Kitobni o'qish: «Крыса солнце жрёт. Книга 1», sahifa 4

Глава II. О жабе, жабятах и больном волке

Джон Вук стоял и смотрел на отца. Барон лежал в беспамятстве. Его била лихорадка. Тело было покрыто язвами. Как сказал главный придворный лекарь, мессир Корнелий Бром, раны в один момент странным образом перестали распространяться и кровоточить. Наоборот, потихоньку, они начали затягиваться и источать меньшую вонь. С того момента отец и впал в забытье. Джон потер рукой свой щетинистый подбородок, откинул сальные черные волосы назад и продолжал смотреть.

Он размышлял. Гонца отправила Кассандра, его мачеха. Значит она была уверена, что отец умрет. Но, странное дело, язвы начинают проходить. Может, ловушка? Нет, Кассандра была достаточно хитра, чтобы не угодить в ловушку. А эта странная болезнь? Все симптомы такие же, как и симптомы хвори, от которой скончалась эта тварь Изабелла! Похоже, ее все-таки отравили. И отца, видно тоже. А может просто странная и неизвестная зараза есть в наших краях? Джон волновался. И волновался сильно. Доверившись письму мачехи, они действовали непродуманно в отношении их братца. Не захотели марать руки в крови, а теперь, если отец выживет, то, что дальше?

Во-первых, они привезли с собой всю свою челядь назад, а это без малого два десятка человек. Нужно было сразу отправить их в хозяйские поместья за городом. Например, в поместье Родрика. Кассандра не пускала туда сына, поместье пустовало, можно было отдать приказ готовить его к тому, что сын барона скоро все же переедет туда жить и таким образом изолировать челядь. Потом уже, в случае необходимости, их передушили бы там, как только что родившихся котят. Теперь они разбрелись по городу, контактируют с другими людьми. А значит, слух о том, что Мейнхард продан в рабство может распространиться.

Во-вторых, если все же удастся справиться с этой проблемой, то Мейнхард все еще сопит в две дырки. Коли отец останется жив, а его поганый любимчик узнает об этом и каким-либо образом исхитрится передать ему весточку, то им придется совсем туго. А так можно было бы попробовать отбрехаться. Сказать, что волки сожрали его на охоте и тело не нашлось, или он просто пропал без вести. Уж если бы они убили его, то взяли бы с собой на это дело только самых проверенных слуг. Да они бы и втроем смогли его заколоть. Теперь ситуация была щекотливой, опасной и крайне неприятной. Их проклятая доброта сыграла с ними злую шутку.

А самое главное, что Джон был настолько уверен в смерти отца, что на вопрос мессира Логана Оукмана, генерала Особой гвардии, о том, где третий сын барона, первый наследник самонадеянно и властно ответил, что Мейнхард отстал от них в пути, где теперь шатается этот напыщенный болван никто не знает, да и не это должно волновать мессира Оукмана, а лишь охрана и забота об их отце. Как только генерал доложит барону, что Мейнхард пропал и достойного объяснения этому нет, Аластор Вук-старший, и без всяких слухов и откровений поймет, что дело нечисто.

Теперь Джон Вук нервно поглаживал рукоять своего меча. В голове промелькнула мысль, и он представил, как достает меч, сносит голову мессиру Корнелию Брому, который возился сейчас с больным, и точным ударом пронзает отцу сердце. Но отца любили и уважали, а его наследников нет. Разве что Мейнхарда за его страдания, причиняемые ему братьями, и за то, что он не задевал других людей, особенно тех, кто стоял ниже его. Он был строг, горд, гневлив, но никогда не являл жестокость и был способен на милосердие. Этими качествами не обладали ни Джон, ни Аластор, ни Родрик, впитавший в себя от первых двух только плохое. Кассандра Шульц дипломатично старалась не замечать влияние детей Вука и Мелинды Барр на ее собственного сына. Да и ее больше заботила вечная война с мужем, которая случилась после их разлада. Все ее мысли были поглощены тем, каким еще способом задеть барона или унизить Мейнхарда.

