Hajm 18 sahifalar
Поэма без героя
Kitob haqida
Анна Ахматова, действительно пережила со страной все – и крушение империи, и красный террор, и войну. Со спокойным достоинством, как и подобает «Анне Всея Руси», она вынесла и краткие периоды славы, и долгие десятилетия забвения. Со времени выхода ее первого сборника «Вечер» прошло сто лет, но поэзия Ахматовой не превратилась в памятник Серебряного века, не утратила первозданной свежести. Язык, на котором в ее стихах изъясняется женская любовь, по-прежнему понятен всем.
Janrlar va teglar
При прочтении стихов Анна Ахматовой замирает сердце и душа, ты читаешь строки на одном дыхании и они долго остаются в подсознании! Ее стихотворения пропитаны частичкой самой поэтессы и это ощущается в каждой строчке!
Это произведение называют «сбывшейся мечтой символистов». За каждым образом – своя тайна, своя история. Эта поэма мне видится глубоко личной жизненной драмой поэтессы, неким итогом ее творчества и жизни в целом.
Не соглашусь с мнением одного литературоведа, который настаивает, что Ахматова с юности поставила себе цель преодолевать трудности, страдать, претерпевать, оттого и не уехала в эмиграцию. У нее был шанс уехать, но она осталась со своей страной, претерпела много бед («Муж в могиле, сын в тюрьме, помолитесь обо мне»). И полагаю, она не была в числе тех, кто радовался началу ВОВ, в надежде, что страна освободится от коммунизма. Напротив, ее сопереживание общей для всего народа беды вызывает у меня уважение.
Поэма сложная, эмоционально тяжелая….Символом ее становится карнавал: некий бал Сатаны, как у Булгакова в «Мастере и Маргарите». Кто герой этой поэмы? В предисловии к «Поэме без героя» Анна Ахматова говорит, что ни изменять, ни объяснять ее не будет, приведя библейскую цитату: «Еже писахъ — писахъ». «Что написано, то написано», или «что написано, то — истина». При этом мне кажется, что герой здесь есть, и он собирательный – это Поэт: не какой-то отдельный, известный Ахматовой, а просто явление, образ творческого человека, пытающегося осознать происходящее вокруг.
И последнее, но не менее важное: язык Ахматовой прекрасен.
И серебряный месяц ярко Над серебряным веком стыл.
Для меня ее охапка мокрой сирени – это символ торжества жизни над смертью. Очень сильный образ.
И тогда из грядущего века Незнакомого человека Пусть посмотрят дерзко глаза, И он мне, отлетевшей тени, Даст охапку мокрой сирени В час, как эта минет гроза.
Их голоса я слышу и вспоминаю их, когда читаю поэму вслух, и этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи.
Я влюбилась в эту поэму. Не буду даже притворяться, что поняла ее от начала и до конца или, что могу воспроизвести хронологию событий, что там происходили. И Ахматова сама пишет о своей поэме, что "Это тайнопись, криптограмма, / запрещенный это прием". Но, боже мой, это прекрасная в своей абстрактности гениальная вещь. Колдовская и завораживающая. Страшная зимняя сказка, тяжелый сон, рука стучащая в окно одинокой женщины, сошедший с портрета силуэт. Это калейдоскоп образов.
Мне пришла в голову мысль, что поэты, и в особенности символисты, любили загадывать загадки, чтобы не обнажать своих душ. Когда пишешь на широкую публику о чем-то очень болезненном и личном, хочется скрыться за маской символов и метафор, чтобы было не так страшно.
Наверное, проникнуться этими строками можно только при определенных условиях. Тут должны сойтись и любовь к рифмам поэтессы, и интерес к мистическим историям, и вера в призраков, которых мы зовем совей совестью. Но подходить к поэме с критической точки зрения, пытаться распутать клубок событий, найти выход из этого сна на грани с явью, гиблое дело. И все же во второй части Ахматова пытается разложить поэму по полочкам, ответить на будущие вопросы читателей, оправдать свое творение. Хор читателей во главе с редактором словно вопрошают:
Кто, когда и зачем встречался, Кто погиб, и кто жив остался, И кто автор, и кто герой, — И к чему нам сегодня эти Рассуждения о поэте И каких-то призраков рой?
И поэтесса спокойно и взвешенно им отвечает:
Я ответила: «Там их трое — Главный был наряжен верстою, А Другой как демон одет, — Чтоб они столетьям достались, Их стихи за них постарались, Третий прожил лишь двадцать лет...».
Эта поэма о потерях, о личных переживаниях поэтессы, обо всех страшных годах революции и войны, которые не стереть, не вымарать из памяти. Это ночной кошмар, от которого не проснуться. В полубреду она словно сама не знает, где страшнее наяву или во сне. И прошедшие годы и погибшие друзья приходят к ней скрытые под масками образов и метафор на этот страшный бал. Первая часть поэмы переливается во вторую, образность сна развеивается и ему на смену приходит злая исповедь, разрывающий грудную клетку крик боли обо всем, что уже не вернуть; о времени прожитом в страхе, о сломанных жизнях; где все, что уже пережито и все, что только предстоит, смешалось в ужасающем демоническом танце.
Ты спроси у моих современниц, Каторжанок, «стопятниц», пленниц, И тебе порасскажем мы, Как в беспамятном жили страхе, Как растили детей для плахи, Для застенка и для тюрьмы.
