Kitobni o'qish: «Чтобы помнили»

Издание второе, дополненное, переработанное

© Ковригин А. М., 2021

© Издательство «Логос», 2021

Автор

Ковригин Андрей Михайлович, 1978 г. р. Врач-психиатр, психотерапевт. Окончил СПбГПМА в 2001 г. Член Российской психотерапевтической ассоциации СПБ. Член Российского общества психиатров. Поэт. Автор поэтического сборника «Dum spiro, spero (Пока дышу, надеюсь)». Литературное объединение писателей России «Молодой Петербург» под руководством А. Д. Ахматова.

Художник

Зенин Владимир Владимирович, 1983 г. р. Художник, станковист, монументалист, график. Окончил СПбГАИЖСА (Академия художеств) им. Репина в 2012 году. Монументальная мастерская, руководитель А. К. Быстров. Член Союза художников с 2013 года. Дипломант Международной премии имени Николая Рериха 2017 года.

Предисловие

Все больше времени отделяет нас от давно, казалось, прошедшей Второй мировой войны. Все дальше от нас то лето 41-го. Все меньше остается ветеранов, уходят уже дети войны, те, кто родился в те страшные годы. Не все, но в последнее время многие, особенно те, кто родился позже, смотрят на события прошлого как на предания старины глубокой. Бурно меняется время, меняются многие парадигмы мышления, но есть такие вещи, которые составляют суть русского человека, и они, слава Богу, остаются прежними. Одна из них – это память смертная, память о смерти наших близких и далеких людях, память о том, что и я должен буду уйти из этого мира.

Игнорировать такие вопросы нельзя. Это огромный пласт, которым сейчас пытаются манипулировать, пытаются сказать о необязательности этой памяти, дескать, зачем ворошить прошлое? Но это не так, тот, кто забывает свое прошлое, тот не имеет будущего. Тот, кто теряет связь с памятью родной земли, рано или поздно теряет и эту землю, живя как перекати-поле, без внутренних ценностных ориентиров, так же воспитывает своих детей и формирует новое общество, безответственное и инфантильное, потребительское в своей сути и основе. А это ужасно.

Вот поэтому я и решил написать эту книгу. Я чувствую себя проводником, к которому почему-то поступает связь из давно ушедших дней. Что это – внутренний диалог или монолог, какая причина заставляет меня вновь и вновь обращаться в те годы?

Может, и личная причина. Ведь все мы родом из прошлого, меня, конечно, связывают с этой темой и истории моих родных, воевавших на Ленинградском фронте. Я почему-то должен обязательно рассказать то, что мне удалось узнать о некоторых, уже давно умерших людях, мне совершенно не знакомых. И я должен сделать все, чтобы люди услышали об их жизни, чтобы помнили их, не предали забвению. Ведь забвение очень легко поселяется в наши души. Дань памяти тем людям толкает меня продолжать поиски, отдать свой личный долг, и кто знает, может, как-то успокоить усопшие души. Мне кажется, что связь между живыми и мертвыми существует, в бесконечном круговороте жизни и смерти. И нам, пока еще живым, есть чему поучиться у них, уже ушедших.

А началась эта история, наверное, с фотографии солдата «Алеши», который, как я думал, погиб в Погостье в 1942 году. Эта фотография запала мне в душу после прочтения известной книги Николая Никулина «Воспоминания о войне». Солдат был неизвестен, осталось только имя и фотография. Ее сфотографировал военный фотограф Даниил Федорович Онохин из 311 стрелковой дивизии, которая вела боевые действия в тех местах. Но покоя мне эта фотография не давала. И мне удалось, с помощью специалистов-поисковиков, которым я очень благодарен, пролить свет на историю этого солдата. Выяснилось, что звали его не Алеша и погиб он не в Погостье, в 1942 году, а под Шимском в 1944. И этот сборник начинается с этой истории.

