Зачем нужны умные люди? Антропология счастья в эпоху перемен

Литература и массовая литература – это принципиально разные информационные структуры. Маниакальное стремление массовой литературы получить статус «просто литературы» (soft skills превратиться в universal skills) легко объяснимо: пустота и бессодержательность тяготеют к культурной многозначности. Антикультура имитирует культуру, желает быть промаркирована как культурпродукт. Зачем?

Деньги. Массовая литература, продаваемая под брендом «литература», – это маркетинговый ход, который льстит и «писателям»-беллетристам, и «читателям»-потребителям. Плюс комплекс неполноценности, этот надежный и верный спутник неразвитого сознания. Массовая литература имитирует литературу, индивид имитирует личность, натура – культуру. Смерть имитирует жизнь. После меня хоть потоп, хоть выжженная земля, хоть отравленные души и неразвитые умы: таков тайный девиз массовой «литературы».

Ничего удивительного: массовая литература – служанка индивида, инструмент реализации его больших «культурных» амбиций.

Кстати говоря, это объясняет, почему писателем, то есть человеком, способным создавать высокохудожественный текст, надо родиться. Писателем надо родиться, а личностью надо стать. Писатель + личность = великий текст. Если крупно повезет, конечно…

Беллетристика же не требует большого врожденного таланта. Беллетрист + индивид = массовая литература.

Целостность или системность также даются нам в ощущениях. Так приспособительный ресурс психики начинает работать как потенциал познавательный. Когнитивные чувства (разумные эмоции, то есть эмоции, производные от деятельности разума) – это продукт и эмоциональное сопровождение разумной деятельности человека.

Интеллектуальные эмоции, также способные мобилизовать человека на решение задач любой сложности, весьма схожи по эффекту с эмоциями разумными; однако если вторые действительно направляют потенциал человека в русло познания (что делает человека адекватным реальности), то первые часто возникают по поводу того, что желаемое принимается за реальное. Иллюзия часто становится для человека реальным стимулом.

Кстати сказать, вот это свойство реальности – «иллюзия (утопия, идеал) часто становится для человека реальным стимулом» – нам будет весьма интересно. Мы его еще обсудим. Образ будущего либо отсутствие такового – такая же реальность, как и прошлое, как и настоящее. Понимаете, о чем я?

Эта проблема стоит нашего внимания. Париж стоит мессы. Понимание стоит того, чтобы затратить на него силы.

Путь познания противоречив, иногда он осуществляется в форме приспособления. Например. Если мы не в состоянии ответить на вопрос (познать) «Зачем нужны умные люди?», мы приспосабливаемся к обстоятельству непознаваемости вопроса, живем с этой непознаваемостью, не в силах изменить ситуацию. Мы не относимся к этому как к катастрофе. Принимаем непознаваемость как условие жизни. Как неизбежный когнитивно-психологический дискомфорт. Тем не менее мы находим в себе силы раз за разом вносить этот вопрос в повестку дня человечества. Мы словно тестируем себя: а «вдруг» у нас настолько прибавилось силы, что мы «вдруг» сможем решить нерешаемый вопрос? Вдруг мы уже дозрели?

Так приспособление помогает познанию, хоть и противоречит ему.

Психика приспосабливает нас даже к факту неизбежной смерти. Трагичность жизни каждого пока что компенсируется относительной нетрагичностью жизни всех. Неизбежная смерть одного пока не означает фатальной гибели всех. Продолжение и триумф жизни как таковой сопоставимы с фактом неотвратимой смерти каждого из нас. Мы готовы принять смерть каждого как условие жизни всех. Каждому становится немного легче. Без такого приспособления жизнь, разумная жизнь, была бы невозможна.

Итак, приспособление включено в познание.

Точно так же возможности интеллекта включены в потенциал разума.

Постараемся раскрыть этот принципиально важный момент.

Иногда от интеллекта до разума – один шаг, иногда – пропасть. Вот эта предрасположенность человека к информационной гибкости, лабильности, амбивалентности и помогает ему, и мешает. Чтобы извлечь больше пользы из такого положения вещей, лучше сочетать гибкость с принципиальностью – лучше разделять интеллект и разум по функциям, в том числе по культурным функциям. Если разграничивать цивилизацию и культуру как типы управления информацией, то следует признать, что в основе цивилизации лежит интеллект (интеллектуальные компетенции hard skills и soft skills), в основе культуры – разум (универсальные компетенции).

Что такое разум как тип управления информацией?

