Kitobni o'qish: «Папайя для Брежнева. Воспоминания переводчика о войне в Анголе»

Shrift:

* * *

Куда нас, дружище, с тобой занесло?
Суровое это армейское дело.
Нелегкое наше с тобой ремесло.
Где наша, российская, кровь не алела?

Александр Поливин

Вместо предисловия

Самолет плавно заходил на посадку. Внизу, под неправдоподобно синим африканским небом, уже виднелись крыши Луанды. Спустя всего несколько минут мы ступим на землю Анголы, совершенно недосягаемой для большинства советских граждан страны, где нам предстоит пережить самые яркие эпизоды своей молодости, пройти своеобразную школу жизни вдали от Родины, встретить потрясающих людей, запоминающиеся приключения и суровые испытания.

Ангола – страна поистине удивительная. Здесь в диких джунглях находится второй по величине водопад на континенте, обитает множество уникальных животных, а глубины земли скрывают огромные сокровища – нефть и алмазы. Но нас ожидали не чудеса природы и не богатства недр. Мы летели на войну. Мы прибыли в Анголу полными сил и энергии наивными юношами, жаждущими сделать мир лучше, а вернулись оттуда зрелыми людьми, осознавшими, насколько жизнь на самом деле сложна и непредсказуема, а граница между добром и злом – размыта и неоднозначна. Все пережитое в этой далекой африканской стране осталось с нами навсегда.

Война в Анголе и сегодня для большинства наших соотечественников остается за гранью их знаний об истории африканского континента. А вокруг участия в конфликте советских войск и вовсе была создана плотная завеса тайны. У советских военных, побывавших там, в личных делах никаких отметок о службе в Африке нет. У некоторых вместо записи о загранкомандировке стоит лишь штамп с номером воинской части 10-го Главного управления Генерального штаба ВС СССР.

Но означенные события заслуживают того, чтобы их обсуждали и даже писали о них в учебниках. И сейчас, спустя несколько десятилетий, я уже имею право и возможность рассказать о том, что происходило тогда за тысячи километров от границ нашего Отечества, и в чем мне довелось поучаствовать лично.

Тогда, практически впервые в истории СССР, была поставлена задача не просто помочь другой стране в строительстве национальной армии, борьбе с внутренней оппозицией и отражении внешней агрессии – Ангола рассматривалась советским руководством как «дверь» в Африку.

До прихода к власти приверженцев марксизма – Народного движения за освобождение Анголы (МПЛА) – у СССР не возникало такого мощного и надежного союзника на юге африканского континента. Цель кампании была очевидной: всеми доступными силами и средствами помочь новому руководству страны превратить Анголу в эталон африканского социалистического государства, целиком и полностью ориентирующегося на Советский Союз.

Но воплотить такой план было нелегко, так как не только правительство СССР, но и руководство других государств самым внимательным образом следило за событиями в Южной Африке. В этом регионе, охваченном мощным антиколониальным и национально-освободительным движением, столкнулись интересы великих держав: СССР, США, Китая, ряда стран Европы, а также белого расистского правительства ЮАР или, как его называли, «режима апартеида». Собственные устремления и цели, не всегда совпадавшие с интересами своих могучих союзников, имели и лидеры национально-освободительных движений Анголы, Конго, Намибии, ЮАР, Южной Родезии (Зимбабве). Размах конфронтации, как и количество вовлеченных в конфликт сил, вышли далеко за рамки какой-либо одной страны и постоянно нарастающими темпами превращали эту «горячую точку» планеты в масштабную зону нестабильности, грозящую превратиться в очаг глобального конфликта между ведущими ядерными державами.

Начиная с 1975 года, с приходом к власти лидера национально-освободительного движения Агостиньо Нето, Ангола стала ключевой стороной в этом конфликте. Стремясь закрепить свое влияние на юге Африки, советское руководство сделало ставку на МПЛА, и в далекую африканскую страну широким потоком начала поступать военно-финансовая помощь. Вдобавок к этому туда был направлен контингент советских военных советников – один из самых больших, когда-либо побывавших в странах третьего мира, в некоторые годы достигавший 2000 человек.

Ангола представляла собой объект интереса со стороны руководства советскими вооруженными силами в плане глобального противостояния США. Сразу же после провозглашения независимости Анголы между СССР и НРА было подписано соглашение об использовании советскими вооруженными силами военной инфраструктуры страны. Ее военно-морские базы поступили в распоряжение советской оперативной эскадры, а военно-воздушные базы были предоставлены для посадок нашей стратегической, в первую очередь разведывательной, авиации. С 1975-го по конец 80-х годов XX века Ангола превратилась в мощный форпост СССР на Юге Африки, в его верного политического и военного союзника. Но эту военную и политическую базу необходимо было защищать изнутри, что и делали наши советники, специалисты и прикрепленные к ним переводчики.