Война – это ужасно, это кровь, грязь и слезы, в ней ничего нет пафосного. Всеми силами надо стремиться к тому, чтобы ее избежать. Лучше худой мир, но мир. Пускай это капля в океане, пускай, может, это голос вопиющего в пустыне, особенно в наше сложное время. Но вдруг его кто-нибудь услышит? Вдруг поймет, что лучше и правильнее всеми силами договариваться, искать компромиссы, строить конструктивные переговоры в сложных вопросах, в том числе и своей частной жизни. Не плодить войну в своем сердце, которая сначала поселяется в голове, а затем, как вирус, распространяется с огромной силой на все большее и большее число людей. И я продолжаю надеяться, что голос разума окажется сильнее ненависти и такой катастрофы больше никогда не повторится.

С огромной благодарностью к тем, кто содействовал словом и делом в создании этой книги: художнику Зенину Владимиру Владимировичу, Белевской Брониславе Алексеевне, Самухиной Неонилле Анатольевне, Гаврилову Юрию Леонардовичу, Четвериковой Ольге Геннадьевне, поисковикам, военным историкам, Апелю Павлу Георгиевичу, Соболеву Виктору Сергеевичу, Андрееву Илье Сергеевичу, Череповой Надежде Владимировне.

В книге использованы фотографии из семейных архивов автора, Самухиной Н. А, Четвериковой О.Г, Гаврилова Ю.Л. Использована информация из открытых источников в интернете, материалы из группы «Вконтакте» «Баржа 752» поисковики Санкт-Петербурга, Невский пятачок, «Письма на фронт», «Воспоминания ветеранов», «Роза Шанина: после боя вернусь», Вытегорский историко-этнографический музей, портал «Великая отечественная война в памяти вологжан». Также были использованы материалы из книг: Никулин Н. Н. «Воспоминания о войне», Балашов А. И., Г. П. Рудаков «История Великой Отечественной войны», «Плацдарм: Невский пятачок. 1941–1943» (сб. статей. – СПб), газета «Вера», Христианская газета Севера России за ноябрь 14, 1-й выпуск, номер 719, Гаршин В. И., Сердобольский О. М. «Одна секунда войны» – Л.: Лениздат, 1983.

«Погостье – черные болота, вода, березы и ольха…»

Памяти неизвестного солдата Алеши.

 
Погостье – черные болота, вода, березы и ольха.
В самом названии мрачно что-то, здесь до сих пор идет война.
Поднялась рота, пехотинцы, гранаты связками в руках,
Идут цепочкою балтийцы, в бушлатах, ленты в якорях.
Прошли и тихо, ровным строем,
Лежат, раскинувшись пластом,
А пулемет немецкий роем, кладет шеренгу под кустом.
Пришло на завтра пополнение,
В траншеях говор вятский, речь,
Какое божие смирение, чтоб просто так на мины лечь.
Зима, в овчинных полушубках, на смену рвется на прорыв
Полк из Сибири, прибаутки, навечно пал, снега укрыв.
День, ночь, зима, гнилое лето,
Дивизий сколько здесь прошло?
Пехоты скорбно, безответно, под нож слоями полегло.
Как будто в жерло мясорубки кусками брошены в огонь,
Лишь цифры, винтики, обрубки
Слепой машины, только тронь.
Раздавлен, смят, разорван в клочья,
Без дат, без почестей, пустой,
В сырой могиле общей молча солдат убитый, молодой.
Убит-то он, но я ведь тоже убит мог быть, как он тогда,
И жизнь порвать на смертном ложе судьбы могла легко рука.
Солдат на фото неизвестен, Алеша имя есть и все.
Погиб в Погостье, с ротой вместе,
Забыт и стерт с земли совсем.
Быть может там, лежа в траншее, стихи он тоже сочинял,
Под гром немецкой батареи, себя от страха отвлекал.
Быть может, он мечтал о доме, смотрел на звезды, мира ждал.
Глаза открыты, в буреломе сраженный пулею упал.
Как будто чувствую родство я с солдатом, сгинувшим тогда,
Что думал там он, перед боем, и где теперь его душа?
Погостье, ночь, скрипят березы, с шоссе мелькают блики фар,
Смола на елях, словно слезы, плывет над топью белый пар.
Там бродят призраки и тени ушедших в вечность поколений,
И не закончилась война, хотя сгорело все дотла.
 

