Kitobni o'qish: «Райские птицы», sahifa 3

Мила и Бажена берутся за руки, замерев на месте, и провожают меня взглядом. Последний раз смотрю на них, запечатывая в памяти образ, а после с рьяно бьющимся сердцем отворачиваюсь к холмам.

Проглотив все выпущенные в него угрозы, Рион кивает Бажене, подарив на прощание благодарную улыбку, и подмигивает Миле. Вдохнув напоенный благоуханием яблок воздух, человек решительно шагает вперед, к спуску с холма, и я следую за ним.

Я покидаю сад. И лишь ночной воздух знает, что в глубине души я сама не уверена в правильности этого пути.

Косясь на Риона, я бегу за ним босиком, пытаясь поспевать за размашистым шагом мужчины, что более чем на голову выше меня. Яблоневый сад остается позади, и я лишь однажды оборачиваюсь, видя вдалеке силуэты сестер, прежде чем спешно спускаюсь к подножию холма. Здесь, за садом, воздух кажется иным – живым, наполненным невиданными звуками и ароматом едва ощутимой свободы. У меня по коже пробегают мурашки: это ли не тот мир, о котором я грезила?

Замедлившись, я останавливаюсь, вдыхая чуждый запах ночного ветра. Рион, успев отойти вперед, замечает мое отсутствие и оглядывается.

– Только не говори, что устала? – взмаливается он.

– Сад закончился, – завороженно произношу я. Чувствую это всей кожей, как невидимая преграда, скрывавшая нас в чарующем коконе сада, вдруг исчезла. Воздух стал другим – более плотным, живым, насыщенным тысячами мелодий, которые я не слышала раньше. – Мы спустились с холма.

– Как ты поняла? – Темные брови сходятся на переносице. Рион оглядывается по сторонам и прислушивается, желая понять то же самое, но так и не находит ничего.

– В саду нет животных или насекомых, мы слышим только ветер, шорохи и журчание реки. – Опускаю взгляд, вдруг ощущая себя неловко, словно не имею права на такое человеческое признание, будучи сильным, властным существом: – А сейчас я слышу сверчков.

– Вот как, – почесывая затылок, подытоживает Рион. – Тогда, думаю, миг нас не слишком задержит.

Странное, непонятное чувство благодарности трогает мое сердце. Прикрываю глаза и прислушиваюсь: насекомые стрекочут, ласковый летний ветерок колышет траву, где-то вдалеке чирикает птица и ржет лошадь.

Погодите. Что? Распахиваю глаза, не веря ушам.

– Мне показалось, или я слышала коня? Дикие животные не подходят к саду никогда. Ни разу не забредали.

– Чернокрыл будет польщен, конечно, но он отнюдь не дикий. – Рион озирается по сторонам в поисках животного. Он ухмыляется, наконец найдя источник шума, и указывает на пригорок. – Это мой конь. Должно быть, сбежал с опушки, где мы и встретились.

– Я бы на его месте тоже оставила тебя тут и сбежала, – бросаю я в полушутку, стараясь скрыть вспыхнувшую тревогу. Мне не хочется казаться слабой, поддавшейся страху: из нас двоих смертельный дар принадлежит мне, он должен вселять в меня уверенность и силу. И все-таки неожиданно громкое ржание из темноты заставляет вздрогнуть.

– Чернокрыл! – Навстречу Риону трусит рысцой могучий, чернее самой ночи конь, и даже земля, кажется, содрогается под его копытами. Мгновением раньше я считала себя храброй, способной встретить любую опасность лицом к лицу, но сейчас, перед огромных размеров конем, моя уверенность дает трещину. Стоит коню приблизиться, как я невольно делаю шаг назад и моя голова будто сама собой вжимается в плечи. На животном, чья лощеная шерсть блестит в лунном свете, красуется обмундирование из темной кожи, украшенной тонкими серебряными заклепками и изящными узорами. Седло, обтянутое бархатом, мягко переливается во мраке ночи.

– Ну, привет, красавец, – выдавливаю я, стараясь говорить без дрожи. Конь тяжело фыркает, взглянув на меня глубокими, как бездонные омуты, глазами.

– Эй, дружище! – Рион обнимает могучую, жилистую шею Чернокрыла. – Прости, что оставил тебя.