Разум – это способность управлять информацией, которая выходит на уровень целостности, где проявляется связь всего со всем. Если мир целостен, един, то это единство должно проявляться в плане информационном – и прежде всего в информационном. Целостный, единый, сетевой мир – это мир больших данных. Например, информационная структура таких нравственных отношений, как любовь, свобода, стремление к истине («нравственный закон внутри нас», по Канту) должна быть однородна со структурой вещества, из которого состоит вселенная («звездное небо над головой», по Канту). Любовь, атом и вселенная подобны по информационной структуре?

Это в большей мере предположение, нежели констатация научно зафиксированного факта; тем не менее целостность должна включать человеческое измерение в «нечеловеческое». Физика и математика в своих высших измерениях должны как-то пересекаться с высшими культурными ценностями. Не станем лукавить, это «всего лишь» ощущение, когнитивная эмоция, которые – а вот тут внимание! – в один прекрасный момент могут трансформироваться в научную интуицию. Философия находит свое подтверждение в физике, а физика – в философии: это утверждение сложнее опровергнуть, нежели подтвердить.

Разум в этой связи можно определить как особого рода интеллект, считающийся с логикой бессознательного, обогащающийся такой логикой, которая меняет качества исследуемого объекта с системного на целостный; все это превращает разум в инструмент тотальной диалектики, в инструмент моделирования идеального смысла, который принято называть истиной. Именно связь всего со всем порождает тотальную диалектику как научный способ постижения целостности; с другой стороны, «все» становится объектом исследования благодаря тотальной диалектике.

Для нас «рабочей формулой» тотальной диалектики, формулой, материализующей тотальную диалектику, является «матрешка» «universal skills – soft skills – hard skills».

Возможности интеллекта включены в потенциал разума – что и требовалось доказать.

«Теория всего» (которой мы коснемся в своей книге) – это феномен, рожденный тотальной диалектикой. Разумом, но не интеллектом.

Без проекции на жизнь человека интеллект и разум становятся всего лишь умозрительными категориями. Проекция на феномен жизни делает их жизненно важными. Что бы мы с вами ни оценивали, в эту оценку закладываются возможности интеллекта и разума по-разному видеть объект оценки. Смотрим на одно и то же (например, на искусственный интеллект), а видим разное. Интеллект видит объект в контексте системных отношений, разум видит системные отношения в контексте целостных.

Интеллект видит только деревья, а разум за деревьями видит лес.

Вот послушайте доводы интеллекта, этого рупора индивида: «Раз смерть неизбежна, какая разница, сегодня конец или завтра? Раз смерть неизбежна – пропади оно все пропадом. Все позволено, смертные! Помирать – так с музыкой! Даешь пир во время чумы!»

Разум, рупор личности, смотрит на вещи шире и предостерегает нас от ошибок интеллектуального способа решения вечных проблем: «Неизбежная смерть одного пока не означает фатальной гибели всех. Смерть пока не доказала своей всесильности. Скорее, наоборот. Смерть давно стала моментом жизни, хотя кому-то кажется, что смерть выше жизни. А момент жизни давно стал моментом вечности. Жизнь вмещает в себя больше, чем ощущения; кроме того, ощущения ощущениям рознь: умные ощущения уже давно сильнее страха смерти. Нет, не уверен, что смерть выше жизни. Поживем – увидим».

С точки зрения интеллекта, если смерть неизбежна, то все пропало. Все слова бессмысленны. Жизнь становится сомнительной (относительной) ценностью. И вот в качестве абсолютной ценности жизни интеллект определяет деньги. Почему?

Потому что если все пропало – то все позволено. Лучше быть здоровым и богатым, чем больным и бедным. «Богато прожитая жизнь» – хоть какая-то компенсация смерти, хоть какая-то компенсация бессмысленности и ужаса бытия. «Богато прожитая жизнь» – это череда ярких ощущений, а ощущения (которые способен контролировать интеллект) можно приобрести за деньги.

Поскольку деньги являются абсолютной ценностью, следовательно, они являются целью и средством. Они не пахнут. Но способны подарить самые изысканные ароматы. Деньги могут все. Иных сопоставимых с деньгами ценностей интеллект, горизонт постижения которого ограничен системным характером отношений, в упор не видит. И это не его вина, а наша беда.

С точки зрения разума, если смерть неизбежна, то все только начинается. Смерть – это интересный вызов. Мы заставим смерть работать на жизнь.

Проблемы интеллекта – это возможности разума. Поживем – увидим.

