Kitobni o'qish: «Райские птицы», sahifa 2

– Не это хотел сказать, – нарочито серьезно подмечает Рион, увидев наше замешательство. – Я не спал двое суток в седле, и меня мутит после того, как вы спели. Не то чтобы у вас тошнотворно-головокружительные песни, но чувствую я себя именно так.

Сквозь пелену притворного холода снова мелькает озорная полуулыбка. Не удержавшись, улыбаюсь в ответ. Мила тут же одергивает меня, а Рион, кашлем прочистив горло, продолжает:

– Я хотел сказать, что устал с дороги. Мне бы очень хотелось рассказать вам об отце и убедить в том, что этот чудесный человек, самый добрый из всех мне известных, достоин помощи. И если до рассвета у меня не выйдет, я уйду.

Мила сжимает губы, собираясь возразить, но я незаметно щипаю ее за локоть, призывая к терпению. Стоящая сбоку от нас Бажена не подает голоса, устав от споров. Миле ничего не остается, кроме как пойти на уступки. Она глубоко вздыхает, покачав головой, и говорит осипшим голосом:

– Я против, и ты это знаешь. – Сестра разочарованно качает головой. – Но вижу, что вас всех не смогу переубедить. Надеюсь, это не аукнется нам бедой.

– И что с ней не так? – спрашивает Рион, уклонившись от очередной замахнувшейся на него ветви. Он следует за мной, стараясь не отставать и не сбавлять шага. Я юрко спешу первой, прижимая крылья к телу, чтобы не цеплять ветви. Рион шипит, когда редкие прутья, которые я отодвигаю, с силой прилетают ему в лицо.

– С Милой все в порядке, – недовольно отвечаю я, с укором оглядываясь на спутника. – У людей всегда принято оскорблять чужих сестер или только у воров?

Условившись, что Рион отдохнет, наберется сил в дорогу и отбудет, я вызвалась проводить его к реке, напоить да набрать воды в путь.

– Я не вор и никого не оскорблял, – пожимает плечами Рион, не отставая. Я уверенно шагаю босыми стопами по протоптанной тропинке, двигаясь к реке. Он срывает яблоко с ближайшей ветки, с хрустом надкусывая его. – Понимаю, мне здесь не рады. Вот только будь ее воля, я бы уже мертвым валялся где-то под холмом.

Резко останавливаюсь на месте, и Рион, то смотревший под ноги, то ловящий ветки, чуть ли не врезается в меня. Вперив руки в бока, я оборачиваюсь к чужеземцу, нахмурившись и выпятив подбородок вперед:

– Тебе не кажется, что в твоем нынешнем положении дерзости не уместны? Ты хоть понимаешь, перед кем стоишь? – Еле сдерживаюсь, чтобы не добавить: «Таких, как я, боятся все». Впервые в жизни ощущаю, как неприятно сосет под ложечкой осознание собственных сил и превосходства. Никогда не хотела вызывать страх.

– Из летописей знаю, что вы не просто девушки. Вас трое: Сирин, Алконост и Гамаюн. Алконост заставляет людей бредить, а значит, твоя любезная сестричка – именно она. Выходит, ты или Гамаюн, предсказывающая будущее, или Сирин, единственная, кому под силу убить меня почти сразу. Ты либо убьешь меня, либо расскажешь, сколько у меня будет детей.

– Ты или безумен, – почти с презрением отвечаю я, искоса глядя на мужчину, – или попросту глуп.

Мне претит сама мысль о том, что, зная о нас столько, Рион все равно пожаловал в сад. Ума не хватило, так сумасбродство сделало свое дело: не просто за яблоком явился, но и шутки шутит.

– Или храбр, – вновь веселясь, добавляет Рион. И только когда я отворачиваюсь, продолжив путь, он решается добавить: – Или так отчаян, что искал последний способ помочь отцу.

Выйдя к реке, останавливаюсь и блаженно прикрываю глаза, шумно втянув носом влажный воздух. На берегу, у деревьев, я часто нахожу покой и одиночество, когда опускаю босые ступни в прохладную воду и наслаждаюсь тенью. Не открывая глаз, я шагаю вперед, а затем еще, по щиколотки оказываясь в неглубоком потоке – течение приятно ласкает кожу. Мягкое журчание успокаивает, унося тревогу, пока неприятный всасывающий звук не доносится до ушей. Искоса глядя на его источник, я вижу Риона, согнувшегося в три погибели и пьющего пригоршней из реки. Заметив мой небрежный прищуренный взгляд, он уточняет:

– Что-то не так?

