Kitobni o'qish: «Первооткрыватели (из рассказов геолога)»

Опубликовано в ж-ле "Октябрь"

№ 2 1950 г.

Глава первая

1

В марте небо уже синее, но морозы еще держат землю и тайга стоит запушенная до самых верхушек. И погода в марте переменчива. То сияет ослепительно-яркое солнце и такая тишина, что упадет снежный ком с ветки и по лесу гул катится, а то налетит пурга, закрутит снегом и до весны не найти следа. Не выходит в такое время человек, хоронится зверь и птица.

Что же понадобилось в этот день самолету, ревом двух моторов силящегося перекрыть рев пурги?

Они летели низко. Стеклянная кабина пилота была плотно облеплена снегом и штурман, сдвинув боковые стекла, напряженно всматривался в проносившиеся под ними вершины гигантских елей. Снег забивал ему лицо.

– Прижмет нас, – хриплым голосом говорил он не поворачивая головы.

– Смотри лучше, – отвечал пилот. Он допустил ошибку. Надо было повернуть сразу, а им захотелось закончить маршрут. Теперь они пробиваются вслепую. Ни высоты, ни видимости.

В кабине магнитолога тоже было не лучше. Штурман уже давно перестал подавать ориентиры и вести дальнейшую съемку стало невозможно. Марина выключила магнитометр и подошла к кабине пилотов. Она хотела спросить, как дела, но, взглянув на фигуры пилота и штурмана, промолчала.

Когда на вопрос Шолоха: «Не вернуться ли?», она сказала, что хорошо бы закончить маршрут, она совсем не предполагала такого оборота. В полете она всегда была занята только показаниями магнитометра. Ее покорял этот маленький прибор, позволяющий с высоты определять наличие скрытых в земле магнитных пород и она никогда не думала, что их полеты могут кончиться катастрофой.

Вдруг темный массив тайги прорезала светлая полоса.

– Земля! – крикнул Гостев.

– Вижу.

В вытянутых руках Шолоха собралось все напряжение полета.

– Все в хвост! – еще раз крикнул он.

Гостев соскочил со своего места и побежал первым. Марина бросилась за ним и в этот момент самолет коснулся земли.

Толчок, треск. Снова толчок… Марина упала. Она ударилась головой о магнитометр и покатилась к пилотской кабине. За ней, гремя, катились ведра, воронки, гаечные ключи. Отбиваясь от них, она вскочила на ноги. Гостев уже стоял. Он уцепился за поперечную распорку и имел вид человека забравшегося под потолок.

– Сели! – крикнул он.

У Марины дрожали ноги. Ей казалось, что и самолет тоже вздрагивает. Из пилотской кабины выбирался Шолох. Дверца была наклонена и походила на узкую, почти горизонтальную щель. Он вылез и встал осторожно, словно пробуя ногами крепость пола.

– Самоубийство, а не посадка, – сказал он. На его одутловатое лицо медленно возвращалась краска.

У Марины кружилась голова. Вздрагивающими пальцами она расстегнула ремешки под подбородком и сдернула шлем. В голове у нее загудело, как будто ударили в колокол. Она даже вскрикнула.

– Здорово тебя, – сказал поворачиваясь к ней Шолох. – Коля, аптечку!

Гостев попытался открыть наружную дверь и в самолет ворвались ветер и снег.

– Пурга…

– Аптечку! – крикнул Шолох.

Марину начало трясти. Мелкая противная дрожь поднималась от ног и расходилась по всему телу. Она плотно сжимала зубы. Ей казалось, всем слышно, как они стучат.

– Терпи, терпи… – приговаривал Шолох, когда она вздрагивала особенно сильно.

Наконец он выпустил ее голову. Она потрогала пальцем. Вместо привычной мягкости волос – тугие, шершавые бинты.

– А ведь все было так хорошо…

Слезы подступили у нее к горлу. Она опустилась на пол самолета и закрыла лицо руками.

2

А на базе в это время маленький и вихрастый радист Сережа тщетно взывал в эфир.

