Kitobni o'qish: «Мама у турникета. Счастье материнства на пределе возможностей», sahifa 4

Давай колись

Допрыгав до места, я оттормозилась о выпученные глаза мужа – он ждал меня с телефоном в руке и легкими нотками паники в голосе: «Ты чего так долго?!» Должно быть, решил, что где-то по пути в душевую меня успели разобрать на органы.

А, тут надо бы сделать небольшое лирическое отступление. Муж у меня весьма недоверчиво относится к медицине вообще и к врачам в частности. Интернет ведь пестрит случаями, когда пациентов разбирали на органы, над кем-то ставили опыты, а детей в роддомах путали, умышленно меняли, а то и продавали. Да и потом, мы на сериалах бразильских выросли, знаем, как это бывает. В общем, сдается мне, муж по большей части так неистово и просился со мной рожать, чтоб уж точно понимать, что из нашего ребенка вырастет именно тот, кого мы родили, а не какой-нибудь подсунутый Хуан-Антонио.

Дальше пошли какие-то совсем болючие схватки, и у нас с мужем началась командная игра. В том смысле, что я командовала, а он исполнял. «Три! Сильнее! Выше! Левее! Еще левее! Силь-не-е-е! Воды-ы-ы, дай воды-ы-ы!» О, массаж поясницы, скажу я вам, это вещь!

«Почему никто не контролирует процесс?» – мелькнуло у меня в голове, и тут же в дверях материализовалась Врач № 2. Я ее, можно сказать, нутром чуяла, только не заранее, а в процессе – она пришла проверить раскрытие. Молча пошурудила в моем внутреннем мире и собралась уходить. «А сколько раскрытие-то?» – поинтересовалась я. У нас же голова «экстремально низко», поди, и до потуг недалеко. «Три». Я думала, это она повелительно наклонила мужа, чтоб он не расслаблялся и тер мне поясницу вдумчивее. Но нет, это было числительное, и означало оно, что веселье еще даже не началось, а я уже ищу, где выход у этой вечеринки.

Не успела я как следует офигеть, за Врачом № 2 звучно хлопнула дверь. Еще спустя минут пятнадцать заглянула медсестра и сообщила, что, если пожелаю, можно будет обезболиться часа через полтора. «Желаю! – без пререканий кивнула я и вот теперь офигела в полную силу: Через полтора часа?!»

За это время муж, кажется, стер в мозоли все пальцы о мою поясницу, а я очень мелодично выла на схватках, периодически вопрошая: «Полтора часа не прошло еще, нет?» Когда стало совсем невмоготу, вдруг распахнулась дверь. Спасение явилось в лице тучной тетушки с двумя шприцами и какой-то бумажкой под мышкой. Бумажку она тут же сунула мне, я дрожащей рукой расписалась, даже не прочитав, под чем. Как потом узнала, сим я согласилась, что в случае чего (ну, там, если тетушка промахнется и не туда свой шприц воткнет, таким образом меня покалечив) я на них не в обиде.

«Ложись. Поворачивайся ко мне спиной, – скомандовала тетушка. – Прижми колени к груди, замри в позе эмбриона и не дергайся».

На схватке.

В позе эмбриона.

И не дергаться.

Сама-то пробовала?!

Я начала было кряхтеть, что не могу, что схватка… Но фраза: «Не дергайся, говорю, а то инвалидом останешься», надо сказать, отлично мотивирует.

Сначала мне всадили какой-то болючий горячий укол, а дальше небольшое давление в позвоночнике, и сразу стало хорошо. Если продолжать неоднозначную аналогию родов и вечеринки – это был примерно тот момент, когда ты очень хотела домой, но уйти нельзя – и вдруг принесли поднос с вином. И вроде уже вечеринка не так плоха, и как будто даже весело.

К слову, на роды я, естественно, шла с убеждением «эпидуралка для слабаков». Но к тому времени готова была хоть сына в честь тетушки-анестезиолога назвать, лишь бы она уже воткнула мне куда-нибудь эти свои шприцы. Кстати, очень интересная анестезия. Отнимается только низ живота и ноги до колен. Остальное я прекрасно чувствовала, зачем-то все время шевелила пальцами ног и тыкала себя в свои бесчувственные ляжки. И схватки ощущаются – только практически без боли, просто напряжение, будто кто-то за тебя твой пресс качает.

Мне примотали аппарат КТГ, отключили звук и оставили нас с мужем наедине: его – наслаждаться моим обществом, меня – обществом эпидуральной анестезии. После нескольких часов неистового веселья я попала в какую-то просто чилаут-зону. Лежала при тусклом свете ночника и смотрела, как за окном светает, слушала, как щебечут птицы и моросит дождик. Муж дремал рядом на стуле, было так хорошо и спокойно – казалось, скоро уже можно вызывать такси и, от души натусовавшись, ехать домой. Кто б знал, что впереди у нас еще совершенно беспощадная афтепати.

