Kitobni o'qish: «Сокровища монастыря и плащ-невидимка»
Сокровища монастыря и плащ-невидимка. Часть 1
Происшествие в супермаркете. Наше время.
В одном большом-пребольшом магазине в отделе игрушек продавцы начали замечать странные вещи: игрушки стали исчезать с прилавков чаще обычного. Обычно – это когда покупатели, особенно дети, незаметно потягивают небольшие вещички, а тут пропадали вполне себе приличных размеров машинки и наборы игр. Приказом завотделом бдительность была усилена – не помогло, хотя на помощь для дополнительного наблюдения вызывалась другая смена. Игрушки продолжали периодически исчезать, причем куколки оставались на месте, а вот машинки и пистолетики нет-нет, да и да… того.
Когда завотделом в своем кругу за партией в подкидного дурачка начала жаловаться на загадочные кражи, её коллега по кондитерскому отделу хлопнула себя по лбу и, в свою очередь рассказала о внеплановом исчезновении в последнее время дорогих шоколадных конфет и наборов типа «Каракумы» и «Мишки». При этом соседний ликеро-водочный отдел кражами затронут не был. Заведующие посетовали на горькую судьбу начальницы, пожаловались друг другу на вороватых продавцов и наглых покупателей, на хитрых себе на уме бухгалтеров и малограмотных товароведов. У продавцов, понятно, всегда рыльце в пушку, но это насчет обсчитать-обвесить – это пожалуйста, но, чтобы украсть?! – нет. Новенькие могут, а ветеранам не с руки: недостачу делят на всех, и каждый поэтому вынужден присматривать за коллегой, чтоб чего лишнего не уволок.
В милицию-полицию обращаться, вроде, глупо, да и те могут «нарыть» чего им знать не следует. По совету заведующего плодо-овощами «игрушки» и «кондитерка» решили обратиться к местному потомственному экстрасенсу. Тот пришел, пошептал что-то себе под нос, окропил углы заговорённой водой, сделал несколько пассов руками и велел развесить над дверями пучки какой-то своей особенной трын-травы (оберег от сглазу). Получив помимо денег коробку «Зефир в шоколаде», знахарь ретировался восвояси.
На следующий день все равно в «Игрушках» исчез набор «Юный сталевар», а в «Кондитерке» коробка «Птичьего молока». Теперь заволновались продавцы и даже подсобка: в магазине не только они, работники, но и покупатели стали замечать паранормальные явления: самопроизвольное перемещение игрушек и коробок с конфетами в пространстве, но при этом все они, в итоге, стремились к дверям на выход, где и исчезали в толпе прохожих или в вечернем сумраке. Как посуда в «Федорином горе», убегающая от нерадивой хозяйки. Попытки удержать на месте убегающие вон изделия ни к чему не привели: неведомая сила вырывала из рук спасателей игрушки и сладости и упорно тащила их на улицу.
Вызвали уфологов, священника и – пришлось-таки – милиционера. Этот триумвират лично наблюдал таинственные явления, пытаясь им противодействовать в рамках своей специализации. Как-то: уфолог расставил приборы антилевитации, контроллеры магнитных и телепатических полей, священник махал кадилом и что-то гнусавил по-своему, милиционер достал пистолет и напряженно вглядывался в пространство. Не помогла. Спасибо, один из практикантов с торгового техникума предложил вернуться к старым добрым витринам и упрятать всю продукцию с открытых прилавков под стекло с замками. Так и поступили.
Но в ответ полтергейст переключился на отдел мясной и рыбной гастрономии: начала исчезать деликатесная нарезка и даже филе сёмги малосолёное «по-Мурмански». Когда же исчез целый окорок хамона, терпение администрации лопнуло и была вызвана служебная ищейка – доберман Герман. Ему дали понюхать кусочек испанского окорока, при этом воспитанный пёс не стал её жрать и рванул вместе с проводником в сторону грузовых лифтов. В лифте доберман чувствовал себя спокойно, но в цокольном этаже вновь напрягся, повертелся вокруг колонны, помеченной местными сучками, затем уткнулся мордой в бетонный грязный пол и выскочил во двор. Здесь он снова завертелся, затем сел на свой хвостик и грозно гавкнул: след обрывался возле мусорных баков, где и были обнаружены кости от хамона, но, увы, уже без мяса. Неведомая чупакабра сожрала дорогостоящий импортный продукт. Здесь же в баке были обнаружены и фантики от конфет.