Вместо ответа я хмыкаю, презрительно закатывая глаза. Выхожу из реки и направляюсь к одному из крупных камней, чтобы присесть. Корка высохшей глины на берегу покрывается влажными босыми следами.

– Набирай воду, я подожду здесь. Затем вернемся на опушку, отдохнешь и двинешься в путь, куда тебе нужно.

– В Златоград, – вдоволь напившись, уточняет Рион. Вытянув ноги, он откидывается на руки, лениво запрокидывая голову так, что редкие солнечные лучи целуют молодое лицо. – Столица Единого государства, если тебе любопытно.

– Не любопытно, – колко отвешиваю я, следя, как он вытирает подбородок рукавом рубахи. – Но тебя, видимо, это не волнует. Блаженна тишина, но твой рот не закрывается, а язык длинный и без костей.

– Большинству девушек это, как ни странно, по душе, – хмыкает он, и я, не удержавшись, морщусь беззлобной шутке. Невольно снова замечаю у него на щеке ту самую ямочку.

Задумавшись о том, что у сестер такой не отмечала, засматриваюсь слишком долго.

– Кажется, скоро вместо ямочки во мне дыра образуется – так внимательно разглядываешь.

Последняя капля терпения падает в переполненный чан. Срываюсь на ноги, подхожу вплотную и смотрю ему прямо в глаза. В тот же миг во мне вскипает готовая к расправе песня – тихая, но зловещая мелодия. Рион вздрагивает, поспешно поднимает руки, будто сдается:

– Спокойно, Птичка. Я пошутил. – Дерзкая усмешка сползает с его лица, и он отступает на пару шагов. Едва песня, не успев начаться, стихает, Рион выдыхает и произносит: – Сирин.

Я довольно улыбаюсь, радуясь, как в его глазах блеснул страх… и какая-то едва заметная искра восхищения. Нет, не убила бы – но напугала, как и хотела.

– Сирин, – одобрительно киваю. – Почему твой страх появился только сейчас, когда я почти запела? Разве змею боятся только тогда, когда она кусает?

– Со змеей все проще: ее повадки предсказуемы и, если вовремя заметишь, можно отступить. – Руки Риона наконец опускаются. На мгновение мне кажется, что ладонь его тянется к мечу, однако он снимает с пояса тисненую кожаную флягу. – Вы же с сестрами – дело другое. Идя сюда, я знал, что вы не просто нечисть, а значит, можно попробовать договориться.

– Страх тебе неведом. А меч – посредник в переговорах? – бросаю я ехидно.

Не отвечая прямо, Рион приседает на колено у самого берега и зачерпывает воду во флягу, которая до этого покоилась на поясе:

– Змея не станет выслушивать. А вы, хоть и необычны, не лишены разума и… чувств. – Как только фляга наполняется, Рион возвращает ее на пояс и поднимается с колена: – Хотя речи твои полны яда, пташка.

– Все люди такие, как ты? – не выдержав, любопытствую я. Какой был Лукиан – я уж позабыла, но ощущение, что совсем не такой.

– Красноречивые, с чувством юмора и природной красотой? – Рион подмигивает мне, и я уже жалею, что не запела еще там, на опушке. – Нет, только я.

Только он. Другие люди ведут себя иначе, выглядят иначе. От его самоуверенности я лишь вздыхаю, оседая обратно на землю.

День клонится к закату. Еще недолго мы сидим молча, пока Рион первым не нарушает тишину:

– А вы, стало быть, сад не покидаете?

Я качаю головой и досадливо закусываю губу. Не покидаем.

Рион пристально смотрит на меня, склоняя голову набок – светлые пряди падают ему на глаза.

– Тебе бы понравилось в Златограде. Я там бываю нечасто, живу больше у себя, в Велесовом княжестве, но все же… Это дивный город.

