Kitobni o'qish: «Слово Вирявы», sahifa 2

Выбравшись из болотца, они ничуть не сбавили темпа. Серега спотыкался, тяжело дышал и наконец все-таки поскользнулся и упал.

– Это что сейчас было, а? – Илья с усилием поднял друга и тряхнул его. – Что ты крикнул?

– Я сказал, что хватит.

– Что – хватит?! – воскликнул Илья.

– Да Вирява нас… – Серега оглянулся по сторонам и понизил голос. – Вирява нас кружит и пугат!

Илья вытаращил глаза.

– Ты издеваешься? Тут скрытая камера где-то? – Он заозирался. Лес выглядел как-то пристыженно и молчал. – Так. Долго нам еще? Давай звони Трофимычу, чтоб забрал нас и провел нормальным путем обратно.

– Да попутала она нас, как ты не понимашь? – обиженным голосом сказал Сергей. – Не первый раз это уже со мной. Заигрыват она. Или надо ей чего…

– Давай потом об этом поговорим. Пойдем дальше, а? Того и гляди еще одна сосна надломленная пришибет. Доберемся до поляны, там передохнём, позвоним Трофимычу и скажем, что обратно идем. Дуб как-то адекватнее твоей Вирявы будет, – уже мягче сказал Илья. – Только в дупло я сегодня не полезу, – добавил он, с содроганием вспомнив сон, который видел в машине.

Серега ворча слил попавшую в сапоги воду и недовольно отозвался:

– Вон бетонка уже. Считай, пришли. – Он показал в сторону дороги, вымощенной большими плитами, между которыми торчала прошлогодняя трава.

Присутствие следов цивилизации несколько успокоило Илью, и он первым продолжил путь, отмахиваясь от мошек.

В конце дороги пришлось свернуть на узкую тропинку. Илье снова стало не по себе. Через пару десятков метров впереди показались знакомые очертания деревянных фигур – мужской с воздетыми к небу руками, женской в национальном платье и детской.

– Деревянное «зодчество» стоит… И дуб тоже бодрячком, – отдуваясь и размазывая по вспотевшему лицу болотную грязь, оценил обстановку Серега.

Поляна была засыпана валежником, сорванными цветными лоскутками и мелким мусором. Ураган хорошенько потрепал дуб, но обломал только крупные старые ветви, которые и без того давно погибли и пустым грузом висели на дереве. Всё как и говорил Трофимыч.

– Ну что, давай отдохнем чуток и уберем тут маленько, – предложил Сергей, тяжело усаживаясь прямо на землю.

– Ты давай Трофимычу позвони сначала, – буркнул Илья.

– А с чего ты взял, что у меня его номер есть? Был бы – мы бы сюда из Саранска вообще не поехали. – Серега демонстративно откинулся назад, подложив под голову рюкзак.

Илья только махнул рукой, смирившись со своей участью. Но сидеть, а тем более лежать, на влажной земле ему не хотелось.

– Пойду поближе гляну, – сказал он и, оставив около Сергея рюкзак, побрел в сторону дуба.

С сосны взмыла крупная птица и, тяжело шумя крыльями, пролетела над поляной.

– Смотри-ка – коршун! – Илья обернулся.

Но Серега уже не лежал, а стоял с рюкзаком в руках и смотрел куда-то мимо. Илья снова повернулся к дубу и оцепенел: к ним спиной стояла высокая женщина в широкой расшитой рубахе – такие он не раз видел на национальных праздниках. Ее черные спутанные волосы, скорее напоминавшие шерсть какого-то зверя, спускались ниже пояса. Серега медленно подошел к Илье и дал ему знак оставаться на месте.

– Шумбрат, Вирьава! – произнес он дрогнувшим голосом.

– А-а-а-ва! – снова подхватил его слова лес, перебрасывая эхо то налево, то направо.

У Ильи вздыбились волосы на руках, сердце с силой забилось о грудную клетку.

Дуб зашелестел ветвями, по земле пошла мелкая дрожь, из дупла послышался гул. Женская фигура словно подернулась легкой дымкой и двинулась в сторону дерева. Серега медленно последовал за ней.

– Стой, ты куда? – в ужасе прошептал Илья. – Стой, Серега!

