уже, бери себя в руки! Да не будешь ты чистить снег, я сама все сделаю! И если нужно, потом приму душ! Тамара растопит камин! Будет классно! Там же и телевизор есть?

– Огромный, и все ловит, – поджав губы, пробормотала Соня. – Там и интернет есть, я же говорила, так что с этим все в порядке. Ладно, поехали, конечно. Сама не знаю, что это вдруг на меня нашло…

– А может, ты беременна? – улыбнулась Тамара.

– Не знаю… – пожала плечами Соня. – Ну, ладно. Поехали уже.

Тамара купила свой «Фольксваген» подешевке и вот уже три года не могла нарадоваться на свое приобретение. Водителем она была средним, по городу ездила тихо, старалась не обгонять, зато чувствовала себя в этой скромной машине совершенно свободной! Еще только собираясь, она предполагала, что в лесной дом подружки захотят поехать на ее машине. Вот если бы намечалась вечеринка без ночевки, тогда всплыла бы тема такси, а так… Кто знает, сколько дней они проведут за городом? Или часов…

– Я вот смотрю на вас, девочки, и никак не могу взять в толк, что это вы такие сегодня странные, словно вас огрели пыльным мешком по голове? Откуда такое уныние? Нерешительность? Соня, выбрось из головы своего Генку, тем более что никакой он не твой. Котяра он, поняла? Конечно, не мое это дело, но все же знают, что он ни одной юбки не пропустит. – Наташа, выплеснув эмоции, принялась энергично сдвигать свои тяжелые сумки и пакеты к порогу. – Хочешь – обижайся на меня, хочешь – нет, но обидно будет, если ты залетела от этого урода…

– Как будто бы я сама не понимаю… – вздохнула Соня и тоже принялась за свои сумки.

– Да здесь еды на целую неделю, – сказала Тамара.

– Так может, мы там и задержимся, а что? Мне на дежурство только второго, Соне – вообще третьего января. А у тебя что?

– Вообще-то первого в ночь, – ответила Тамара.

– Ой, девочки, а елка? Может, мою возьмем, искусственную? У меня в коробке какие-то игрушки остались, можем нарядить. Она хоть и небольшая, но все равно создаст праздничное настроение!

– Нет! – хором воскликнули Тамара с Соней.

– Ну ладно, как хотите… Ленивые вы, вот что я вам скажу!

В машине ехали молча. Каждая думала о своем.

Выехали из города, убеленного снегом и притихшего, и машина покатила по дороге, ведущей к большому сосновому бору, расположенному по правую сторону от Графского озера.

– Надо же, магазин работает! – резко повернула голову Наташа, уставившись в окно. – Видите, окно горит? Я думала, что он работает только летом, там же, за лесом, дачи…

– А ты думаешь, только мы такие романтики и решили встретить Новый год за городом? Некоторые тоже отправились на дачу, чтобы на природе отпраздновать, шашлыки там и все такое… – вяло прокомментировала Тамара. – Смотрите, дорога накатана! Видите? – Она повернула руль, и машина въехала в лес. – Здесь уже кто-то проезжал.

– Ничего удивительного, – сказала Соня. – Дорога идет как раз к садоводческому товариществу, там, кстати, у сестры моей дача.

– Вот интересно, зачем Марта построила свой дом прямо в лесу? Там же, кроме электричества, ничего и нет. Скважину свою, чтоб вода была, прорубили, столько денег угрохали, чтобы сделать ее автономной, а сами взяли и уехали!

– Она давно мечтала пожить в лесу, и чтобы без соседей. Они собирались там собак разводить бойцовской породы, участок-то большой. Понимали, что соседям не понравится соседство собак, – ответила Соня.

– Томка, как хорошо в твоей машине, тепло! – довольным тоном сказала Наташа.

– Девочки, запишите где-нибудь – нашей Натке тепло! – засмеялась Соня.

