Kitobni o'qish: «Вечный мент, или Светоч справедливости»

Посвящается соавтору идеи, который претендовал на часть гонорара, но не получит ничего, потому что нет в этом мире справедливости.

Невежды думают, что все рассказы о колдунах и чародеях, которые они слышат, невероятны. Безбожники и лжеученые не хотят признать то, что они видят, и, не зная причины того, что видят, отрицают виденное. А колдуны и чародеи смеются над ними по двум главным причинам: во-первых, чтобы отвести от себя подозрение, а во-вторых, чтобы обеспечить торжество царства Сатаны…

Боден «Демономания», 17 век

1
Смерть героя

В моей душе сгустилась тьма…

Всякий раз, когда я думаю о своей никчемной жизни, мне хочется скрипеть от ярости железными зубами – их у меня шестьдесят шесть, в два ряда.

Силы Тьмы сделали меня своим верным слугой, использовали и низвергли в геенну огненную.

Вы, может быть, разделяете точку зрения церкви, что каждому человеку после смерти воздается по делам его. Но я бывал в аду еще при жизни, а, умерев, был несправедливо осужден…

2
Вечный мент

Адские пределы
7519 год от Сотворения Мира

– А мне сдается, ничего у него не выйдет! – демон-управитель первого круга ада, отвратительный Гаармиит, чья физиономия напоминала кучу куриного помета, с хрустом почесал в затылке. – Сомневаюсь я. Ясно? – Когда он говорил, из пасти извергались целые водопады желтой слюны.

– А ты не сомневайся! – с вызовом ответил бес-искуситель Кухериал, стараясь не замечать, что оплеван с головы до ног. – Сколько земных лет с ним вместе. Я за него могу любую гарантию взять. Мой человек – самый надежный.

– Все так говорят. Мой – самый надежный. Мой – самый плохой. Мой – самый мерзкий ублюдок на земле. А на деле по-другому выходит! – Гаармиит зевнул во всю морду, обнажив крупные желтые клыки: – Все вы одинаковые! Приходят, просят – просят, а толку! – Очередной зевок прервал поток зловонных словоизлияний.

Леность, уныние и скука пронизывали первый круг от самого основания в нижней точке конусообразной адской действительности до массивного каменного свода, замыкающего пределы вселенского зла.

Герцог Велиал с унылым видом слушал, как пререкаются подвластный ему демон-управитель и мелкий бес, обитатель онтологической иллюзии ¹. Вот уже пять темных веков Велиал выглядел воплощением порочной красоты, красавец-мужчина, сошедший с плаката в девичьей спаленке – прямые черные волосы ниспадают на плечи, на гладком белом лице выделяются неестественно синие глаза, на крупном породистом подбородке – глубокая ямочка. Самому Велиалу человеческое воплощение радости не доставляло. И даже напротив – раздражало до зубовного скрежета.

Герцог поднялся с трона, распрямился во весь гигантский рост – почти два с половиной метра, подошел к забранному ажурной решеткой окну и выглянул, обозревая обширные адские территории взором истинного владыки.

Вблизи герцогского дворца обилия происшествий не наблюдалось.

Бес-палач низшего сословия вяло охаживал хлыстом аппетитную грешницу. Трудился без энтузиазма, все больше пялился на упругие прелести, сглатывая слюну. Слюны было много, она текла по подбородку и падала на горячую растрескавшуюся землю.

Несколько сонных демонов рангом повыше, вооруженные кривыми трезубцами, едва перебирая ногами, гнали толпу на утреннее погружение в крутой кипяток. Сопровождал шествие рогатый архидьявол ² в черной мантии, недавно назначенный на эту ответственную работу, важничал, задирая к кроваво-красным небесам острый подбородок с бородкой клинышком.

Грешники причитали, падали на колени, молили о пощаде. Но порождения тьмы жалости не знают. Мольбы о снисхождении действуют на адских существ однообразно – радуют черную душу, вызывая в ней счастливый трепет, пробуждают аппетит и страсть к размножению.