Но тот лишь снова сделал ему знак рукой, чтобы он не приближался. Женская фигура исчезла в дупле. Илья не понял, как Серега оказался у самого дуба, но увидел, что друга почти в тот же момент начало затягивать внутрь. Далекий и тревожный гул, похожий на стон морского чудища, быстро нарастал, переходя в невыносимо высокий звук. Илья закрыл уши ладонями и попятился. Из дуба вырвалась слепящая вспышка, тут же раздался громоподобный раскатистый звук, и Илью ударила в грудь мощная волна, отбросив его назад. Спустя мгновение все затихло.

– Серега! – в панике закричал Илья и не услышал своего голоса.

Он с трудом поднялся на ватные ноги. В ушах звенело, во рту чувствовался металлический привкус, перед глазами плыли белые блики. Не видя под собой земли, спотыкаясь, он подбежал на несколько метров к дереву и издали попытался рассмотреть дупло. Пахло озоном. Из черной глубины дуба никто не отозвался.

Павел

Павел и Трофимыч собирались устроить очередной перекус, когда из леса послышался нарастающий глухой звук. Тесть быстро присел и приложил ладонь к земле. Та едва заметно вибрировала.

– Смотри! – заорал Павел, показывая на белое зарево над макушками деревьев.

В то же мгновение лес тряхнуло, как от взрыва. Пронесся сильный порыв ветра, затрещали деревья. Светлый кусок неба, словно гигантские автомобильные дворники, расчеркнули две падающие вдали сосны. Павел инстинктивно пригнулся.

– Черт! Там же ребята как раз! – Трофимыч вскочил и с проворностью, не свойственной людям его возраста, побежал по тропинке. Павел неуверенно засеменил за ним.

Не успели они добраться и до развилки, как им навстречу, по уходящей влево дороге, выбежал знакомый Сергея – Илья. На его мокром от пота, перепачканном лице отражались страх и боль. Сапоги и одежда до самого верха были забрызганы грязью. Уже издалека Илья начал панически жестикулировать. Трофимыч бросился к нему.

– Где Серега? – Тесть тряхнул за плечи задыхающегося Илью. Его голова лишь безвольно мотнулась.

– Там… взрыв… Серега… в дуб… провалился… Сходите… за ним, – только и выдавил из себя Илья, неестественно громко произнося слова; потер переносицу, пошатнулся и начал обмякать. Трофимыч едва успел его подхватить. Павел кинулся помогать. Голова Ильи склонилась набок, и Павел заметил у него в ухе свежую кровь.

Илья

Илья очнулся оттого, что кто-то тихонько гладил его по щеке. Он с трудом разомкнул тяжелые веки и увидел родное лицо Ирины, озабоченно склонившейся над ним. Жена приспустила на подбородок медицинскую маску и беззвучно шевелила губами.

– Гром… че… – произнес Илья и тут же зажмурился от острой боли, пронзившей правую сторону головы.

Когда он снова смог открыть глаза, Ирина стояла над ним с блокнотом, в котором крупными буквами было написано: «Не пытайся разговаривать! У тебя контузия. Слух восстановится позже!»

Илья обвел глазами комнату, в которой находился. Он явно был в больничной палате. Ирина поймала его взгляд и быстро написала на чистом листе: «Ты в больнице в Саранске».

Илья легонько кивнул и потянулся к блокноту с ручкой. Ирина отдала ему только ручку, а блокнот поднесла к его груди и наклонила так, чтобы было удобно писать. Неуверенной рукой Илья нацарапал: «Что с Серегой?»

Ирина тут же принялась рыться в сумочке, достала сложенный вчетверо листочек, развернула его и показала Илье. На потрепанной бумаге Серегиным неаккуратным почерком было написано: «Уехал, не волнуйся, скоро вернусь».

Илья удивленно приподнял брови. Что за чушь? Он же видел, как Серега бесследно пропал внутри дуба… Как записка могла попасть к жене и почему эта бумажка выглядит так, будто ее лет десять носили в кармане? Он моргнул в сторону блокнота и, когда Ирина поднесла его, написал: «Он выбрался из дуба?»

Ирина два раза пробежала глазами по листку, испуганно посмотрела на Илью и села на стул. Она начала что-то объяснять, потом спохватилась, махнула рукой и склонилась над блокнотом.

«Ты ничего не помнишь? Вы же потом пошли на берег Суры, а там браконьеры рыбу динамитом глушили. Ты первый оказался у воды – и взрыв. Тебя задело, а Сергея почти нет. Он тебя на себе до Трофимыча дотащил. Потом тебя сюда привезли. Серегу вскоре после этого срочно в командировку вызвали. Он через Трофимыча записку передал».

