Kitobni o'qish: «Кружево дорог»
Предисловие
«Ну что ты мне сказки рассказываешь?!» Сказки: настолько закрепилось в сознании это слово, как нечто несерьезное, развлекательное, для детей. А то и вообще, лживое, как в этой громкой фразе. Есть, конечно, и отголосок ценности, когда о чем-то воистину прекрасном говорят «сказочно». А ведь первоначально это сочетание букв имело совсем другой смысл. Означало сказанное или писанное слово, имеющее силу документа. Какая уж там причина была такого кардинального изменения понятий не знаю, но это и не суть. Гораздо важнее другое.
Когда я первый раз столкнулся с использования сказки как инструмента психологической терапии, услышал такое идею: психика легче воспринимает рассуждения даже о серьезных вещах в виде эдакой волшебной истории. Не отторгает в непроизвольной защитной реакции даже болезненное. Ну, или меньше отторгает.
У меня сразу же протянулись ниточки к моему личному восприятию. Я долгое время уже предпочитаю всем жанрам именно фэнтэзи. Суть – та же сказка, разве что с более развернутым сюжетом, по сравнению с детскими вариациями. И в этом направлении литературы выбираю именно тех авторов, которые в такой форме делятся своими размышлениями о реальном мире, о роли человека в нем, о вполне читаемых в этих строках настоящих чувствах, сомнениях героев, их внутренних метаниях в поисках важных смыслов. Их пути, в результате которого они познают, преодолевают, меняются. И я поймал себя на мысли, что очень многое извлекаю для себя из этого чтива.
А с серьезной литературой намного сложнее. И значительно меньше откликов глубоко внутри. Тех самых, которые как отдаленный звук, эхо такого, что давно ждешь, и чуть заслышав, подскакиваешь всей сутью, погружаясь вниманием в окружающее пространство. Показалось? Нет, вот оно, настоящее, живое. Ведет блуждание размышлений к ключевым точкам осознания. И не важно, что на обложке дракон или чудо-юдо какое, а не имя известного ученого.
В этих рассуждениях я ни в коей мере не принижаю значения научных трудов. Больше говорю о личном восприятии информации. Ну а раз такой инструмент, как сказко-терапия в психологии появился, то в этом я не один. И он работает. Ведь если рассудить даже так, на обывательском уровне: история сказочная, как следствие, разум ослабляет свою логическую хватку, перестает проталкивать информацию через сито критического мышления, отпуская тотальный контроль. А существам, плавающим в глубине океана нашего бессознательного без разницы, звучит в тексте диагноз депрессия или, как вариант, возник такой герой, как царевна Несмеяна. Они поднимаются на поверхность услышав влекущие вибрации сути, откликаются на родственный зов. А если соединить эту легкость подачи, дабы дать этим существам объявиться, а затем подключить логику размышлений? Думаю, вместе всегда сильнее.
Истории героев в рассказах, собранных в данной книге, рождаются из вопросов, задаваемых себе и из запросов других людей, кто так же доверяет поиск ответа идущему путем аллегорий и метафор. Все на этом пути выстраивается в духе идеи мономифа, со всеми положенными стадиями путешествия. Ведь не может жёлудь сразу стать могучим деревом. Не упав в благодатную почву, не пройдя стадии только проклюнувшегося ростка, постепенно крепнувшего поглощаемой памятью своих предков, ставших частью земли, насытивших силой ее сок. И итогом путешествия всегда становится обретение: знания, силы, новой жизни.
Можно ли отнестись к этим сказочным на вид историям, с точки зрения того, первоначального смысла слова «сказка»? Я думаю да. Доказать обратное не так просто. Все-таки речь идет не о внешнем мире, а путешествиях в чертогах разума и чувств человека, о погружении в глубины бессознательного. И кто, положа руку на сердце с уверенностью готов сказать, что там этого нет? Вот пусть и будет. И пусть пути этих героев принесут и вам толику вспыхнувших эмоций, яркости озарений и чистой радости чтения.