Велиал зевнул, прикрыл рот усеянной перстнями ладонью. Все как обычно. И продолжается так уже пять веков, с тех пор как он попал в опалу. Ску-учно! Как и всем на первом круге. Хорошо демонам и дьяволам из высших пределов, куда он сам когда-то входил. Они могут плести интриги, строить козни против святых – пресветлых ангелов и самого бога, даже вступать с ними в баталии на границе Света и Тьмы. А он сиди на самом затрапезном из семи кругов, куда души умерших попадают за безобидные прегрешения – лень и уныние, и день ото дня наблюдай пытки грешников. А иногда, как сегодня, занимайся совершеннейшей ерундой, слушая, к примеру, как переругиваются между собой два полудурка – мелкий бес-искуситель, одержимый идеей привести своего человека к высшей ступени грехопадения, и бездарный демон-управитель Гаармиит, неспособный самостоятельно принять самое простое решение. А кругом – тоска, леность и скудоумие… Все в пределах первого круга подчинено греху уныния. Скука! Жуткая скука! Вот уж воистину, грех предаваться унынию, когда кругом столько замечательных пороков. Взять хотя бы прелюбодеяние. Разве сложно было Сатане в тот злосчастный час, когда он впал в немилось, низвергнуть его на четвертый круг – в Предел похоти, где правит бал оголтелый разврат? Компания там подобралась самая веселая, и грешницы, готовые на все, чтобы облегчить себе посмертное существование, вылетают через огненные врата в адские пределы одна за другой…

– Нет-нет-нет, пшел прочь, прочь, – услышал Велиал и медленно повернулся. Гаармиит подталкивая беса в спину, теснил к выходу из тронной залы. – Ничего тебе тут не светит. Так и знай!

– Кончай базар! – рокочущим басом провозгласил Велиал, и уже тише добавил: – Подпишу.

Бес Кухериал, пройдоха, мигом оказался рядом, протянул договор.

– Вот здесь подмахните, ваше мракобесие. Чудесно. Какая у вас восхитительная подпись. Мрачнейшая подпись. Подпись настоящего властителя тьмы, я бы сказал. И вот здесь. Спасибо преогромнейшее, ваше мракобесие… Знаете, я всегда считал, что с вами несправедливо обошлись…

Говорил он с заискивающей интонацией, но при этом отчаянно тараторил, маленькие глазки быстро бегали, стараясь не встречаться с суровым взглядом герцога первого круга. Всем известно, смотреть высшему демону в глаза – значит подвергать себя смертельной опасности.

– Не будем об этом, – проворчал Велиал, крайне недовольный упоминанием о своем нынешнем положении изгоя. – Человечка не забудь ко мне привести, бес.

– О чём речь, ваше мракобесие?! К вам в первую очередь. Я правила знаю. Все сделаем, как полагается.

– В первую очередь! – подчеркнул герцог. На его памяти бесы нарушали заведенный порядок трижды, и каждый раз потенциальный убийца Светоча завершал свои дни на кругу уныния, а забывчивые бесы в Пыточных чертогах, истязаемые умелыми палачами Зарах Ваал Тарага ³. сатана каждый раз оказывался недоволен быстрой расправой, но порядок есть порядок, даже Лучезарный не в силах его отменить.

Бес свернул важную бумагу в трубочку, склонил рогатую голову, демонстрируя признательность, метнулся к черным створкам магических дверей, и растворился за ними, будто его и не было.

– А если человечек не справится?.. – начал Гаармиит.

Велиал смерил подчиненного презрительным взглядом.

– Если не справится, я сам за все отвечу. Ты, наверное, плохо рассмотрел документ? На пергаменте герцогские подписи из всех Пределов. Даже Адрамелех ⁴ поставил свою. И сам Люцифуг Рокофал…

Последний не имел высокого герцогского титула, но пользовался всеобщим страхом и ненавистью, являясь своего рода премьер-министром ада, главным доверенным лицом Сатаны в делах политических. Рокофал заведовал переговорами с райскими посланниками и тщательнейшим образом следил за тем, чтобы неустойчивое равновесие не нарушалось.