8. Из дневника ***

«Первое, на что мы обратили внимание, как только машина остановилась перед воротами, это дорога, ведущая к крыльцу дома. Каким-то волшебным образом она была расчищена от снега! Но кем? Мы все удивились.

Посыпались вопросы:

„А что, если в доме уже кто-то есть?“ „Неужели Марта приехала?“

Соня, как главная, пошла первой, мы – за ней.

И крыльцо было чисто выметено, лишь тонкий слой снега указывал на то, что человек, который так позаботился о нас (или о себе), здесь был совсем недавно.

–  Чертовщина какая-то! – это сказала уже Наташа.

Самый на тот момент здравомыслящий и практичный человек из нашей троицы подняла голову к небу и перекрестилась по всем правилам.

–  Соня, кто бы это мог быть?

Она обратилась к ней, как к доверенному лицу хозяйки дома, как если бы Соня могла что-то знать.

Но она не знала ничего. Как и я.

Зато я знала другое – вот сейчас мы войдем в дом, разгрузимся, и первое, что придет нам в голову, – это необходимость пробраться по сугробам в сарай, чтобы принести дров для камина.

Но мы и этого не сделаем, не успеем. Потому что дрова нам не понадобятся – от силы через полчаса, а то и меньше, когда мы заглянем в комнаты, точнее, в ту самую комнату, все трое вылетим оттуда с криком и визгом! Что забудем о своих салатах и тортах, и они, мои девчонки, попросят меня позвонить в полицию.

Наташа достанет свои сигареты, Соня вообще забьется в истерике, и только я, как старшая (ведь мне почти сорок, а им чуть за тридцать), позвоню Дождеву. И произнесу всего два слова, если только горло мое не сдавит ледяная лапа ужаса: „Он здесь“.

В спальню, где на кровати, прикрытые одеялом, лежат два трупа, никто из нас уже не вернется.

Соня будет завывать, Наташа откровенно рыдать, а я?

А я буду изо всех сил делать вид, что вижу эту картину впервые, что я, как и мои подруги, потрясена этим двойным убийством.

Я просто окаменею от страха. А чувство предательства по отношению к Соне накроет меня с головой. Ведь это в доме, за которым ей поручили присматривать, произошло убийство.

Получается, что и допрашивать будут в первую очередь ее. Эксперты исследуют замки на дверях и придут к выводу, что никакого взлома не было.

Да и о каком взломе может идти речь, когда я сама, собственными руками украла у Сони ключи. Украла, чтобы сделать копии. И эти копии ключей находились у нее сейчас в сумочке, а родные ключи лежат на прикроватной тумбочке в спальне, на месте преступления, причем тщательно мною протертые. А она, Соня, ничего об этом не знает.

Макс… Его ресницы, должно быть, побелели от мороза. Лицо, красивое, с благородными чертами, окаменело, заледенело. Мраморным стало и лицо девушки, пышные золотистые кудри которой тоже, должно быть, сейчас покрылись инеем.

У нас, у живых людей, отношения с мертвыми бывают подчас слишком близкими и очень простыми. Ведь мы, у кого бьется сердце, знаем точно, что тот, у кого сердце остановилось, не чувствует боли. И что обратного отсчета времени уже не будет, что он не оживет, его глаза не откроются никогда, а губы не произнесут ни слова (и никого уже не поцелуют). И в эту минуту вступает в силу закон живого, стесненного обстоятельствами человека, формулировка которого звучит цинично и жестко, как, впрочем, и сама смерть: они-то уже ничего не почувствуют, их не вернуть.

Такие слова я произнесла тогда, месяц тому назад, укрывая их еще теплые тела одеялом.

Знала, понимала, что они уже никогда не замерзнут, но все равно принесла из другой спальни самое толстое пуховое одеяло, даже перину, и накрыла их, обнаженных, прикрытых скомканными окровавленными простынями.

Сколько раз я представляла себе алгоритм действий, которые развернулись бы вокруг меня, позвони я в полицию и сообщи о трагедии. Сотни вопросов, связанных с моими отношениями с Максом.