Илья несколько раз перечитал написанное. Круглые Ирины буковки расплывались перед глазами, никак не хотели складываться в слова, но постепенно обрели смысл. Получается, его так контузило, что и Вирява, и Серега, пропавший в дупле, привиделись ему в бреду? Он облегченно выдохнул. Это было логично и понятно… Интересно, пузырьки и падающая сосна ему тоже привиделись? С какого момента его мозг перемешал все события, как колоду карт? Илья зажмурился от боли в правом виске. Ладно, потом… Все потом. Он ласково посмотрел на жену и приложил руку к своей щеке, показывая, что хочет подремать. Та понимающе закивала. Илья сомкнул веки и тут же начал погружаться в сон.

Странно все-таки, что записка такая замызганная…

Легенда о Виряве

Золотистым звонким росчерком, что монета с богатого сюлгамо¹⁴, упала Вирява на землю, ударилась о твердь и рассыпалась облаками мерцающей звездной пыли. Каждое прадерево, каждый лесной працветок, каждый празверь принял в себя ее частицу, а взамен отдал свою. Так Вирява обрела земную плоть. Так стала она Авой, хозяйкой, а Вирь-лес стал ее вотчиной. Так обрела Вирява дар – слышать и чувствовать Вирь, как собственное тело, а Вирь начал ей откликаться, что твоя рука – голове.

Только испугалась новорожденная Вирява, забилась в корни Великой березы, запричитала:

– Матушка Иненармунь, как же я одна со всем дремучим лесом совладаю, как управлюсь?

– Ты Вирьава, лесная дева, лесная хозяйка. Все, что тебе нужно, у тебя есть, – только и был ей ответ из-под кроны Мирового дерева.

Заплакала Вирява – полила лес утренней янтарной росой. Повздыхала, потомилась – потрепала макушки деревьев легким ветерком. Не успела осушить слезы, прикрыть наготу первозданного тела, как слышит: ступает зверь большой, мохнатый, косолапый. Несет зверь на широкой спине панар¹⁵, сотканный из паутины и тончайшей бересты, чуть прозрачной на просвет, и сшитый гибкими травяными стеблями да нежными молодыми ветвями. А по рукавам, подолу и вороту всё ягоды красные: рябина, калина, костяника, зрелые ландышевые шарики. Положил зверь к ногам Вирявы панар, склонил голову с широким лбом, прикрыл черные умные глаза.

Нарядилась Вирява, выбралась из корней Мирового дерева, погляделась в лесное озерцо: хороша! Кожа белее бересты, губы краснее ягод, волосы чернее небесной пустоты в беззвездную ночь. Улыбнулась, рассмеялась, силу свою почувствовала, испила ее сполна. Только хотела от своего озерного отражения оторваться, зверя большого поблагодарить, как тот обдал спину горячим духом, голову к ее плечу приклонил.

– Как твое имя, зверь бурый, добрый? Как имя тому, кто хозяйки своей не убоялся, не зная загодя ее нрава? – спросила тихо Вирява, трепля зверя по косматой шкуре.

– Оф-ф-ф… – вдохнул зверь и поднялся на задние лапы, покрасовался, – …то-о, – выдохнул он, снова тяжело и глухо опускаясь на землю.

– Красивое имя, сильное – Овто!¹⁶ – улыбнулась Вирява. – Так и буду тебя звать. Я буду звать, а ты будешь приходить. Будешь приходить и службу мне служить, а я твоей доброты, твоих дружбы и помощи вовек не забуду. Такое мое тебе будет Слово. Слово Вирявы.

Глава 3. Вторая после богини

Варя

Казанский вокзал спешил, матюгался, плевался, иногда извинялся, громыхал пластмассовыми колесами чемоданов. Он пах летним вечером, жареным маслом, металлом и мазутом. Столица представала здесь во всей своей противоречивости и разнообразии. В офисном костюме и шлепанцах на босу ногу. С домашним бутербродом в брендовой сумке. С каменным лицом и крепко зажатым в ладони телефоном, на экране которого светилось сообщение: «Очень ждем!» Провожающие и встречающие, отбывающие и прибывающие, таксисты и зазывалы, молодые и пожилые купались в масляном чаде общепита, вели праздные разговоры и подчинялись абсурду распашных дверей вокзала, норовящих поддать под зад.