Допросили грузчиков, но не сразу, а только наутро, ибо днём в России от грузчиков ничего не добьёшься. На другой день бригадир этих докеров припомнил после полстакана «перцовки», что во дворе универсал-маркета постоянно трутся какие-то детишки. И это, не считая всяких бомжей и приличного вида пенсионеров, ищущих чем бы поживиться в выброшенной «просрочке». Пенсионеры на допросе показали, что хамон им ни к чему, так как они никак не смогли бы его сгрызть по причине отсутствия зубов, а бомжи такого слова вообще никогда не слыхивали и думали, что это такое оскорбление: «Хам он!». Эта неграмотность вполне сошла за алиби. Оставались подозрительные дети, но они давно исчезли.
Администрация маркета все-таки потратилась на ЧОП – частное охранное предприятие «Кистень» – с тем, чтобы они устроили засаду возле мусорных баков. Ради поимки злоумышленников вновь были открыты витрины в «игрушках» и «кондитерке», а к хамону в гастрономии добавили для приманки роскошный торт из «советского пломбира».
И вот настал день отмщения, и вооруженная засада заняла свои скрытые от посторонних глаз позиции. Стоял тихий и теплый вечер, смеркалось (или вечерело – как правильней?). Пенсионеры и бомжи, нагруженные «просрочкой», рассосались по своим приютам и теплотрассам. Но вот им на смену подрулила стайка ребятишек.
Чоповцы – а это, как правило, видавшие виды бандюки – онемели от ужаса, когда увидели перемещающуюся по двору саму по себе без посторонней помощи копченую свиную ногу – изделие, а ля «Хамон». Окорок медленно плыл в пространстве, раздвигая воздух перед собой, плыл, пока его не подхватили подбежавшие пацаны, тут же начавшие наслаждаться заморским деликатесом.
«Вперед!»! – скомандовал старший наряда и все чоповцы ринулись в атаку. Мальчишки же, бросая трофеи оземь, рассыпались по переулку – поймать не удалось никого; окорок был поднят с земли, очищен от окурков и честно поделен между участниками операции.
Отчет старшего наряда: «Мною, старшим охранником Петькиным, была обнаружена, обезврежена и рассеяна банда расхитителей несовершеннолетнего возраста. Арестовать никого не удалось из-за наступившей темноты, остатки приманки в виде окорока хамон после завершения операции утилизирована. Акт прилагается».
Но, хотя облава и не удалась, товары и продукты перестали исчезать.
Сокровище из монастырского подвала. 25 лет назад.
Известный теперь всей стране монастырь в городе Z начали строить прибывшие сюда в 1610 году монахи Сретенского монастыря – как только на Москве стало известно о намерении бояр позвать на царство польского королевича Владислава. При Романовых монастырь процветал и «выдавал на гора» собственных святых и угодников, но вот при Советах его сразу прикрыли как источник религиозной заразы и потенциальную угрозу самой прогрессивной в мире власти рабочих и крестьян, особенно при наличии высоких и толстенных монастырских стен. Все здания и сам собор на территории монастыря были сложены из прочнейшего красного кирпича с толщиной стен даже в простых службах более метра и такой кладки, что многочисленные попытки всяких комбедов разобрать эти стены на кирпичи ни к чему не привели: кирпичи было невозможно отделить друг от друга – так был прочен старинный раствор, похоже, и впрямь «на яйцах».
Со временем там обосновались следующие советские организации и предприятия: консервно-сушильный завод с хранилищем сырья (картошка, капуста и т.п.) в самом соборе; ЦРБ – центральная районная больница со всеми положенными ей по штату подразделениями – поликлиника, аптека, морг и т.д.; гостиница (Дом крестьянина); несколько жилых двухэтажных домов; СМУ (строительно-монтажное управление), пищекомбинат со своими цехами и, наконец, детский дом № 3, где и обретались герои этого повествования (такое обилие разных ведомств на территории монастыря – это не выдумка, а свидетельство очевидца, то есть меня – автора).
Дети – они такие, их чипсами не корми – дай полазить по запретным местам. Вот и наши мальчишки лазали по бывшему монастырю где и как придётся. И вот однажды, играя в «войнушку» (тогда дети еще играли в нормальные детские игры) прямо в соборе среди куч капусты и картошки, Витька-Крючок пытался спрятаться от «фашистов» под мешками с морковкой. А надо сказать, что Витька был полиемилитчик – действительно скрюченный от рождения болезнью пацан с вечным костылём под мышкой. Он таким и родился, поэтому мать от него сразу отказалась. Витьку даже брали местные бандюки на церковные праздники в аренду у заведующего, чтоб тот в строю нищих просил для них милостыню. Витька потом приносил всем своим клёвый хавчик и даже денюшку, особенно много на Пасху.