Я почти слышала их, они снились мне.

–  Какие отношения связывали вас с доктором Тропининым? Как вы оказались в доме Марты Круль? У кого были ключи от этого дома? Вы можете назвать имя и фамилию убитой? Что вам известно об отношениях доктора Тропинина с этой девушкой? Вы ревновали вашего любовника к этой девушке?

Ревность. Любовь. Страсть. Как же тщательно я скрывала все эти чувства от окружающих!

Никто, никто не знал о наших отношениях с Максом. Никто не знал, сколько тайн я в себе хранила. Для всех я была одинокая, немолодая уже женщина, не интересующаяся мужчинами. Женщина, прошлое которой убило в ней саму жизнь.

Быть может, я и на самом деле стала бы такой – бесчувственной, полумертвой особой, если бы не встретила Макса.

Его рыжие волосы, улыбка, веселые глаза растопили мое сердце, заставили кровь бежать по жилам, пробудили во мне жажду жизни, вернули мне, пусть и ненадолго, молодость.

Ревность… Этот мотив всплывет первым. И если даже учесть, что все мои друзья и коллеги на допросах скажут, что между мной и доктором Тропининым были лишь исключительно дружеские отношения, все равно – достаточно попасть в мою спальню, как картина моего женского мира предстанет во всей своей правде.

Десятки фотографий Макса, какие-то принадлежащие ему предметы одежды или обуви, все то, что согревало меня одним своим видом, присутствием в моей квартире.

Да, у меня был целый месяц, чтобы все это, целая коллекция неопровержимых улик, исчезло. Но я не сделала ровным счетом ничего – со всех стен на меня по-прежнему смотрел Макс».

9

Дождев приехал в областной центр к своему другу, подполковнику Ивану Соболеву, заместителю руководителя отдела по расследованию особо важных дел, впервые, как ему казалось, без особого повода.

Встречались они не часто, и все больше по серьезным, профессиональным делам, хотя Иван с женой Лилей всегда с радостью встречали марксовского друга и старались оставить с ночевкой, чтобы угостить, дать возможность отдохнуть, немного развеяться.

В отличие от задумчивого и немногословного Дождева, Ваня Соболев, его ровесник, был шумным, веселым, разговорчивым и производил впечатление человека несерьезного и даже легкомысленного.

Однако таким он бывал в основном дома, с женой или друзьями. На службе же он мог быть молчаливым, жестким и даже жестоким, если это надо было для дела.

На фоне худого и жилистого Дождева Иван казался настоящим великаном, сильным, огромным и громкоголосым. Румяный, светловолосый, широкоплечий, полноватый.

Лиля, его жена, напротив, была миниатюрной брюнеткой, но тоже, как и муж, энергичной, шустрой, веселой.

Дождев приехал к ним поздно вечером, домой, предварительно позвонив.

– Дима, как же я рад тебя видеть! – Иван крепко обнял друга. – А щеки-то, щеки – ледяные! Лиля, смотри, кто к нам приехал! Проходи! Ужасно рад тебя видеть! Понимаю, что ты наверняка не просто так пожаловал, но все равно, главное, что ты здесь!

Лиля быстро собрала на стол, достала бутылку водки.

Дождев достал из портфеля коньяк, конфеты.

– А где ваши дети?

– Они у мамы, – ответила Лиля. – Проходите, мальчики, садитесь. Ваня, открой банку с огурцами! А я, с вашего позволенья, кино посмотрю.

Дождев чувствовал себя неловко.

Вот о чем он, спрашивается, будет разговаривать с Ваней? Спросит, что ему известно о предпринимателе Закатове?

Предварительно, конечно, расскажет ему об исчезновении доктора Тропинина, и, когда выяснится, что Закатовым Дождев заинтересовался исключительно потому, что тот в августе ездил с ним на рыбалку, что о нем подумает Ваня?