Жили не тужили

Схватки шли, я их прекрасно чувствовала, но волновалась, что никто не мониторит КТГ, поэтому периодически варварски будила мужа, чтобы он посмотрел сердцебиение. За четыре часа, пока я чиллила под эпидуралом, к нам в родблок ни разу никто не заглянул. Ни врачи, ни медсестры, никто. Сердцебиение вполглаза бдил лишь сонный муж. Время от времени он, поправляя съехавший набекрень медицинский чепчик и зябко кутаясь в халатик, выходил в коридор на поиски хоть кого-нибудь. Но там то никого не было, то слышалось отрывистое: «Ждите, вы у нас не одни рожаете».

Около семи утра из меня стала выветриваться эпидуралка, сразу лихо накатили схватки, а с сердцебиением началась какая-то чехарда. Муж даже чепчик поправлять не стал – прям так, немодный, в коридор выскочил и буквально за рукав приволок Врача № 2. Она глянула одним глазом на монитор, велела прекратить панику – сказала, что у нас просто датчик сползает, и скрылась за дверью.

Я, чувствуя, что уже едва себя контролирую и до кульминации осталось немного, недвусмысленно намекнула мужу, что пора бы и ему скрыться за дверью.

– Где мне можно подождать? – спросил он, догоняя Врача № 2 уже в коридоре.

– Что ж вы, папаша, бежать-то решили?! – покачала она головой. Не знаю, впрочем, наверняка, покачала или нет, но, кажется, слышала, как у нее скрипела шея.

– Нет, жена просит.

– Раз пришли, сидите теперь до конца. Нечего туда-сюда шляться. Или идите в приемное, но обратно больше не пустим.

Муж просунул лицо в дверь и испуганно посмотрел на меня. В глазах читалось: «Опыты! Органы! Подмена детей!» Да и первым взять сына на руки ему уж очень хотелось. В общем, не помню, что на меня нашло (очередная схватка, видимо), но я махнула ему рукой, мол, ладно, оставайся. Вот вам и фу-фу-фу.

Врач № 2 позже всё же вернулась и проверила раскрытие. С замиранием сердца я ждала вердикта. «Полное», – безразлично резюмировала она, и я издала с кушетки вялое, но довольно победоносное «Ура-а-а». – «Чего ура-то, – бросила доктор уже у двери, – еще голова не опустилась».

Куда, блин, в цоколь?! Она же и так была «экстремально низко»!

С этого момента начался этап, который официально называется родоразрешением. Но я авторитетно переименовала б его в «кажется, ща сдохну». Эпидуралка окончательно отпустила, схватки стали совершенно непродыхиваемыми и слились в одну бесконечную, меня начало распирать изнутри, как будто я целиком проглотила арбуз, и теперь он, целиком же, отчаянно ищет выход. А вокруг ни-ко-го.

Только мой несчастный муж, чье лицо к тому моменту приобрело нежно-фисташковый оттенок от ужаса, наводимого моими дикими воплями. В коротких перерывах я еще успевала рычать «Отверррнись! Не смотррри! Выйди в коррридорррр». Сознание, видимо, меня практически покинуло, а подсознание до сих пор не желало мириться с тем, что муж не изгнался за дверь и теперь на все это смотрит.

Помню, как в полубреду я мысленно проклинала американских сценаристов – тех, кто навыдумывал одну из серий «Секса в большом городе». У меня перед глазами стояла та сцена, ну помните, где Миранда рожала. Сидит такая, как бы между делом тужится пару раз, издает тихий невнятный звук – и нате, получите, человек родился. Не знаю, может, успешные юристы с Манхэттена все так рожают, но у скромного редактора из примкадья так не получилось. Совсем.

Я извивалась, насколько позволяло мое ватное тело, впивалась когтями в ручки кушетки и издавала совершенно дикие животные звуки. Казалось, что слышу себя со стороны, и не верила, что это я. За это время еще раз двадцать посылала мужа хоть-за-кем-нибудь, потому что арбуз, кажется, нашел дорогу, все пёр и пёр, а я не знала, что с этим делать. Но из коридора слышалось все то же железобетонное: «Вы у нас не одни рожаете» – и никто не приходил. Муж отдавал себе отчет в том, что всех достал, но уж больно страшно я рычала. Он опять ушел, пошебуршил там чего-то в коридоре и притащил очень недовольную Врача № 2 сразу в комплекте с медсестрой. Они небрежно уселись на край кушетки, скомандовали притянуть колени к себе и как следует потужиться. Ноги я с горем пополам собрала в руки, а вот с потужиться как-то не складывалось. «Не. Ну это бесполезно. Я сказала, как следует», – собралась уходить врач. «Да не знаю я, как, блин, следует!» – «Тут никто не знает, и все рожают», – недовольно буркнула она и… ушла!