«Войнушка», как и всегда, закончилась вничью, про Витьку забыли, а он лежал на каком-то грязном коврике и грыз морковку. Потянулся было за еще одной и тогда куча пыльных мешков обвалилась прямо на него. Крючок заорал, на крик сбежались несколько остальных «воинов» и выволокли его из-под морковной лавины, ухватившись за подстилку, на которой он лежал. Подстилка эта оказалась не то облезлым ковром, не то обычной протертой временем плотной мешковиной, а с другой стороны на детей с неё смотрел едва заметный бородатый старик – это был чей-то портрет, или икона без оклада – непонятно. Пацаны прихватили этот тряпочный портрет с собой – может, удастся его «толкнуть» какой-нибудь бабке под видом иконы.
Выйдя из складского сумрака на солнце, наблюдательный и шустрый предводитель их ватаги Павлик, заметил, впрочем, на этом самом ковре-мешковине еще какие-то рисунки и линии. О Павлике надо сказать особо: в детдом он попал в двухлетнем возрасте, будучи просто выброшенным кем-то из поезда в чистое поле, без документов и пояснительных записок. Его нашел обходчик и сдал в милицию, а те в детдом. Опрос проводников того поезда ничего не дал – кто ж сознается, что в его вагоне такое происходит?! И дело было закрыто по отсутствию подозреваемых. Сам ребенок вдобавок еще тогда и не говорил, только мычал, да и ходил с трудом – недоразвитый, одним словом. Назвали ребёнка Павликом по имени обходчика.
На обратной стороне старика с бородой были обнаружены такие знаки: в углу две стрелки, обозначенные на остриях «N» и «W» – а Павлик был уже в пятом классе, где начали проходить немецкий и знал, что эти буквы означают Nord и West, то есть, север и запад – в верхней части холста угадывалось схематичное изображение собора с боковыми притворами и «царскими воротами»; напротив собора, снизу, был изображен большой православный крест, соединенный с верхним изображением собора двумя параллельными линиями; эти линии примерно посередине были перечеркнуты прямой линией, а над ней была еще волнистая линия. От этой кривой вверх к собору была прочертана еще одна стрелка с надписью на конце: «25С 4А». На конце же этой стрелки был знак-не знак, а, похоже, как буква «Х».
«Ребус» – подумали пацаны и зачесали у себя в затылках, не зная, что и предположить. Но не зря с ними увязалась играть самая умная на свете и во всем детдоме девочка Оля, которая, хоть и была в этой компании младше всех, но отличалась при этом особым «умом и сообразительностью». Она повертела холстину и так, и эдак, посмотрела на просвет и сказала: «Смотрите! Вот это – наша церковь, где мы сейчас» – и она ткнула пальцем на изображение на схеме собора – «а большой крест напротив – это церковь, которая вон там, за базаром» – Олечка указала рукой в ту сторону (действительно, в городе было еще несколько церквей, и одна из них располагалась на запад от монастыря на соседнем холме). «Между ними» – продолжала Олечка – «нарисована дорога – это улица Ленина, а линия поперёк неё – это улица Советская, волнистая линия перед Советской – это получается наша речка Тешевка, а что такое 25С 4А я не знаю».
А надо сказать, что улица Ленина (бывшая Владимирская) мало того, что была с древних пор замощена булыжником (а потому всегда чистая и опрятная), так она была проложена (прорыта) вглубь холма, над которым возвышался монастырь и облицована по обеим сторонам толстенными каменными плитами-блоками из местного речного ракушечника. То есть, паломники и богомольцы поднимались к монастырю и его собору от нижней части города меж желтых мозаичных стен наверх к храму по своеобразному порталу-дороге. Под этим холмом-горой протекала речушка, по её берегам били освященные родники, через речку был проложен каменный мост из того же ракушечника. Это место так и называлось – Каменная Гора, или просто Каменка и никто никогда не называл дорогу к храму «улицей Ленина», только почтальоны.