А между тем военные действия в Анголе не прекращалась ни на один день на протяжении почти четверти века. Наибольшее число погибших и раненых наших соотечественников в той до сих пор многим неизвестной войне приходится на вторую половину 80-х годов. Именно в те годы я со своими товарищами по инязу оказался в Анголе и в полной мере смог ощутить сложность и опасность нашей миссии. В то время как мои соотечественники читали советские газеты, где не было ни единого упоминания об участии СССР в судьбе этой африканской страны, мы работали бок о бок с нашими военными – настоящими героями, чьих имен не знает официальная история. И мне кажется, пришло время рассказать о них и о том, что тогда происходило в «далекой жаркой Африке».

Часть первая
Иняз в советские годы

Секреты элитного вуза

День 10 сентября 1979 года навсегда вошел в историю Анголы – в Кремлевской больнице в Москве (ЦКБ) после сложной операции по резекции рака печени умер президент республики Антонио Агостиньо Нето. Именно его усилиями Ангола стала страной, сблизившейся с СССР настолько, что Союз решил оказать ей военную поддержку. Но мы, тогдашние первокурсники иняза, даже не предполагали, что этот человек, даже будучи уже мертвым, сыграет особую роль в нашей жизни.

В сентябре 1979 года мы только начинали учебу на переводческом факультете Московского государственного педагогического института иностранных языков имени Мориса Тореза (МГПИИЯ). Этот вуз входил в число так называемых «блатных» советских учебных заведений наряду с МГИМО и МГУ. Он негласно считался элитным, окутанным ореолом таинственности, романтики и «причастности». Его выпускники, получив отличное образование и знание одного-двух языков, распределялись в организации, работа в которых предполагала зарубежные поездки, что было весьма денежно и престижно, особенно учитывая то, что в нашей стране царил тотальный дефицит качественных товаров. Поездки советских граждан за границу были явлением редким и «не для всех», как метко выразилась в своем блоге пресс-секретарь МИД РФ Мария Захарова. Ее за это высказывание либеральная общественность активно критиковала, но по сути Захарова сказала чистую правду: за рубеж в те времена, в основном, выезжали сотрудники МИДа, Росзагранбанка, Общества Дружбы Народов, Внешторга и лишь изредка – туристы, ударники производства (последние чаще в Болгарию, Польшу и другие соцстраны). Рядовые же наши соотечественники видели «заграницу» разве что по телевизору.

Хорошо зная английский или немецкий, а также русский язык и историю, поступить в иняз было не так уж трудно. Однако следует заметить, что школьная программа не предполагала получение качественных знаний иностранного языка. Вариантов достижения достаточного для поступления в иняз уровня языка было два – либо пожить с родителями-работниками советских загранучреждений за рубежом, либо активно заниматься с репетиторами год-два до поступления, что стоило очень недешево. Соответственно, при кажущейся доступности, успешное поступление в иняз светило отнюдь не всем юным советским гражданам.

Что касается моей ситуации, то тяга к языкам у меня обнаружилась еще в начальных классах, а в средней школе, посещая разные иностранные выставки в парке «Сокольники», я уже мог с легкостью спросить у представителей иностранных компаний все, что интересовало меня, друзей или родителей. Помнится, иностранцев изумляло, что юный советский школьник способен вполне сносно объясняться на английском языке. Думаю, я значительно поднял имидж советской системы образования в их глазах. Меня регулярно посылали на олимпиады по английскому, где я гордо занимал то второе, то третье место по району, за что всегда числился на хорошем счету у нашей «англичанки» и руководства школы.

Потом, как помню, были курсы английского языка для взрослых, и я в целом не сильно отличался успехами от «взрослых дядь и теть» – инженеров и геологов, собирающихся в командировки в зарубежные страны. Но, несмотря на достаточно хорошие навыки в разговорном языке и английской грамматике, было решено на пару месяцев определить меня к хорошему репетитору, дабы он устранил все имеющиеся у меня языковые недочеты и подготовил к институтским экзаменационным требованиям. Наши друзья посоветовали довольно молодого, но маститого репетитора из МГУ.

И вот я отправился на первое занятие на квартиру к новому преподавателю на улицу Грановского, что рядом с метро «Библиотека им. Ленина». Это оказалось красивое старинное строение с вензелями, граничившее с бывшим «Военторгом». (Позже тот дом, несмотря на свою примечательную историю, был снесен, а на его месте появился то ли торговый, то ли бизнес-центр).

Раньше я думал, что в таких зданиях не живут, а лишь устраивают музеи и Дворцы пионеров. Но оказалось, что это обычный жилой дом, разве что с консьержем в очень помпезном подъезде, окрашенном в оливковый цвет. Перед входом в дом я заметил целый ряд табличек, указывающих, что здесь в разные годы жили крупные военачальники – маршалы Жуков, Конев, Рокоссовский, Чуйков, а также партийные работники, такие как Троцкий, Фрунзе, Жданов, Молотов, Хрущев, Косыгин и другие.

Дом 3 по ул. Грановского (ныне – Романов пер., а ранее ул. Шереметьевская) – «Дом Советов № 5», где я штудировал английский перед поступлением в иняз.