– Буря! Буря! Буря! – повторял он. – Я Орел. Я Орел. Даю настройку. Раз, два, три, четыре, пять; пять, четыре, три, два, один. Буря. Буря. Я Орел. Я Орел. Прием.

Он щелкал переключателем и склонялся к рации, словно в таком положении мог скорее услышать не отвечающую ему «Бурю».

Рядом с ним облокотился на стол Федор Васильевич, начальник Экспедиции. Он уже свыше четырех часов сидит прижимая к уху трубку наушника. Потеря самолета и опасения за жизнь людей, среди которых была и сестра, пригнули его высокую фигуру.

– Буря. Буря. Я Орел. Я Орел…

И снова шорохи, попискивания, позывные чужих станций. «Буря» не отзывалась.

– Попробуем еще ключом, – сказал радист и тоже надел наушники. Застучала морзянка.

За тонкой перегородкой, в конторе, переговаривались люди. Хлопнула входная дверь, чей-то голос спросил:

– Саша, дай закурить.

– Покурили, хватит.

– Вот спасибо, еле выпросил, – громко сказал первый голос. Кто-то засмеялся, кто-то шикнул.

– Скажите, чтобы потише и попросите Орлянкина зайти, – не оборачиваясь сказал Федор Васильевич.

Сидевший за его спиной комендант вышел. Голоса за стеной смолкли, а на рацию вошел молодой парень в штатском. Он посмотрел на Федора Васильевича и тот, как будто его спрашивали вслух, ответил:

– Плохо, Саша. Плохо. Завтра, если утихнет, придется лететь искать. У тебя как?

– В любую минуту, Федор Васильевич.

– Ну, хорошо. Будь наготове.

Радист продолжал звать не отзывающуюся «Бурю».

3

Когда Марина проснулась, солнце заливало всю кабину. В самолете никого не было. Через раскрытую дверь виден был кусок неба и слышались голоса:

– Хотел бы я знать, – раздраженно наскакивал голос Гостева, – какого черта мы забыли в этой дыре?

– Никто тебя не тянул, – возражал ему Шолох. – Сам ехал.

– Сам, сам… Ехали, золотые горы обещали, а теперь сиди, вот…

– Ты все равно, как с луны свалился, – сказал Шолох и полез в самолет. Он лез через люк пилотской кабины и Марина подумала, что дело плохо, если самолет лежит носом на земле.

– Я не знаю, откуда я свалился. Я не знаю даже, куда я свалился, – продолжал кричать за его спиной голос Гостева. Не отвечая ему, Шолох протиснулся в фюзеляж.

– А, проснулась, – сказал он. – Как чувствуешь себя?

– Не вылетим? – вместо ответа спросила Марина. По его лицу она старалась угадать истинное положение вещей.

– Как тебе сказать… – Он не смотрел ей в глаза. – По такому снегу не подняться, да и…

Она откинулась обратно на чехлы.

– Ты что, Марина?

– Так, голова что-то опять кружится.

Ее знобило. Она натягивала чехлы до самого подбородка, но они промерзли и не гнулись. От них веяло холодом. Даже серебристая обшивка самолета и та, казалось, излучает холод.

Влез Гостев и достал бортпаек.

– Жаль, спирт весь уже выпили, – сказал он срывая пломбу. У него был совсем другой голос, чем когда он говорил снаружи. – Ну, ничего, вот только выберемся отсюда…

Он так и замер, не досказав, что будет, когда они отсюда выберутся. Издалека донесся знакомый гул мотора.

Шолох вскочил. Он пробежал по наклонному полу самолета и одним рывком выбросил свое сильное тело через дверцу. Следом за ним, так же стремительно, выскочил и Гостев.

Гул нарастал.

Марина приподнялась и смотрела в окошко. Их самолет лежал зарывшись носом и наклонясь на правый бок. Левое крыло его торчало кверху, как рука утопающего, а Шолох и Гостев барахтались рядом в снегу и, махая шлемами, кричали:

– Э-эй… Э-эй…

Но самолет ровно, не меняя курса, прошел стороной и они сразу поникли.