Пару мгновений я размышляю над словами Риона, а потом ровно, без прежней колкости спрашиваю:

– В библиотеке, где ты нашел летопись о нас, хранятся знания о многом? – Смотрю на Риона с вялым интересом. Забавно, но теперь я мало похожа на зловещую птицу-Сирин. Скорее – на смущенную молодым статным мужчиной девчонку. И от этого странно, но как же приятно…

В голове у меня стоит образ обширных залов и свитков, где могли содержаться ответы на сотни вопросов. Откуда эта мысль в моей голове?

– Поехали со мной в столицу! – вдруг выпаливает Рион, срываясь на полшага вперед – ближе ко мне. – Ты хочешь знать о мире, а я хочу… одно-единственное яблоко.

Я не успеваю ответить: он неожиданно опускается передо мной на колени, и я, задержав дыхание, смотрю в его лицо, совсем близко к моему.

– Дорогу покажу, проведу через все заставы… – запинается Рион. – Но взамен прошу лишь маленькую услугу: ты отдашь мне плод для отца. Разве ты не хотела бы спасти одну из сестер, если бы потребовалось?

На миг даже задумываюсь. Возможно, если бы на месте его отца была Мила или Бажена, я пошла бы на все. И вода, кажется, стихает, и краски лета вокруг меркнут, пока здравый смысл не возвращается: и думать о таком нечего.

– Существует естественный порядок, – говорю наконец, отвожу глаза в сторону. – Не нам решать, кому жить, а кому умирать. Только Боги это ведают.

– Да пропади они пропадом, эти Боги! – сокрушается Рион, вскакивает и, подобрав мелкий камушек с земли, швыряет его в воду. – Будь они милостивы, отец не гас бы от болезни. Мы не хуже Богов, чтобы решать что-то за них!

Ощущая, как разрастающаяся внутри пустота заполняет разум, я лишь молча наблюдаю за мечущимся по берегу Рионом, рассыпающимся в оскорблениях и проклятиях. Его сапоги слабо хлюпают в грязи близ самой воды. Не разбираю его слов, погрузившись в мысли о том, как поступила бы сама, будь на месте отца Риона одна из сестер. Точно так же. Справедливо. Рион не зря привел этот пример: он знал, что заденет меня за живое, и все же не учел, что помимо сестринской любви нас связывает долг.

– Что здесь за шум? – раздается позади голос Милы, и я оборачиваюсь, видя, как сестра опускается с небес. – Хоть ты и упрямая, Веста, но не дам человеку голос на тебя повышать!

Улыбка непроизвольно трогает мои губы. Рион, хмуро оглядев Милу, сжимает кулаки. Сестра же смотрит на него с нескрываемым презрением.

– Не пользуйся добротой моей сестрицы. – Мила приближается ко мне, кинув презрительный взгляд в сторону Риона. – Иначе не поздоровится. Не веришь мне – спроси Бажену, она предскажет три варианта твоей смерти.

– А о смерти моего отца расскажет? – вдруг серьезно спрашивает Рион.

Мои ладони холодеют оттого, какая надежда мелькает в зеленых глазах. Он надеется услышать, что Бажена может предсказать обратное.

– Беда в том, что Мила лишь запугивает тебя. На самом деле Бажена видит вещие сны, те всегда сбываются, но главное – правильно их истолковать, – подмечаю я и тут же слышу, как фыркает присевшая рядом сестра. Слабо пожимаю плечами.

– Ясно. – Понурив голову, Рион отворачивается к реке. Он нагибается и поднимает с земли маленький камушек. С силой Рион отправляет его в реку, словно вместе с ним выбрасывая скопившуюся внутри горечь. Я, поймав себя на жалости к нему, опускаю взгляд. Жалость – точно последнее, в чем Рион нуждается сейчас.

– Не кажется ли тебе, сестрица, что наш гость засиделся и только теряет тут время? – негромко уточняет Мила, поправляя подол.

– Мы не чудовища, – неожиданно громко отвечаю ей. – И раз не можем дать то единственное ценное для спасения его отца, что есть в саду, так пусть хоть сил наберется.

Пальцы Милы замирают, так и не разгладив платье до конца. Она смотрит на меня, сводит брови к переносице и совсем не скрывает недоумения.

– Мне не показалось? – Не дожидаясь ответа, Мила распаляется, на что я лишь пожимаю плечами. – Ты сочувствуешь человеку?

