Год обмана

Раньше всегда в Новый год мандарины ели. Как только ими запахнет, у меня сразу начинала голова кружиться. Знаешь, Дед Мороз, подарки и все такое. Классно так было. А теперь мандарины круглый год продают. я уже и не помню, какое настроение они должны вызывать.

– Нужно ознакомиться с правилами для главбухов.

– Главбухи-то здесь при чем?

– Те, кто бухают не по науке – это просто любители. Махровая самодеятельность. Главбухи, мой дорогой, – это уже элита.

– Понятно, – снова улыбнулся он.

– Правило номер один: бухать так бухать. Нельзя стать настоящим главбухом, если у тебя остаются сомнения. Главное, чтобы в сердце было искреннее желание стать маленьким пьяным поросенком. Воля здесь ни при чем. Надо по-настоящему захотеть. Тогда у тебя, может быть, получится. Сейчас уже настоящих мастеров почти не осталось, одни любители. Но я тебя научу.

Пацан мой улыбался до ушей, но молчал.

– Правило номер два: главбух должен быть художником. Без поэтического отношения к делу ничего не выходит. Ты любишь море?

– Да.

– Думай о нем, когда пьешь.

– Меня укачает.

– Тогда думай о женщине.

– О Марине?

– О ком хочешь. Лишь бы это была поэзия. Какие стихи тебе нравятся?

– Есенин.

– Отлично. Он тоже бухал. Надо распределить выпивку по поэтам. Есенин пусть будет водка.

– Лучше рябиновая настойка.

– Молодец. Кто еще?

– Пушкин.

– Это шампанское. Еще?

– Байрон.

– Я не читал. Сам придумай.

– Наверное, коньяк…

– Ты должен быть уверен.

– Да, точно коньяк.

– У нас еще остались вина. Сначала красное.

Он ответил не сразу.

– Может, Блок?..

– Откуда мне знать? Я стихов не читаю.

– Нет, Блок – это белое вино.

– А кто тогда красное? – спросил я.

– Франсуа Вийон… – он опять подумал. – Да, точно! Франсуа Вийон.

– Венгр?

– Нет, француз. Его повесили за воровство и разбой.

– Хороший поэт. Дашь потом почитать. Кто у нас будет отвечать за портвейны?

– Я не знаю. Я портвейна не пил.

– Значит, есть пробелы. Ладно, будем ликвидировать. Вот тебе и домашнее задание. Сегодня – портвейн, а завтра ныряй в папину библиотеку.

– У него нет стихов.

– Ну, сходи в Ленинку. В общем, на этом пока все. Всякие виски-шмиски оставим на другое занятие. Нельзя мешать все в одну кучу. Собирай пока этих пацанов, и мы их сегодня проверим.

– Больше нет правил? – разочарованно спросил он.

– Еще как минимум два. Но вначале контрольный вопрос. Кто был самый верный ленинец, на которого всем нам надо равняться?

Его лицо выразило сильное удивление. Потом он задумался и наконец улыбнулся.

– Бухарин?

– Пять баллов. Начинаешь улавливать суть. Следующее правило гласит: никогда не забывай про бухучет. Если ты перестал считать, ты уже не главбух, а просто бухарик. Надо всегда знать сколько уже выпито. В этом случае ты способен мыслить стратегически и верно распределять остающиеся ресурсы. Это понятно?

– Как божий день.

Но ты стал похож на него.

Со временем это становилось все заметней. Очевидно, это нравилось твоему отцу и поэтому он не хотел новых детей. Наверное, боялся, что больше такого сходства не будет. У меня иногда бывает ощущение, что он относился к тебе как фотограф к удачному снимку – повезло со светом, с натурой, и пленка проявилась отлично. К чему напрягаться и делать все заново?