На душе у Вари было гадко, но эта живая суета легко вовлекла в свои воды и как будто омыла, унесла часть тоски и боли. Может, и хорошо, что ее отправили в командировку именно сейчас. Останься она в Москве – точно наделала бы глупостей. Наверное, внезапно появилась бы у двери Руслана. В унизительно новом платье и со слишком тщательным макияжем. «Я вот подумала… Нам надо еще раз поговорить. Только по-нормальному, не по телефону же эти вещи делаются… Мы же столько пережили… Попробуем еще раз… Ведь мы совсем молодые, да и медицина не стоит на месте, в конце-то концов! Я готова пробовать сколько нужно…»

Варю передернуло от отвращения к самой себе, хоть и условно-теоретической. Она подавила желание достать телефон и подняла глаза на электронное табло. Вот и путь объявили. Второй. Москва – Саранск, 42-й, фирменный.

– Девушка, простите, вторая платформа – это куда? – пожилая женщина с девочкой лет пяти беспомощно заглянула ей в лицо.

– Так вот же! Поезд уже подали…

«Подали»… Тьфу! Барыня, а не журналист. «Учись писать современным понятным языком! Мы живем в эпоху Великого Соцсетия, когда читателю нужны кликбейт, хайп, шок-контент – и чтобы не жевать, а сразу глотать! А ты где-то между золотым и серебряным веками застряла!» – раздался у Вари в голове голос редактора. Она сгорбилась, посмотрела себе под ноги, потом – вслед торопящейся женщине с девочкой, чудесной толстенькой девочкой… Нет, еще же полчаса до отправления. Она осмотрелась. Кофе, что ли, взять? Ну, чтобы придать своему праздному стоянию хоть какой-то смысл. Ведь ждать с кофе и без него – это категорически разные вещи. Абсолютно. Совершенно. Тьфу! Ведь можно же проще: «разные вещи»… Какая же она умильная, эта девочка…

Вокзальный кофе оказался жиденьким и горьковатым – как и ее настроение. Оставаться в Москве было нельзя, но и ехать не хотелось. Варины земляки – народ прямой. Еще в поезде начнут про семейную жизнь выпытывать: «Замужем? Так когда? Лет-то уже сколько? Деток надо…»

Она повертела в руках пакетик сахара. Как там говорила врач? «Отрава для яичников»? Варя со злобным удовлетворением высыпала все содержимое пакетика в стаканчик. Размешала, сделала глоточек. Лучше! Категорически лучше! Расправила плечи и пошла искать свой вагон. Раз уж угораздило ехать в командировку в родной край, надо получить от нее максимум удовольствия. Провести пару дней в Саранске, маму с папой порадовать, а мимо лавочек со стар-баушками пробежать побыстрее: «Здрасьте-здрасьте, ага, приехала, спешу, простите…» Прогуляться по центру, по набережной, зайти в краеведческий музей или Музей Эрьзи – фотоконтента ради… Ну а потом в это Шимкино, будь оно неладно. И стоило переезжать в столицу, чтобы теперь тащиться обратно в командировку! Кого в Питер посылают, кого в Казань, а ее – великая честь – в Шимкино! Журналистское расследование провести, ага… Уж кто-кто, а она, опытный следователь Варя Шерлокхолмсовна Килейкина, конечно, выяснит, почему там люди пропадают. Хотя можно и не расследовать: живи она сама в селе Шимкино, то тоже бы оттуда куда-нибудь пропала – да так, чтобы никто не нашел. Варя неожиданно для самой себя хихикнула. Какая-то женщина обернулась, оглядела ее с головы до ног и вскинула брови. Варя почувствовала, что краснеет, и ускорила шаг… А вот и девятый вагон.

Вообще-то, на Варе пытались сэкономить и всучить ей плацкарт, хотя командированным полагалось купе. Она смолчала: зачем на конфликт нарываться? Не хрустальная же она – не развалилась бы. Но «небоковых» не осталось, бухгалтерию, видимо, одолела совесть, и ей одобрили купе. Варя оформила на сайте женское, чтобы не оказаться с глазу на глаз с каким-нибудь приставучим хлыщом. Варя не считала себя особенно привлекательной, но неизменно пользовалась вниманием мужчин, особенно постарше. Руслана это ничуть не раздражало, а как будто даже льстило ему. Варя же вспыхивала и густо смущалась – до пунцовых пятен на щеках и шее, – тем самым лишь раззадоривая ухажеров. Отговорки про бойфренда не прокатывали. Кавалеры, как сговорившись, тыкали ее носом в незамужество, словно отсутствие штампа в паспорте лишало ее права неприкосновенности. Теперь-то она понимала почему. Вот, оказывается, как просто порвать отношения длиной в пять лет: позвонил на работу и уведомил – именно уведомил, – что собрал вещи и предлагает немного пожить порознь, «послушать самих себя».