– Я не буду это обсуждать. – Упираюсь руками в колени, поддерживая голову ладонями. Растратив силы на препирания, пытаюсь вслушаться в шепот реки и ненадолго окунуться в уже забытое чувство спокойствия. Как же я его недооценивала раньше…

– Так не спорь! – ощетинившись восклицает Мила. – Правильно, не отвечай, сестра. Давай сочувствовать каждому встречному человеку, всех выслушивать и раздавать яблоки. Мы же именно для этого здесь, правда?

– Он всего лишь боится за жизнь отца, Мила. – Я закусываю губу, раздумывая над ответом. Понижаю голос, чтобы Рион не слышал, и продолжаю: – Не пойми меня неправильно, но после утреннего разговора о сне Бажены я задумалась о многом. Рион спросил меня, что было бы, будь на месте его отца одна из нас.

– И что ты ответила? – настороженно уточняет Мила.

– Ничего. – С моих губ срывается горький смешок. – Но я задумалась о том, живые ли мы вообще, чтобы умирать.

Мила замолкает. Наверняка задумавшись о моих словах, она опускает голову, принявшись разглядывать собственные ступни. Я не решаюсь спросить сестру, что она сказала бы, потому что еще не определилась, какой ответ не разбил бы мне сердце. Долг превыше всего.

Мила явно избегает моего взгляда, и я тоже отворачиваюсь. С удивлением гляжу на пустой берег.

– Какого Лешего?! – вздрагиваю, когда холод пробирает тело с головы до пят. С недоумением замечаю, что берег пуст: Рион куда-то исчез.

– Прошу. Этот меч не видел девичьей крови, и я не позволю этому случиться. – Стоя перед массивным, отнюдь не похожим на яблоню Древом, Рион вытягивает руки перед собой. Путь перед ним преграждает Бажена.

– В этом нет необходимости. Коль так сложилось – рви яблоко. – Голос Бажены ровный, спокойный. Хоть она и стоит на пути, но не выглядит как преграда, представляющая опасность.

– И все? Ты так просто отдашь его мне? – прищуривается Рион, недоверчиво глядя на Бажену. Не встретить совсем никакого сопротивления он не ожидал, ощущая себя теперь обманутым.

– Сорвав его, ты и до опушки добежать не успеешь, сестры прилетят раньше. А вот кто из них запоет и что с тобой будет – вопрос.

Бажена делает шаг в сторону, освобождая путь, и в ожидании дальнейших действий мужчины складывает руки на груди. Она кивает в сторону Древа, но Рион не решается сдвинуться с места, взвешивая все варианты. От былого озорного настроя не остается и следа, на его лицо опускается суровая тень.

– И все же я попытаюсь. – Рион делает шаг вперед. Осознавая, насколько Бажена права, он решает ускориться, вспоминает отца, утешая себя тем, что если и погибнет, то в попытке спасти его. Протянув руку к ближайшему плоду, свисающему с ветви, Рион замирает, услышав шорох нескольких крыльев в небе. Не успел.

Дальше все происходит слишком быстро: ладонь Риона холодеет, он осознает, что это, возможно, последние мгновения его жизни, как вдруг плод, мерцая жизнью, падает с ветви в его раскрытую руку. Сбоку удивленно, с шумом втягивает воздух Бажена, а сзади Риона обдает порыв ветра. Последнее, что он слышит перед тем, как потерять сознание, – голос Милы за спиной и Бажену, молящую сестру остановиться.

Глава 3

Из летописей:

Птица Гамаюн – вещая крылатая дева. Ее дар – сны и видения, в которых открывается будущее, но смысл их не всегда ясен даже ей самой. В ее присутствии древние письмена оживают, раскрывая скрытые истины и глубинные знания. Ее голос – шепот пророчеств, что ведут избранных сквозь тьму и заблуждения.

Рион морщится от головной боли, которая наверняка пульсирует в висках. Тяжело открыв глаза, он часто моргает, пытаясь привыкнуть к полумраку. Темные как агат пряди моих волос, опустившиеся перед его лицом, шевелятся от прерывистого дыхания, и лишь тогда Рион понимает, что его голова покоится на чьих-то коленях.

В груди застывает дыхание, когда в его глазах наконец вижу узнавание. Мила и Бажена между тем не унимаются:

– Это невозможно…

– Такого не случалось никогда.

– Что нам теперь делать?

– Боги сами выбрали его, иначе и быть не может.