Потом начались твои бесконечные увлечения, которые ни к чему не вели. Отец поощрял их, но, кажется, даже он в итоге стал раздражаться. Он боялся, что из тебя не выйдет ничего серьезного. Вот чего он хотел – серьезности. Просто так иметь сына он не хотел. Просто сына ему всегда было мало. Ты должен был отличиться. Что означало – ты должен был стать таким же как он. Нормальная мания величия. Даже у самого глупого, самого неудачливого, самого неталантливого мужчины ее всегда хоть отбавляй. Вторичный половой признак. Прилагается к адамову яблоку и волосяному покрову на лице. Мужчинам не нужны сыновья. Им нужно большое зеркало. И чтобы никто не мешал смотреть в него без конца.

Что там у тебя было? Гимнастика, каратэ, плавание, теннис и, кажется, даже музыка. Это ведь не полный список. Зачем ты учился играть на фортепиано? У тебя же нет слуха. Я пыталась объяснять тебе, но ты пожимал плечами. Иногда вообще занимался абсолютной бессмыслицей. Скачивал картинки из Интернета и сортировал их по темам. Автомобили, пейзажи, карикатуры. Часами просиживал у компьютера, занимаясь этой чепухой. Я спросила тебя однажды – зачем, а ты сказал – может быть, пригодится. Или вдруг начинал следить за тем, чтобы на столе лежало одинаковое количество предметов. Никогда не могла понять, зачем ты считал эти вилки, тетради, резинки, и потом обязательно что-нибудь убирал, если результат не совпадал с какими-то твоими цифрами. Я не понимала тебя. Мне и сейчас кажется это полным бредом. Может быть, следовало почитать книжки по психологии подростков? Интересно, пишут ли там о поступках, совершаемых без всякой видимой цели?

Она сказала – все дело в том, что мы все в итоге должны умереть. Это и есть самое главное. Мы умрем. А если это понял, то уже не важно – голубой твой друг или не голубой. Просто его становится жалко. Независимо от цвета. И себя жалко. И родителей. Вообще всех. А все остальное – не важно. Утрясется само собой. Главное, что пока живы. Она говорит, а сама на меня смотрит, и потом спрашивает – ты понял? Я говорю – понял. Только Семенов мне как бы не друг. А она говорит – это тоже не важно. Вы оба умрете. Я думаю – спасибо, конечно. Но так-то она права. Она говорит – потрогай свою коленку. Я потрогал. Она говорит – что чувствуешь? Я говорю – коленка. Она говорит – там кость. У тебя внутри твой скелет. Настоящий скелет, понимаешь? Как в ваших дурацких фильмах. Как на кладбище. Он твой. Это твой личный скелет. Когда-нибудь он обнажится. Никто не может этого изменить. Надо жалеть друг друга, пока он внутри. Ты понимаешь? Я говорю – чего непонятного? Скелет внутри, значит все нормально. Она улыбается и говорит – молодец. А вообще умирать не страшно. Как будто вернулся домой. Как в детстве. Ты в детстве любил куда-нибудь ездить? Я говорю – к бабушке. Она в деревне живет. Она говорит – ну вот, значит как к бабушке. Ты не бойся. Я говорю – я не боюсь. Она говорит – умирать не страшно.

Семенов сказал, что знает настоящее имя Одри. А я ему говорю – я думал, что Одри – настоящее. А он говорит – ни фига. Ее звали Эдда Кэтлин ван-Хеемстра Хепберн-Рустон. Я ему говорю – напиши. Он написал. Я говорю – а ты-то откуда знаешь? Он говорит – я в детстве любил прикольные имена запоминать. Первого монгольского космонавта звали Жугдэрдемидийн Гуррагча. Я говорю – врешь. А второго? Он говорит – второго не было. Можешь проверить. А первого звали Гуррагча. Сам посмотри на Интернете. Там и про Одри Хепберн до фига всего есть. Я говорю – например? Он говорит – ну, она дочь голландской баронессы и английского банкира. Снималась в Голливуде в пятидесятых годах. А до этого – в Англии.