Итак, думая обо всем этом, Джон чувствовал целую плеяду острых ощущений, которых не испытывал никогда. Человек провинившийся, знающий, что его могут вот-вот поймать, представляет себе худшую кару. И Джон Вук уже видел палача, который заносит меч над его головой. По шее пробежали мурашки и Джона обдало дыханием смерти. Он встряхнул головой, чтобы отбросить эти мысли. Нужно взять себя в руки. Покои барона охраняет Особая гвардия. Десять человек. На что может рассчитывать первый наследник? Его верный пес Гилберт сможет отыскать человек тридцать самых отчаянных головорезов. Вот только отца охраняют лучшие из лучших, отобранные в Особой гвардии специально для этого. Десяток их перебьет сотню тупых громил. А заодно, и Гилберта, и самого Джона. Купить Оукмана? Что-то подсказывало Джону, что прежде чем он успеет договорить, генерал сломает ему нос, а потом пинком под зад кинет к ложу отца и прикует к нему кандалами до тех пор, пока барон не очнется. Да, и, в целом, первый наследник не был человеком, умеющим принимать ответственные и волевые решения в одиночку. Откровенно говоря, Джон и с Мейнхардом не рискнул бы так поступить, если бы Аластор и Родрик не настояли на том, что время пришло. Ха, пришло! Идиоты, и зачем он их послушал?!

– Мессир Бром, продолжайте делать все возможное, мы все очень ждем выздоровления отца, – Джон Вук постарался быть естественным, но сам чувствовал, как фальшиво звучит его голос. Корнелий Бром как-то странно посмотрел на него. Впрочем, Джону, наверное, только кажется. Нервы не в порядке. Он развернулся и вышел. Окинул гвардейцев оценивающим взглядом. Те стояли и не шевелились, будто статуи. В мощной руке каждого была алебарда, на поясе меч и пистоль. «Нет, они меня с Гилбертом на фарш переработают», – решил первый наследник и грустно вздохнул. Неожиданно его осенило: «Кассандра! Она найдет выход из положения. Ведь так всегда и было. А у ее отца, баронета Шульца, в подчинении одна из армий. Армия сможет перебить гвардейцев, они прикончат отца. А если не выйдет, то я буду все отрицать. Я – первый наследник, я больше всех нужен отцу. Я и вину за Мейнхарда скину на Аластора и Родрика. В конце концов, эти ублюдки меня и уговорили!»

Эти мысли приободрили Джона Вука, и, гордый тем, что нашел хитрое решение, он немедленно решил переговорить с мачехой. По дороге в ее покои вдруг появился Гилберт. Это был человек невысокого роста, с мерзким лицом хорька, гнилыми зубами и столь же гнилой душонкой. Он считался свободным наемным работником, обычным гражданином, но был для Джона Вука почти рабом, причем по своей собственной воле. Он льстил сыну барона как мог, выполнял все его поручения, даже самые грязные и преступные, участвовал в его низких и не очень увеселениях. В том числе часто помогал в подобных делах и Аластору Вуку-младшему, и Родрику. Джон не воспрещал, даже поощрял. Первому наследнику приятно было осознавать, что он не один такой. Это придавало уверенности в том, что не сам Джон Вук – испорченный и трусливый негодяй, а что это жизнь делает всех таковыми, и что если не брать от нее всего чего хочешь любыми способами, то жернова судьбы раздавят тебя, как таракана. Аластор был таким же. Родрик не отставал. Все нормальные и умные люди так живут. И нет в том ничего зазорного.

– Мой господин куда-то спешит?

– Да, спешу. Чего надо? Побыстрей докладывай.

– О, я буду докладывать по дороге, мой господин. Братья нервничают. После того, как сегодня утром объявили, что его светлости вроде как совсем немного получшало, они стали беспокоиться. Вы ушли проведать барона, но моего господина долго не было, и они совсем извелись. Тем не менее пришел слуга и объявил им, что их ждет баронесса. Теперь они в покоях леди Вук. Она приказала мне найти вас и попросить немедленно посетить ее.

– Ха! Мачеха моя поистине умна. Я как раз иду к ней, дружок мой, – новость эта, почему-то придала Джону Вуку больше смелости, и он стал почти сиять. – Пошли со мной. Впрочем, нет. В этом нет нужды. Иди в мои покои и прикажи сварганить ужин. Кстати, как у нас с охраной?