– Очнулся? – в обход сестер шепчу я, внимательно вглядываясь в его побледневшее лицо. Рион молча касается виска, словно пытаясь поймать исчезающие воспоминания, и выпрямляется. Мир вокруг, видимо, для него все еще плывет.

– Выспался? – язвительно интересуется Мила, сверля его недовольным взглядом. – Я предлагала окатить тебя водой, но никто не поддержал.

Разговор вновь идет по кругу – спор, подкрепленный колкими замечаниями, накаляет обстановку. Не желая в нем участвовать, Рион оглядывается. Мы оттащили его на поляну подальше от Древа, туда, где тени сада сгущаются в плотный темный занавес. Ночь постепенно окутывает все вокруг, и только в руках Бажены мерцает золотым светом плод.

– Итак, – Рион переводит взгляд с яблока в руках Бажены на меня, упорно стараясь не замечать Милу, – я жив и в сознании. Значит ли это, что меня помиловали? Я могу забрать яблоко и уйти?

Он точно ожидает очередной ссоры, готовится к обороне, но мы молчим. Напряжение в воздухе понемногу начинает гаснуть.

– Да, ты жив, – говорю тихо и почти устало. – Но яблоко… О нем мы еще поговорим.

Бажена осторожно отдает мне плод. Взгляд Милы цепко впивается в яблоко.

– Мы не можем просто так отпустить тебя, – продолжаю я. – Ты должен объяснить, как это произошло. Еще ни одно яблоко само по себе не падало с Древа. Что ты сделал?

Рион снова касается висков и пытается соединить разрозненные картины недавних событий. Его мысли определенно еще путаются, голова гудит, как после тяжелого удара, а последние события обволакивает плотная пелена.

– Что я сделал? – переспросил Рион. – Я попытался сорвать яблоко, но оно само упало мне в руку. И дальше… тьма.

Мила, довольная собой, презрительно фыркает, но я смотрю на нее предостерегающе.

– Ты не понимаешь, что это означает, Рион. И мы не понимаем, – признаюсь я. – Чтобы плод сам упал в руки смертного – событие невиданное и… новое.

– Новое, – повторяет он, осмысливая ситуацию. – Я не уговаривал вашу святую яблоню отдавать мне плоды.

– Священное Древо, – сквозь зубы поправляет Мила. – Все это кажется мне несчастной ошибкой.

– Мила, – мягко одергиваю, передавая сестре яблоко. Та прижимает его к груди, словно младенца. – Ты как никто уважаешь наш долг. Так если уж Древо даровало плод этому человеку, может, хоть выслушаем, что он скажет?

– Ты вправду веришь ему?!

– Я тоже верю, – вмешивается Бажена. – Будь он так опасен, как мы думаем, я бы увидела его во сне раньше, чем он ступил на границу сада. Как это было с Лукианом.

– Ты видела сон, но не знала, что Лукиан придет, – перебивает ее Мила. Раздражение в голосе едва скрывает боль, которую она так долго носила в себе. – Твой дар как полезен, так и неточен, Бажена.

– И все же очевидно, – продолжает Бажена, которую, кажется, совершенно не задел выпад сестры, – что злых помыслов у Риона нет. А Древо, даровав ему яблоко, это доказало.

Рион переводит на меня тревожный взгляд, а я тем временем погружаюсь в собственные сомнения. Как бы Мила ни сопротивлялась, было очевидно, что Древо признало Риона достойным того, чтобы отдать плод, но это противоречило тому, как рьяно мы охраняли сад и его дары.

– Бажена? – тихо зову я, стараясь вернуть себя к реальности. – Отложи предубеждения. Скажи, что чувствуешь?

Пока Бажена размышляет, я пытаюсь подавить вихрь мыслей, которые крутятся вокруг Риона: отчего-то мое сердце шепчет, что в нем скрывается нечто большее, чем простая добродетель. Но я привыкла гнать от себя подобные мысли. Яблоко не может достаться злому сердцу… И все же страх шевелится во мне нехорошей тенью: а вдруг может?

– Думаю, – наконец произносит Бажена, глядя Риону в глаза, – что мы не вправе оспаривать волю Древа.

Мила, с трудом сдерживавшая гнев, все-таки взрывается:

– Слова Бажены разумны, да только он – человек! Разве мы не потому храним сад, чтоб оберегать плоды от их же рук? Он может казаться мудрым и даже благородным, но кто сказал, что он искренен? Я не могу доверять человеку!