Фотография солдата Алёши, сделана фотографом Даниилом Онохиным. Из книги Н. Н. Никулина «Воспоминания о войне»

Погостье – железнодорожная станция Октябрьской железной дороги, расположенная на железнодорожной ветке Мга-Кириши (Ленинградская область). В период зимы 1941–1942 годов эта станция была отправной точкой для начала Любанской наступательной операции по прорыву блокады Ленинграда. С этой станции начали наступательные действия войска 54 армии с целью соединения с войсками 2 ударной армии Волховского фронта, чтобы в дальнейшем окружить Мгинско-Тосненскую группировку немецко-фашистских войск. Эти места отличались крайне тяжелыми боями, с огромными потерями. По оценкам архивов и участников тех событий, за неполных 3 месяца Красная армия потеряла здесь не менее 30–50 тысяч солдат. По оценкам некоторых специалистов, эта цифра гораздо больше. Останки этих бойцов до сих пор лежат в этих труднодоступных местах, по полям и оврагам, в болотах и низинах. Земля в этих местах буквально искорежена металлом, поисковые группы до сих пор находят боевую технику, оружие, обмундирование, колючую проволоку и несметное число погибших людей.

Ужасные строки о Погостье написал Николай Николаевич Никулин:

«…Легко написать это, когда прошли годы, когда затянулись воронки в Погостье, когда почти забыли эту маленькую станцию. И уже притупились тоска и отчаяние, которое пришлось тогда пережить. Представить это отчаяние невозможно, и поймет его лишь тот, кто сам на себе испытал необходимость просто встать и идти умирать. Не кто-нибудь другой. А именно ты, и не когда-нибудь, а сейчас, сию минуту, ты должен идти в огонь, где в лучшем случае тебя легко ранит, а в худшем – либо оторвет челюсть, либо разворотит живот, либо выбьет глаза, либо снесет череп. Именно тебе, хотя тебе так хочется жить!

Тебе, который еще и не жил. Еще ничего и не видел. Тебе, у которого все впереди, когда тебе всего семнадцать! Ты должен быть готов умереть не только сейчас, но и постоянно. Сегодня тебе повезло, смерть прошла мимо. Но завтра надо опять атаковать.

Опять надо умирать, и не геройски, а без помпы, без оркестра и речей, в грязи, в смраде. И смерти твоей никто не заметит: ляжешь в большой штабель трупов у железной дороги и сгниешь, забытый всеми в липкой жиже погостьинских болот…»¹

Илья Заикин

Памяти Заикина Ильи Малаховича, солдата «Алеши», снайпера стрелковой роты 1069-го стрелкового полка 311-й стрелковой дивизии, погибшего 26.01.1944 у деревни Северная Поляна Шимского района Новгородской области. Имя увековечено в списках воинского кладбища в деревне Голино.

 
Я снова вижу это фото, прошедших дат, событий след,
Как будто манит меня кто-то, былого слепок и завет.
Погиб в Погостье, так считали, солдат Алеша имя есть,
С ошибкой дату смерти дали, как перепутали – Бог весть.
Но не могу, как будто ниткой, я связан с карточкой войны,
И вот с надеждой слабой, зыбкой, ищу разгадку я в сети.
Илья Заикин, не Алеша, погиб по Шимском, вот итог,
Хоть лучший снайпер, пулей скошен, в Поляне Северной залег.
Открыл свой личный счет для мести, шестнадцать фрицев положил,
Готовил снайперов на месте и разминировал сто мин.
Прошел Погостье, что не шутка, чтоб здесь у Новгорода лечь.
Как можно в этой схватке жуткой себя в пехоте уберечь?
Пусть будет мой рассказ как память, как дань потомков людям тем,
И отпустить его, оставить, теперь могу уже совсем.
Пускай летит душа в деревню, которой, может, след простыл,
Чтоб там среди родных наверно войну забыл и всех простил.
 