Между тем, провокации со стороны святых случались регулярно. Взять хотя бы заключенное по инициативе бога семьсот семьдесят шесть земных лет назад пари с Люцифером. Со стороны Князя Тьмы было чистейшим безумием согласиться на столь опасный спор…

Впрочем, говорить об опрометчивости данного поступка в адских кругах не решался никто. Прогневив Сатану, можно подвергнуться телесной метаморфозе, пыткам, низвержению, а то и чему похуже – фантазия Лучезарного почти безгранична, не зря же он покровитель всех земных искусств, включая живопись, скульптуру и главенствующую над другими родами искусства литературу.

– Вы абсолютно правы, герцог. Почему, собственно, не подписать? – пошел на попятную Гаармиит. – Сделает этот человечек дело или не сделает, разницы для нас нет. Все равно ниже уже не сошлют. – И распахнул громадную пасть, зевая. Им снова начинали овладевать лень, скука и уныние.

– Ты понимаешь, что мелешь, червь?! – Велиал побелел от гнева. – Мне оказана честь этим назначением!

– Ну да – ну да, это конечно, – отозвался Гаармиит и многозначительно покрутил пальцами в слуховых отверстиях – ушами мясистые отростки, торчащие из неровного черепа, не осмелился бы назвать даже художник-абстракционист.

– И потом, – продолжал Велиал, – если пари будет проиграно, святые получат преимущество, которым непременно воспользуются… Этого нельзя допустить.

– Какое преимущество, ваше мракобесие? – немедленно заинтересовался управитель.

– Не твоего ума дела, – проворчал герцог. – Я и сам не знаю, что им толк в таком преимуществе, но какой-то определенно имеется. Советники у пресветлого бога семи пядей во лбу. Что есть, того не отнять. К сожалению…

– Не думаю я, ох, не думаю, – Гаармиит мелко захихикал, – уж Его темнейшество найдет, как их обхитрить. Как их вот так вот вокруг пальчика обвести, а затем в рот положить, прожевать и проглотить.

Велиал скривился – что может понимать этот болтливый недоумок. И решил больше в диспуты с подчиненным не вступать. Вернулся на трон и занялся самосозерцанием. В этом занятии он находил успокоение. Почти такое же благоприятное воздействие на него оказывало массовое сожжение грешников под музыку Бетховена.

Композитор, к несчастью, достался Адрамелеху.

– Вечно ему все самое лучшее, – пробормотал уязвленный Велиал, вспомнив застарелую обиду. За Бетховена он в свое время предлагал Адрамелеху сотню мелких бесовок, фигуристых и весьма искушенных в плотских утехах, правда, иногда засыпающих очень некстати – что взять с несовершенных созданий Предела уныния. Но герцог седьмого круга, погруженного в гордыню по самый свод, решительно отверг это выгодное предложение. Многочисленные попытки договориться с Адрамелехом так ни к чему не привели. Ему, видите ли, доставляло искреннее удовольствие беседовать с великим Бетховеном о музыке, а затем лично заставлять гения переживать кошмары последних лет жизни – немощь и глухоту.

***

Проворный бес Кухериал вскоре влетел в приемную Лучезарного. Секретарша Сатаны, бесовка Исиола, одарила земного беса-искусителя безразличным взглядом – к тем, кто обретался среди людей, многие обитатели адских пределов относились с пренебрежением. В следующее мгновение бесовка заметила бумагу, всю в росчерках когтей герцогов адских кругов, и переменилась в лице. Губки ее дрогнули, верхняя поползла вверх, обнажив мелкие, подпиленные на манер племенных людоедов зубки, по последнему слову адской моды.

– Сам на месте?! – рявкнул Кухериал. Несмотря на старательную улыбку, первоначальное настроение секретарши от внимательного беса не укрылось. Недостаточное почтение со стороны населяющих ад существ вызывало у него острые приступы раздражения, граничащего с желанием кого-нибудь замучить до смерти.

– Сейчас доложу.

