Kitobni o'qish: «Тайная любовь моя»

Жизнь – это непрерывная цепь событий, так или иначе определяющих судьбу. Но, как часто бывает, лишь по прошествии времени вдруг схватишься за голову – боже мой, что же я наделал! Почему не послушал тогда голоса – нет, не разума – сердца. Вся моя жизнь сложилась бы по-иному. Хуже, лучше, – не знаю, но несомненно ярче, насыщенней, потому что та любовь была искренней, настоящей.

***

– Слушай, Афанасич, а ты не хочешь на полигон слетать? – предложил как-то коллега, ведущий инженер Рабкин, – Тут Мазо летит на пуск разгонного блока. А заодно, говорит, можно съездить на новый стенд. Его уже построили. Скоро макет “Бурана” повезут. Хоть прикинем, что к чему, и пропуска оформим. Так ты как?

– С удовольствием, – ответил ему, – А то уже почти пять лет не был на полигоне.

И вопрос был решен.

По завершении командировки, уже перед самым отлётом в Москву начальник сектора Мазо устроил нам с Рабкиным экскурсию. Часам к двум ночи автобус доставил нас в район эвакуации стартовой команды, и часа три мы дрожали от ночного холода, согреваясь легкими пробежками. Наконец, прибыли наши орлы из стартовой команды и минут через двадцать под крики “Ура” ракета “Протон” с нашим разгонным блоком благополучно стартовала.

– Афанасич, как мы с тобой пролетели, – возмущался Рабкин, – Взрослые мужики поехали смотреть на этот детский сад. Лучше бы выспались. А так только кости проморозили, – ворчал он.

– Прими пленочку, Виктор Семенович, и успокойся, – предложил кто-то из стартовой команды.

Вскоре напринимались все. И дорога в тридцать километров пролетела в один миг. Веселье по поводу успешного пуска продолжилось в комнате Мазо.

День прошел в праздной суете. На следующий день мы дружно улетели в Москву, оставив на полигоне добровольного заложника Рабкина.

А дома ждало потрясение.

– Ты знаешь, Толик, Валя умерла. Завтра похороны, – сразила с порога жена. Сжалось сердце от мелькнувшей догадки. И все же, а вдруг? Мало ли Валь на свете.

– Какая Валя? – спросил со смутной надеждой.

– Сашина жена. Он сегодня приезжал, – обрушила она эту самую надежду. У меня перехватило дыхание и потемнело в глазах.

Неужели нет больше женщины, которую в своих мыслях никогда не звал иначе, чем моя Королева, моя Валя-Валентина? Неужели никогда больше не увижу ту единственную, при редких встречах с которой всегда щемило сердце, напоминая о нашей короткой, но такой яркой и чистой любви? Ту, которая все еще помнила мои стихи, подаренные ей тем летом, знала их тайный смысл и столько лет хранила надежду на счастье? Я не мог в это поверить.

Так внезапно навалилось горе, которое предстояло пережить одному, не разделив его ни с кем, как и нашу на двоих тайну.

Мы не вечны с тобою,

Как и все на Земле.

И дано нам судьбою

Раствориться во мгле.

Он однажды погаснет

Этот мир золотой,

Где нам выпало счастье –

Горечь жизни земной.

Эти строки – первое, что пришло в голову после того, как всей душой осознал горечь утраты. “Она не захотела жить, она ушла по своей воле”, – вдруг пронзительно, до боли застучало сердце.

– Отчего умерла? – спросил после длинной паузы, просто так, чтобы не молчать.

– Отравилась. Выпила смертельную дозу снотворного. Пытались спасти, но не смогли, – сообщила жена детали, которые лишь подтвердили страшную догадку.

В ночь перед похоронами периоды короткого забытья сменялись явью, в которой не хотелось быть. Картины сна, созданные воображением, смешивались с картинами воспоминаний, выдаваемыми памятью, и воспаленные мысли метались между радостью былого и горем настоящего. А все вперемешку холодным клинком пронзала единственная мысль: “Ее, как и Людочки, больше нет. Теперь она тоже фантом в моей израненной душе”.

– Вставай, лежебока. Все дрыхнешь, – вдруг пропел надо мной знакомый до слез голос-колокольчик, и с меня мгновенно было сорвано одеяло.