Крылья
Он жадно смотрел в разрыв сплетения древесных крон, открывающий провал в яркую синь небес. Из влажного плотного сумрака зарослей она выглядела, как нечто нереальное: притягивала взгляд, но не откликалась внутри ощущением возможности дотянуться, попасть туда. Как и красочные существа, мелькавшие в этой вышине, замысловатое движение которых завораживало своей гармоничностью.
Не так, конечно, это звучало в голове Неро. Он просто смотрел и не мог оторвать взгляд, с щемящим желанием внутри чего-то… Чего – подобрать слов Неро не мог или не осмеливался.
Наконец, вздохнув, он побрёл дальше. Его закованное в массивные роговые пластины тело, передвигаясь на четырех крепких когтистых лапах и лениво шевеля мощным хвостом, проламывало подлесок, огибая лишь достойные в своей крепкости стволы. Со спины Неро явно неудобным грузом свисали кожистые наросты. Они, волочась по бокам, цеплялись за всё и пачкались в жирной лесной грязи. Протискиваясь между двумя особо коряжистыми деревьями, Неро досадливо на них покосился. «У-у, зараза! Одни проблемы от вас. И зачем я с вами родился?» – с раздражением подумал он.
В такие моменты из глубоких пещер его памяти поднимались едкой жижей воспоминания: из самых нижних, казалось бы, уже давно заброшенных и забытых расщелин.
…Искрятся на солнце нежные перепонки. Ловят чутко красоту мира, робко постигая его, знакомясь. Ищут в интуитивном стремлении его ласку и отзывчивость. Солнечные лучи, проходя через их тонкую прозрачность, высвечивают неповторимую структуру, очерченную паутиной токов жизненной влаги.
Жесткий удар бросает на землю, комкая изящность, вбивая в грязь и прелую листву. Красота скручена вспышкой боли. Тонкая гармония окружающего грубо смята и размазана, стерта, как нестойкий мираж, жалкая выдумка.
– Опять этот слизень тут нежнятину свою распустил! Где твоя мощь?! Что за никчемные обтянутые кожей прутики?! Какая от этого польза?! Ты же слабак! – сгрудились вокруг, заслоняя свет бугристыми защитными пластинами и роговыми наростами. – Ты позоришь свою принадлежность к народу вахва! Соберись, ты должен стать как мы или тебе не место рядом с нами! Перестань распускать свои хрупкие никчемности! Пока мы их тебе совсем не вырвали!
Хрупкие никчемности, крылья: такие бесполезные и мешающие в темных дебрях Сурового Леса, где в цене грубая сила, непробиваемый панцирь и в порядке вещей втаптывать в землю слабого. Здесь нельзя быть другим, просто опасно. Закуй свое тело в тяжесть брони, ощетинься когтями, рогами и жвалами. Единственный путь как-то жить среди прочих, даже не будучи самым мощным. Это спасает – быть как все. Не распускать крылья, забыть о них. Тащить их, словно бесполезный, мешающий в жизни груз. Считать себя ущербным и завидовать тем, кто лишен этой обузы.
Скорчившийся от боли Неро чувствовал, как унижение скользкими цепенящими щупальцами проникает внутрь, принуждая всё то, что так доверчиво и чутко тянулось к миру, скрючиться и отгородиться от внезапно встреченной жестокости. Презрение словно обволакивало едкой оболочкой, ставя перед выбором: совсем размякнуть, раствориться и в конце концов пойти на удобрение окружающей растительности, или обрасти крепким панцирем, ороговеть телом и душой.
Неро оброс: не сразу, постепенно. Вместе с тем, как броня его крепла, на него все меньше нападали просто так, из-за инаковости. Конечно же свою роль сыграли и попутно выросшие когти и зубы.
Неро и впрямь стал забывать, зачем это нечто у него на спине. Неудобство досадное осталось: в зарослях мешает, за всё цепляется. А силу как с этим проявлять, как соперника крушить, если он при любом удобном случае хватает за уязвимую обузу? Но совсем оборвать досаждающие придатки, как делали некоторые из вахва, кому тоже «посчастливилось» с ними родиться, что-то останавливало.