– Гвардейцы как всегда на страже.

– Ах ты, черт! Собери-ка, десять проверенных парней, которые примелькались в замке и которые верны мне и моему кошельку. По-тихому проведи в мои покои. Скажешь, что я намечаю отличную попойку. К этому привыкли все. А сам вооружи их хорошенько. Может стать горячо.

– Так все серьезно?

– Вполне. И поменьше вопросов. Только сделай все без сучка и задоринки. Чтобы было все очень тихо и бесшумно. Чтобы никто не подозревал, что в моих покоях отряд отлично вооруженных людей. За твою расторопность я тебя и держу при себе. Не подведи меня, собака!

– Что вы, мой господин?! – маленькие глазки Гилберта сверкнули, крысиные усы задергались. – Это будут самые опасные и проверенные ребята. Я обо всем позабочусь.

Гилберт пропал также быстро, как и появился. Джон Вук понимал, что в случае схватки, опасным и проверенным ребятам выпустят кишки быстрее, чем они успеют пернуть. Но Джону нравились важность и напыщенность его приказаний. Его настроение было уже не таким плохим, и он вернулся в свое обычное состояние. А в обычном состоянии он всегда старался показать то, какой опытный и разумный мужчина он есть. Отдавая Гилберту распоряжения, он просто упивался звуком собственного голоса, серьезного и сурового. Так командуют взрослые парни. И барон из него получится не хуже отца. Он даже сможет увеличить славу дома Вуков. Это уж наверняка! В этих мыслях первый наследник дошел до покоев баронессы.

Кассандра Вук, урожденная Шульц, сидела на одном из удобных кресел, сделанных специально под нее на заказ. Она была уже немолода. Пятнадцать лет, прошедших с момента рождения ее собственного сына, не сделали ее красивее, тем более что данным качеством она никогда и не обладала. Как только муж стал относиться к ней с неприязнью (что сказано не совсем верно, ведь он ее когда-то почти полюбил, а, как известно, чем сильнее любится, тем сильнее потом ненавидится) Кассандра начала еще и стабильно толстеть. Год от года она набирала по несколько килограммов и к моменту данного повествования представляла собой уже достаточно дородную даму, с обвисшими щеками, маленькими водянистыми глазками и большим ртом, устроенным так, что создавалось впечатление, будто Кассандра все время саркастически ухмыляется. На верхней губе девичий пушок уступил место отчетливо выделяющимся жестким усикам. Голову баронессы покрывал аттифэ, украшенный пером и различными драгоценностями, а в небольшие уши ее были вдеты огромные золотые серьги с маленькими сияющими бриллиантами.

Когда Джон вошел, леди Вук закинула в рот очередную порцию фундука, откинулась в кресле и довольно заработала челюстями. Братья также были в помещении. Аластор высматривал что-то в окне. Родрик, как и мать, сидел у стола и блаженно жевал спелые сливы с огромного подноса.

– О, а вот и мой старший сын! Наконец-то мы тебя дождались, – жеманно улыбнулась Кассандра. Она и сыновья барона от Мелинды Барр давно уже обращались друг к другу словно настоящие дети и их мать.

– Приветствую вас, матушка! А вы, паршивцы, не могли меня дождаться?

– Тебя посылать только за смертью! – недовольно сощурил глаза Аластор. Его светлые волосы были собраны сзади в небольшой пучок, подбородок украшала козлиная бородка.

– Это тоффно! – вторил ему Родрик с набитым сливами ртом, плюясь фруктовым соком.

– Да пошли вы! – огрызнулся первый наследник.

– Успокойтесь! Вам не время сейчас выяснять, кто выше писает на стенку. Ну, что там твой отец и, по совместительству, мой муж? – леди Вук пристально посмотрела на Джона.

– Знаете, матушка, кажется, отцу действительно стало лучше.

– И в чем же это проявляется, мой возлюбленный сын?

– Язвы подсохли, не кровоточат. Его бьет лихорадка. Организм борется с хворью.

– Хм, больше похоже на предсмертную агонию.

– Да, но язвы…

– Ах, сын мой, что язвы? Он очнулся?