– Валька, ты, в своем репертуаре. Разве можно так со спящим? – мгновенно вскочил на ноги, – Как ты здесь оказалась? А мне сказали, ты умерла.

– Кто тебе сказал такую чушь? Ты разве видел меня мертвой?

– Нет, но твой Саша вчера сказал.

– Он такой же мой, как и твой. Друг называется. Он бы рад меня убить, а я вот взяла и к тебе сбежала. Он меня витаминами хотел отравить. Три раза в день по таблетке, и так из года в год. Какой организм такое выдержит? Ладно, Толик, пойдем купаться, пока он не пришел. Всю жизнь только нам мешал.

– Куда купаться, Валя? Ночь за окном. Как мы в лес по темноте пойдем? Да и холодно еще в пруду купаться.

– Что с тобой, профессор? Какой лес, какой пруд? Тут целое море под боком. Разве ты забыл наши вечера на море?

– Ничего я не забыл, – ответил любимой и открыл глаза. Реальность задушила морем слез, соленых, как морская вода, которая больше никогда не примет в свои объятия наши разгоряченные молодые тела, прекрасные в своей наготе.

– А ты помнишь, как мы познакомились? – вдруг спросила Валя. Мы сидели вдвоем в беседке, где уже не было картежников. Все давно разошлись, как в тот самый первый вечер.

– Валечка, конечно, помню. Ты вышла вон из того подъезда. Такая юная и красивая, как цветочек.

– А разве я сейчас не красивая?

– Валечка, ты всегда была красивой. Такой и останешься в моей памяти, как Людочка.

– Толик, зачем ты все время напоминаешь о сопернице? Мне это неприятно.

– Валечка, какие вы соперницы? Мы с тобой полюбили друг друга, когда я уже пять лет страдал от неразделенной любви и больше двух лет даже не видел Людочку. Ты вырвала меня из бездны уныния, вернула к жизни, вселила уверенность. И не было между нами никого. А когда мы встретились через три года полной неизвестности, ты была замужем, а Людочки уже целых два года не было на свете. Да и что вам теперь делить, если вы обе лишь фантомы в моей скорбящей душе.

– Толик, что ты меня хоронишь? Успеешь еще. А пока я живая. Хочешь убедиться, поцелуй меня, как тогда в Бердянске, – ласково улыбаясь, смотрела на меня Валя-Валентина, молодая красивая девушка, какой увидел ее тем памятным вечером в городе у моря.

Я протянул обе руки к моей Королеве и неожиданно наткнулся на ее безжизненный взгляд, как тогда в Ленинске, а в ее руке блеснул пистолет.

Проснулся в ужасе, какого не испытал даже тогда, когда точно в такой же ситуации угрожала реальная опасность. И снова суровая действительность всей тяжестью навалилась на мою душу, оплакивающую любимых.

***

Мой день прощания с родным городом перед дальней дорогой, подходил к концу. С друзьями попрощался еще в выходные. Поезд завтра вечером. Двое суток в пути, и я у порога новой, неведомой жизни.

Дома ждала новость:

– Твой друг, Саша Бондарь, заходил. Ждал тебя полдня, так и не дождался, – сообщила мама, – Представляешь, он женился. Жена просто красавица. Из Тульской области привез. Она тебя знает. Говорит, вы встречались в Бердянске, когда с Сашей ездили в Крым. Кстати, ехать тебе придется не вечером, а утром. Они поменяли твой билет, так что поедешь не один, а с ними в одном купе.

– Мама, а его жену не Валей зовут?

– Точно, Валей. Значит, ты ее знаешь?

Да-а-а. Валю я знал. Но каков Санька? Ни слова, ни полслова. Уехал после выпускного вечера в месячный отпуск, который нам предоставили перед тем, как должны вместе отправиться по распределению, а приехал с опозданием, да еще с женой! Конечно, в том, что женился, ничего особенного не усматривал. Очень много наших ребят женились на пятом курсе, а еще больше – перед самым распределением.

Удивило, что женился именно на Вале – на Вале-Валентине, как я ее когда-то звал.

И припомнились события трехлетней давности.