– Орлянкин пролетал, – сказал Шолох, когда они вернулись. – Нас ищет.

– Не увидел он нас? – с робкой надеждой спросила Марина.

– Не увидел, – сказал Гостев. – Да разве увидишь. Окраска-то серебряная. – И вдруг засмеялся. – А мы-то ему кричали, а?..

4

Орлянкин предполагал, что Шолох, потеряв ориентировку, выйдет к реке и по ней будет искать Медвежий Угол, но за рекой начинались большие превышения и Шолох, боясь проскочить реку в сильном снегопаде, предпочел взять курс прямо на базу. Поэтому, обшарив всю прибрежную полосу, Орлянкин так и не нашел их в первый день поисков, но во второй день, начав облет по трассе полетов, он, безошибочным взглядом штурмовика, привыкшего распознавать замаскированные самолеты и танки противника, сразу разглядел распластанную на снегу серебряную птицу Шолоха.

Он спикировал и помчался почти прижимаясь к бликующему снегу. Солнце насквозь просвечивало долину. Он увидел, как из самолета вывалились два человечка и увязая по пояс отчаянно замахали ему. Он накрыл их своей шумной тенью, развернулся на крутом вираже и снова с ревом промчался над ними. Он кидал самолет кверху и книзу, махал ответно рукой и даже сделал две «бочки». По случаю такой радости он был уверен, что Федор Васильевич не вкатит ему очередного нагоняя за «фокусы». И действительно, когда он заглянул в переговорное окошко, то увидел, что лицо Федора Васильевича снова помолодело.

Потом они выкинули им пакет и кружились, наблюдая, как одна фигурка барахталась в снегу, пытаясь дотянуться до него, а вторая, подняв обе руки кверху, потрясала ими в приветственном жесте. И Сашка Орлянкин целый бы день кружил над ними, если бы в переговорную трубку не услышал отрезвляющий голос Федора Васильевича:

– Давайте к Битюгову.

5

Снегу навалило…

Дмитрий Битюгов очищал проходы от жилья к буровой, когда из-за лесного горизонта вынырнул маленький связной самолет экспедиции. Битюгов разогнул взмокшую спину и, приставив к глазам козырьком ладонь, наблюдал, как он кружил над поляной. Рабочие, тоже побросав лопаты, смотрели в небо. В плавных заходах самолета чувствовалось, что пилот не впервые летает здесь, но на этот раз он как будто к чему-то примеривался. И вот полоснула по воздуху красная лента вымпела и, разрезав яркую синеву неба, воткнулась в снег.

– Хорош глазомер у Орлянкина, – подумал Битюгов, освобождая привязанную к грузилу записку. Он пробежал ее глазами и задумался.

Он проработал в тайге одиннадцать лет. Два прииска, шахту, рудник и негромкую славу первооткрывателя оставил он на местах своих исследований, когда близ заимки Медвежий Угол он обнаружил крупное месторождение магнитного железняка. Два года он разведывал этот участок и с каждым годом перспектива месторождения расширялась. Он сообщил в Управление и весной, в ответ на его письмо, приплыли в Медвежий Угол двое. Одного он знал. Невысокого роста, уже склонный к полноте, с волосатыми руками и грудью, начальник буровых работ Иосиф Абрамович Померанец не один раз ставил вышки на местах его открытий. Второго он видел впервые. Высокий рыжеватый блондин с очень белой кожей и серыми с зеленцой глазами, он назвался Федором Васильевичем Васильевым, начальником Комплексной изыскательной экспедиции и показал ему приказ Управления, по которому и он, и Померанец, включались в эту экспедицию до полного выявления объема и запасов найденных здесь железных руд.

Кроме того, значилось далее в приказе, в целях быстрейшего продвижения работ, экспедиции придавалась аэромагнитная группа, оснащенная новейшими приборами по магнитной разведке. Он не знал этих приборов и появление их воспринял как недоверие к его работе. Но самым абсурдным показалось ему летать с ними на самолетах. Он обжился в тайге, как медведь, который изредка выходит из чащи, чтобы взглянув, что делается за кромкой леса, уйти обратно; оброс мускулатурой и бородой, взгляд его стал зорок, слух чуток. Всем обликом своим он являл теперь настоящего лесного жителя. И он знал тайгу.