– Нет.

– Он заговорил с тобой? Или, может, он что-то бормочет в бреду?

– Нет.

– Не вижу причин беспокоиться, – Кассандра вновь расслаблено развалилась в кресле. Взяв со стола чашу с вином, она отпила. Огромный сапфир блеснул на ее указательном пальце. Она позвонила в колокольчик, и вбежал слуга. – Подавай мой любимый малиновый пирог.

Джон пораженно смотрел на мачеху.

– И это вся ваша реакция, матушка?

– А что ты от меня хочешь?

– А если отец выживет?

– И что? Разве мы не ждем скорейшего выздоровления моего мужа и вашего любимого отца? Вот лично мне его будет очень не хватать, я люблю его. И я всем сердцем желаю, чтобы он выкарабкался.

– Вы с ума сошли! Не ломайте перед нами комедию. Все мы знаем, как вы его любите. Но опустим шутки. Если он выкарабкается, вы же знаете, что мы сделали с Мейнхардом! Понимаете, что нас ждет?

– Догадываюсь, – глазки леди Вук ехидно улыбнулись. Джону даже показалось, будто мачеха подмигнула ему. Ярость вскипела в нем.

– Вы что, думаете, что он пощадит вашего Родрика? А заодно и вас, которая родила его? Родрик не меньше других орал, что Мейнхарда нужно прикончить.

Родрик чуть не подавился. Вскочив, он заорал:

– Это неправда! Не ври, ты, свинья! Прикончить его хотел Аластор, а потом я поддержал тебя, и мы вместе уговорили Аластора, что Мейнхарда лучше продать!

– Твоего мнения вообще не спрашивали, сопляк, – Аластор решил, что и ему пришло время вступить в разговор. Он был глуп и скор на опрометчивые решения. Инстинктивно его рука сжала рукоять меча.

– Заткнитесь все! – ледяным тоном молвила Кассандра Шульц. – Вы что, всему замку решили рассказать о ваших идиотских поступках?

Джон повернулся к мачехе, взял себя в руки и как можно спокойнее спросил:

– Наших поступках? Да вы ведь, матушка, не меньше нашего ждали, чтобы с этим отцовым сыночком случилось что-нибудь на редкость неприятное. И не рассказывайте, будто написав нам письмо, вы не желали, чтобы этот сукин сын сюда не возвращался.

На сей раз братья вмиг сделались единодушны. В один голос Аластор и Родрик воскликнули:

– Именно, матушка! Вы же написали нам письмо!

Леди Вук прошипела:

– И что, кретины, я написала в письме, чтобы вы прибили Мейнхарда? Утопили его в озере? Продали его в рабство? Я это написала?

– Нет, вы написали, что отец при смерти и вы ждете нас, – неуверенно молвил Аластор. Его ум дал слабину, он потупил взгляд.

– Так я и ждала вас здесь! Я написала вам, что жду вас, а вы, идиоты, даже не удосужились меня проведать наедине. Мы обменялись приветствиями при всех. Вы убедились, что отцу хуже и хуже. Он был в очень слабом сознании, мало кого узнавал, говорить уже не мог. И вы ничего лучше не нашли, как начать пьянствовать и гулять. А спустя несколько дней, когда он впал в забытье, и когда, по-вашему, ему начало становиться лучше…

– Так объявил мессир Бром, матушка, – пробормотал Джон Вук.

– Он объявил, что возможно ему немного стало лучше, но говорить о каком-либо реальном улучшении ситуации слишком рано и неразумно. Но вы запаниковали, это естественно. Ведь от ваших вечных пьянок у вас совершенно прохудились мозги. Если они вообще у вас есть! Но и снова вы не пришли ко мне. Вы сидели и тряслись. И так до тех пор, пока я сама не собрала вас, словно стаю безмозглых, напуганных и разбежавшихся кто куда шавок!

– Вы забываетесь, баронесса! Я – первый наследник!

Кассандра лишь небрежно отмахнулась рукой.