Мы окончили второй курс. И решили повторить наше путешествие по Крыму, которое так понравилось в прошлом году. Тогда стартовали из Бердянска. Теплоходом добрались до Феодосии. А оттуда отправились вдоль побережья, останавливаясь ненадолго в понравившихся местах. Планировали добраться до Севастополя. Но за Симеизом был ящур, и дальше нас не пустили. Мы вернулись в Ялту, а затем теплоходом – в Бердянск.

В этот раз наше путешествие провалилось. Несколько суток пытались взять билеты на теплоход. Отстаивали гигантские очереди, записывались в какие-то списки, отмечались, – но все усилия оказались напрасными. Хотел, было, вернуться домой, но и это оказалось проблематичным. На единственный поезд до Харькова билетов тоже не было. И мне пришлось воспользоваться гостеприимством Сашиных родителей и провести в Бердянске целых три недели.

Мы быстро освоили режим отдыха у моря. Ежедневно, обычно прямо с утра, отправлялись на один из пляжей. Вначале на городской – привыкали к солнцу. Потом, когда привыкли – на многочисленные загородные пляжи. Иногда отправлялись на день-другой на Бердянскую косу. Эта узкая песчаная полоска суши выходила далеко в море. Выбирали подходящее место вдалеке от основной массы купальщиков, ставили палатку, готовили еду на походном примусе и дни напролет купались и загорали. А вечерами, чуть ни до полуночи, слушали бардовские песни под гитару, исполняемые многочисленными туристами-“дикарями”.

Две недели отдыха пролетели незаметно.

Тот памятный день, в начале третьей недели, был полон приключений. Собирались всего на день, а потому для начала забыли палатку. А ближе к вечеру я заплыл так далеко, что потерял ориентиры. Плыл, как обычно, в открытое море, лежа на небольшой автомобильной камере, работая ластами и руками. Отплыв, как можно дальше, пытался представить ощущения моряка дальнего плавания, который месяцами не видит ничего вокруг, кроме бесконечных морских просторов. Не знаю, сколь долго развлекался таким вот образом, но, оглядевшись по сторонам, вдруг не увидел своего главного ориентира – нашей палатки, всегда заметной даже на низком берегу песчаной косы. Как же упустил, что именно сегодня она осталась лежать в прихожей. Покрутившись на месте, внимательно осмотрелся – вокруг по всему горизонту лишь морская гладь и никаких зацепок! Попытался встать на камеру. Результат тот же. Плохо, что, отплывая, не отметил положения солнца относительно берега. И что теперь?

Я качался на волнах, напряженно вглядывался в горизонт, изредка поглядывал на раскаленное светило и мучительно вспоминал, как оно располагалось, когда плыл от берега. Очень скоро сообразил, что лучше всего не суетиться, оставаться на месте и ждать помощи или счастливого случая.

Я болтался в море уже довольно долго. Возможно час, а возможно – гораздо дольше. И чудо вдруг явилось в образе небольшого теплоходика. Не раз видел, как такие же ходили мимо нашей стоянки, курсируя вдоль береговой линии. Не размышляя, рванул наперерез хода этого судна. Оно двигалось довольно быстро и вскоре пропало из вида, но курс к берегу проложен. Теперь только вперед! И через полчаса бешеной гонки мелькнула, наконец, тоненькая полоска суши. Еще минут через двадцать попал на берег. С трудом разыскал перепуганного Сашу и его приятеля. И мы одними из последних покинули бердянскую косу.

Домой попали позже обычного, переполошив Сашиных родителей, так и не дождавшихся нас к традиционному семейному ужину.

Как гость, оказался не у дел, порученных Саше в наказание за опоздание, и после ужина вышел посидеть в беседке, расположенной в уютном дворике, образованном Г-образным зданием и самодеятельными сарайчиками-гаражами.

Обычно мы приходили сюда вдвоем и сидели допоздна. Здесь было гораздо приятней, чем в душной квартире. Подходили и уходили разновозрастные ребята и даже мужчины – жители дома. За две недели узнал практически всех. Играли в карты, или неторопливо обсуждали все, что угодно: футбольные матчи, новые фильмы, вышедшие на экраны города, цены на местном рынке и прочее. Словом, коротали время, отдыхая от дневного пекла сердцевины приморского лета.

Вот и в тот раз скучать в одиночестве не пришлось – беседка была полна завсегдатаев вечерних посиделок. И, дождавшись своей очереди, включился в азартную игру "на вылет".