Интеллект в силу своей информационной специфики видит проблему в одной плоскости, в одном измерении, в модели «win-win»; разум видит проблему в разных измерениях и с разных сторон (например, 4 «win-win»). Чтобы понять, к каким последствиям могут привести решения интеллекта без оглядки на экспертизу разума, приведем несколько примеров.

В Китае в рамках политики Большого скачка (1957–1962) решили, что китайцы никак не могут побороть голод потому, что их «объедают прямо на полях прожорливые воробьи». Была организована кампания уничтожения «четырех вредителей»: мух, комаров, крыс и воробьев. Почему четырех? Интеллект подсчитал.

С мухами комарами и крысами получилось как-то не очень. Они оказались весьма живучи, а всенародный поход на грызунов без применения специальных химических средств получился неэффективным. Решили отыграться на воробьях.

Пропаганда настойчиво объясняла, что воробьи за год съедают столько зерна, сколько хватило бы для того, чтобы прокормить 35 млн человек. С доводами интеллекта не поспоришь: воробьи – это те птицы, которые крадут наше зерно и являются причиной голода. Следовательно, их надо истребить, и голод исчезнет. Активно продвигал кампанию биолог Чжоу Цзянь, являвшийся в то время заместителем министра образования страны. Наука и интеллект настаивали: массовое уничтожение воробьев и крыс приведет к невиданному расцвету сельского хозяйства.

Как действовать?

Ответ опять же подсказал интеллект. Воробей (вообще мелкая птаха) не может находиться в воздухе более 15 минут. Следовательно, надо сделать так, чтобы птицы как можно больше находились в воздухе. Весь Китай был мобилизован. Старики, школьники, дети, мужчины, женщины превратились в активные отряды шумопроизводителей и охотников: с утра до ночи они стучали в барабаны и кастрюли, орали, свистели, размахивали шестами и тряпками, вынуждая воробьев и других мелких птиц падать на землю без сил. Затем их добивали и складировали в огромные кучи. Фотографии многометровых гор из мертвых воробьев регулярно публиковались в прессе, чтобы вдохновлять и стимулировать войну с пернатыми. Учеников снимали с уроков, выдавали им рогатки, чтобы отстреливать птиц и разорять их гнезда. Особо отличившимся школьникам выдавали грамоты.

В результате к ноябрю 1958 года в Китае было уничтожено около 2 млрд воробьев. В 1959 году страну порадовал небывалый урожай, что, конечно, доказало самым неисправимым скептикам правильность избранной стратегии борьбы с голодом. Доказало мощь и правоту интеллекта.

Правда, заметно увеличились полчища гусениц, саранчи и других вредителей.

Именно поэтому еще через год в стране наступил голод, в результате которого погибло до 30 млн человек.

Оказалось, что «прожорливые» воробьи не только крадут зерно, но и еще истребляют гусениц и прочих вредных насекомых, популяции которых регулировали именно воробьи (мелкие птицы). 18 марта 1960 г., Мао Цзэдун написал: «Не надо бить воробьев, как результат мы лишь получили клопов. Лозунг такой: уничтожать крыс, клопов, мух и комаров». Воробьев стали закупать в СССР и Канаде и вагонами завозить в Китай. Воробьи стали истреблять гусениц и саранчу. Зерна стало больше. Голод уменьшился. Интеллект опять победил.

С тех пор в Китае стали культивировать трепетное отношение к воробьям [2].

Какова мораль этой поучительной истории, где главное действующее лицо не воробьи и власти, а интеллект?

Интеллект (системное мышление) видит только часть проблемы (прожорливые воробьи крадут наше зерно); решение части проблемы может только усугубить проблему в целом (истребление прожорливых воробьев нанесло еще больше вреда нашему зерну). Чтобы эффективно решать многоуровневую и многогранную проблему, необходимо подключать массивы больших данных. Когда данных становится слишком много, интеллект не справляется с анализом данных и предлагает неверные решения. Интеллект не способен решить задачу уровня 4 «win-win».

Еще более впечатляющим провалом интеллекта была идеологическая логика фашистов, в основе которой лежала нацистская расовая теория. Это была теория превосходства «высшей расы» (немецкой, само собой) над «низшими».

В 1925 году вышла печально известная «Майн кампф»^[3] («Моя борьба») Адольфа Гитлера. В ней системно (то есть безупречно с точки зрения интеллекта) изложена теория расизма. Гитлер понимает историю как борьбу рас за жизненное пространство. За выживание.

Если есть «высшая раса» и «низшая раса», логично было бы сделать вывод: зачем разводить на планете людей «генетический мусор» (наподобие «низших» цыган, евреев, славян, африканцев), зачем плодить «прожорливые» и некультурные популяции, когда у человечества есть элитная, породистая раса?