Увлекшись воспоминаниями, Неро так ушел вниманием внутрь себя, что шёл через плотные заросли плохо отслеживая окружающее. Вдруг, проломив телом очередное сплетение веток, ощутил под правой передней лапой пустоту. Инерция движения не дала удержаться на краю неожиданно возникшего на пути обрывистого берега реки. Неро ухнул всей массой вниз, еле успев подобрав лапы и хвост, дабы принять форму, подходящую для скатывания со склона.
Вода встретила ледяным объятием, останавливающим дыхание, завертела своим суматошным течением, сбила ощущение сторон света. Неро панически молотил лапами, чувствуя, как намокшие крылья сковывают движение и тянут вниз. Река крутила, мотала, бросала и настойчиво старалась ворваться в его лёгкие.
Наконец, после, казалось бы, вечности трепыхания в ледяной мокрой хватке, Неро почувствовал под лапами твёрдое и судорожно оттолкнулся. Разорвав в хаосе брызг поверхность, увидел берег и уже целенаправленно погреб в его сторону. Ещё немного, и он обессилено растянулся на нагретом солнцем камне, опустив веки.
Тепло мягко вытесняло наполнившую тело речную стылость. Напряжение мышц постепенно обернулось расслабленной негой. Сбивчивое жадное дыхание успокоилось и выровнялось. Неро открыл глаза.
Он лежал на низком каменистом берегу. Дальше простиралось покрытый травой луг. Только вдали, вверх по течению, виднелись знакомые заросли. Привлекло внимание движение невдалеке. На сочной зелени, испещрённой островками ярких мелких цветов, расправив переливающиеся радугой крылья, кружилось восхитительное создание. Мягко переступая лапами и изогнув шею, оно, словно чутко следуя каким-то путеводным токам, перемещалось замысловатой траекторией, время от времени поворачиваясь вокруг своей оси. Крылья его плавно помахивали, добавляя перемещениям невесомости и плавности. Хвост завораживал своим заманивающим гибким мельканием.
Неро ошеломленно замер. Одно дело видеть подобное далеко вверху, сквозь скудность просвета в кроне. Другое – на расстоянии быстрого рывка. Вся суть его словно подалась вперед, вопреки замершему телу, потянулась к этому, пробуждающему внутри отголоски чего-то сильного, того, что оказалось невозможно заглушить при всём старании. Неро словно со стороны отметил на своей спине некое шевеление, на смену которому пришло сильное напряжение давно забытых мышц – с непривычки они даже заныли. Одновременно с этим его захлестнул бушующий поток чувств, ярких картинок, оглушающих ароматов, заставивший всё нутро Неро трепетать от этого обилия и яркости. Он ощутил, как этот поток наполняет его бурлящей энергией, какой в нём не было уже давно.
Неро скосил глаза и увидел, что сам того не собираясь, раскинул перепонки своих крыльев. Совсем как в таком далёком детстве. Хотя были и отличия: сейчас эти крылья не выглядели такими хрупкими и нежными, как в смутных воспоминаниях. Речной поток смыл с них осевшую грязь, и они развернулись в своем новом обличье. Это была сила отличная от грубой силы костяного панциря и мощных жвал. Но это совершенно определенно была мощь, хоть и иного характера.
Охваченный догадкой, Неро немного неловко сложил крылья – поток ощущений и приносимых ими энергии значительно иссяк. Он продолжал переливаться бодрящими струями внутри Неро, но уже не охватывал с головой. «Сколько силы! И этим мне не давали пользоваться, слабаком звали?!» – всколыхнулась возмущением внезапная мысль. Неро уже осознанно развернул перепонки в полную их ширь, жадно вслушиваясь в незамедлительно нахлынувшие, бодрящие потоки чувств.