– «Человек» да «человек»! – не выдержав, восклицаю я. – Что ты заладила! Неужели не ясно? Как бы мы ни спорили, это не отменяет факта – Древо выбрало его. И ты, Мила, должна понимать это лучше нас всех, но обида на Лукиана так застилает тебе глаза, что ты отказываешься понимать очевидное! Мы ничего не решаем. Древо решило, и ни ты, ни я, ни Бажена не вправе оспаривать его выбор!

Слова мои ложатся жгучими искрами в тишину. Они несут в себе правду – жестокую, но неизбежную. Мила смотрит на меня, и на мгновение ее решимость дает трещину, но упрямство все равно берет верх. Воздух кажется гулко-негнущимся, и я глубоко вздыхаю с надеждой успокоиться.

Переведя взгляд на Риона, я думаю, что даже буду скучать: так живо в саду не было никогда. Он сядет на коня и уедет в Златоград, домой, а я так и останусь здесь. В голове всплывает мысль о библиотеке, где Рион нашел информацию о трех загадочных птицах. Должно быть, библиотека полна древних летописей и книг. Сколько еще в мире нечисти, о которой пишут люди?

Прокручивая мысль снова и снова, вздрагиваю от прорезавшей разум идеи.

– Я пойду с ним. И смогу убедиться в том, что яблоко точно попадет в руки его отца.

Сестры застывают как громом пораженные. Бажена, обычно спокойная и невозмутимая, прижимает ладони к груди, будто бы пытаясь удержать сердце, которое готово выпрыгнуть. Мир, в котором мы жили всю жизнь, для них внезапно пошатнулся.

Мгновения спустя смех Милы разносится по поляне.

– Ты не можешь, – уверенно произносит Мила, заходясь хохотом. – Это глупо, сумасбродно и…

– И совершенно не так, как мы привыкли, – заканчиваю ее фразу. Я смотрю прямо на Милу, пока взгляд той мечется между нами, а недоверчивая улыбка сходит с лица. Мила сжимает губы в тонкую линию, не скрывая раздражения:

– Ты спятила, Веста. Оставить безнаказанным и выйти из сада с ним? Проводить его за ручку? Вместо того, чтобы отвадить и забыть, как страшный сон, ты предлагаешь это?!

Я встаю, и мое белое платье не сразу расправляется, обнажая щиколотки. Быстрым шагом подхожу к Миле, наклоняюсь и шепчу ей на ухо так, чтобы услышала только она:

– Не глупи и доверься мне. Я все равно сделаю что задумала, разрешения не жду.

Миле нечего возразить. Бажена и Рион, не расслышавшие моих слов, настороженно наблюдают. Поворачиваюсь к ним и с нетерпением сообщаю:

– Я пойду с тобой, Рион. Отправлюсь в Златоград и прослежу, чтобы ты действительно одарил яблоком умирающего отца, а не половину княжества.

Рион поднимает брови.

– Ты серьезно? – удивленно спрашивает он, вскидывая брови. Но, увидев мое решительное лицо, вздыхает и покорно кивает. – Это опасно… Люди не готовы встретить крылатую деву без страха и злобы. Придется ехать лесными тропами, в основном ночью. Я не собираюсь рисковать собой больше, чем это необходимо.

– Меня это устраивает, – коротко отвечаю я.

Мы замолкаем. В гнетущей тишине Мила почти обреченно прижимает яблоко к груди и, немного погодя, протягивает его мне. Единственный источник света на поляне – идеальный по форме плод.

– Возьми, – говорит Мила тихо, и голос ее дрожит.

Приняв плод из рук сестры, на несколько мгновений я задерживаюсь на ее ладонях. Пальцы Милы холодные, влажные. Встретившись взглядом с ней, я ободряюще улыбаюсь. Та не спешит улыбнуться в ответ, так и не поняв моих истинных намерений.

– Я подожду у окраины, – подает голос Рион, поднимаясь на ноги. Он хватается за ближайшую ветвь, чтобы удержать равновесие.

Пошатываясь, странник покидает поляну, и перед уходом его взгляд, полный странного смешения чувств, задерживается на мне дольше, чем на остальных. У меня же почему-то спирает дыхание.