Да, но ведь загадка на схеме оставалась: 25С 4А – что это? Сам этот рисунок на обратной стороне портрета какого-то мученика однозначно был картой где искать сокровища. И вся компания рванула на Каменку, облазила там все стены – как тысячу раз до этого, но теперь осмысленно, – но там кроме скелетиков дохлых мышей в расщелинах каменных блоков ничего обнаружить не удалось.
Между тем, жизнь продолжалась своим чередом, в том числе и в детском доме №3. Через пару дней на уроке математики пятиклассники начали «проходить» системы мер и весов, а в качестве примера русских старинных мер учитель поведал ученикам о существовании саженей, аршина, пядей и вершка. И вот тут-то Павлушу осенило: а не расстояния ли это указаны на схеме, где «С» – это сажени, а «А» – аршины?! Еле усидев до вечера, вся компания снова примчалась на Каменку с измеренной заранее линейкой палочкой-метром. Но где искать начальную точку отсчета, откуда считать эти сажени-аршины? И вновь бесконечно мудрая девочка-Олечка предположила, что отсчитывать надо от границы между булыжной мостовой и Каменным мостом, то есть, от первой плиты моста. Еще на уроке Паша пересчитал сажени и аршины в метры, получилось, что 25А – это около 50 метров, а 4А – это без малого 3 метра.
Прохожие удивленно смотрели как стайка ребятишек отмеривала палочкой какие-то свои, видимо школьные, задания. Через 40 метров от края моста начиналась (вернее, начинались) обе стены, окаймляющие мостовую, еще через 10 метров эта стена так и продолжала оставаться ничем не примечательной стеной и никаких сокровищ не обещала. В этом месте она была высотой метров пять, стена шла сверху, с горы, где была сначала совсем низенькая и постепенно вырастала к низу. На искомой отметке, вроде как, каменные блоки ничем не отличались от соседних, ребята даже попытались их расшатать – не помогло.
Но тут кто-то догадался поднять голову кверху и вот там, если присмотреться, на самом верхнем камне, который заслоняло корявое деревце, выросшее прямо на стене, в лучах заходящего солнца можно было разглядеть выступающий на ракушечнике крест. Ликованию пацанов не было предела – они, как ищейки, взяли след, но радость пришлось поумерить, а то проходящие зеваки могли бы обратить на них излишнее внимание.
Чтобы осмотреть верх стены необходимо было забежать по Каменке на гору и уже оттуда идти назад по верху вдоль уже монастырской стены, которая отстояла на несколько метров от обрыва, от верхушки стены Каменки; таким образом здесь образовалась своеобразная терраса шириной с приличную дорогу. Она здесь когда-то и проходила, эта дорога – вокруг монастырских стен, – она вела к одним из ворот с обратной относительно парадного въезда в монастырь стороны. Сейчас вместо дороги оставалась только тропинка, все остальное давно заросло бурьяном, кустами бузины и побегами лозины.
Отмеряв в обозначенном месте три метра от края стены Каменки в сторону стены монастыря, ребята уставились в обычную, ничем не примечательную такую же, как и везде, травку – подорожник, пастушью сумку и все такое прочее – пришло время разочарования? – Как бы не так! А на что у нас мудрая Олечка? Она единственная не смутилась и резонно заметила, что здесь надо копать: «Этот клад, как и все прочие клады в мире, закопаны в землю».
В ту пору в нашем городке не запирались не только калитки во двор, но и сами дома: хозяева заткнут щеколду щепочкой и всем ясно, что дома никого нет. Любой хозинвентарь – и лопаты в том числе – стояли в рядок у сарая. Через 5 минут одна из них уже рыла землю там, где надо. Один копает, остальные напряженно следят – всё как в фильме «Этот безумный мир», где вот так под пальмами откапывали чемодан с деньгами.
И вот он – заветный стук металла о металл – дзиннннььь!!! Лопату в сторону, дальше ребячьи ладошки разгребали вручную, очищая открывшийся их взорам… нет, не чемодан, а люк – не люк, лаз – не лаз, в общем, какой-то вход в пещеру Али-Бабы. Лаз был квадратный, примерно метр на метр, деревянный когда-то, подгнивший, но обитый заржавленным железом. С одного края было кованое кольцо, с другого здоровенные петли. Ну! Была – не была! Павлик потянул за кольцо, скрипнули петли и тяжеленный люк слегка приоткрылся. Остальные схватились за появившийся краешек и начали тоже тянуть.