– Повторяю, вы – стая трусливых шавок! А теперь, вы мне говорите, что если мой муж очнется и узнает о вашем поступке в отношении Мейнхарда, то мне что-то грозит! Я тебя умоляю, сын! Я не такая дура. В отношении меня нет ни одного доказательства. Даже письмо к вам я писала в присутствии всего Личного Совета. Ну, а уж Родрику все простят в силу его малолетства. Ему всего пятнадцать. Впрочем, если не простят, так уж вряд ли казнят или применят серьезное наказание. Мой муж не отличался жестокостью никогда. Разве только ко мне.

Родрик облегченно вздохнул. Тем не менее баронесса строго взглянула на него.

– Я бы на вашем месте столь не радовалась бы, мой сын. В конце концов, это лишь предположения слабой и неуверенной в себе женщине. Я лично не собираюсь вас защищать за ваши глупости. Если я ошибаюсь в вашем отце, и он окажется жесток, что тоже вероятно, сладко вам не придется. Как и вашим сводным братьям.

Леди Вук гордо подняла голову, поглядела в окно. В тишине было слышно пение птиц. Все молчали. Наконец, Джон Вук примирительно произнес:

– Матушка, простите нас. Мы были глупцами, это так. Я не спорю. Я вообще шел к вам за советом, а вышло как-то все не так. И мы действительно после прибытия должны были проведать вас. Конечно, сразу после отца, мы были обязаны броситься именно к вам, очертя голову. Теперь я чувствую себя виноватым и пристыженным. Уверен, что и мои братья тоже.

– Конечно, мама, прости меня, – сказал Родрик и слезы навернулись на его глаза.

– Да, прости меня, – как попугай, повторил Аластор. Он все еще не мог понять, что происходит, и мозг его уже закипал.

– Я не могу на вас злиться. Вы все равно дороги мне, – улыбка Кассандры растянулась до ушей. Она победила, как и всегда. – Я пекусь о вас, забочусь о вас. И если с вами что-то случится, я не прощу себе. Но вы должны понимать, что, конечно, не любовь к проклятому выродку ведьмы Изабеллы заставляет меня осуждать вас за ваши действия. Осуждаю я вашу неосторожность, неосмотрительность. Нужно было явиться в город всем сыновьям в полном составе. Стоило дождаться смерти барона. А потом Джон, ты бы наследовал. И уже будучи бароном, ты бы поступил с Мейнхардом так, как он того заслуживает. То есть, по справедливости.

– Он не заслужил справедливости, – зло бросил первый наследник.

– Именно это и есть справедливость по отношению к нему, сын. Но никто не посмел бы косо взглянуть на тебя, потому что титул барона – это не титул его первого наследника. Ты был бы верховным сюзереном всех и каждого в наших землях. И твои слова могли бы стать законом. Во всяком случае, я и мой отец всегда стояли бы на твоей стороне. А у Шульцев есть и влияние, и армия.

– Да, еще раз признаю, что мы вели себя как ослы.

Леди Вук уже чуть ли не светилась от счастья.

– Так бы сразу. Хорошо, сын мой, говори. О каком совете шла речь?

– Да все тоже. Я так понимаю, что вы не считаете, что нам следует беспокоиться об отце? Я просто нервничаю, и оттого подумал, что возможно он выкарабкается. Вот мне и хотелось бы, как это сказать, хм… Принять меры какие-то, что ли. Чтобы, хм… Обезопасить нас от его гнева в случае чего. Я и решил посоветоваться.

Лицо Кассандры похолодело. Еще не хватало, чтобы эти дураки натворили чего-либо почище выходки с Мейнхардом и подписали себе смертный приговор, втянув ее родного сына. В душе ей немного взгрустнулось. И как она просмотрела тот момент, когда ее Родрик стал таким же бараном, как и эти олухи?

– Что вы имеете ввиду, Джон?

– Я не знаю, я и хотел поговорить с вами…

– Зато я знаю. Все что вы думаете, держите в своей голове и никогда и никуда не выпускайте этого из нее. Это мой совет. Поверьте, в противном случае все вы кончите плохо.

– Вы так считаете?

– Я в этом абсолютно уверена.

– Ну хорошо. Я верю вам, – Джон Вук был раздосадован. Он чувствовал себя беспомощным глупцом в присутствии этой женщины и злился от того, что это так и было на самом деле. – В таком случае, нам нужно вести себя так же, как и прежде?