Лишь когда его шаги стихают, Мила оборачивается ко мне:

– И что ты задумала?!

В нетерпении Бажена поднимается и быстрым шагом подходит к нам, желая послушать. Я оттягиваю мгновение ответа, обводя глазами сад, который скоро покину.

– Подумай сама. – Я растягиваю губы в самодовольной улыбке. Успев продумать ложь, выдаю ее сестрам: – Узнал Рион – узнают и остальные, толпами сюда повалят. Он не обязан показывать мне эти записи, но я что-нибудь придумаю. Узнаю, где библиотека, и посмотрю, что там еще сохранилось. Коль захотят выгнать – попрощаются с жизнями.

Мила сжимает кулаки и сурово молчит. Взвешивает.

– А что насчет яблока? – уточняет Бажена. Я сразу понимаю, о чем речь. Молодильные яблоки обладают секретом, который знаем лишь мы, и никакие легенды об этом не слагают. Коль яблоко надкусит тот, кому оно не предназначалось, или вкусит его из рук, которые плод не срывали, оно обернется ядом. – Ты ведь действительно проследишь, что Рион накормит им только отца? Конечно, он горько поплатится, если поступит иначе, но…

– …но молодильное яблоко бесценно. И раздавать его дольки всем вокруг будет кощунством, – завершает Мила. Я снова улыбаюсь, вот только на сей раз искренне, счастливо: мне любо видеть, как мы подхватываем мысли друг друга, даже в момент разлада оставаясь одним целым.

– Я прослежу, чтобы его вкусил только отец Риона, – коротко киваю и, найдя ладони сестер, переплетаю с ними пальцы. – Если тот ослушается, дорого заплатит.

– С тобой все будет хорошо? – тихо уточняет Мила, сильнее сжимая мою ладонь.

– Все будет хорошо, обещаю.

В небе сияют звезды и висит огромная, полная луна.

Когда я выхожу к опушке, Рион тренируется. Пытаясь вернуть себе бодрость, он несколько раз невысоко подпрыгивает. Его взгляд устремлен вперед, как будто перед ним находится невидимый враг. Мышцы напрягаются, спина выпрямляется, а кулаки сжимаются, готовые к бою. Он делает шаг вперед, и рука его молнией взмывает в воздух. Раз за разом кулаки с силой разрывают пространство. Каждый удар отточен, каждый взмах руки совершенен. Веки полуопущены, и Рион будто видит того, кто стоит напротив: врага, безликого и бесплотного, но от этого не менее опасного. Рион движется легко, плавно, его тело словно по нотам исполняет забытую песню сражений. Порывы воздуха – его единственный противник.

Тихо приближаясь, я прячусь за широким стволом дерева и наблюдаю за Рионом. Сначала зрелище кажется забавным – каждый его удар, каждый поворот руки против невидимого противника. Однако, когда взглядом скольжу по мужскому очертанию, вижу, как под прилипшей от пота рубашкой проступают напряженные мышцы. В сердце просыпаются любопытство и удивление, прерывающие первоначальное веселье.

Невольно заглядываюсь. Рион оступается и на мгновение теряет равновесие, но, забавно балансируя, упасть себе не позволяет. Не удержавшись, тихо смеюсь, и только тогда Рион меня замечает.

– Давно в тени прячешься? – Грудь Риона вздымается от сбитого дыхания, а голос отдает хрипотцой. Сглотнув, я ощущаю, как щеки загораются, и отвечаю, покидая убежище:

– Не так долго, чтобы успеть понять, хорош ли ты в бою.

Когда выхожу из укрытия, Рион замирает и задерживает взгляд на крыльях, которые, должно быть, в свете луны кажутся белее, чем они есть, блестящим сиянием обрамляя мою фигуру.

– Думаю, какой-нибудь княжеский дружинник сейчас бы лихо меня одолел, – криво улыбается Рион, гордо приподнимая подбородок. – Но дай мне десять часов сна, и я постараюсь убедить тебя, что со мной лучше не шутить.

– С тобой всяко лучше не шутить, – слышится голос Милы. С опозданием, но на опушке появляется и Бажена, держа в руках маленькую корзинку. В плетенке уже мирно покоится молодильное яблочко. – Не то уши завянут.

На удивление, губы Милы дергаются в улыбке, хоть и ненадолго.