История этого «обычного» дома, которую я узнал позже, впечатляла. Началась она в конце XIX века, когда хозяин сего участка земли, Александр Дмитриевич Шереметев, решил возвести несколько построек с целью сдачи квартир в аренду. Проект был поручен архитектору Мейснеру, уже выполнившему ряд успешных работ для Шереметева. В результате эффектный ансамбль из шестиэтажных зданий был расположен так, что внутри размещался красивый двор, оборудованный фонтаном.

Этот жилой комплекс тотчас сделался элитным – музыканты Московской консерватории и артисты Большого театра, которых опекал владелец зданий Шереметев, оценили изысканность и комфорт новых зданий. Например, среди здешних жильцов несколько лет числился известный русский композитор и пианист Антон Степанович Аренский.

После революции роскошные квартиры были национализированы, и элегантные корпуса бывшего Шереметьевского дома стали носить название «5-й Дом Советов». Здания по-прежнему считались элитными, только теперь здесь проживали семьи советских военачальников, служащих государственных организаций и академиков. Разумеется, «5-й Дом Советов» не обошли сталинские репрессии, семьи «врагов народа» теряли право на проживание здесь, и просторные квартиры принимали новых жильцов.

Конечно, тогда, придя впервые на занятия к репетитору, я всего этого еще не знал – просто глядя на величественный фасад здания, испытывал необъяснимый трепет. При входе в подъезд консьерж уточнил, к кому я иду, и пропустил без лишних вопросов. В огромной пяти- или шестикомнатной квартире меня встретила молодая симпатичная женщина – она и оказалась моим репетитором. Мы прошли в ее кабинет, который выглядел словно кадр из фильма про товарища Сталина: снизу стены обиты старинным дубовым шпоном, а сверху обтянуты оливковым шелком в цветочек. Было заметно, что отделка сохранилась еще с прежних времен. Имя репетитора – Лариса – тоже невольно навевало революционные ассоциации. Я пережил тогда удивительное ощущение, словно вживую соприкоснулся с историей нашей страны, почувствовал дух времени, сохранившийся в этих стенах…

Лариса быстро оценила мой уровень знаний, наметила план действий, и мы начали «прорабатывать» времена – пожалуй, самое сложное в английской грамматике. Пока мы занимались, я все собирался с духом, чтобы спросить: кто из перечисленных на табличках великих людей жил прежде в этой квартире – Жданов, Троцкий, а может, Хрущев или Жуков? Но так и не осмелился задать мучивший меня вопрос – решил, что это будет нетактично. Позже мой товарищ, занимавшийся с этим репетитором уже больше года, рассказал, что Лариса – внучка бывшего министра иностранных дел СССР В. М. Молотова и сводная сестра политического деятеля и писателя Вячеслава Никонова.

С учетом моего достаточно неплохого базового уровня языка, за пару месяцев мы подтянули времена глаголов, структуру фраз и пересказ, что позволило мне получить высший балл по английскому на вступительном экзамене. За что я по сей день благодарен Ларисе, так как поступление в иняз стало одним из важнейших событий в моей жизни.

Поскольку вуз, куда я хотел поступить, считался «особым», в приемную комиссию помимо характеристики из школы нужно было предоставить рекомендацию из райкома комсомола. Без нее абитуриенты даже не допускались к экзаменам.

Но если ты считался комсомольским активистом, ни разу не был уличен в нарушении порядка и хорошо учился – как в моем случае, – то нужную бумажку выдавали без проблем. Мою кандидатуру обсудили сначала на бюро ВЛКСМ школы, а затем и на бюро райкома ВЛКСМ в здании райкома Первомайского района на Семеновской площади – и я получил необходимые рекомендации.

МГПИИЯ им. Мориса Тореза (ныне Московский государственный лингвистический университет им. Мориса Тореза).

Сдав английский и историю на пятерки, а русский и литературу на четверки, я набрал достаточно баллов, чтобы попасть в заветный список студентов МГПИИЯ им. Мориса Тореза.

Стоит упомянуть, что в инязе было два факультета: переводческий и педагогический. Первый готовил переводчиков, второй – учителей французского, английского или немецкого языков. Педагогический считался «женским» факультетом, а переводческий – «мужским»: более 90 процентов учившихся со мной студентов составляли юноши, на девушек же приходилось 5–10 процентов. Это были, в основном, дочери министров и других крупных советских чиновников – лицам женского пола для поступления на переводческий требовалось особое разрешение то ли ректора, то ли декана факультета.

Девушки на нашем курсе были видные, из «хороших» семей и весьма обеспеченные. Порой, правда, случались эксцессы: так, отец одной студентки, будучи руководителем Внешторга (или другого подобного ведомства), оказался обвиненным в хищении и позже даже был расстрелян. Несмотря на это, его дочь продолжала учиться – никто ее из института не исключил. Видимо, озвученный Сталиным принцип «сын за отца не отвечает» в брежневско-андроповский период стал вполне реальным.