Мощные мохнатые копыта Чернокрыла нетерпеливо топчутся на месте. Так и не решившись подойти ближе, спрашиваю:

– Почему Чернокрыл? Не вижу у него ни одного крыла.

– Скачет, будто их у него не меньше четырех. – Рион усмехается, проверяя седельные ремни. Поймав мой растерянный взгляд, насмешливо добавляет: – Если хочешь ехать со мной, садись сзади.

– Ты ведь шутишь?

– Шучу, – сразу же признается Рион. – Надеялся понежиться в объятиях крылатой девы.

Фыркаю и закатываю глаза. Ближайшие десять дней этот человек будет сопровождать меня всюду – придется потерпеть людскую дерзость.

Взмахнув крыльями, я отталкиваюсь и взмываю над землей. Сколько я помню, в саду мы могли летать лишь низко, чтобы не заметил случайный странник. Но теперь все иначе. Небо раскидывается надо мной, зовущее и неизведанное. Неужели настал момент, когда я могу расправить крылья во всю длину и взлететь настолько высоко, насколько достает небо?

– Ближайшая деревня в тридцати верстах, но мы объедем ее и остановимся в лесу близ следующей, – кричит Рион снизу. – Лети выше, если поселение появится на горизонте. И не отставай, Птичка.

Рион встряхивает повод, натягивая узду, и Чернокрыл, вздыбившись, срывается с места. Несколько мгновений наблюдаю за удаляющимся всадником, чьи волосы светлым пятном мелькают в ночи, а затем стремительно пускаюсь вслед. Рион не лгал: Чернокрыл действительно быстр, он мчится вперед, словно соревнуясь со мной. Набирая скорость полета, я раскидываю руки в стороны. Ветер играет в волосах, путается в перьях, развевает подол платья. Я блаженно прикрываю глаза и отдаюсь ощущениям: теперь точно знаю, что значит «свобода».

Мой восторженный, полный счастья смех разносится в небе, и Рион, скачущий верхом, поднимает глаза к выси. Покачнувшись в седле, он натягивает поводья и вынужденно вновь смотрит перед собой, а я запоминаю мимолетный, полный восторга мужской взгляд.

Путь выходит длинный – от зари до зари.

– Углубимся в лес и заночуем, – говорит Рион, когда я тихо приземляюсь рядом с конем. – Утром схожу в деревню за хлебом и молоком, а тебе, надеюсь, моя еда не придется поперек горла?

Небо еще затянуто тьмой, но первые птичьи голоса уже начинают разноситься по округе, предвещая скорый рассвет. Раскидистый лес простирается впереди густой, черной чащей, и эта непроглядная тьма вызывает во мне легкий страх. Я привыкла к густому саду, где каждое дерево было знакомым, но здесь, в лесных дебрях, все иначе. Среди деревьев может скрываться нечто страшнее, быстрее и опаснее меня самой.

– В пище я не нуждаюсь, – отвечаю на странный вопрос. Но это чистая правда, мы с сестрами не едим – позволяем себе лишь глоток воды из реки и кусочек молодильного яблока время от времени, разделяя один плод между собой. Такая трапеза для нас с сестрами сродни таинству, что разбавляет наше обычное течение жизни, придавая красок. Вкушая волшебный плод, мы не знаем голода, болезней, не знаем боли от ран и порезов, а что важнее – помним вкус.

– Ладно. – Рион пожимает плечами. Он спешивается, притаптывая сапогами разросшийся репейник, и треплет высокую холку Чернокрыла. – Пойдем, нужно найти место для ночлега.

Мы входим под своды ночного леса, и я краем глаза замечаю, как плотная тень ветвей поглощает нас. Здесь все незнакомо, но уже нет в груди прежнего страха – лишь дрожь предвкушения. Я вырвалась из сада.

Глава 4

Из летописей:

Ирий – таинственный холм, затерянный в чертогах Белогорского княжества. Говорят, что там раскинулся волшебный сад, скрытый от людских глаз, где в вечной тиши растет Древо с молодильными яблоками. Его плоды, по преданиям, даруют молодость и силу, но лишь тем, кто сможет обойти смертельно опасных крылатых стражниц.

Мгновение спустя копье с оглушительной скоростью пронзает женскую грудь.