Проводница распахнула дверь вагона и выдвинула на перрон металлический пандус. Навела мост между Москвой и Саранском.

– Давайте ваши билеты, – обратилась она к очереди, мгновенно образовавшейся у вагона.

Варя, стоявшая совсем рядом со входом, каким-то немыслимым образом оказалась почти последней.

– Ой! – вскрикнул кто-то. – Опять вы!

Через два человека от Вари стояла все та же пожилая женщина с чудесной толстенькой девочкой. Видимо, с внучкой.

– Ну надо же, и вы в Саранск? И в том же вагоне! Может, мы и в одном купе будем? У нас женское!

«Конечно, в одном, – подумала Варя. – Разумеется. Чтобы я могла весь вечер смотреть на эти ямочки на локоточках, на эти завитки на затылке, на эти крохотные лаковые туфельки… Вселенной же надо непременно напомнить, а то вдруг я забыла?»

Она сжала зубы.

Проводница сверила ее паспортные данные, и Варя перешла по наведенному мосту в нутро вагона. Гостеприимно разложенная ковровая дорожка морщилась под колесами чемодана. Кто вообще придумал их тут стелить? Не «Оскара» же вручают… Пятое купе.

– Ну вот, я же говорила! – Спину обдало нескрываемой радостью. – Вместе попали! Значит, так надо! Знак!

Варя пожала плечами и выдавила из себя подобие улыбки. Кто бы сомневался.

– Давайте я вам с багажом помогу. – Она задвинула чемоданчик и сумку своих попутчиц под сиденье и поспешно добавила: – Вы устраивайтесь, а я пока выйду. Душно.

Варя выскользнула в коридор и прислонилась лбом к окну, наполовину занавешенному беленькой шторкой. Провела рукой по легкой ткани. Раньше в этом поезде были другие занавески, поплотнее и с вышивкой – «мордовской звездочкой», а сейчас их сменили на типовые. В кармане джинсов пискнул телефон. Варя сжалась. Помедлила, осторожно вынула смартфон и разблокировала экран. Конечно, мама.

«Да, я уже в поезде, – ответила она в мессенджере. –

Соседи нормальные.

Да, женское.

Получилось, ага.

Да, здорово.

И я. Целую».

Ну а кто, кроме мамы?

Марина Дмитриевна говорила без умолку, как будто от ее трескотни зависело, остановится ли поезд или поедет дальше. Девчушка сидела тихо и не сводила с Вари любопытных глазенок. Варя упорно не смотрела на нее и напряженно кивала в такт мелодичному говору соседки. Дочь Марины Дмитриевны жила в Москве, «зашивалась» на работе, времени на дочку даже вечерами не хватало. Поэтому-то Марина Дмитриевна и решила забрать внучку на месяцок-другой к себе в деревню, в Большие Вересники¹⁷, – кур погонять, сосновым воздухом подышать, ягод с кустов пособирать… Самой Танечке эта идея не понравилась, даже обиделась на маму, а куда деваться…

– А вы ведь тоже из Мордовии, Варюша, да? – неожиданно спросила Марина Дмитриевна и выжидательно замолчала.

Поезд громыхнул и резко затормозил. Маленькую Танечку качнуло вперед, и она наверняка больно бы шлепнулась в проход между полками, если бы Варя не успела подхватить ее, тяжелую и мягкую.

– Ох, батюшки! Вай, спасибо! Вы прямо наш ангел-хранитель! – испуганно запричитала Танина бабушка. – Это ведь надо так затормозить! Встречный, что ли, вне расписания?

Варя сглотнула и посмотрела на Танечку. Та быстро вывернулась из Вариных рук, уткнулась в бабушкин живот и засопела.

– Ну-ну, тетя Варя, видишь, какая ловкая! Поймала тебя!