Как часто это делают поэты, Ахматова отводит свой взгляд от прошлого и направляет его в будущее. В прошлом только сонмы боли, а в будущем есть надежда, несмотря на весь окружающий мрак на все печали и потери. Даже то будущее, где нас больше нет, может быть ндеждой, может быть светом для отчаявшейся души:
И тогда из грядущего века Незнакомого человека Пусть посмотрят дерзко глаза, Чтобы он отлетающей тени Дал охапку мокрой сирени В час, как эта минет гроза.
Образ "мокрой сирени" словно сама жизнь. Удивительно, как точно Ахматова выбрала этот символ. Не какое-нибудь солнце после грозы или радуга, или голубое небо, а "охапка мокрой сирени". И вот я уже представляю как держу ее в руках, вижу дождевые капли на лепестках, чувствую запах, сладкий привкус цветочков, которые мы ели в детстве, и протягиваю этот букет тени поэтессы.
Поэма эта посвящена Петербургу, вот кто ее настоящий герой. В эпилоге, Ахматова обращается к городу напрямую. Она не застала страшную зиму блокадного города, она успела эвакуироваться, но словно неподъёмный груз на ее плечи легли смерти друзей и знакомых, что остались "по ту сторону ада". Комплекс выжившего. По воле случая оставшийся в живых, чувствует какие-то отголоски вины за смерти тех, кому повезло меньше. В подтверждение этому Ахматова пишет: "Тяжелы надгробные плиты / На бессонных очах твоих". Ночные кошмары, сны полные смутных образов знакомых, страшные виды разрушенного опустевшего города - все это преследует ее. Эта поэма исповедь поэтессы, это ее оправдание перед теми, кто уже далек от бед живых.
А не ставший моей могилой, Ты, крамольный, опальный, милый, Побледнел, помертвел, затих. Разлучение наше мнимо: Я с тобою неразлучима, Тень моя на стенах твоих, Отраженье мое в каналах, Звук шагов в Эрмитажных залах, Где со мною мой друг бродил, И на старом Волковом Поле, Где могу я рыдать на воле Над безмолвием братских могил.
Это не поэма, это песня души человеческой, пропитанная болью, страхом и отчаяньем. Смирением. И фоном ты словно слышишь эхо женского усталого голоса, который вопрошает "почему все так? почему?". Слишком много печали, чтобы могло вынести человеческое сердце. Но ее достаточно, чтобы высохли глаза, уставшие от слез, чтобы очерствела душа. И подобно Цветаевой, которая шла лунатиком двух темных лун по парапету, идет и Ахматова между сном и явью, между днем полным боли и ночью полной печали.
Сколько горечи в каждом слове, Сколько мрака в твоей любови, И зачем эта струйка крови Бередит лепесток ланит?
Есть одно свойство у поэм, что выстроенные столь метафорично. Их понимание это отражение читателя. Кого видите вы под маской? И что здесь главное? Если надо было бы описать поэму одним словом, то я бы сказала, что она двойственная. И на этом, пожалуй, все.
Ты спроси у моих современниц,
Каторжанок, «стопятниц», пленниц,
И тебе порасскажем мы,
Как в беспамятном жили страхе,
Как растили детей для плахи,
Для застенка и для тюрьмы.
А за проволокой колючей,
В самом сердце тайги дремучей —
Я не знаю, который год, –
Ставший горстью лагерной пыли,
Ставший сказкой из страшной были,
Мой двойник на допрос идет.
Карнавальной полночью римской
И не пахнет. Напев Херувимской
У закрытых церквей дрожит.
В дверь мою никто не стучится,
Только зеркало зеркалу снится,
Тишина тишину сторожит.И со мною моя «Седьмая»,
Полумертвая и немая,
Рот ее сведен и открыт,
Словно рот трагической маски,
Но он черной замазан краской
И сухою землей набит.Враг пытал: «А ну, расскажи-ка»,
Но ни слова, ни стона, ни крика
Не услышать ее врагу.
И проходят десятилетья,
Пытки, ссылки и казни – петь я
В этом ужасе не могу.
Ты сбежала сюда с портрета,
И пустая рама до света
На стене тебя будет ждать.
Так плясать тебе – без партнера!
Я же роль рокового хора
На себя согласна принять.
На щеках твоих алые пятна;
Шла бы ты в полотно обратно;
Ведь сегодня такая ночь,
Когда нужно платить по счету…
А дурманящую дремоту
Мне трудней, чем смерть, превозмочь.
Ты в Россию пришла ниоткуда,
О мое белокурое чудо,
Коломбина десятых годов!
Что глядишь ты так смутно и зорко,
Петербургская кукла, актерка,
Ты – один из моих двойников.
К прочим титулам надо и этот
Приписать. О подруга поэтов,
Я наследница славы твоей,
Здесь под музыку дивного мэтра —
Ленинградского дикого ветра
И в тени заповедного кедра
Вижу танец придворных костей…
Как копытца, топочут сапожки,
Как бубенчик, звенят сережки,
В бледных локонах злые рожки,
Окаянной пляской пьяна, —
Словно с вазы чернофигурной
Прибежала к волне лазурной
Так парадно обнажена.
А за ней в шинели и в каске
Ты, вошедший сюда без маски,
Ты, Иванушка древней сказки,
Что тебя сегодня томит?
Сколько горечи в каждом слове,
Сколько мрака в твоей любови,
И зачем эта струйка крови
Бередит лепесток ланит?
Izohlar, 3 izohlar3