– Веста! – Время замедляется. Мила мчится к сестре, которая камнем падает вниз, на окровавленное поле боя. Как же далеко! Крылья налились свинцом, окостенели, и каждый взмах дается Миле с трудом. Все вокруг сливается в одну кроваво-грязную пелену сражения, застилая глаза слезной дымкой. – Веста, нет!

Женское тело с силой ударяется о землю. Воины, ведущие бой рядом, отшатываются. Они не спешат праздновать победу или сетовать на поражение – каждый из них охвачен страхом. Одни боятся неизвестности, что грядет за смертью крылатой девы, другие – гнева ее живых сестер.

Мила находит сестру на земле, словно драгоценный жемчуг, теряющий свою белизну в грязи беспощадного боя. Она жестко приземляется, сразу падая на колени у тела Весты, пронзенного длинным вражеским копьем. Волны боли и отчаяния накатывают на Милу. Вражеским? Человеческим. На этом поле боя у Милы есть лишь один враг – человек.

Тусклый свет костра мерцает на поляне, куда Рион разложил хворост и сухие ветки. Я сижу на невысоком, рябоватом пне, уставившись на пляшущие языки пламени. Не припомню, когда я в последний раз видела живой огонь: в саду не было нужды разводить костры. Покоцанный меч и седло с дорожным узлом лежат чуть поодаль, Чернокрыл темной громадой маячит у сосны. В воздухе пахнет дымом да сыроватым лесом.

– Поспи, – негромко произносит Рион, распластавшись на траве после нескольких часов верхом. – Отдохнем, а к ночи пойдем через дебри, чтобы не попасться людям на глаза.

Я и сама понимаю, что пора, но молчу, глядя, как от пламени ввысь уносятся искры. Во мне теснятся мысли и о саде, и о сестрах, и о том, куда приведет меня эта дорога.

– Значит, не доверяешь? – произносит Рион, заметив, что спать при нем я совсем не тороплюсь.

– А с чего мне доверять тебе, Иларион?

– Просто Рион, – отвечает он, поднимаясь с места и направившись к седлу. – Но мне казалось, что, раз уж ты не собираешься меня убивать, я могу тебе довериться. И ты мне тоже.

– Непростая у тебя цепочка умозаключений, «просто Рион». – Я склоняю голову набок, скрестив руки на груди. – Ты мне доверяешь лишь потому, что я не отправила тебя в Навь, а я должна доверять тебе за то, что ты доверился мне?

– Но ведь первый шаг сделала ты, – он усмехается, не сводя взгляда с моих крыльев, – когда подарила мне жизнь.

Откидываюсь назад, опираясь на ладони, и осматриваю его. Рион вытягивает из мешка простое покрывало и стелет на землю, готовясь к ночлегу.

– Упрямишься… А вот я могу предложить жест щедрой души, – добавляет он.

– Охотно послушаю, – цокаю я.

– Возьми мой меч, взлети да вонзи подальше в ствол дерева, чтобы я не смог залезть и достать его бесшумно. Пока ты спишь, я останусь безоружен. Что скажешь?

Я кривлю губы, раздумывая: для меня нет особой нужды в таких ухищрениях – у меня есть крылья да голос, достаточный, чтобы оборвать чью-то жизнь. Но и отдохнуть надо. Я впервые так долго находилась в полете, и крылья затекли, ломят. Мысль о том, что завтра придется идти пешком не меньшее расстояние, не добавляет легкости. Но, с другой стороны, что мешает безоружному Риону просто задушить меня во сне?

– Согласна, – выпаливаю я, хотя решение еще не принято окончательно. – Но пообещай, что не придушишь меня во сне. Не попытаешься украсть яблоко. Пообещай как человек.

Рион усмехается, но тут же встает и, заметно усталый, все же выпрямляет спину. Тени залегают у него под глазами, тревожа память об отце. Он протягивает свой клинок, украшенный зеленоватым камнем на рукояти:

– Клянусь как человек птице не покуситься на твою жизнь, – отвечает он, протягивая искусно выкованный меч. – Никакого воровства. От начала и до конца нашего славного путешествия я не причиню тебе зла и защищу от тех, кто попытается это сделать.