Вдруг ребята оживились и дружно оторвались от карт. Невольно глянул в сторону, куда смотрели все, и увидел на редкость красивую девушку. Похоже, она вышла из нашего подъезда и направлялась к нам. Когда же она медленно поплыла мимо беседки, все наперебой затарахтели свои приветствия: "Валечка, с приездом! Иди к нам! Надолго приехала? Не проходи мимо. Заходи". Она с удовольствием отвечала каждому, но шла, не замедляя шага. Похоже, ей нравилось быть в эпицентре мужского внимания, но в тот вечер было не до нас.

Неожиданно, взглядом капризной девчонки, давно привыкшей к восторженному признанию ее достоинств всеми, без исключений, она посмотрела на меня и остановилась:

– А я вас не знаю, – без тени смущения обратилась ко мне незнакомка, которую, давно понял, звали Валей.

– Обратное меня бы удивило, – нарочито равнодушным голосом ответил ей, исподтишка наблюдая реакцию, – Я бы подумал, что знаменит настолько, что меня узнают незнакомые люди, – без всякой цели начал легкий флирт с девушкой, которая показалась забавной своей бесцеремонностью, не принятой в моем родном городе.

– А вы кто, если даже немножечко знамениты? – с неподдельным интересом спросила Валя, вошла в беседку и уселась прямо передо мной на место, которое ей мгновенно уступили.

– Профессор, – в шутку представился “липовым погонялом”, доставшимся с незапамятных времен полукриминального детства, – Сокращенно можно звать Проф, только с большой буквы и без точки в конце слова, – обескуражил еще и явной белибердой. Она на минутку замолчала, очевидно, соображая, что еще спросить.

– А зовут вас, как? – решилась, наконец, Валя на следующий вопрос.

– Я так понимаю, милая девушка, вы хотите со мной познакомиться, – продолжил я словесную дуэль, – К сожалению, свои визитки оставил дома. Поэтому зовите меня Проф, а по-простому профессор Толик, – в общем, как вам удобней. А вас, слышал, зовут Валей. Считайте, познакомились, – решительно протянул ей руку.

Она, в ответ, улыбнулась и очень изящно подала свою небольшую ручку. Есть контакт! Что дальше? Вульгарное рукопожатие? Нет уж! А сердце уже забилось в предчувствии чего-то невероятного. Не удержавшись, наклонился и поцеловал. Почему, так и осталось загадкой. Никогда не целовал ручки женщинам. Возможно, подвигло профессорское звание. Возможно. Но Валя нисколько не удивилась моей выходке и отнеслась к ней, как к должному. Неожиданное знакомство с красивой девушкой, проявившей ко мне столь очевидный интерес, подняло настроение, вызвав желание подурачиться.

– И что же вы здесь делаете, профессор Толик? – спросила Валя, из чего сделал вывод, что все-таки поняла, что шучу.

“Что ж, не дурочка, хоть и красивая”, – подумал, пытаясь меж тем определить ее возраст.

– Изучаю бассейн Азовского моря, путем погружения собственной персоны в его мутные воды.

Валя рассмеялась. Смеялась она откровенно, от души, но все же чуточку кокетничая.

– И давно изучаете?

– Вот уж две недели.

– Заметно. Хорошо загорели, – отметила она.

Я, правда, удивился, как это она разглядела загар в полумраке беседки, освещенной слабенькой электрической лампочкой.

– Скорей разгорел, чем загорел. До приезда в Бердянск уже был шоколадным – целых пол-лета загорал. А здесь стал замечать, что чем больше загораю, тем светлей становлюсь. За две недели из шоколадного стал светло-золотистым.

– А вы откуда приехали?

– Из Харькова.

– А я только сегодня из Тульской области, – сообщила Валя.

Я вдруг обратил внимание, что ребята, сидевшие в беседке и скучавшие оттого, что мы не включаем их в диалог, постепенно разошлись. Да и время позднее. Мы остались вдвоем, но прежде спешившая куда-то забавная очаровашка не уходила. Назревало импровизированное свидание с красивой девушкой, расположенной к общению.

– Завидую. У вас отдых еще впереди, а мне через неделю уезжать. Кстати, Валя, мы, похоже, ровесники. К тому же давным-давно знакомы. Почему бы не перейти на “ты”? Идет?

– Идет. А ты где остановился? – мгновенно сориентировалась Валя.