«Вот ведь лярва, – подумал Кухериал, – они мне все тут пятки лизать должны за то, что я из своего человека сделал закоренелого грешника, достойного внимания адской канцелярии. А она на меня смотрит, как на шваль бесовскую, что в аду испокон веков без дела ошивается, по игорным домам и пыточным чертогам. Попробовала бы, как мы, – на передовой! Среди людей! Где в любое мгновение, неровен час, перекрестить могут, а то и святой водой окропить»…

К удивлению беса, Люцифер принял его уже через час. Что само по себе было удивительно. сатана любил, чтобы посетитель как следует промариновался в приемной – пару– тройку адских суток, а то и недель. А уже затем, утомленного и подавленного, гостя приглашали в тронную залу.

Лучезарный выказал мне расположение, понял бес, и чуть не прослезился от счастья. Подумать только, ему, простому бесу-искусителю, и вдруг такая честь. Сам властитель ада принимает его без проволочек. В то время как гений ⁵ тьмы Гарфанкул, поговаривают, так и не дождался аудиенции – скончался прямо в приемной, к искреннему удовольствию зловредной секретарши.

сатана поднялся с высокого трона, взял Кухериала за тощие, покрытые черным волосом плечики, приподнял, прижал к широкой груди, совсем как родного сына Антихриста, и проговорил рокочущим басом:

– На тебя вся надежда, бес. Земных часов осталось совсем мало. А святые все торопят и торопят время, вращая земную ось. Как будто не знают, что этим исполненным суетности действом приближают Апокалипсис. – сатана замолчал. Стал, загибая длинные пальцы, подсчитывать что-то про себя. Всякий раз, когда речь заходила о Последней битве, Князь тьмы впадал в математическую задумчивость. – Не подведешь? – проговорил он, наконец. Прошло не меньше получаса. К этому времени бес уверился в мысли, что о нем окончательно забыли, и помышлял только о том, как бы незаметно покинуть кабинет Лучезарного, чтобы не навлечь на себя сатанинский гнев. Неожиданный вопрос заставил парнокопытного искусителя вздрогнуть.

– Не сомневайтесь, Ваше темнейшество! – выпалил он. – Я в своем человеке уверен! – Несмотря на патетику заявления, голос беса заметно дрожал. Имея дело с сильными мира сего, обитающими за пределами онтологической иллюзии, как здесь называли мир людей, созданный богом, он начинал утрачивать врожденный артистизм. Общаться с самим Сатаной – это вам не заносчивых бесовок осаживать. – Великий грешник! Великий! Без всяких преувеличений. Видели бы вы, как он людей убивает из винтореза. Бах – и готов. Бах – и еще один улетел на тот свет. У меня каждый раз от гордости челюсти сводит. Чуть не плачу, глядя на моего родимого душегуба. – Скороговоркой поведал Кухериал и уронил скупую слезу. Она сползла по покрытой жесткой щетиной щеке и затерялась в густой козлиной бородке.

– Молодец, – одобрил Люцифер. – Всем бы твое рвение, бес, мы бы святым давно шеи посворачивали, как… – сатана замялся. – Как…

– Как умелый сантехник вентиль, – подсказал сравнение бес.

– Где бумага? – Лучезарный посуровел, тон его сделался деловым и Кухериал понял, что со сравнением оплошал.

– Вот, – он поспешно передал в когтистые лапы свернутый в трубочку пергамент.

Князь тьмы развернул документ и углубился в изучение, покусывая тонкие губы. Бес понял, что «его темнейшество» вновь охватили черные мысли, потому что кроме росчерков герцогских когтей в документе ничего не было – ни единой буквы официально принятой в аду латинской письменности. К тому же, всякий раз, когда сатана делался мрачен, обуреваемый параноидальными идеями и математическими подсчетами, атмосфера рядом с ним густела и делалась настолько тягостной, что скрадывала дыхание.

– А вот скажи мне, бес, – пророкотал Люцифер, когда Кухериал стал понемногу задыхаться, – все ли подписали бумагу с охотой?