Это нерационально. Интеллект подсказывал (а «передовые» немецкие ученые-интеллектуалы после прихода Гитлера к власти подтверждали): надо бороться за чистоту рядов, за чистоту расы, которая дала миру несравненных философов и музыкантов. «Чистота расы» становится инструментом прогресса. Ничего личного, только логика интеллекта.

Следовательно, низшие расы следует, как бы это изящней выразиться, прибрать с лица земли. Аннигилировать. Ликвидировать как ошибку природы. Истребить к чертовой бабушке. Как?

Обратитесь к интеллекту, и он вам подскажет: концлагеря, газовые камеры, массовые расстрелы, да мало ли чего еще. Лучше всего война, конечно. Технологий, обеспечивающих чистоту расы, много.

Следовательно, война не только желательна и возможна, но и жизненно необходима.

Следовательно, Drang nach Osten (натиск на Восток) [3].

Расовая теория оказалась ошибочной, как и борьба с воробьями в Китае. Но Вторая мировая война случилась. Жертвами «интеллектуальной ошибки» стали сотни миллионов. Сама война стала памятником и символом несостоятельности интеллекта в решении сложных проблем человечества.

Ошибки интеллекта всегда дорого обходились и обходятся людям; за любой военной или геополитической авантюрой всегда стоят «интеллектуальные погрешности». За всемирной катастрофой, если она, не дай бог, однажды случится, будет стоять интеллект.

Уже после Первой мировой войны появилось так называемое «потерянное поколение» (выражение, приписываемое Г. Стайн, введенное в оборот Э. Хемингуэем). Так называют на Западе молодых, очень молодых фронтовиков, участников Первой мировой, независимо от страны, за которую они воевали. Проблемы этого поколения стали темой творчества Э. Хемингуэя, Э. М. Ремарка, Р. Олдингтона, Ф. С. Фитцджеральда и многих других всемирно известных писателей.

Эти молодые люди, которых иногда называют «неучтенными жертвами войны», вернулись с фронта морально, а часто и физически искалеченными. Они утратили веру в человека, в идеалы, в будущее.

«Неучтенные жертвы войны», эти «живые убитые», потеряли веру в силу интеллекта, прежде всего. Интеллект способен породить войну, но он не способен ее предотвратить или прекратить, а война неизбежно делает человека животным: вот что они усвоили своим интеллектом. Это не только фронтовой, но и печальный культурный опыт.

Вторая мировая война, можно сказать, окончательно убила веру в то, что интеллект способен гарантировать людям хоть какое-то будущее.

Широко известные слова Т. Адорно «После Освенцима писать стихи – это варварство» относительно точно выразили смысл разочарования. Мысль, в общем-то, проста: Освенцим и культура – несовместимы. Если Освенцим был в реальности, оказался возможен – следовательно, культуры больше нет. Культура побеждена. Война победила.

Если война возможна всегда, в любое время, если высшие культурные ценности не в состоянии помешать войне, если интеллект, высшая способность человека, бессилен перед войной, то какой смысл говорить о культурных ценностях, о «стихах»?

Если нет способов остановить войну, если культура бессильна, то писать стихи – бессмысленно. Писать стихи «после Освенцима», после того как культура показала свою несостоятельность перед варварами – значит, делать вид, что добро победит зло, значит, предавать культуру. Значит, обманывать себя и других, убаюкивая сказкой о торжестве света над тьмой.

Это не варварство, ибо это хуже, чем варварство, – это именно лицемерие и предательство.

Что ж, потерянных, растерянных и разгневанных людей понять можно. Но сегодня такая реакция на «слабость и беззащитность культуры» – это уже во многом архаическое мироощущение. Если эволюцию человека ограничить пределами интеллекта, то Т. Адорно, а также все, потерявшие веру в могущество интеллекта, правы. Если кроме интеллекта есть еще и разум, то они неправы.

А разум есть.

Разочароваться в интеллекте можно только с помощью интеллекта. Объективно это не вооружает человека перед вызовами, которые уготовил ему мир, а лишь запутывает его. Разочарование в интеллекте неразумно, хотя и закономерно. Понять можно. Согласиться нельзя.

Сомнения в способности интеллекта быть спасителем человека и человечества возникли давно. Наиболее полно, развернуто и масштабно они нашли отражение в творчестве Л. Толстого и Достоевского (хотя еще у А. С. Пушкина в «Пиковой даме» эти сомнения выражены точно и недвусмысленно).