– У Саши Бондаря. Знаешь такого? Я вижу, ты всех знаешь. Откуда, если только приехала?

– Я каждый год здесь отдыхаю, у родственников. А они тебе комнату сдают, или койку?

– Ничего не сдают. Я тоже в гостях. Мы с Сашей учимся вместе. Собирались, как в прошлом году, в Крым, но не получилось. Вот и пришлось закуковать в Бердянске. Здесь тоже ничего. Хоть и плохонькое, но море.

– Значит, ты тоже военный, как Сашка, – констатировала Валя, – А вы уже летаете? – вне всякой логики спросила она.

– В каком смысле? Разве Саша говорил, что в летчики готовится?

– Форма у вас летная. Вот и подумала. Спросила как-то, а он что-то невразумительное промычал. Так и не поняла. А вы уже летаете, или только учитесь?

– Форма действительно летная, а вот летал только на планере, да и то очень давно, когда еще шестнадцать было. В семнадцать поступал в училище летчиков, но не прошел медкомиссию. Небо для меня закрылось. Даже из аэроклуба выставили. Теперь летаю, как пассажир.

– С вами все понятно, товарищи военные. “Думала, летает, а он там подметает”, – пошутила Валя, процитировав слова известной частушки, и замолчала. Молчал и я, так и не сообразив, к кому относились ее слова – ко мне, или к Саше, и что она вообще хотела этим сказать, – Толик, извини, само вырвалось. Хотела немного развеселить… Ты всегда такой серьезный? – после продолжительной паузы спросила девушка.

– Валечка, это я должен тебя развлекать, но тоже не знаю, как это делается. Сегодня вот разговорился, а так уже много лет с девушками не общаюсь. Дисквалифицировался.

– Почему? Разве у тебя нет девушки? Ты, вроде, парень нормальный и даже забавный.

– Была у меня подружка. Дружили с детских лет. Подросли, понял, что нравится, как ни одна другая. Думал, и я ей не безразличен. Мне шестнадцать, ей четырнадцать, но мне казалось, той весной мы чувствовали одно и то же. Мы простились до осени, как настоящие влюбленные. Увы, за три месяца, пока летал в Крыму, что-то в её жизни изменилось. Когда вернулся в Харьков, она разом порвала все отношения, даже дружбу, причем, без всяких объяснений. Пять лет прошло, а я её забыть не могу. Ощущения, словно потерял что-то самое главное в жизни. Такая вот грустная история.

– Что она особенная, эта девушка? Или других мало?

– Валечка, таких привлекательных, как ты, я за свою жизнь встретил только двух. Одна из них – это моя Людочка, а вторая – Наташа Фатеева. Ты должна ее знать. Она во многих фильмах снималась… Людочка мне нравилась с детских лет. Мне кажется, я бы ее любую полюбил, потому что она есть. А девушек, красивых как ты, все любят.

– Ты считаешь меня красивой? У нас в Тульской области таких навалом.

– А ты в этом сомневаешься? Ты, Валечка, редкий цветочек.

– Спасибо, Толик. А Людочка красивая?

– Очень. Когда с ней ходил, чувствовал себя, как на витрине – на нас все смотрели, даже оборачивались.

– А с Фатеевой как познакомился? Она же известная артистка. И живет в Москве.

– Когда познакомился, она еще была никем и жила в Харькове. Просто, ее отец работал с моим. Они к нам в гости приезжали. Наташа тогда только поступила куда-то. Взрослые говорили, будет артисткой. Она мне тоже взрослой показалась. Но потом, когда стала с нами играть, увидел, что ненамного старше меня. Она нам сказки рассказывала. Как радио… Валечка, расскажи лучше о себе.

– Да рассказывать, Толик, в общем, не о чем. Это у вас с Сашкой интересная жизнь. Выучитесь, офицерами станете, а то и генералами. А я, что. Никуда не поступила. Работаю, где придется. Жду чего-то, а чего, не знаю.

– Да, ладно тебе, Валечка. Поступишь еще. И дождешься наверняка. От ребят, похоже, отбоя нет, и на танцах, думаю, королева. Не иначе.

– Ну, Толик, насмешил. Какие ребята! Какие танцы! Меня туда калачом не заманишь. А ты, говоришь, танцы.