Невский пятачок

Памяти павших

 
Автобус привез экскурсантов, пошли по дороге толпой,
На фоне Невы и у стелы из фото отчет и – домой.
Один пожилой только молча к березе прижался щекой.
Глотая таблетки поспешно, за сердце держался рукой.
Сюда приезжает весною и в воду глядит столько лет.
На дне под болотистым илом как будто он ищет ответ.
Ладони река обжигает, и темные воды влекут,
Тогда переправились ночью, контузило миною тут.
За борт его бросило взрывом, и плот разлетелся в куски.
Наряд вместе с пушкой разбило, его же снесло в камыши.
В секунду вся жизнь пролетела, и берег был кровью омыт.
На правом пехота засела, на левом противник стоит.
Вся жизнь, от рожденья до смерти, промчалась за тридцать секунд,
А ангелы божьи на крыльях под белые руки ведут.
Атаки сменялись атакой, закат от разрывов чернел,
Но бьет пулемет непрестанно, с ума сходят немцы от тел.
Они вырастают горою, числа нет от павших людей,
Но в штабе приказы упорно отправят на смерть без затей.
Вот так, не геройски, а просто, разорваны в клочья и в пух,
Пехота вся загнана в угол и быстро испустит свой дух.
Лежал в камышах он и видел, как души на небо летят.
Они журавлями кричали, летели кто в рай, а кто в ад.
Сестра подобрала под утро, и в госпиталь был отвезен.
С тех пор он ночами метался, наследие мрачных времен.
Тот берег мы все же забрали, прорвав оборону врага.
Война передвинулась дальше, на Запад плывут облака.
И вот через годы и вехи стоит фронтовик у реки,
И кажется, будто навеки он душу оставил вдали.
 

Невский пятачок – это условное обозначение плацдарма на левом (восточном) берегу Невы, рядом с Невской Дубровкой. Этот плацдарм удерживался советскими войсками с 19.09.1941 по 29.04.1942 и с 26.09.1942 по 17.02.1943 гг. в ходе попыток прорыва блокады Ленинграда.

Отсюда советские войска неоднократно пытались начать наступление на Мгу и Синявино, чтобы прорвать блокаду Ленинграда. Несмотря на все героические попытки расширить плацдарм, развить наступление не удавалось. Потери солдат убитыми и ранеными в этих местах огромные. Количество убитых на квадратный метр, по некоторым оценкам, до 17 человек, при общих размерах пятачка от 4 до 1 километра в ширину и от 800 до 350 метров в глубину. Размеры этого пятачка постоянно менялись в ходе боевых действий.

По оценкам историков, значение пятачка заключалась в том, что советские войска сумели сковать здесь немецкую группировку врага и, кроме того, это место было единственной возможностью для прорыва блокады Ленинграда. Поэтому потери здесь были огромные.

Поисковики здесь находят до сих пор боеприпасы, оружие, которые остаются активными и опасными.

«…Ленинградский фронт, скованный тяжелыми боями на Пулковских высотах, смог выделить для деблокирующего удара навстречу 54 армии лишь одну стрелковую дивизию и бригаду морской пехоты. В ночь на 20 сентября 1941 г. соединения Ленинградского фронта (115-я стрелковая дивизия под командованием генерала К. Ф. Конькова и 4-я бригада морской пехоты генерала Б. Н. Немашева) форсировали Неву и захватили на левом берегу небольшой плацдарм (4 км по фронту и 800 м в глубину). За этот клочок земли (так называемый Невский пятачок) развернулась напряженная борьба …Ожесточенная борьба на Невском пятачке продолжалась почти 7,5 месяцев… потери на Невском пятачке за все время борьбы достигли по официальным данным 50 тыс. человек…»²