Наконец удивительное создание, не прекращая своего парящего танца, оторвалось от земли и спиралью устремилось ввысь. Неро инстинктивно тоже рванул крыльями вниз, вторя увиденному, стремясь остаться вместе с ускользающей красотой – воздух неожиданно сгустился, обретя упругость незримой опоры, и Неро почувствовал необычную легкость. Ноги его почти перестали ощущать вес тела, а после ещё одного мощного движения мышцами спины, вообще свободно повисли, расслаблено шевелясь, словно и не зная, что делать без привычной работы. С каждым взмахом Неро поднимался все выше и выше. Ошеломляющее восторгом ощущение полета охватило его. Тело звенело напряжением, но крылья позволяли творить невозможное, создавать новый, ранее неведомый и недостижимый путь.
Еще несколько взмахов и Неро понял, что в этот раз ему не угнаться за ускользающей мечтой: тяжесть брони неудержимо тянула вниз. Непривычные к новой работе мышцы налились тупой болью. В конце концов он немного неловко, но вполне мягко, опустился на землю, аккуратно спланировав. С сожалением оглядел своё закованное в мощные пластины тело. С удивлением отметил, что броня, хоть и оставшись всё ещё тяжелой и массивной, явно уменьшила свою толщину. «Еще недавно с чувством сожаления я смотрел на крылья. Да уж. Интересно, неужели это новое так повлияло на мой панцирь? А если он совсем исчезнет? Тяжело дальше жить будет, – бродило внутри смятение, однако вдруг сменившееся ярким сполохом, – а, плевать! Не откажусь больше от этого! Не дождетесь…»
Почувствовав окончательно накрывшую его усталость, Неро опустился на землю и не заметил, как уснул. Солнце, словно только этого и ждало: погрузилось за край луга, мягко подсветив напоследок буйство разнотравья, украшенного вкраплениями ярких цветов, наполнив картину особым очарованием оттенков и игры теней. Неро этого уже не увидел. Переживания дня во сне перенесли его в детство: раскрытые крылья, шквал ощущений, с ясностью, четкостью и силой пережитых только-что, трепетное предвкушение полета. Вот-вот, еще чуть-чуть и он очутится среди манящих силуэтов в голубой выси… Удар. Жестокость. Боль. Унижение.
***
Он проснулся с первыми лучами, чувствуя себя разбитым. Оглядел свое тело: всё та же массивность костяных пластин, словно и не было вчерашнего их уменьшения. Неро немного настороженно развернул крылья. Встающее солнце мягко коснулось их. Тепло и красота утра обволокли его напряжённую, после вернувшегося во сне, душу, подарив некоторое расслабление и покой. Это было не так сильно, как накануне, но всё же помогло справится с липкой тяжестью сна.
Неро с надеждой взмахнул крыльями, но оторваться от земли не смог. Восстановившая за ночь свою крепкость броня тянула вниз. «Надо что-то с этим делать», – подумал Неро и в тягостных размышлениях побрел в сторону привычного сумрака Сурового Леса.
Тени и лесные хитросплетения охватили его. Окружившее пространство потеряло простор. Куда не бросишь взгляд, везде что-то было: изгибы веток, массивы стволов, веера листьев, щетинистость игл, увитая вздыбленными корнями земля, ломанные линии скалистых выступов, провалы нор, черные зевы пещер. И тропы, тропинки, стежки, лазейки между всем этим нагромождением.
Неро шёл среди хаоса очертаний, среди сложно закрученного кажущейся несвободой пространства. Шел, как много раз до этого. Но все-же было и другое. Внутри него бродили отголоски ощущений, отчасти всплывших из глубины памяти и новых, ранее не изведанных. И те и другие меняли его, всё большими нитями связывая с миром вокруг.
Он понял, что двигается по зарослям не так, как прежде, напролом, огибая только неодолимые препятствия. Подаренное новым опытом, более тонкое восприятие мира накладывало большую чуткость ко всему вокруг. Тело невольно искало в себе большую гибкость, возможность не слепо ломиться, а гармонично встраиваться в окружающее. Найти свободу там, где в отличии от небесного простора, её не увидишь сразу.