О чем знаменитый роман «Преступление и наказание»?

О преступных наклонностях и возможностях интеллекта. Главный герой романа Родион Романович Раскольников «раскалывает» родину Романовых, Россию. С помощью чего он ее «раскалывает», уничтожает?

С помощью интеллекта, этого окаянного инструмента интеллектуально искушенного Запада. Россию, как известно, умом (интеллектом!) не понять, в Россию можно только верить.

 
Умом – Россию не понять,
Аршином общим не измерить.
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.
 

Ф. И. Тютчев

Интеллект идеально спланировал, осуществил и бессовестно (то есть опять же – идеально) обосновал право на преступление. Наказание, согласно Достоевскому, возможно только со стороны веры (со стороны психики, иррационального): иных ресурсов и возможностей покарать «охмуренных интеллектом» у человека нет. Во всяком случае, Достоевский их не обнаружил. Взаимоотношения психики и сознания в версии Достоевского назвали «диалектикой души» (не разглядев за душевной диалектикой, диалектикой чувств, «диалектики сознания»).

Возникает вопрос: можно ли назвать героя Достоевского человеком умным?

Интеллекта в действиях Раскольникова много, его душевные переживания насыщены интеллектом до предела (что позволило аттестовать русскую душу как загадочную, противоречивую – как ни крути, с изъяном, ущербную, неполноценную, несколько нездоровую). И чем больше в его действиях и переживаниях интеллекта, тем меньше ума.

Идеальное преступление может совершить интеллект; ум и преступление – вещи несовместные. Это роман об интеллектуально невероятно развитом герое, совестливом, но не умном. Раскольников не Евгений Онегин, увы.

У русских есть выражение: умная голова – да дураку досталась. Это именно о Раскольникове.

Подводя итог, проведем аналогию: интеллект – это «железо» (если использовать терминологию из сферы IT), это диск, на который записывается информация; разум – это soft, это программы, которые записываются на диск.

Возможности «железа» – это одно, а возможности программного обеспечения – это другое; soft может невероятно усиливать эффективность интеллекта, а может, напротив, тормозить его производительность.

Нечего на IQ пенять, если soft никудышный.

Персоноцентризм – это попытка увидеть потенциал человека в soft’е, если угодно.

Напомним себе: самое ответственное решение, которое человек принимает в своей жизни, – это решение о том, на какую систему ценностей он будет ориентироваться в качестве приоритетной. Это решение будет определять все его последующие решения и поступки.

И это решение принимается либо разумом, либо интеллектом.

Мы не ценности как таковые выбираем; сам выбор ценностей определяется либо интеллектом, либо разумом, и информационные возможности интеллекта или разума включены в наш выбор.

Ценность – это всегда ценность либо с точки зрения интеллекта, либо с точки зрения разума. Ценность вообще – это миф, выгодный более интеллекту, нежели разуму.

Навыки hard и soft skills существуют и совершенствуются на базе интеллекта.

Навыки, которые мы называем универсальными компетенциями, существуют и развиваются на базе разума.

Итак, информационная система человека – это космический продукт, не только «гуманитарный». Именно поэтому определение «человек есть существо информационное» представляется гораздо более содержательным, многоплановым по сравнению с теми определениями, которые детерминируют природу человека путем выделения либо природной, либо социальной, либо духовной доминанты (например: человек – существо биосоциальное, или человек – существо моральное).

КЛЮЧЕВОЙ ТЕЗИС. Интеллект и разум выступают «базовыми платформами» сознательного отношения, при этом они принципиально различаются в плане информационном, следовательно в плане нравственном.

Интеллект понимается как способность управлять информацией, которая ограничена системным характером своей структуры.

Разум – это способность управлять информацией, структура которой носит целостный, сетевой характер – характер больших данных.

Поэтому на проблемы ума, жизни и смерти интеллект и разум смотрят по-разному. При этом возможности интеллекта включены в потенциал разума.

Литература

1. Ювенал. Сатиры // Римская сатира. – М.: «Худож. лит-ра», 1989. Перевод Д. С. Недовича (сатиры 1–8), Ф. А. Петровского (сатиры 9–16), под общ. ред. Ф. А. Петровского. Сатира Х, строка 356. http://ancientrome.ru/antlitr/juvenal/juvenal10.html

2. https://aif.ru/society/history/ptichiy_genocid_kak_priroda_otomstila_kitaycam_za_vorobev

3. https://ru.wikipedia.org/wiki/Уничтожение_воробьёв

4. https://encyclopedia.ushmm.org/content/ru/article/nazi-racism