В следующий раз (а между этими редкими посещениями я всё стонала, как подыхающий лось, и отчаянно дышала – очень не хотелось, чтоб роды принимал фисташковый муж) Врач № 2 явилась в компании Врача № 3. Вновь прибывшая была без халата (Хаус, ты?) и представилась дежурным врачом. Они опять заставили меня продемонстрировать этот фокус про ноги в руки и потужиться, отчитали и ушли. Потом опять пришли, опять отчитали и опять ушли. В очередной раз я просто взмолилась им вслед: «Ну подожди-и-ите, не уходи-и-ите, я ж стара-а-аюсь». На что уже из соседнего блока до меня донеслось такое знакомое: «Ты у нас тут не одна рожаешь. Тужиться сначала по-человечески научись!»

Дальше я уже ничего не продыхивала, почти ничего не понимала, только пыталась притянуть к себе ноги и самостоятельно училась тужиться. По-человечески. Пусть и под все те же нечеловеческие вопли. Но теперь мне не было за них стыдно – я пыталась выкакать арбуз и имела полное моральное право при этом орать.

Внезапно я решила, что на другом боку легче дело пойдет, начала ерзать и раскачиваться, пытаясь повернуться. Чувствовала себя как огромный кит, выбросившийся на берег. Не столько даже из-за габаритов (хотя тут полное соответствие) – хотелось уже скорее сдохнуть, но меня постоянно поливали водой. Муж-волонтер поливал.

Приложив неимоверные усилия, я заходов в пять таки перевернулась, после чего меня совершенно вероломно начало тошнить. Ну привет, моя курица и что-нибудь легкое и сладкое. «Курица в утке», – зачем-то мысленно попыталась сочинить заголовок к сложившейся ситуации я, перевесившись через бортик кушетки.

Всё это время муж покорно сидел на стульчике в углу, лишь изредка подбегая плеснуть мне воды в лицо, когда я просила, и послушно потупив глаза в пол, потому что я постоянно орала: «Не смотри-и-и!» Потом к нам в родблок вкатили какую-то ширму – и я просто заставила его отгородиться от рожающей в муках меня. В те несколько секунд, которые давались мне между схватками на глоток воды, я смотрела на него в щелочку в ширме и искренне сочувствовала – он, кажется, за это время сгрыз себе пальцы по нижние фаланги. Наверное, проще самому три раза родить, чем наблюдать, слушать, переживать и вынужденно бездействовать. Да еще и те немногочисленные, кто за это время к нам заглянул, считали своим долгом голосом противной буфетчицы проскрипеть: «Что, папаша, поплохело совсем? За ширму-то спрятались». Подставила я, короче, нашего самоотверженного папашу по всем фронтам.

В какой-то момент, уже где-то совсем через бред, я уловила, как муж спрашивает у кого-то: «А через сколько примерно она уже родит?» – «Через полчаса максимум». – «Полчаса, полчаса – не вопрос. Не ответ – полчаса-а-а, ПОЛЧАСА-А-А» закрутилось у меня в голове – обширный, надо сказать, репертуарчик получился в родах, впору сборник саундтреков выпускать. О-о-о, это был самый чудесный скрипучий голос и самая чудесная новость – теперь я хоть знала, сколько примерно еще мучиться. С того момента я не отрывала глаз от часов на стене, даже на самых диких схваткопотугах.

Тут внезапно оптом явились Врачи № 2, № 3 и акушерка. Я краем уха услышала, как № 2 сообщает № 3, что у ребенка что-то с сердцебиением, что она сама испугалась, и дальше я не разобрала… Опять скомандовали тужиться, теперь как-то особенно зло (ну хоть сейчас, хоть сейча-а-ас подсказала бы, КАК, видит же, что не получается – я не тупая, с первого раза пойму). Я, естественно, опять облажалась. После чего врач № 3 громко сообщила, что у ребенка тахикардия, надо срочно рожать, и, если я не начну по-человечески тужиться, она будет тянуть его за голову щипцами. Из-за ширмы раздался подрагивающий, но строгий голос мужа: «Хватит ее пугать!» – «А я и не пугаю», – как-то утрированно безразлично заметила № 3.

Не знаю, действуют ли на кого-то подобные пинки нужным образом, но я после ее слов начала впадать в панику. Меня только ругали, пугали и ничего, ничего не объясняли. А у ребенка меж тем тахикардия. И щипцами за голову. Врач № 3 продолжала стращать, а Врач № 2, заметив, что я готова вот-вот разреветься от какой-то вопиющей безысходности, сжалилась и наконец объяснила, что и как делать. Спокойно и доходчиво объяснила: дышать так, тужиться сяк, положила руку на живот и велела толкать ее.