У него всё лучше и лучше это получалось. Пластины брони, поначалу жестко зафиксированные, начали двигаться относительно друг друга. Поглотивший Неро процесс удивительным образом поддерживал сам себя: чем больше он прислушивался к миру, тем легче двигалось его тело, находя ранее не доступные для него разрывы меж ветвей, поначалу ломая подлесок, но с течением времени все меньше. Чем легче и гибче давалось движение, тем яснее ощущалась гармония его сосуществования с окружающим.
Наконец, скользнув в одно особо хитрое сплетение, Неро очутился на относительно свободной поляне: небо посмотрело на него и притянуло взгляд кружащимися грациозными силуэтами. Неро завороженно замер и, следуя внутреннему чутью, словно всем своим существом приветствуя их, открыл крылья.
Ударившая в него наотмашь волна ощущений и смыслов заставила невольно прикрыть глаза, поглотила в своей ошеломляющей пучине. Он одним махом впитал всю сложность взаимосвязей Сурового Леса, ощутил его красоту и гармоничность происходящих в нём процессов, значимости всего вокруг. Значимости выпадающих радостей и вдохновений, препятствий и испытаний. Это было сокровенным знанием, долго томящимся в потёмках души, которое разом вырвалось из-за лопнувшей препоны, ослабленной случившимся.
Он понял, что и жестокости, и презрению есть своё место, как некому фильтру, моменту инициации, точке возможного пробуждения тебя другого. Того, кто познал много больше сторон, контрастов и светотеней жизни, стал от этого только сильнее. Это нечто, выдергивающее из быть может прекрасной и тонко ощущающей мир, но слабой ипостаси, и дающее возможность преодолеть жесткий, но эффективный урок. Нечто ставящее тебя ободранным и беспомощным перед лицом унижающей действительности с вопросами:
– Возьмёшь волю? Волю жить несмотря ни на что, чувствовать. Волю искать в себе любовь. Найдешь в себе силу дерева, которое распрямилось после жуткого урагана и устремилось к солнцу? Познаешь хребет свой или слизью расплывёшься?
И надо ответить на эти вопросы. Взять свободу своей сути не как случайный подарок с неизвестной ценой, а узнав все стороны существования, ощутить вкус её и вкус жизни во всём богатстве оттенков. Тот, кто справится, не закостенеет в страхе и желании спрятаться, может сохранить всё то же тонкое восприятие, но при этом стать ещё и крепче.
А еще он понял, кто на самом деле является народом вахва, народом сильных. Красочные грациозные силуэты в вышине. Те, кто смог. Несмотря на испытание слабостью и презрением, из дебрей колючих зарослей, из-под ломающей крылья грубой жестокости, из ограничений наросшей поневоле брони – вверх. В свободу полета и пронизывающих токов силы. Народ вахва, народ сильных.
Следом за этим пришло, почему тот, кто так и не смог полететь сам, ломал крылья другому: слабость и малодушие. Да, мощь брони и острых жвал, – на первый взгляд неокрепшего детеныша, внушает страх, подавляет, ломает волю. Кто сильный, как ни эти, что способны походя втоптать тебя в землю, награждающие унижением и презрением. Но кто они на самом деле, там, глубоко внутри, под многослойностью наросшей брони? Живущие без любви, с чувством боли своего существования, они делятся с другим тем, чем полны. Чтобы он занял среди них «достойное» место, не попал туда, наверх. Не показал вдруг, что это возможно. Ведь если увидеть такое, можно понять, если хватит духу себе в этом признаться, своё малодушие и трусость. Как жить с этим тому, кто убедил себя в своей мощи и превосходстве над другими, наступив на слабого?
Всё это, обрушившись на Неро выбивающей дух волной, ворвалось в каскад пещер его памяти и сознания, наполнило их очищающим потоком и схлынуло, унося всю едкую мерзость, что отравляла его душу. Он почувствовал небывалую легкость и открытость миру вокруг, суть его вибрировала и восторженно вопила от ликующего ощущения жизни.