– Да-а-а?! Удивила ты меня, девушка-красавица. У тебя хоть парень есть? Или сама по себе, как я?

– Знаешь, Толик, я еще никому не рассказывала. Моя история куда безнадежней, чем твоя. Кстати, издали он так похож на тебя. Я как глянула на беседку, чуть не упала от страха. Хорошо, ребята со мной заговорили. Еле успокоилась.

– Чем же я так тебя напугал?

– Не ты… Думала, призрак. Он же погиб год назад, мой парень. А здесь никогда не был, и вдруг явился. Ужас.

– Неужели мы с ним так похожи?

– Еще как! Не были вы похожи, разве заговорила бы с незнакомым парнем. А тут, как удар током. Так захотелось узнать, кто ты, откуда, зачем ты здесь. Я же по делу шла, да так и осталась здесь с тобой.

– Я тебя понимаю, Валечка.

– Спасибо, Толик. Знаешь, после него смотрю на всех, как на пустое место. У нас в области, девочки хорошие, а ребята какие-то пришибленные. Много пьющих. Он был не таким. Вот и не могу забыть, совсем как ты свою любовь. А всем кажусь веселой пустышкой.

– Не обижайся, Валечка, поначалу так и подумал. А ты, оказывается, совсем другая. Удивила. Такой же однолюб, как я. А это так грустно. Особенно, когда вокруг толпы счастливых людей… Может, слышала такие стихи? “Ты одинок средь сотен тысяч лиц. Ты одинок без сотен тысяч лиц”. Это про нас с тобой. Вот и я сочиняю стихи. Такие же печальные. Особенно, когда настроение соответствующее.

– Ты сочиняешь стихи?! Прочти хоть одно, пожалуйста.

– Валечка, не могу я их читать вслух. Лучше напишу, а ты прочтешь.

– Толик, пожалуйста. У меня настроение подходящее, чтобы слушать.

– Ладно, Валечка. Только, если собьюсь, не смейся, – и я, как школьник, плохо выучивший домашнее задание, собравшись с духом прочел почти без запинок:

Моя любовь с годами не проходит –

Она сильна, как в юности далекой.

А кровь весной все также бурно бродит.

Душа кипит, зовет мечтой высокой.

И пусть известно, встреч уже не будет,

Хоть я о них по-прежнему мечтаю.

А чувств ее нисколько не разбудит

Судьба того, кто от любви страдает.

Но каждая весна приносит в сердце бурю.

В груди пылает светлая надежда,

Что та, которую давным-давно люблю я,

Со мною будет снова, как и прежде.

Все эти мысли душу раздирают,

Мечты о счастье, о любви красивой.

Но сердца лед напрасно только тает,

И жизнь становится совсем невыносимой.

Пусть ранняя весна мне бури не приносит.

Лишь болью отзовется ветер мая

В душе остывшей, что любви не просит,

В душе, что счастья больше не узнает.

– Ну, Толик. Ты, оказывается, поэт! А еще, пожалуйста.

– Что ж. Еще, так еще, раз уж осмелился. Никогда не слышал, как они звучат Вот это, например:

Как бы хотелось вернуть

Вечер той зимней метели,

Снежную белую муть,

В инее сосны и ели,

Наши следы на снегу –

Их разметала пурга –

Все, что забыть не могу,

Память о чем дорога.

– Оно у меня как эпиграф к циклу воспоминаний. А дальше в основном размышления:

Плачь без слез, душа моя,

Плачь с отчаянья и боли.

Я живу на свете зря

Жизнь страдания и горя.

Плачь, что нет нашей любви,

Что один, как ветер в поле.

Плачь, что нет уже в крови

Чувств, бушующих, как море,

Что когда-то счастлив был,

Но тобою все забыто –

Все, чем я дышал и жил.

Все разбито. Все разбито.

– Толик, как я тебя понимаю! И почему так бывает?

– Не знаю, Валечка.

– Толик, а еще. Пожалуйста.

– Попробую. Так сходу и не выберешь, что читать. Вот одно из ранних. Мне едва шестнадцать исполнилось:

Никогда ты меня не полюбишь.

Ты же любишь другого. Я видел.

Для него счастьем, радостью будешь.

Чем же я так тебя обидел?

Я такой же, как был. Я прежний.

Мне весна подарила крылья.