Спросит, какая связь между пропажей доктора и его летней рыбалкой? Никакой!

Да, он так и сказал. Но только в другом контексте, к счастью.

– Знаешь, Дима, я понимаю тебя. Иногда люди действительно ведут себя неестественно, странно, совершают поступки, которые им не свойственны, ты прав. И именно это зачастую является зацепкой. Но в случае с рыбалкой ты, думаю, напрасно все принял за чистую монету. Твой доктор мог жене наплести, что он на рыбалке был, где и телефон не ловит и все такое. А сам в это время мог развлекаться с какой-нибудь медсестрой в ее уютной спальне. Ты же сам говоришь, что он был бабником. Я думаю, что Закатов здесь ни при чем. Ну, ничего не указывает на связь между рыбалкой и исчезновением доктора.

– Да я уж и сам понимаю… Но раз приехал, может, мне все-таки встретиться с ним и поговорить?

– Мы вместе можем к нему поехать. Да хоть сейчас. Пока трезвые. А потом со спокойной совестью уговорим эту бутылочку с картошечкой, а?

Андрей Закатов, бизнесмен, предприниматель, жил за городом, в большом доме на берегу Волги.

– Смотри, всю дорогу от трассы расчистили от снега. У него, говорят, целый штат прислуги или обслуги. На широкую ногу живет человек, ни в чем себе не отказывает, – хохотнул Иван, глядя на выросший прямо перед ними из леса темный силуэт настоящего замка на фоне вечернего синеющего декабрьского неба. – Смотри, дом большой, а всего одно окно светится, на первом этаже, видишь? Будем надеяться, что хозяин дома.

Высокие кованые ворота, звонок.

Вышел охранник.

Соболев с Дождевым представились ему, показали удостоверение.

Ворота распахнулись, впуская друзей в голубой заснеженный двор с высокими елями и вычищенной дорожкой, ведущей прямо к крыльцу.

Охранник, видимо, сообщил хозяину о гостях.

Окна первого этажа начали зажигаться, дверь распахнулась, и Дождев увидел Андрея Закатова.

На вид ему было лет сорок. Высокий, худой, лицо уставшее, глаза смотрят пристально, он как будто бы напуган.

– Добрый вечер, Андрей Александрович. Подполковник Соболев из Следственного управления.

– Проходите.

Дождев, попав из темноты в дом, зажмурился от яркого света.

Просторный холл был заставлен кадками с цветами, пальмами.

Закатов, одетый в джинсы и свитер, не оглядываясь, шел вперед, Дождев с Соболевым двигались за ним.

Наконец хозяин открыл дверь, и они все трое оказались в большой гостиной. Кожаные диваны, кресла, телевизор по всю стену, на двух других стенах картины с летними пейзажами, цветами.

Дождев подошел к стене, на которой висела картина, изображавшая букет роз в белой фарфоровой вазе.

Он глазам своим не поверил.

– Чем могу помочь? – Закатов уставился на Соболева немигающими глазами.

Он бледнел на глазах.

– У нас к вам несколько вопросов. Скажите, Андрей Александрович, что вы делали в августе этого года в городе Марксе?

– В августе? Я поехал туда на рыбалку, но на острове, куда меня привезли друзья, мне стало плохо… Просто очень плохо. И меня доставили в местную больницу, где мне сделали операцию, удалили желчный пузырь.

– А кто вам делал эту операцию?

– Один молодой доктор, высокий такой, рыжий, отличный парень, веселый… Кажется, его фамилия Тропинин. Да, точно, Макс Тропинин.

– Вы приглашали Тропинина с собой на рыбалку?

– Вы имеете в виду, до операции? Да нет, конечно! Мы же с ним не были знакомы. А после операции меня просто привезли домой, сюда. Я больше с ним не виделся. А что случилось-то?

– Есть свидетель, который утверждает, что Тропинин ездил, предположительно с вами, на рыбалку и отсутствовал все выходные.