Сердце, что билось размеренно, вдруг пропускает удар. О последнем я не просила. Смотрю прямо в его глаза и вижу, что они не просто зеленые – они глубокие и блестящие, как камень на рукояти. Его лицо уже не кажется таким серьезным, да и сам он не так холоден, каким был сначала: Рион отворяет для меня свою внутреннюю броню. Но ответить тем же я не могу.

– Я принимаю твою клятву, – шепчу я. Ладонью скольжу по рукояти меча, касаясь пальцев Риона. Он отпускает меч, и его тяжесть давит мне на руку. Рион отступает на несколько шагов, давая мне возможность взлететь. Поднимаюсь в воздух с усилием, крылья дважды взмахивают, порождая мощный порыв ветра. Пламя костра едва не гаснет. На узкой поляне трудно расправить крылья, но мне все-таки удается взлететь. Замечаю высокую сосну, под которой привязан Чернокрыл, и с усилием вонзаю меч в ствол. Подобраться к нему будет нелегко.

– Ну что? Теплеет тебе в жилах от доверия? – прикрикивает мне снизу Рион, распластавшись на своем покрывале. Недовольным ржанием ему вторит Чернокрыл, который, по всей видимости, пытается поспать.

– Глумись-глумись, – приземляюсь и складываю крылья за спиной. – Посмотрим завтра, когда я откажусь доставать меч и тебе придется самому лезть на ель.

Мужские губы трогает косая улыбка. Такая искренняя, что не могу сдержать ответную и тут же себя одергиваю.

– Засыпай, Пернатая, уже светает, – говорит Рион, и ведь действительно. Небо трогают первые солнечные лучи, туманная дымка тихонько поднимается из-под древесной листвы. Лес оживает. – У меня только одно покрывало, но я с радостью разделю его с тобой.

Пропускаю дерзость мимо ушей, постепенно начиная привыкать к ней. Вместо этого укладываюсь на один бок прямо на траву, под крыльями – мне не ново.

– Упрямая. Здесь полно места для двоих, – но я все равно не отвечаю на предложение Риона. Его лицо сначала напряжено, но затем смягчается. Замечаю, как иногда его ресницы подрагивают, и ловлю себя на том, что не могу оторвать взгляд.

«Красивый, чего уж скрывать. Но красота бывает коварной», – думаю я и пытаюсь отогнать мысли, но их слишком много, и я сдаюсь без боя.

– Я все же надеюсь, что доверие взаправду есть между нами, – бросает он, приоткрыв один глаз, и я спешно отворачиваюсь, будто и вовсе не следила. А затем, встретив мое молчание, хмыкает и поворачивается на бок.

В сумерках костер медленно догорает, тихо потрескивая. Собравшись с силами, я закрываю глаза и почти незаметно улыбаюсь, позволяя сну увести меня из этого странного мгновения.

Утро встречает нас скромным завтраком: Рион на рассвете уходил в деревню и вернулся с караваем хлеба и кувшинчиком парного молока. В лучах солнца лес пробуждается: птицы щебечут в кронах, влажная листва блестит, а в воздухе витает ощущение тихой радости.

Хоть и было решено идти ночами, а днями отдыхать, густой лес позволял без опасений передвигаться нам и засветло. За неимением вещей я смотрю на сборы Риона и лелею лукошко с золотым яблочком. Пора двигаться в путь.

– Выходит, я вернусь даже раньше срока?

– Выходит, что так, – отвечает Рион, прокладывая путь широкими шагами, явно зная, в какую сторону идти. – Коли двигаемся и днем, и ночью. Ближе к вечеру выберемся из чащи, а там останется всего одна деревня. Объеду ее, а ты, быть может, пролетишь над ней.

Шагаю босыми ногами позади него, наблюдая за широкой спиной. Мы идем лесной тропой. Чернокрыл, тяжело ступая, неспешно следует рядом, время от времени прижимая уши, когда какие-то ветви цепляются за его бока. Черная лощеная шерсть блестит под редкими солнечными лучами. Крепкие, сильные копыта держат ровный шаг, животное смотрит четко перед собой, словно идет в строю.

– Откуда такой конь у тебя, человек? – интересуюсь я. – Выглядит опрятнее тебя, да и умнее. Это ужасно привлекательное качество, раньше я его не оценила.

– Отец подарил каждому из нас, братьев, по жеребцу. Чернокрыл оказался самым резвым, – серьезно отвечает Рион, вперив взгляд прямо.