За окном завибрировало, забликовало, и мимо них с громким «тух-тух» пронесся встречный. Потом все стихло, поезд вздрогнул, по-собачьи отряхнулся и нехотя двинулся вперед.

– А ты свою дочку тоже бабушке отдала? – спросила Танечка.

Варя вскочила, пробормотав, что ей срочно надо в туалет, и выбежала в коридор.

Ночью в купе было то душно, то холодно из-за капризов кондиционера. На остановках приглушенно доносились объявления вокзальных дикторов, чьи голоса эхом отскакивали от железа, камня и бетона станций. В окно то и дело брызгал свет фонарей – опускать шторку не стали из-за Танечки, которая боялась темноты. Марина Дмитриевна храпела густым меццо-сопрано, в коридоре деловито постукивали каблуки проводницы. Варя лежала с закрытыми глазами только потому, что так полагается делать, когда хочешь заснуть. В сумбурном кино, которое она показывала самой себе на обратной стороне сомкнутых век, пленка времени то замедлялась, стопорилась, отображая ее, Варю, слушающую, как Руслан сухо и вертко предлагает немного пожить порознь, то ускорялась, демонстрируя ее триумфальное возвращение в столицу с блестящим материалом, который выйдет не в уголке газеты, а на целом развороте – Руслан его просто не сможет не заметить… Чем подробнее Варя представляла свой успех, тем менее неприятным казалось ей предстоящее путешествие. Ну что она, в самом деле? Эрзяне – народ упрямый, но словоохотливый. Конечно, сперва заартачатся, а потом как примутся рассказывать – не остановишь. «Когда это здесь началось?» – спросит она и снимет солнечные очки (их надо будет еще купить). Они увидят, какие заинтересованные глаза у столичной журналистки, проникнутся и переспросят, уже зная, о чем речь: «Что именно?.. А, вы про то, что люди пропадают? Вай… Так давненько…»

Она повернулась к стенке, натянула на голову одеяло и вдруг почувствовала, что ужасно устала – не сегодня, а вообще. Давно. Поезд мерно качал ее узкую постель, как если бы это была колыбелька, из которой она выросла, или гамак, подвешенный между деревьями или столбами. Варя прислушивалась к ощущениям, стараясь понять, нравятся они ей или нет. Пленка времени быстро побежала вперед, и она увидела себя откуда-то сверху, лежащей на спине в чем-то тесном – то ли в лодке, то ли в сундуке. Она нависала сама над собой и вдруг заметила, что руки у нее… Нет, не сложены на груди – вытянуты вдоль туловища. Варе разом стало не по себе, она вздрогнула, пытаясь сбросить с себя морок, но невидимая камера упорно приближала ее собственное лицо, бледное и застывшее… Она раскрыла глаза, вскочила, чуть не ударившись о столик, и ругнулась про себя, что надо бы переходить с валерьянки на серьезные успокоительные. Лучше уж даже не пытаться заснуть, чем представлять такую жуть. Фантазерка фигова.

– Неужели вы так и спали всю ночь сидя?

Варя открыла глаза и увидела заботливо склонившуюся над ней Марину Дмитриевну.

– Через полчаса Рузаевка. – Соседка кивнула в сторону окна. – А там не успеешь оглянуться – и Саранск. Идите скорее в туалет – вам же еще умыться нужно. Я для вас очередь заняла.

Варя с трудом поднялась, размяла затекшую шею и засуетилась.

– Ох и нервы у вас, москвичей! – покачала головой Марина Дмитриевна. – Моя дочь такая же заполошная.

Вот и для Вари словечко нашлось. Заполошная. Она поблагодарила Марину Дмитриевну и вышла за ней в коридор, где на них уже недовольно смотрели те, кто честно отстоял очередь самолично.

– Вот эта девушка вторая после меня будет! Я предупреждала! – объявила Марина Дмитриевна и с гордо поднятой головой прошествовала к туалету, около которого уже переминалась с ноги на ногу сонная Танечка.

Очередь, как по команде, вздохнула и неохотно сдвинулась на шаг, чтобы пропустить вперед Варю. «Вторая после меня» в исполнении Марины Дмитриевны прозвучало как «вторая после Бога». Прямо готовое название для статьи. Только не «после Бога», а «после богини». Кто там у мордвы главный среди женских божеств? Масторава¹⁸, которая мать всех и вся? Или та лесная бабка-ежка, которая Вирява? Варя уткнулась смеющимися глазами в расписание станций и с деланым интересом стала его изучать. Кстати, чем не открывающая сцена для материала? Поезд, разговор с местными… Может, путевыми заметками оформить? Варин мозг оживился и начал вертеть эту мысль, как блестящий камушек, найденный на берегу моря: янтарь или стекляшка?