– Безусловно. Как будто ничего не происходит. С той лишь поправкой, что старайтесь хотя бы изображать радость, если приходят новости об улучшении здоровья вашего отца. И изображать печаль, если ему вновь станет хуже.

– Можно вопрос?

– Конечно, я всегда открыта для вас.

– А если все-таки случится, что отец выздоровеет. Как нам себя вести, что делать? Ведь правда о Мейнхарде…

– Если случится, что он выздоровеет, то возблагодарим Всемогущего за это. Будете молить у него прощения. И я буду молить за вас. Только молить будем правильно. Как только узнаете, что он выздоравливает уже по-настоящему, приходите сначала ко мне за инструкциями, не поднимая паники, а там будет уже видно. Но что-то мне подсказывает, что он уже не встанет со своего ложа.

– Выглядел он все-таки лучше, – упрямо сказал первый наследник.

– А я боюсь, что это лишь временное улучшение, которое часто бывает при смертельных болезнях, – с нажимом произнесла Кассандра Вук, урожденная Шульц.

Джон посмотрел ей в глаза. Вдруг что-то вспыхнуло в его мозгу. Он ужаснулся этой мысли, но неожиданно ему стало спокойнее. Вошел слуга с подносом, на котором аппетитно возвышался малиновый пирог. Лицо баронессы вытянулось, она в нетерпении начала потирать руки.

– Ставь на стол. Какой же ты долгий! В следующий раз велю тебя сменить, и больше никогда не получишь эту работу. Никакую работу не получишь. Лучше было доверять такие вещи рабу. Ступайте, дети мои, я хочу насладиться моим любимым блюдом одна. Я порядком утомилась. И помните, что только молитвы, обращенные к Всемогущему, могут спасти нашего почитаемого и светлейшего правителя. Молитесь. Молитесь также усердно, как я молюсь.

«Да уж, молитесь…! Молиться также, как ты – это значит не молиться вовсе, хитрая карга!» – подумал про себя Джон Вук, когда покидал покои мачехи вместе с братьями.

Барону Аластору Вуку снились летающие псы. Он любил охоту и содержал огромную псарню. Он не был кровожаден в миру, но, когда брал след жертвы, превращался в беспощадного убийцу. Любому попавшемуся на его пути загнанному зверю приходил конец. Даже медведю. О, скольких барон лично заколол! Бэренбайсеры барона считались самыми сильными и свирепыми среди всех псов баронства. Они настигали медведя, неистово кидались на него и грызлись не на жизнь, а на смерть, пока не подоспевал хозяин. Быстрым и смертельным ударом пики Аластор Вук-старший пронзал зверя и украшал помещения своего замка еще одной шкурой. Один раз пика сломалась, медведь кинулся на барона, но тот был в такой ярости, что смог добить хищника кинжалом, чудом уцелев сам. Видно, в глазах барона, даже медведь увидел что-то демоническое, когда умирал.

Теперь сам барон лежал поверженный и беспомощный, почти мертвый. Он летал на псах в своих галлюцинациях, его убивали медведи и поедали его внутренности, он мучился и терзался. То его поднимало ввысь, то кидало в темную бездну. Потом тошнило во сне, выпадали волосы и зубы. Несколько раз барона живьем заколачивали в гробу, и он чувствовал вибрацию от ударов комьев земли, бросаемых сверху на деревянную крышку. Он кричал, но звуков его воплей не было слышно.

Иногда ему являлась Изабелла. Та, которую он любил всю жизнь. Наступал покой. Он становился перед ней на колени, прикладывался лицом к ее животу и плакал. Она гладила его по голове и говорила, что теперь все будет хорошо и бояться больше нечего. Аластор, словно наяву, ощущал прикосновение ее нежных и любящих рук. Потом все рассеивалось, и барон плакал еще больше. Все было обманом, иллюзией.

Так проходили дни, когда правитель баронства Вуков боролся с хворью, которая, разрушая еще крепкое тело, пыталась свести его в могилу. Никто уже не сомневался, что скоро барону придет конец. Все удивлялись: как еще в нем теплится жизнь?