Из открывшейся тёмной дыры пахнуло сыростью, холодом и гнилью, вниз уходила лестница – на первый взгляд целая. Уже смеркалось. Перебивая друг друга, но тем не менее дружно все согласились продолжить экспедицию завтра, но с условием, чтоб никому-никому не трепаться. Предстояло запастись необходимым инвентарём, как-то: веревка, фонарики, нож, если удастся где стащить – топорик. Лаз прикрыли и присыпали снятым ранее дёрном.
Назавтра оказалось, как раз воскресенье, и вся группка детдомовцев в составе Павлик, Витька Крючок, Олечка и близнецы Колька-Толька слиняли из детдома под предлогом посещения каких-то физкультурных мероприятий на городском стадионе. Так гордо именовалась корявая поляна с футбольными воротами без всяких трибун, пара ям для прыжков с песком и беговая дорожка из щебня вокруг поля. Наших героев ждали сокровища, а не жалкие грамоты за победу в метании гранаты.
Землю с лаза снова отгребли, откинули люк, посветили фонариком – лестница была на месте и казалась прочной. Да и вес у каждого «спелеолога» был невелик – им было по 10-12 лет, а толстых в детдомах отродясь не бывало. Витьку Крючка с его костылём оставили наверху «на шухере», а то мало ли что. Хоть и было это местечко укрыто бурьяном и кустами, да и народ шнырял туда-сюда далеко внизу и не мог ничего тут видеть и слышать, но береженого бог бережет.
Надо сказать, что спуск в неизвестность не особенно напрягал собравшихся: во-первых, детдомовца со стажем вообще трудно чем-либо испугать, а во-вторых, все уже не единожды получали своеобразную прививку от страха, посещая по ночам на спор городское кладбище. Ну, а в-третьих, что там может быть ужасного? – весь город знал о подземных ходах под монастырём, о пыточных подвалах для еретиков и о великих сокровищах, спрятанных в его тайных подземельях. Но, также все знали, что в Гражданскую и потом при коллективизации и расцерковлении большевики всё растащили, а что оставалось менее ценного умыкнули предки самих горожан. Даже железо с куполов (хотя уже и без позолоты, ушедшей в 1920 на революцию в Германии) и кресты на куполах – всё исчезло. В соборе оставались только почерневшие от пожарищ облезлые фрески под куполами высоко на стенах, куда не смогли добраться комсомольцы-богоборцы.
Верёвку привязали за один конец к петлям, которые выглядели очень надёжными, а другим обвязался первый из добровольцев – конечно, это был Павлик. Спуск в эту «преисподнюю» продолжался совсем недолго, Паша внизу отвязался, следом спустились близнецы и последней Олечка. Ход был прорыт под монастырской стеной и её фундаментом и вёл куда-то дальше – за стену. Ребята осторожно прошли метров 20-30, подсвечивая себе фонариками – ход был достаточно широк и высок – под ногами была плотная земля, а вот стены и потолок когда-то обкладывались толстыми досками, но теперь они опасно свисали сверху и торчали с боков. Ход упёрся в массивную большую дверь – деревянную, но всё еще на первый взгляд целую, хоть и всю в плесени, и державшуюся на огромных фигурных петлях и кованом засове.
Чтобы сдвинуть засов, пришлось долго бить по нему прихваченным с собой по случаю топориком. И вот он сдвинулся в сторону. Затаив, как говорится, дыхание, мальчишки потянули дверь на себя и она, хоть со стонами и скрежетом, но приоткрылась. Дальше тоже была кромешная тьма, дверь сдвинули сильнее, чтобы можно было пролезть вовнутрь. За дверью оказалось небольшое помещение с каменными стенами, полом и сводом из монастырского кирпича.
У противоположной стены лучи фонариков высветили следующую картину: ребята разглядели стол, за которым… неподвижно сидело два человека. У видавших виды детдомовцев все равно зашевелились волосы на голове, и они невольно попятились назад к двери. При этом оба сидящих за столом хозяина комнаты не пошевельнулись.
Павлик преодолел страх и подошел с трясущимся в руке фонариком ближе к незнакомцам. Те оказались одеты в истлевшее монашеское одеяние – рясы – на головах были клобуки (куколи по церковному). Самое ужасное оказалось то, что эти одеяние были надеты на … скелеты! – монахи умерли много лет назад. Похолодевшие от ужаса близнецы и Олечка подошли ближе. На столе, кроме подсвечника, кучки перьев и исписанного листка бумаги, ничего не было.