– Ты говорил о братьях там, в саду, – вспоминаю я. – Они и отец – это твоя семья?

– Моя семья, – тихо хмыкает Рион, но все же нехотя продолжает: – Наша мать умерла при родах, но мой младший брат, Иван, выжил тогда. Я был еще мал, почти ничего не помню, а вот Радан все знает.

– Радан? Твой старший брат?

– Верно, – коротко отвечает Рион. Он торопливо идет вперед, не желая больше касаться печальных воспоминаний. Я завела не лучшую тему для разговора.

Тороплюсь следом, но в босую ступню вдруг врезается небольшой острый камешек. И все бы ничего, вот только боль пронзает ногу, заставляя меня замереть.

– Мне больно, – тихонько шепчу я, вперив взгляд перед собой. Не вскрикиваю, лишь смотрю вперед, приоткрыв рот: давно забытое чувство проносится жгучей искрой по конечности, а в голове пусто. Замираю, окоченев от непривычного, забытого страха.

Он, успев пройти пару шагов, резко оборачивается:

– Пернатая? Что значит «больно»?

Дыхание такое частое, что страх только усиливается. Голова перестает быть холодной, мысли – одна за другой – терзают меня, не оставляя в покое.

– Рион, мне не должно быть больно.

В три шага он оказывается рядом, наклоняется и изучает мою ногу. Я безмолвно сжимаю губы, стараясь унять рвущиеся слезы.

– Какая стопа?

– Левая. – В сердце возникает тоска по сестрам и саду – страх навевает эту печаль.

Рион опускается на колено, внимательно осматривая мою ногу. Я не могу чувствовать боль: сила молодильных яблок, разливающаяся по моему телу, должна залечивать раны и притуплять поглощающее ступню чувство. По крайней мере, раньше было так.

– Ничего страшного, – тихо говорит он. – Но идти ты не сможешь, я вижу кровь. Доверься мне еще раз?

Я, поддавшись порыву, киваю. Рион встает с колена с полным понимания и сочувствия взглядом. Одной рукой он подхватывает меня под колени, другой – под крылья и бережно поднимает над землей. Тихо шиплю и руками хватаю его за крепкую шею. Открываю для себя новые чувства – стыд да жар, заливающий щеки и лицо.

– Доверься и ослабь хватку, пока не задушила. Сейчас я посажу тебя на Чернокрыла, а ты перекинь ногу через седло и выпрямись.

– Нет! – восклицаю я. – Я не сяду на него. Он же дикий. Крылья не помогут, если я буду падать с такой высоты! Иларион, даже не смей!

– Спокойно, – приказывает он, замечая, что я вцепилась в него мертвой хваткой. Затем, по-доброму хихикнув, добавляет: – Вроде только крылья от птицы, а рассуждаешь как воробушек. Больно ведь идти, будешь нас задерживать. На коне поедешь, пока стопа не исцелится.

Вздыхаю, понимая, что выбора нет.

– Не смейся, – бурчу я, зарываясь взглядом в его плечо. – Если упаду, крылья не спасут…

– Чернокрыл не дикий. Как окажешься в седле, хватайся спереди за луку или гриву, – уверяет он, осторожно подходя к жеребцу. Конь невозмутимо косит ухом. – Видишь, он даже поклоны умеет. Поклон, мальчик.

Его руки крепко удерживают меня, и на краткий миг я забываю о боли, фокусируясь на коне.

– Я помогу разместиться и не отпущу, пока ты не почувствуешь, что сидишь крепко.

Конь опускается сначала на одно переднее колено, затем на другое. Рион кивает, подавая знак, и я перекидываю ногу через широкую спину коня. Дрожу, чувствуя, как сильные руки на мгновение ложатся мне на бедра, поддерживая, пока я не схвачусь за луку.

– Готова? – спрашивает мой новый знакомый, приподняв бровь.

Я, чувствуя жгучий стыд и странное тепло внутри, едва выдавливаю:

– Готова.

Конь медленно выпрямляется.

– Неужели так сильно боишься, Птичка? Достаточно спеть, и я мертвецом к твоим ногам лягу, а тебя пугает конь?

– Как только твой отец омолодится и выздоровеет, я непременно спою тебе колыбельную на ночь! – угрожаю я.