– Сомнения были… у всех, – ответил бес с готовностью, жадно сглатывая воздух, – наверное, боятся ответственности.

– Ну, это уже я буду судить, ответственности они боятся или что-то замышляют. А что Мамон?!

– Думал дольше всех.

– Так я и знал! – Черные глаза Люцифера полыхнули алым. – Никакого уважения к высшей власти. Прибрал к рукам все золото ада. И думает, всё у него под контролем, всё ему можно. На мое место метит, паразит.

– На место Князя Тьмы?! – ужаснулся Кухериал. – Да разве такое возможно?!

Он вращался в высших кругах адской аристократии впервые, и от всего услышанного у него голова шла кругом. Могущественным высшим демонам ничего не стоило раздавить его, словно букашку. В бесовском мозгу роились стремительные и страшные мысли. Не сболтнул ли он чего-нибудь лишнего в разговоре с Сатаной? Не хотелось прогневить могущественного Мамона. С виду герцог Предела алчности прост и жизнелюбив, но характер имеет сложный, с подвывертом, и известен в аду не только своей непомерной жадностью, но и лютым нравом. А ну как Мамону донесут, что бес Кухериал в общении с Лучезарным отзывался о нем нехорошо? Говорят, у властителя Предела алчности соглядатаи всюду. Как известно, даже у стен есть уши. Впрочем, в Пыточном пределе Зарах Ваал Тарага Кухериалу доводилось видеть и не такое: не только уши на стенах, но и носы на потолке, и даже растущие из пола целые рогатые головы обреченных на муки за мелкие провинности низших бесов и чертей. Тела их в это время продолжали работать на благо ада, добывая с толпой грешников золото в Пределе алчности, на созданных герцогом Мамоном рудниках.

– Нет, это совершенно невозможно! – Кухериал затряс козлиной бородкой, застучал копытами, сильно волнуясь за целостность своего организма.

– Возможно, бес. В аду все возможно, – проговорил Лучезарный. – Я откровенен с тобой, потому что вижу, ты едва ли не единственный, кто без страха идет на такое дело. Все остальные уже отказались от этой идеи, отягощенные знанием о множестве наказаний, что измыслили для них коварные герцоги ада в случае неудачи. А ты, бес, знаешь ли, что с тобой будет, если дело завершится провалом?

– Знаю, – Кухериал быстро закивал. – Но очень надеюсь, что у меня все получится… Очень хочется демоном стать, – сообщил он доверительно.

– Тех искусителей, что до тебя были, видел?!

– Показывали, – внутренне содрогнувшись, пробормотал бес.

– Мамон показывал? – заинтересовался Лучезарный.

– Абаддон ⁶. Освежеванных. Шкурки отдельно. Тушки отдельно. И прочих…

– И это только начало долгих мук, бес. Только начало. А все потому, что гордыня должна быть наказуема. И стремление на самый верх у низших тоже. Ладно, пугать мне тебя ни к чему. Одно дело делаем. Я наверху. Ты внизу.

– Именно так, ваше темнейшество. Именно так…

– А ты храбр. Хоть и выглядишь трусливым мерзавцем. Я, признаться, думал, уже никто не решится. Но раз ты один такой смелый и глупый остался, прямо тебе говорю: на тебя возлагаю последнюю надежду, бес. И награжу, как никого ранее, если дело будет сделано, и пари у бога выиграю. И возвышу до ранга демона. Обещаю.

– А можно с маленькой просьбой обратиться заранее? – решился Кухериал. Момент, вроде бы, был подходящий.

Люцифер вскинул вопросительно бровь. Свирепое лицо отразило неудовольствие. Опасаясь, что владыка ада разгневается, – а такое с ним частенько случалось, порой без всякого повода, – Кухериал поспешно забормотал:

– Нельзя ли мне ту бесовочку, что в вашей приемной сидит, того…

– В каком смысле «того»?! – рыкнул сатана.

– Получить в пользование. На одну ночь. Очень она мне понравилась.