В этот вечер мессир Корнелий Бром продолжал проводить все необходимые лечебные процедуры. Многие не замечали, насколько отчужденным стал Корнелий с момента заболевания барона. Он был теперь совсем нелюдим, сосредоточен и вечно погружен в свои мысли. Время тянулось, главный лекарь методично выполнял те действия, которые могли, по его мнению, дать положительный результат. Он пускал кровь, вливал необходимые настои, вкалывал нужные лекарства, прикладывал компрессы на язвы. Лоб мессира Брома взмок от пота. Густые брови напряженно сошлись на переносице. Вздувшиеся вены на висках пульсировали. Облысевшую голову лекаря покрывал черный шаперон. Стекло монокля в правом глазу запотело. Но всего этого Корнелий не замечал, ему было не до того.

Главный лекарь узнал кое-что. Узнал давно и теперь был носителем этого бремени. Он бы, наверное, никогда и не поделился ни с кем своей тайной, так как сам не был до конца уверен. Но болезнь барона все изменила. И теперь вопрос стоял только в одном. Сможет ли барон выжить. Если нет, то это одно. Если да… То, о Всемогущий, это совсем другое дело! Мессир Бром старался проводить с Аластором много времени. Как можно больше. Тем более, что в этом не было ничего подозрительного, а главное – это еще было необходимо и с медицинской точки зрения.

Погода на улице удалась по-летнему хорошей. Было тепло, но не жарко. Заходящее солнце бросало в комнату свои последние в этот день лучи. Они скакали по комнате, отражаясь на стекле, доспехах и оружии, предметах из драгоценных металлов, которыми были богато обставлены покои правителя баронства Вуков. Целая плеяда взблесков и сияний устроила настоящее представление, кружась по помещению в своем удивительном танце. Но пляска их становилась все менее зажигательной и стремительной. Одного за другим, солнце забирало своих детей из комнат замка, уступая место царству ночи: темному, мрачному, полному тайн. Наступало время тихих дум и аскетического спокойствия для многих созданий этого мира.

В этот самый момент, мессира Корнелия Брома, вырвал из его мучительных дум хриплый и тяжелый, словно из самого пекла, голос:

– Во-дыыыы…

Главный лекарь подскочил от страха и посмотрел на ложе барона. Перед ним лежал живой мертвец. Бледный, осунувшийся, с полузажившими язвами, с окончательно поседевшей бородой и усами, Аластор Вук сначала приподнялся на локтях, а потом жадно протянул руку с ее длинными и тощими пальцами к Корнелию.

– Во-дыыыы…, – повторил барон своим страшным голосом.

Мессир Корнелий Бром был главным лекарем, человеком медицинского склада ума. Он достаточно быстро взял в себя в руки и справедливо рассудил, что живых мертвецов быть не может, какие бы о них сказки не пели, и что перед ним, пускай и в весьма плачевном состоянии, но оживший наконец барон. Все меры, предпринятые Корнелием, все же привели к тому, чего он так долго ждал. Да, барон совсем не выглядел бодрым и здоровым. Но сознание вернулось к нему. А раз так, то самое страшное для его здоровья уже позади. Бром схватил кувшин с водой, плеснул в металлический стакан и протянул своему повелителю.

– Держите, ваша светлость. Тут только треть стакана. Если хотите жить, то клянусь Всемогущим, вам придется довольствоваться этим. Либо прикажите меня казнить сразу, пока дар речи вернулся к вам.

Аластор Вук смотрел на главного лекаря дикими и непонимающими глазами. Но это продолжалось недолго. Корнелий удовлетворенно увидел проблеск некоего понимания действительности в лице барона. Наконец, Вук медленно и аккуратно поднес стакан ко рту дрожащими руками. Маленькими глоточками, наслаждаясь, Аластор выпил всю воду. После чего обессилено откинулся на подушки.

– Я у себя? – медленно, с трудом выговаривая слова, произнес барон.

– Да, в ваших покоях.

– Долго я провалялся?

– Достаточно долго, ваша светлость. Около полутора недель.

– Демоны меня разорви! Что это за болезнь такая? Последние мои осознанные мысли были о том, что я уже не увижу этот свет.