***
Он открыл глаза: доспех роговых пластин исчез, растворился, истаял. Тело стало на вид и по ощущениям легким и гибким. Его покрывала практически гладкая шкура с легким рисунком мелкой, еле различимой чешуи. Вместе с тем, с потерей брони он не почувствовал себя слабым. Наоборот: его наполняла бурлящая энергия и спокойная уверенность. Тем более, что острота зубов и крепкость когтей остались с ним.
Неро оглянулся и обнаружил, что не один на поляне. Со всех сторон угрюмо теснились «сородичи». Самый крупный из них уже направлялся прямиком к Неро, угрожающе сопя и сотрясая землю каждым шагом массивного тела: выскочка опять напрашивался на урок, и он готов был его преподать. Без лишних разговоров, начиная с самого главного: поломать и унизить. Потом уже можно и поболтать со скулящим в грязи недомерком.
За пять-шесть шагов здоровяк сокрушительно рванул, метя саблями когтей в, казалось бы, гладкий и незащищенный бок Неро: как раз напротив сердца. Возможно, желание поучить переросло в нечто другое. Неро, гибко изогнувшись, почти ушел от удара. Почти: всё же сказался опыт «учителя». Ударили жесткие когти в грудь – соскользнули, даже царапины не осталось: не так уж нежна оказалась новая шкура.
На подаренном общим озарением наитии, Неро, словно много раз уже так делал, схватил посунувшегося по инерции противника крепкой хваткой зубов за загривок и, вложив в общее движение мощный толчок лап, хвоста и могучий удар крыльями, швырнул его всем телом в толпу прочих. Здоровяк, прокатившись кубарем, вломился в заросли и остался лежать, оглушено всхрапывая. Неро издал яростный рык, поведя оскаленной пастью по кругу. Этот, звенящий торжествующей силою звук, словно объявлял его хозяином самого себя, утверждал его право быть собой, самому выбирать свой путь.
Сжавшийся круг «сородичей» с настороженным испугом раздался. Кто-то посчитал благоразумным отступить в тень древесных исполинов. Впереди, почти не сдвинувшись, остались те, кто, как и Неро прежде, волочил свои сложенные, уделанные грязью крылья – с позором, но всё же волочил.
– Народ сильных?!.. – вскричал Неро, поведя горящим яростью схватки взглядом и, спустя краткую паузу, уже остывая, – вспомните, кто вы! И зачем вы здесь!
А затем, сильно и резко взмахнув крыльями, Неро прянул в небо к своим. И небо приняло его, наполнило собой, вечным простором. Он вплёл своё движение в общий танец-полет. Вся суть чуяла – в нём есть для него место, его здесь ждут. Он впервые ощутил, что это значит – быть своим: полностью и абсолютно, понятым и принятым. Отдался этому единению, слился в потоке общности, в то же время чувствуя – и собой он остался тоже. Можно. Свобода быть. Быть всем и быть собой.
Невольно обратил внимание вниз и увидел – увидел тысячи глаз… Которые следили за его полетом… Как и он в своё время следил за полетом этих удивительных существ в вышине, что вдохновляли его, звали в небо, помогали расправить крылья и сбросить оковы. И всё это было не случайно.
Он с еще большей благодарностью взглянул на парящих и крутящих безумно прекрасные петли своих. Увидел теплое приветствие, искреннее признание и любовь в их мудрых, бездонных как небо, взглядах. Трепетное чувство родства пронзило его, наполнив глаза влагой благодарности. Дрожью вдоль хребта прошло кристальное осознание того, что теперь он, это они, те удивительные существа. И вот – сейчас на него глядят, как и он когда-то. И его полет так же зовёт сейчас взирающих снизу за собой.
Неро самозабвенно отдался вихрям взывающего к жизни движения, чтобы сделать то же самое для других. Для этих тысяч глаз, жадно смотрящих в небо.