– Нет. Говорю же, я был на рыбалке с друзьями до операции. После операции я пролежал несколько дней в больнице, Тропинин наблюдал меня, после чего я вернулся домой, и больше мы с ним не виделись. Но почему вы меня спрашиваете об этой рыбалке? Я могу назвать вам список моих друзей, всех тех, кто приезжал со мной в Маркс. Они подтвердят мои слова.

– Доктор Тропинин пропал.

– Когда? В августе?

– Нет, он исчез примерно тридцатого ноября, месяц тому назад.

Закатов словно окаменел. Он стоял, смотрел куда-то словно сквозь Соболева и Дождева и был в этот момент явно не с ними, а где-то совсем в другом месте. Возможно, на острове.

– Хорошо, так и решим, – сказал Соболев. – Подготовьте мне список людей, с которыми вы были на рыбалке.

– Но я все равно не понимаю! – словно очнулся Закатов. – При чем здесь вообще рыбалка?! И какая связь между августовскими событиями и пропажей вашего доктора, тем более что он исчез, как вы сказали, в конце ноября. Я не понимаю!!!

– Еще один вопрос, – Дождев снова подошел к картине с розами. – Скажите, Андрей Александрович, откуда у вас эта картина?

– Все эти картины подарил моей жене известный художник, Гришин. А в чем дело? Какой-то бред! При чем здесь картины?

– Мы можем поговорить с вашей женой?

– Послушайте, у меня такое чувство, будто вы ищете какой-то предлог, чтобы просто поговорить со мной, задаете странные вопросы… Теперь вот хотите побеспокоить мою жену. Она нездорова, приняла снотворное и сейчас спит.

– Вы знакомы с художником Гришиным? – Дождев сделал вид, что не слышал возмущения хозяина дома.

– Он что, тоже пропал?

– Вы не ответили на вопрос.

– Нет, я лично не знаком с ним, но интересовался, картины вот купил. Да что, черт возьми, здесь происходит? Что вам от меня нужно?

– Пришлите мне список ваших приятелей с рыбалки вот на эту почту, – Соболев протянул Закатову свою визитку.

Соболев с Дождевым покинули дом, Закатов даже не пошел их провожать. Они слышали, как за ними с грохотом захлопнулась дверь.

– Ты обратил внимание, что мои слова о том, что доктор пропал, не произвели на него ровно никакого впечатления. Ну, разве что немного удивился, не более.

– Но в целом он нервничал, да он вообще как комок нервов! – поддержал друга Дождев. – Пока ты с ним разговаривал, он побледнел. Кулаки постоянно сжимал. Так ведут себя люди, которые чего-то боятся. Может, у него проблемы финансового плана, связанные с его профессиональной деятельностью…

– А что это ты заинтересовался картинами этого Гришина?

– Картина с розами в белой вазе – точно такая, один в один, висит в комнате пропавшего Тропинина.

– Да ты что?! Получается, что мы не напрасно потревожили нашего бизнесмена? Ты же не веришь в такие дичайшие совпадения? Едешь ко мне, не зная, как сказать, зачем тебе Закатов, потому что вроде бы никаких улик против него нет, и ты действовал исключительно интуитивно, и вдруг у него дома находишь копию картины из дома пропавшего доктора… Твои действия, Дождев?

Друзья шагали к воротам, им навстречу вышел охранник, тот же самый, что и впускал их на территорию дома.

Молодой крепыш в форме. Он был напряжен, постоянно оглядывался, словно за заснеженными кустами мог прятаться кто-то, кто за ним следил.

– Скажите, вы ее нашли? – наконец спросил он, когда все трое уже вышли за ворота, где стояла машина Соболева.

– Кого?

– Милу?

– Я не понимаю… – Теперь уже напрягся Соболев.

– Жену Закатова!

– Так она вроде бы спит, приняла снотворное, – сказал Дождев, чувствуя, что и сам уже не верит в это.