Тайга

Она покрывала землю – сплошь. Только вода и камень были свободны от нее. Старатель уходил в тайгу и о нем боялись думать. Его было не дозваться, не найти. Проходил срок и он выходил из чащи также внезапно, как и поглощался ею. Бывало, что он и не возвращался. Тайга стояла темная и глухая. Самые сильные ветры могли выворотить ее с корнем, но не нарушить ее молчания. Никто не мог сказать, почему она не отпустила от себя человека.

И вот он стоит и держит в руках записку, в которой говорится, что в 40—50 километрах (карта прилагалась) потерпел аварию самолет и ему предлагается немедленно выйти к потерпевшим для оказания первой помощи.

Марина чувствовала себя недостаточно хорошо, чтобы последовать за Шолохом и Гостевым, и, как и вчера, наблюдала за прилетом Орлянкина через окошко. На мгновенье она увидела даже брата. Он сидел на втором месте и махал рукой.

Когда они улетели, она снова откинулась на чехлы, слыша, как за стеной Гостев пытается добраться до пакета, поминая и бога, и черта, и проклятый снег, который не может выдержать даже порядочного человека.

Шолох влез за лопатами.

– Теперь они до нас доберутся, – сказал он. На его лице опять светилась улыбка.

К вечеру прокопали проход и достали пакет. В нем были хлеб, консервы и фляга со спиртом.

Гостев сразу потянулся за ней.

– Что-то в горле сухо.

– Это не вода, – засмеялась Марина.

– Разве? – Он опрокинул стаканчик и крякнул. – Кха, в самом деле, спирт.

Дали выпить и Марине. Она закашлялась. На глазах выступили слезы. Она и смеялась и плакала.

– Я знал, что они найдут нас, – говорил Шолох. – Сашка пилот классный. У него только высота не в почете. Недаром все зубы выбиты.

Марина почувствовала себя значительно лучше. Она много смеялась и потом сразу заснула. А ночью у нее начался жар. Ей казалось, что кто-то ходит вокруг самолета и стучит, пытаясь войти внутрь.

– Кто? Кто пришел? – в один голос допытывались Шолох и Гостев.

Марина приходила в себя. До ее сознания медленно доходил вопрос. Она устало откидывалась назад, закрывала глаза и шептала:

– Он.

– Бредит, – говорил Гостев.

В самолете было темно и тихо. Шолох и Гостев сидели прислушиваясь к ее прерывистому дыханию.

– Пока придут, как бы чего не случилось с дивчиной, – глухо и тревожно в темноте сказал Шолох.

Перед рассветом Марина проснулась еще раз. Шолох и Гостев спали. Ей снова показалось, что кто-то ходит вокруг и ищет дверцу. Боясь разбудить их, она поднялась. Ноги не слушались ее. Подниматься по наклонному полу самолета было также тяжело, как идти в гору. Она задела Шолоха.

– Ты что? – спросил он и сразу поднялся.

– Там кто-то ходит.

– Нет никого, тебе кажется. Спи.

– Нет, там кто-то ходит. Ты послушай.

Гостев тоже поднял голову. Они все трое прислушались.

– В самом деле, там, кажется, кто-то есть, – сказал Гостев.

– Зверь какой-нибудь, – уже не так уверенно возразил Шолох. – До базы не меньше двухсот километров. Они не могут так скоро.

Все же он подошел к дверце и распахнул ее. Луна заливала снег спокойным синим светом. Долина, окаймленная черным лесом и поблескивающими скалами, была сказочно красива.

– А хорошо все-таки, – вздохнул он. – Умирать не надо…

И в это время послышался крик. Он высунулся и увидел, как через небольшой бугор, закрывавший от них выход из долины, спускается огромная человеческая фигура, в малице, озаренной, как сиянием, светом луны.

И, быть может, в первый раз за все время у него задрожали ноги. Он прислонился к двери и прошептал:

– Люди.