На листке же старинным «дореволюционным» письмом было написано следующее: «Лета 1919 от Р. Хр., 20-го дня августа мы, схимонах Зосима и инок Савватий, предаем себя в руки Господа нашего и повествуем о разорении монастыря антихристами, об убиении ими (большевиками) отца настоятеля и всей братии. Мы же, Зосима и Савватий, решили уберечь от осквернения и уничтожения главную святыню монастыря – икону образа Владимирской Пресвятой Богородицы, а также части церковной утвари и старинных грамот, которые мы смогли укрыть в сей келье. Антихристы шли за нами, но не смогли сломать входную дверь, а когда попытались ея взорвать, то рухнул весь притвор и завалил к нам все подходы с монастырского двора. Другая дверь – тайный выход в город – оказалась заперта снаружи, и мы оказались здесь замурованными, без пищи и воды. Силы наши на исходе. Прости нас, Господи, Отец наш небесный, за все прегрешения наши вольные и невольные. Аминь!».
Осмотревшись по сторонам, ребята разглядели помимо стола и монахов стоящие у стены два небольших сундука. Оба оказались не заперты, тогда один из братьев не утерпел и откинул тяжеленную крышку одного из них. Сверху, завернутая в какую-то тряпицу, лежала та самая, пропавшая 70 лет назад, икона-реликвия, а под ней, сверкая даже при тусклом свете фонариков, грудой были навалены чаши на подставках, подсвечники, разной формы и размера кресты с цепями, еще какие-то предметы непонятного назначения – многие со сверкающими каменьями.
Тряпица, в которую была завернута икона, оказалась каким-то балахоном с капюшоном из непонятного и ничем не украшенного материала – так, ветошь… Пашка взял её себе на память, её и еще один крест с камнями, наказав друзьям ничего больше не трогать. Во втором сундуке валялись россыпью бумажные свитки, несколько толстенных книг со сказочными картинками на обложках и даже пара непонятных деревянных дощечек с некими письменами. В общем, не золото, а так – полная никому не нужная муть. В этом сундуке брать было нечего, и пацаны отправились в обратный путь.
Если бы не здоровенный золотой крест в Пашкиных руках, то Витька-Крючок (который «на шухере») ни за что бы им не поверил, а так он чуть не свалился в черный люк. Павлик, хоть и был еще мал возрастом, но сообразил, что им это сокровище ничего, кроме беды не принесет в случае попыток его присвоить. Они просто долго не проживут. Поэтому он отправился с друзьями и с драгоценным крестом – нет, не в милицию или в райисполком (а то мало ли что…), а прямиком к настоятелю единственной на весь район действующей церкви отцу Никодиму. Тот всегда привечал детдомовских и своим наказывал не гонять их от церкви (хотя, что греха таить – среди этих ребят попадались ох, какие вороватые!).
Ну, а дальше уже отец Никодим «забил во все колокола» через свою епархию, епископ заявил властям о чудесном обретении святынь, и началась у Пашки и друзей совсем другая жизнь. Но недолго. Им даже выдали официальную награду от епархии и от государства, и получилась довольно приличная сумма. Но на дворе стояли те самые 90-е годы, и эта приличная сумма через полгода обратилась в прах. Только и осталась у Пашки на память та самая странная хламида, которую он таскал за собой весь детдом и даже после, когда был в армии и после армии. И как оказалось, не зря, а может, и на беду – но не обо всем сразу.
После тех событий разоренный 70 лет назад монастырь начали восстанавливать и передавать РПЦ. Все предприятия и учреждения на его территории были переведены и расселены кто куда. В том числе и детдом №3 был расформирован, а воспитанники разбросаны по другим детдомам. Павел после 10-летки почти сразу по возрасту попал в армию, а после устроился на работу. Всё это время они были с Олечкой в одном детдоме, потом она ждала его из армии, ну, а после они поженились – тут уж никуда не денешься. И у них родился сын Павел-младший (так мама пожелала назвать), он же Пал Палыч, он же Павел II, в отличие от отца Павла I.
Витька-Крючок тоже не пропал, он со временем почти выпрямился, хотя продолжал числиться инвалидом, умудрился закончить университет (что в его положении было равносильно подвигу), а после пошел по научной части и метил уже в доктора исторических наук. Близнецы Колька-Толька так и остались неразлучниками и, как это часто у близнецов водится, женились тоже на сестрах, но на обычных, не близнецах, и даже жили на одной улице.