Я парил в небесах безбрежных,

И мне глаз твоих звезды светили.

Я глаза твои видел так близко –

Вся Вселенная в них поместилась.

Наша дружба была такой чистой,

А на взлете любовь разбилась.

И не склеить нам эти осколки,

Не узнать той беды причины.

Греет душу лишь образ твой тонкий,

А на сердце тоска-кручина.

Без тебя я счастливым не стану,

Мне известно теперь это твердо,

Ведь любить тебя не перестану,

И лечу в одиночестве гордом.

Только нечего ждать мне от жизни –

Нет прекрасней тебя в целом мире.

Без тебя своей доли не мыслю,

Без тебя я сломаю крылья.

– Какие грустные стихи! Толик, а у тебя есть не грустные? Пожалуйста.

– Таких нет, Валечка… Правда, одно бодренькое все же припомнил:

Светит яркое солнце весеннее,

Превращая снега в ручейки.

Позабыты печали осенние,

Вновь хорошими стали деньки.

Чем хорошими? Даже не знаю,

Только радости сердце полно.

Словно снег, грусть-тоска моя тает,

Что тревожила душу давно.

Не хочу тосковать и грустить.

Все изрядно уже надоело.

Начинать надо снова жить,

И пора приниматься за дело.

Все равно, что прошло – не вернешь,

Только душу тоскою изгложешь.

Горькие слезы напрасно прольешь,

Но помочь уж ничем не поможешь.

Так вперед в эту бурную жизнь!

Лишь вперед и вперед, без оглядки!

Ведь и так коротка эта жизнь,

Чтоб так глупо играть с нею в прятки.

Светит яркое солнце весеннее,

Звонкой песней звенят ручейки.

Позабыты печали осенние,

Вновь счастливыми стали деньки.

– Ну, вот. А еще. Пожалуйста.

– А что. Почему бы нет. У меня их уже накопилось больше сотни. Хватит слушать до самого утра.Правда, все они печальные, как мое настроение. Кстати, Валечка, вот одно из моих первых стихотворений:

Прощай навсегда ты, любовь моя первая,

Радость и счастье, ушедшие в прошлое.

Отчего у меня ты последняя,

Почему я тобою брошенный?

Отчего есть любовь без взаимности,

Что калечит порой наши души?

Отчего в жизни нет справедливости –

Почему я не самый лучший,

Чтоб меня полюбить ты смогла?

– А это из той же серии. Правда, написал примерно через год:

Я плыву по теченью судьбы

Неизвестно, куда и зачем.

Только серый туман впереди –

Вольной мысли сознательный плен.

Что б могла эта мысль сотворить,

Если дать ей широкий простор?

Но любимая, можно ль забыть

Роковой для меня приговор?

Я страдаю, а годы летят,

Чередой уходя в пустоту.

А душа, как осенний сад,

Растерявший свою листву.

– Ну, и еще одно, как говорят у нас в Харькове, “до кучи”:

Я полюбил мечту мою,

Которой ты была.

Мечте я отдал жизнь свою,

А что мне жизнь дала?

Я в одиночестве страдал,

Сгорая от любви.

Лишь о тебе одной мечтал,

А годы мимо шли.

И размышляя о судьбе,

Я к выводу пришел,

Что ведь мечтал не о тебе –

Об образе твоем.

Но все ж привычке изменить

Уже не в силах был.

Не в силах юность позабыть,

Мечту свою любил.

– Толик, знаешь, если бы мне дарили стихи, я с таким парнем хоть на край света пошла. А Людочка твоя, скорее всего, не любила. Так, показалось вам обоим.

– Нет, Валечка. Я видел ее глаза. Они не обманывали. А о моих стихах она ничего не знает. Так, царапаю для себя, что в голову приходит. Ты первый человек, который их услышал, да еще в моем никудышном исполнении.

– Как не знает? Немедленно придумай, чтоб прочла!

– Была мысль. Только как, если она даже говорить со мной не захотела. А два года назад они переехали. Куда, не знаю. Да и стоит ли искать? Что изменится?.. Когда стихов будет много, да еще научусь сочинять настоящие, попробую опубликовать. Может, прочтет однажды и поймет, как крепко я её любил. А может, посмеется надо мной.