– Охотно жду, – не скрывает своей улыбки Рион, осторожно беря Чернокрыла под уздцы. – А пока держись крепче, Веста.

Я вцепляюсь в луку, чувствуя, как гулко колотится сердце – уже и не от боли, а от мысли, что теперь у меня есть куда более странная рана: та, что в душе, когда рядом этот человек.

Поистине человеческое чувство посещает меня спустя пару часов неспешной езды верхом – неприятная ломота в пояснице. К тому времени маленькая, но глубокая рана на стопе медленно затягивается, я буквально ощущаю это. Почти все время Рион молчит, погруженный в свои мысли, и меня начинает мучить еще одно неведомое ранее чувство – то ли вина, то ли стыд. Поразмыслив, понимаю, что настрой Риона переменился во время разговора о семье.

– Рион? – зову я. Мне кажется, что он вздрагивает от неожиданности – настолько глубоки его раздумья. Рион не оборачивается, но выпрямляется, и становится ясно, что он слушает. – Вы живете с отцом в Златограде. А сейчас мы где?

– Фактически – в лесу, – язвительно отвечает Рион. – А вообще на землях Белогорья. Наш путь пролегает через все четыре княжества.

Смотрю на макушку Риона. Покачиваясь в седле, то и дело поглядываю на него, позволяя себе изучать его фигуру. Спина у Риона прямая, осанка ровная, шаг ритмичный. Интересно, все люди выглядят так? Так… идеально?

К закату перед нами появляется кромка леса, а почти сразу за ней – поселение. Маленькие деревянные домики кромкой обнимают красноватую от солнца землю. Рион останавливается, чтобы оценить обстановку, и вместе с ним замирает Чернокрыл.

– Могу я спуститься с коня? – робко спрашиваю, поерзав в седле.

Рион отрывает взгляд от деревушки и смотрит на меня. Уверенно протянув руки, он говорит:

– Перекинь ногу, подайся ко мне навстречу и спрыгни, я поймаю.

Мне хочется испуганно возразить, но гордость берет верх. Осторожно снимаю ногу с седла и соскальзываю – будто падаю в теплый поток. Пальцы Риона мягко удерживают меня за талию, ставят на землю.

– Вот видишь. – Его до того серьезный взгляд теплеет, когда он смотрит на меня, и голос становится мягче. – А ты боялась. Еще немного, и станешь уверенной всадницей.

Боли я больше не чувствую. Не могу оторваться от его взгляда и замираю, как будто весь мир вокруг исчез. Позади конь, спереди человек – и будто нет пути вперед. Но, может, я стою лишь потому, что зеленые глаза, завораживающие, затягивают меня в свою глубину?

– Спасибо, – отвечаю я, не без труда переводя взгляд на поселение. – Будем ждать здесь, пока не стемнеет?

– Я отправлюсь в деревню, разведаю обстановку, – предлагает Рион. – А ты с Чернокрылом останешься здесь, раз уж вы так сдружились. Вернусь быстро, но до темноты. Пойдем ночью, а к утру снова устроим привал.

– Ты прекрасный собеседник, Чернокрыл, в отличие от твоего хозяина.

Проходит не меньше получаса с момента, как Рион оставил нас. Ночь действительно быстро опускается. Я сижу у дерева, прижимаясь спиной к шершавой коре, и лениво ворочу в руках выпавшее из моего крыла перо. Чернокрыл неторопливо переступает рядом, а я болтаю с ним вслух:

– Ты прекрасный собеседник, Чернокрыл, в отличие от твоего хозяина. Не подумай, он совсем неплох, но такая заноза…

Замолкаю, когда слышу странный шорох, пробирающийся сквозь тишину ночного леса. Я всматриваюсь в темноту, а сердце начинает стучать чаще. Из темноты впереди проступает легкое сияние факела, и вот передо мной появляется согбенная старушка. Ее облик едва виден в тусклом свете огня.

Холодок пробегает по спине, и я замираю, не в силах ни заговорить, ни пошевелиться.

Когда старушка переводит взгляд на корзинку, лежащую у моих ног, ее глаза расширяются. Золотистый свет, струящийся из-под тряпья, притягивает внимание незнакомки. Старушка лишь чуть склоняет голову, одаривает меня ласковой, почти материнской улыбкой – и исчезает в темноте, унося за собой слабый огонек факела.