На обратном пути из уборной Варя заказала у проводницы кофе для себя и Марины Дмитриевны и шмыгнула обратно в купе – долой с глаз нервничающих в очереди ожиданцев. Хотела сделать пару карандашных заметок в блокноте – она предпочитала электронному настоящий, бумажный, – как уже принесли кофе. Танечка смешно заводила носиком, вдыхая густой аромат.

– Варенька, это для меня, что ли? Ми-и-иленькая, так ведь я кофе ни-ни! Давление у меня. Я все больше чаевница. С душицей люблю, со смородиновыми и малиновыми листьями, с мятой. Про томленый чай, конечно, не знаешь? Туда еще зверобой, иван-чай, липовый цвет, шиповник, землянику добавляют. Все сама заготавливаю. Завариваешь в термосе, десять-пятнадцать минут томишь – и только потом пьешь. С медом вместо сахара! Если каждый день пить – болезней знать не будешь!

Варя маленькими глоточками пила кофе, но почти не чувствовала вкуса. Торопливый рассказ Марины Дмитриевны всколыхнул в ней что-то, от чего захотелось почувствовать на языке не кофейную, а травную горечь и сладость, и чтобы полыхнуло в ноздри лесом и лугом, чтобы пробил пот, как после бани, чтобы все дурное вышло, все, что накопилось и темной коркой наросло на сердце.

– А чай по-эрьзински? – продолжала Марина Дмитриевна. – Знаешь такой?

– По-эрзянски? – переспросила Варя.

– Именно по-эрьзински! – бабушка Танечки поднасела голосом на «э». – Который Степан Эрьзя¹⁹ наш любил – на сосновых почках. Все хвори снимает! Эх, ядреный чаек! Зато от кашля-простуды помогает, от головной боли, от давления! И если у кого что по-женски не то, – она понизила голос, – тоже, говорят, первое средство!

Варя почувствовала, как кровь разом прилила к груди и щекам – даже дышать стало трудно. Кивнула, спрятала глаза в почти выпитом кофе.

Марина Дмитриевна резко засобиралась.

– Так, хватит лясы точить. Танюшка, давай печенье доедай и надевай сандалики – скоро подъедем. А ты, Варенька, в Саранск или дальше куда? Я и спросить забыла.

– В Саранск сначала, а потом в Шимкино.

– В Шимкино? У нас там родня. И у вас, да? – Марина Дмитриевна почему-то понизила голос.

– Нет, по работе меня туда отправили, – вздохнула Варя, все еще ощущая краску на щеках.

– А я подумала, что ты эрзянка. Похожа. Эт какая такая работа в Шимкине для столичных может быть? – искренне удивилась Танечкина бабушка и выжидающе замолчала.

– Корреспондентская работа. Журналист я. Статью надо написать. Там люди часто пропадают. Месяц назад вот мужчина исчез. Вывел из леса своего друга с непонятно как полученной контузией, а сам в тот же день пропал. Ну, меня и отправили… на место событий, так сказать. Не слышали про это, кстати? – Варя наконец-то осмелилась поднять глаза на Марину Дмитриевну.

– Не слышала, – поджала та губы. – Осторожней там сама-то. Место это суеты не любит. Леса вокруг Шимкина заповедные, местами нехоженые… – Марина Дмитриевна осеклась на полуслове, посмотрела на Варю, задумалась, но так и не договорила.

Поезд замедлил ход. За окном неспешно потянулись знакомые Варе городские пейзажи, как будто кто-то бережно листал альбом с фотографиями – старыми, до желтизны тронутыми жарким дыханием времени, вперемежку с новыми, яркими, глянцевыми.

– Ну что, прощаться будем, Варвара? – улыбнулась Марина Дмитриевна, вставая. – Позвала бы тебя в гости, так ведь все равно не придешь. И не говори даже ничего, не криви душой!

Она притянула Варю к себе, погладила по спине и вдруг быстро шепнула:

– Ты к шимкинскому дубу сходи. Он и от болезней избавляет, и детей дарует. Только проводника возьми! – И уже громко добавила: – Танечка, и ты с тетей Варей попрощайся!