сатана смерил беса внимательным взглядом. Поинтересовался с пониманием:

– Зазнается?

Кухериал кивнул, потупил взор.

– Смотрела на меня, словно на шваль бесовскую. А я ведь для дела все… Я же самый верный слуга тьмы.

Люцифер щелкнул пальцами. Из-за двери послышался душераздирающий, но быстро угасший вопль…

– Это все? – поинтересовался Князь тьмы.

Кухериал в ответ собирался было кинуться целовать копыта Лучезарного, но тот жестом остановил беса.

– Пшел вон! – уставшим голосом проговорил он. – И поторопись. Мое терпение не безгранично…

Копыта Сатаны за многие века были исцелованы до зеркального блеска.

Кухериал поспешно покинул кабинет Лучезарного, пятясь задом, вывалился через двери в приемную. Выяснилось, что здесь теперь пусто – только в полу зияет дымящийся пролом. Зарвавшуюся бесовку вместе с мебелью низвергли на один из кругов, в услужение кому-то из суровых герцогов.

– Потрудись теперь, чтобы заслужить расположение нового хозяина, – пробормотал мстительный бес, крайне довольный суровым наказанием. Низвергнутым в аду приходилось несладко. На них по обыкновению проверяли все новые пытки. Изобретательный ум хранителя пыточного чертога Зарах Ваал Тарага измышлял самые ужасные наказания. Мысль о том, как будет корчиться и молить о прощении подвергнутая многолетней муке бесовка, заставила Кухериала злорадно расхохотаться.

Он ударил копытами в пол, обернулся вокруг себя… и оказался возле огненных врат. Отсюда уже рукой было подать до онтологической иллюзии – реального мира, где обитали божественные образы – люди.

Несколько злых духов, испуганных неожиданным появлением Кухериала, разлетелись с недовольным шипением. Лишенные телесной оболочки, они представляли низшую ступень иерархии падших. К их помощи бесы прибегали, когда нужно было нагнать на кого-то страх или внушить черные мысли. Духи тьмы умели вызывать зависть, гнев, делать человека ленивым и слабым. Но по своей воле действовали неохотно – боялись, слишком многие из них рассеялись под сияющими мечами ангелов-хранителей и сильно пострадали от наложенной на человека благодатной молитвы.

Служители бога действовали, не утруждая себя лишними терзаниями: клинок из ножен, короткий выпад, и создание тьмы исчезает навсегда, а вместе с ним нехорошие мысли и чувства в душе человека.

«Еще бы им не демонстрировать такую решимость, – думал Кухериал, материализуясь – этот процесс по причине отсутствия подлинной демонической силы занимал у беса довольно много времени, – с такой крышей и я был бы спокоен. Всепрощающий боженька всегда прикроет, даже в случае злоупотребления служебным положением. А у нас чуть что – сразу к Зараху Ваал Тарагу или на плаху, и ходи потом пару веков, таская повсюду голову, словно кочан капусты. Если, конечно, ее не определят в пыточный чертог. А тебя, лишенного головы, на рудники».

Бес-искуситель заспешил через кладбище – традиционное место материализации детей ада. Концентрация зла здесь была такой сильной, что люди ощущали ее физически, опасаясь забредать на погост по ночам и не испытывая охоты приходить на кладбище днем. Из-под земли до Кухериала доносились стоны и причитания. Мертвецы ворочались в могилах, скребли крышки гробов длинными ногтями, грызли обивку обломками зубов. Все эти звуки очень веселили беса. После посещения Люцифера и низвержения секретутки Исиолы настроение у Кухериала установилось самое замечательное.

«Только бы какая-нибудь сволочь не спутала планы», – подумал он и спохватился: надо контролировать себя – высшие святые умеют слышать мысли на значительном расстоянии. Что касается падших, то никому из них этот дар недоступен. Даже высшим демонам и архидьяволам. Поэтому и одерживают ангелы победу за победой. Зато на стороне слуг Сатаны изощренное коварство и отсутствие необходимости следовать заповедям. У детей ада только одна заповедь – брось в грешника камень потяжелее.