Я остаюсь в растерянности одна. Смотрю ей вслед, пока слабый свет не исчезает среди деревьев. В голове пульсирует осознание, что я только что столкнулась с чем-то куда более могущественным, чем могла предположить.

– Что за?.. – Кто она такая? Лесная ведунья, неведомая сила или просто из местных?.. Но ясно одно: я ее ничуточки не напугала. – Этот студень даже не потрудился придумать убежище понадежнее!

Пока я еще какое-то время рассыпаюсь в оскорблениях, возвращается Рион.

– Сгинь же! – недовольно ворчу вслух, шевелясь на месте, когда слышу шаги позади. – Какой же ты умный, Иларион…

– Расскажешь о своем негодовании позднее. – Голос Риона доносится из-за дерева, а затем появляется и он сам. – У нас возникла небольшая сложность.

– Какая же? – поднимаюсь с земли. Рион приближается к Чернокрылу, хлопая коня по лохматой шее. – Да какая разница! Знал бы ты, что сейчас произошло!

– Ты жива, вокруг нет бездыханных тел – значит, ничего серьезного.

– Ничего серьезного?! Мало того, что нашел место, куда и ребенок вышагал бы без труда, так еще и…

– Случилось кое-что. Видишь вон те огоньки? – перебивает меня Рион, указывая на очертания деревушки. И действительно: замечаю, как вдалеке маячат факелы, около двух дюжин. – Это кметы⁷ княжьи ходят по окрестностям, служат князю Велесовых земель. В деревне почуяли неладное, может, кто-то скрылся… Тебе лететь невдалеке опасно, а мне не пройти мимо них просто так.

– Почему же, скажи на милость? – уточняю я, всматриваясь в Риона. – Я догадывалась, что ты не так прост, но мысли о воровстве и преступлениях отогнала. – Раз так – идем навстречу им. Я покажу всю мощь волшебной птицы наяву.

– И все бы ничего, Пернатая… – Рион опирается плечом о ствол дерева и складывает руки на груди. – Вот только не может сам князь свою же дружину на смерть положить.

– Это как понимать? – интересуюсь я, не отрывая взгляда от спутника. Мне все кажется, будто он вот-вот засмеется так, как умеет только он – заливистым, задорным смехом – и все окажется просто шуткой. – То ты вор, то князь. А я, наивный воробушек, доверилась человеку. Так скажи мне: зря ли я не спела в нашу первую встречу?

– Какое горе – забыл упомянуть о своем величайшем и высочайшем происхождении! – Всплеснув руками, Рион закатывает глаза, словно это пустяк – быть князем и бродить по лесам в одиночку. – Это не та напасть, которая будет нас задерживать. Я все еще Рион, твой спутник и защитник на ближайшие двенадцать дней. Я по-человечески клялся тебе – и эту клятву сдержу. Верь мне, Веста.

И действительно, какое мне дело до его положения? Тряхнув головой, пытаюсь сбросить наваждение – пусть хоть пастуший сын! Но обида разливается в груди, заполняя меня всю: я доверилась ему, а он не ответил мне тем же. Утаил свое происхождение, когда мое, такое очевидное, было у него на глазах: крылья никуда не спрячешь. А раз Рион что-то скрыл раз – скроет и еще.

– Утаил как великую тайну, княже. А ведь мог сказать, когда представлялся, раз уж о доверии клялся, – стараюсь говорить так, словно мне безразлично, но выходит туго: обида слишком явная, да и не только на Риона. На себя саму. Мила была права: как можно было довериться человеку? И все же по неведомой причине Бажена меня поддержала, а что еще важнее – Древо подарило Риону свой бесценный плод.

– А если бы пытался скрыть, то и сейчас бы не сказал, – сузив глаза и нахмурившись, произносит Рион. – Неужели ты поведала мне все и ничего не утаила, маленькая Птичка? Ни единой тайны у загадочной девицы, которую мне не мешало бы знать?

Холодок пробегает по телу, дыхание учащается, а сердце, наоборот, замирает: почему он спросил? Ведь прав. Перед глазами проносятся лица Милы и Бажены, стерегущих древо от страждущих путников, возжелавших покуситься на молодость. Я утаила самую главную правду, так разве не мне должно быть совестно?