– Впервые соглашусь. – Рион тоже замечает эту короткую, но искреннюю улыбку, и лицо его озаряется в ответ. – Если я не уложу противника на лопатки в кулачном бою, догоню его с мечом. Если и меч его не ранит – в словесной перепалке я точно возьму верх.

Не обронившая ни слова Бажена прыскает в кулак от смеха.

– Верно, – насмешливо отвечает Мила. – От твоих шуточек действительно хочется поскорее скончаться и спрятаться в земле.

За Баженой усмехаюсь и я, не удержавшись. Сестры точно отдаляли момент разлуки, но тянуть вечность невозможно.

– Пора прощаться. – Теперь я улыбаюсь. Но иначе – грустно. Замечаю, как Бажена то и дело меняет положение корзинки, сначала прижимает ее к груди, потом опускает вниз, словно не может решить, как лучше ее держать, и говорит:

– В ней будет удобнее яблоко нести.

– Вообще-то, у меня есть седельная сумка, – замечает Рион. Встретив три раздраженных взгляда разом, он поднимает руки вверх. – Ладно-ладно, меня никто не спрашивал.

Бажена протягивает мне лукошко дрожащими руками. Задерживаю благодарный взгляд на сестре, не в силах подобрать слов: прощаться мы не умеем. Не приходилось.

Рион понимающе отворачивается. Мы собираемся в маленький плотный круг, соприкасаясь крыльями. Кладу руку на правое плечо Милы, в то время как ее ладонь ложится на плечо Бажены. Ласковые сестринские руки обвивают меня с двух сторон, белоснежными крыльями скрывая от мира.

Воздух спирает в груди от волнения. Слезы предстоящей разлуки предательски щиплют глаза, парой капель падая под ноги.

– Ты обещаешь вернуться? – спрашивает Мила.

– Я клянусь тебе, – одними губами произношу я, делая пару шагов назад. – А если не сдержу клятву, значит, такова была злая Недоля⁵. Но до последнего вздоха я буду стремиться воротиться – поклянусь на земле, что возвращусь. Или кровью могу поклясться, да чем угодно, лишь бы вам спокойно было.

Слезы выступают на глазах Бажены, уповающей на Долю, – не могут боги по-иному распорядиться со мной. Порой становясь невольной свидетельницей наших судеб, Бажена знает, что изменить их нельзя. Доля дается от самого появления на свет и до конца дней.

– Говори что хочешь, – предостерегает Мила. – Но я клянусь: если не вернешься в срок – пойду за тобой. Засим не буду клясться ждать тебя, чтобы Матушке⁶ не быть обязанной.

– Но о времени очень кстати. – Обычно звонкий, но сейчас тихий, как ветер, голос Бажены поникает. Опущенные плечи часто приподнимаются от взволнованного учащенного дыхания, когда наш круг рук расплетается. Бажена перебивает меня, не давая нарушить клятву Милы: та была важна на случай, если все-таки случится беда. – Какие они, человек, эти сроки?

– Три-четыре ночи верхом до столицы. Потом день-два, чтобы спасти отца, и еще столько же на обратный путь. Выходит, дней девять-десять, – отвечает Рион, все так же не оборачиваясь. Нервное постукивание ногой по земле выдает волнение. – В компании вашей сестры и речи быть не может о постоялом дворе: шокируем местных и нарвемся на костер. Обойдемся ночевками в лесу в компании друг друга.

Недовольно хмыкаю, на что Рион, повернув голову вполоборота, подмигивает.

– Предупрежу сразу: если захочешь сестру пленить, то знай, – подает сдавленный, но уверенный голос Мила, – у ворот твоего дома появится птица Алконост и запоет отнюдь не радостные песни. Ты сойдешь с ума, если услышишь, как я пою в гневе.

Рион кивает без привычной дерзости. В его движениях сквозит спокойная решимость, хотя напряжение выдает рука, крепко сжимающая рукоять меча на поясе. Но несмотря на все это, в воздухе нет ощущения угрозы, и это успокаивает. Отчего-то я ему доверяю.

– Ни к чему мне пленить ее. Я хочу лишь спасти отца.

– Я не сильна в угрозах, – слышится ледяной тон Бажены. – Однако, если Веста не вернется через тринадцать дней, я без труда предскажу твою смерть.