– Та же болезнь, ваша светлость, что погубила вашу вторую жену.

Барон с болью посмотрел на Корнелия.

– Как это могло произойти? – Аластор покачал головой. Слезы наворачивались на глаза. – Она. Теперь я. Ох, лучше бы эта зараза забрала тогда меня, но мою милую жену пощадила.

Мессир Корнелий Бром странно осмотрелся по сторонам. После чего пододвинул стул ближе к ложу барона, и, взволнованно, тихим шепотом произнес так, чтобы только Аластор слышал его:

– Эта зараза – не совсем зараза, ваша светлость. Изабеллу отравили. Тогда, девятнадцать лет назад. А теперь и вас.

Если бы у правителя баронства Вуков было больше сил, он бы взревел. Ослабленный, он смог лишь немного возвысить тон, но глаза его сверкали молниями:

– Что ты несешь? Я уже устал от этих слухов. Все это россказни! Но ты, человек науки, тоже ударился в этот бред? Да уж, многое изменилось за время моего беспамятства.

– Ваша болезнь есть борьба не с заразой, а с ядом, – невозмутимо продолжал главный лекарь. – И, если бы я в свое время не понял, что это яд, вы бы уже были двумя ногами в могиле. Еще пара-тройка дней, максимум неделя. И все бы кончилось навсегда, ваша светлость.

Барон очень пристально посмотрел на мессира Брома.

– Раз так, – тихо молвил он, – говори дальше.

– История следующая, ваша светлость. Еще тогда мне не давала покоя эта странная хворь леди Вук. Эти многочисленные язвы, эта лихорадка. Симптомы указывали скорее на отравление. Но яда обнаружить не удалось. Я проводил опыты на этот счет, как во время болезни вашей жены, так и после ее смерти. Ничего. И тем не менее, я не верил в естественные причины этой трагедии. Недоучки, поглупее меня, конечно, купились на этот обман. Но я посвятил медицине всю жизнь. Я не знал такого яда, которого при должном опыте нельзя обнаружить. Здесь же я столкнулся с проблемой. В конце концов, я почти убедил себя, что все это действительно болезнь. Загадка природы. «Да прибудет Всемогущий с этой загадкой», – решил я. Как будто их мало в жизни? Но потом вы дозволили мне отправиться на Международную конференцию медицины и лекарского искусства. Она проходила в Велийсской империи, если помните.

– Помню. Продолжай, Бром.

– Так вот там я познакомился с мессиром Пироговым. О, видный был лекарь, гремел на всю империю! Жаль, что уже умер. Но я продолжаю. Мессир Пирогов был приятно удивлен моими способностями и познаниями, когда в нашей короткой беседе я рассказал ему о своей точке зрения на один медицинский вопрос, который вам совершенно не будет интересен. Светило пригласил меня к себе для более детальной дискуссии. И уже вечером того дня я поднимался по ступеням ко входу в его роскошный особняк. Ужин был прекрасен, велийсский мед восхитителен, а тот наш научный диспут я никогда не забуду. Но, когда я собирался было откланяться, меня будто остановили высшие силы. Я вспомнил ту проблему, которую так и не смог решить. Проблему отравления вашей жены. Я обо всем рассказал подробно мессиру Пирогову, и, на мое счастье, этот ученый муж нисколько не удивился. Он сразу определил по описанным мною симптомам, что это за яд.

Оказывается, у них в империи есть один небольшой островок, ранее населенный язычниками, которые тем не менее были покорены велийсскими армиями. В этой части мира, обычно лояльные велийцы, принялись ожесточенно насаживать свою культуру и веру. В конце концов, от язычников не осталось и следа. Но велийсские мужи науки сохранили кое-какие остатки знаний, имевшихся у язычников. К ним и относится создание этого хитрого яда из сока деревьев, которые растут только на этом острове. И яд этот невозможно обнаружить никакими способами. Тем не менее, если сразу правильно начать лечение верно приготовленными специальными настоями, инъекциями и компрессами, то действие яда отступит, и потом организм скорее всего сможет справиться с хворью. Всеми этими рецептами любезный мессир Пирогов меня снабдил. Теперь вы живы, ваша светлость.