– Не должно, – неожиданно произношу я вслух.

– Не должно – что? – спрашивает Рион, отодвигаясь от дерева. В сгущающейся темноте черты его лица стираются, но я вижу: он недоволен, даже негодует, брови сдвинуты к переносице, губы сжаты в плотную линию.

– Не должно быть стыдно мне, Великий княже. Несмотря на положение, которым ты обладаешь, мне всесторонне безразлично, что тебе дозволено среди людей, кем ты помыкаешь и управляешь. – Слышу, как мой голос становится нечеловечески угрожающим, слишком низким. Во мне все еще дрожит досада. Не могу понять: откуда во мне ревность к тому, что он «выше» среди людей. – Мне не должно быть стыдно что-то утаивать от человека. Мое существование выше любой из человеческих проблем.

– Вот оно что, – негромко отвечает Рион. Лицо его расслабляется, залегшая меж бровей морщинка разглаживается. – Просто «князь».

– Что?

– К моему отцу – «Великий князь». – Рион больше не смотрит мне в глаза, а я внимательно слежу за каждым его движением. Он спешно направляется к Чернокрылу, видимо потеряв интерес к беседе, поправляет подпругу, затягивая ремешки потуже, и взбирается в седло. – Конечно, такой птице высокого полета это чуждо, но мы, дикари, воры и кто-то там еще, предпочитаем жить по правилам. Нам по нраву вежливость и воспитание.

– Людям по нраву воспитание, ведь вас выращивают родители. Легко стать хорошим человеком, коль зерно в тебя посеяли, – язвлю я, и если бы мои слова были стеклом, они бы точно резали больно, и это не укрывается от Риона. Были ли у меня родители? – Но будь по-твоему, человек. Как к тебе обращаться теперь?

Чернокрыл, будто понимая каждое слово, топчется на месте, волнуясь. Рион натягивает поводья, заставляя животное подчиниться и успокоиться. Нервно закусив губу, он все же отвечает, глядя на меня сверху вниз:

– Мое имя – Иларион Чернецкий. Я средний сын Великого князя Светогора Чернецкого, государя четырех объединенных княжеств. И сейчас мы находимся в Велесовом княжестве, коим я владею. Люди, что здесь рыщут, – мои дружинники, хоть и не знают, что их господин рядом.

Молчу, время медленно тянется, а кровь кипит, так и хочется что-нибудь сказать да уколоть в ответ! И все же понимаю – нечем отвечать, но все-таки находится вопрос:

– Что делать будем, «просто князь»?

– Коль ночь совсем не опустилась и видно путь, – начинает Рион, протягивая открытую ладонь птице, – я предлагаю ехать. Лететь тебе небезопасно, рядом поселение, а если к дружине близко окажешься, то, возможно, нападут, не пощадят ни перышка.

– Забываешься, княже, – изгибаю рот в лукавой, почти хищной улыбке, а изящными, тонкими пальцами хватаю руку Риона. – Ни один твой кмет и моргнуть бы не успел, коль я песню заведу.

Чернокрыл не кланяется – больше не позволяю себе слабости, – босой ногой опираюсь о стремя, любезно предоставленное князем. Непривычно резкий рывок, и вот я сижу на коне прямо позади Риона.

– Ехать будем медленно, но тебе все равно нужно держаться, – как можно ровнее произносит Рион, но играющие желваки и пульсирующая на шее вена выдают смятение. – Клади руки как удобно.

– И все же предпочту держаться здесь. – Стараюсь не дышать и не шевелиться, находясь в опасной близости. Пальцами впиваюсь в заднюю луку седла, ненадежно, но иначе не хочется – только не за Риона. Долго не дышать не удается, и на вдохе улавливаю мужской запах. Он пахнет чем-то теплым и древесным – кедром и, должно быть, дубовым мхом.

– Как скажешь, пташка. Держись, – ровным тоном командует он.

Рион ослабляет поводья, и после короткого «Пошел!» Чернокрыл трогается с места резво. Качнувшись назад, успеваю увидеть перед глазами всю жизнь.

«Дикий конь!» – стрелой проносится мысль, когда руками все-таки обвиваю Риона под руки.

– А что случилось? Неужто передумала? – Тон Риона теплеет, мне даже кажется, что он улыбается. – Не отпускай.