– Толик, да ведь это месть! Только запоздалая. А вдруг она уже будет замужем. Твои стихи не оставят ее равнодушной. Подумай.

– Валечка, не хочу больше думать. Что будет, то будет. Пять лет думал, и всё впустую. Надо менять свою жизнь, а я не могу забыть то, чего давно нет, да и, если честно, боюсь разочарований. А ты, “немедленно придумай”. Что придумать, Валечка?

– Толик, откуда я знаю? Сама с такими же комплексами. Пробуй. Ты – мужчина.

– Знаешь, Валечка, встретить бы девушку, похожую на Людочку, или на тебя. Пожалуй, рискнул. А так.

– А я сама на себя похожа, – вдруг кокетливо улыбнулась Валя.

– Валька, а ты занятная девчонка! С тобой не соскучишься. Жаль, мы с тобой друзья по несчастью. Не хочется ни тебя разочаровывать, ни в тебе.

– А ты рискни. Сочини мне стихотворение, и увидишь, – шутливым тоном, но, мне показалось, не без серьезных ноток, предложила Валя.

– Эх ты, Валя-Валентина. Профессор излагает свои умные мысли и сомнения, а молодая красивая девушка шутит с глупым профессором. А вдруг он действительно рискнет?

– Я не шучу, Толик. Кстати, как ты меня назвал?

– Валя-Валентина. Так, выскочило.

– Знаешь, меня еще никто так не называл. Мне нравится. А все эти Валечки, Валюши с детства валенки напоминают. Из-за этого не люблю свое имя. А Валя-Валентина, здорово!

– Конечно, здорово. Почти как Эрих Мария Ремарк.

Валя-Валентина рассмеялась.

– Жду стихи, – напомнила она, когда мы, наконец, распрощались на лестничной площадке.

– А я думал, ты давно спишь, – удивился Саша, открывая дверь, – Где пропадал?

– Представь, задремал в беседке – там так хорошо было сегодня.

Ночью приснился странный сон, навеянный, очевидно, морским приключением, вечерним знакомством и его неожиданным продолжением.

Я лежу на пляже бердянской косы. Ко мне медленно приближаются, словно плывут по песку, две греческие богини – Людочка и Ирочка. Они все ближе и ближе. Все отчетливей вижу их красивые, но суровые лица. Они смотрят на меня в упор, с укоризной.

Неожиданно рядом со мной возникает Валя. Она смотрит то на меня, то на приближающихся девушек. Она видит мое смятение.

– Толик! – вдруг хватает за руку Валя, – Не смотри на них, они же не настоящие! Они были такими пять лет назад, а сейчас это видение, мираж! Посмотри на меня! Я здесь, я рядом, и тоже красивая! Смотри! – кричит она, и вдруг быстро снимает купальник.

Без одежды она выглядит фантастически. Я не могу оторвать взгляда от Вали-Валентины. А она смотрит на меня так загадочно.

Но мне надо бежать от нее!

Как можно быстрее и дальше!

Не знаю, почему, но так надо.

С трудом бегу по зыбучему песку, рыбкой бросаюсь в воду, ныряю, долго плыву под водой. Мне не хватает воздуха, я задыхаюсь и всплываю.

В нескольких метрах от меня, как когда-то на харьковском водохранилище, стремительно летит четверка распашная. На веслах, что с моей стороны – Людочка и Ирочка. Они ничего не видят, лишь изо всех сил налегают на весла.

Меня видит рулевой. Это Саша. Но он не реагирует. Кричу ему: “Человек по курсу! Суши весла!” Он смеется сатанинским смехом и вещает громовым голосом: “Ты предал свою любовь! Ты приговорен к смерти!” Весла моих подруг уже занесены над головой.

В ужасе просыпаюсь. Я лежу на мокрой подушке и мокрых простынях. Липкая духота жаркого лета. Комнату озаряют всполохи далекой грозы.

Я пришел в себя и долго лежал неподвижно, переживая фантастические, но необыкновенно реальные видения сна. Наконец, снова задремал. Сновидение повторилось один в один. И снова испытал ужас приговоренного к казни. Не спалось.

Я лежал и думал обо всем, что еще не случилось, но может случиться. Я чувствовал себя накануне.

Сами собой пошли стихи. Они родились в полчаса.

Мы не вечны с тобою,

Как и все на Земле.

И дано нам судьбою