– Она пропала в конце ноября. Ее нигде нет. Хозяин ищет ее, нанял еще сотрудников для своей службы безопасности, подключил каких-то детективов, но в полицию не обращался, это я точно знаю.

– Но почему же он не заявил в полицию?

– Думаю, что поначалу он ждал ее, думал, что она вернется, мало ли… А потом, когда прошла неделя и она не появилась, и он собирался уже обратиться в полицию, его юристы отговорили его, мол, первым подозреваемым станешь ты, алиби, типа, нет, да никто же и не знает, куда она поехала и когда… Просто вышла из дома, села в свою машину и укатила по своим делам.

– И что? Ничего до сих пор о ней не известно?

– Как в воду канула, – он говорил быстро, проглатывая окончания слов, торопился. – Я бы и дальше молчал, если бы вы не представились… Подумал, что тело ее нашли… Все, не могу больше говорить, уверен, что хозяин следит сейчас за мной. Я должен закрыть ворота.

– Позвони мне завтра утром, – Соболев протянул ему визитку. – Обязательно позвони. Я скажу тебе, куда приехать. Тебя как зовут-то?

– Виталий я, Родионов.

– Хорошо, Виталий. Значит, до завтра.

В машине Соболев закурил.

– Да, Дима, похоже, не напрасно ты приехал… Я вот думаю, может, развернуться, да и задержать этого Закатова?

– Я бы на твоем месте сначала послушал охранника, потом бы допросил людей из службы безопасности бизнесмена, словом, всех тех, кого он нанял, чтобы искали его жену, связался бы с детективом, а потом уже решал, задерживать Закатова или нет. Человек он в городе, как я понимаю, влиятельный. Перед тем как надевать на него наручники, надо бы проверить слова охранника. Вот представь, ты задерживаешь Закатова, а его адвокат…

– Да понял я, понял… Закатов вообще может сделать вид, что его жена отправилась в гости к матери, к примеру. А где у нас доказательства того, что она пропала месяц тому назад? Только показания охранника? Меня другое интересует – почему он не обратился в полицию? Охранник говорит, что его юристы отговорили. Но почему? Если он не виноват…

– Значит, виноват. Возможно, они поссорились, и этому есть свидетели. Вот чувствую сердцем, между ними что-то произошло, что может послужить мотивом к убийству.

– Убийству?

– Дождев, окстись! Смотри, как все складывается! Закатов в августе едет в Маркс на рыбалку. Вполне вероятно, что с ним была и жена. Закатов попадает с желчным пузырем на операционный стол к Тропинину. Жена, понятное дело, рядом с мужем, волнуется, переживает. Конечно же, она разговаривает с Тропининым. А что, если между ними вспыхнула страсть, и, пока Закатов отлеживается в реанимации, Тропинин с его женой отправляются, не знаю, на острова или куда-нибудь еще, где бы их не могли увидеть, город-то маленький! Мы же не знаем точной даты, когда Тропинин не ночевал дома. Между твоим доктором и женой бизнесмена – роман! Об этом становится известно Закатову, он застает любовников и убивает их! Вот и все! Возвращается домой, возможно, кто-то из окружения знает о том, что произошло, и все хранят молчание.

– Вот это-то как раз и неправильно. Если бы он убил жену или обоих любовников, то, вернувшись домой, первым делом написал бы заявление о пропаже жены. Причем обставил бы все так, как если бы она пропала, когда его хотя бы не было в городе, то есть обеспечил бы себе железное алиби. Но он молчал, в полицию не обращался…

– Хочешь сказать, что он не убивал и на самом деле надеялся, что она вернется?

– Да, Закатов мог узнать о том, что у жены появился любовник. Да она сама могла ему рассказать об этом и просто уйти из дома. Мы же ничего о ней не знаем! Но не думаю, что это он ее убил. Как ее зовут?

– Кажется, Мила. Так сказал охранник. Мила Закатова.