Дело сразу пошло. Говорила ж, не тупая я. В какой-то момент услышала мужнин голос из-за ширмы: «А может, ей на корточках попробовать?» – «Папа, какие корточки, тут голова уже вот, идите посмотрите». – «Папа, сссиди где сссидишшшь!» – шипела я голосом мудрого Каа. В перерыве между потугами Врач № 3 брала мою руку и настойчиво предлагала потрогать волосы на голове – ребенка, не моей – ну, как стимул быстрее родить. Я чувствовала себя главным героем фильма «Чужой», категорично мотала головой – своей, не ребенка – и умоляла от меня отстать: я только-только собрала ноги в кучу и наконец смогла притянуть к себе, как того требовала инструкция, данная Врачом № 2.

А дальше началась какая-то суета. Врач, то ли 2, то ли 3, закричала: «Подожди-и-и, дыши, мы не готовы еще!», все забегали, кушетка трансформировалась в кресло, акушерка облачилась в какой-то костюм супермена, всё стало так странно, как будто у нас не роды, а вечеринка-сюрприз и в дверях вот-вот появится именинник.

ПЛЮХ!

С таким звуком появился именинник, и не в дверях, а сразу у меня на животе.

Вот он. Мой маленький синюшный мужчина со смешной головой и крохотными сморщенными пальчиками, кряхтит и моргает, совсем как большой. Целый новый человек. «Какой хоро-о-ошенький,» – протянула я уже вполне себе человеческим голосом и обессиленно уронила затылок на изголовье.

«Папа, идите посмотрите, какой узел на пуповине!» – позвала акушерка. Я больше не шипела «сиди, где сидишь», мне не было дела до этих людей в халатах, мне было всё равно, кто и с какого ракурса меня увидит. Весь остальной мир как будто расфокусировался, я смотрела на 53 сантиметра своего абсолютного счастья, которое кряхтело у меня на животе, муж смотрел на нас, на узел на пуповине и, надо сказать, довольно крепко держался на ногах.

Пока сына обрабатывали, новоиспеченный папа ходил за акушеркой по пятам, контролировал каждое ее действие, задавал вопросы, требовал ответы и заодно приложить ребенка к груди (оцените вообще уровень подготовки). А я всё не могла насмотреться на маленькие пяточки в кювезе, которые еще несколько часов назад так бойко колошматили меня изнутри.

Не было сил, совсем. Даже моргалось с трудом. Я всегда представляла, что примерно на этом моменте буду рыдать от счастья, как показывают в кино. Но не хотелось. Грела это чувство внутри, боялась расплескать, ощущала, как оно разливается густым теплом и до краев наполняет каждую клеточку.

Это было очень сложно. И запредельно больно. А потом меня еще целый час зашивали. Я лежала и воображала себя Рембо, как будто я тоже только что прыгнула со скалы, переломалась о деревья (по ощущениям вот прям идентично) и теперь героически штопала себя ржавой иглой.

Но знаете, оно того стоит. Абсолютно. Каждая схватка, каждая прожитая секунда боли, каждый, простите, стежок. Рембо подтвердит.

* * *

Сходите водички, что ли, попейте, нам сейчас еще раз рожать предстоит. Сначала хотела обойтись без второго акта, но как-то нечестно выходит только историю старшего явить миру – Алиса вырастет, прочитает и будет терзаться вопросом, в какой капусте мы ее нашли. Ну и плюс – второй опыт разительно отличался от первого и, как это часто с опытами бывает, оказался намного приятнее.

Приняла на грудь

Давайте, пока антракт, я вам про грудное вскармливание расскажу. Тем более это всё равно неизбежно. Рано или поздно в книге о материнстве обязан появиться пассаж про ГВ – у меня совокупный стаж почти три года, надо ж вам советов непрошеных с высоты своего опыта надавать, а то какое-нибудь равновесие в мире нарушится. Ну и потом, вы со мной рожать только что ходили, пусть уж между нами не останется больше никаких недосказанностей.

Свой ГВ-няный долг я уже давно выполнила, но тут шкаф разгребала, на меня гигантский кормительный лифчик вывалился, который я, видимо, на память сберегла – и я прям как-то ностальгически вздохнула: у меня были сиськи волшебное было время.

«Период грудного вскармливания – поистине волшебное время», – как раз с этой фразы начиналась едва ли не каждая памятка, которую я, будучи еще новобранцем, штудировала перед своим посвящением в гевешники. Как будто в секту заманивали. Но вообще, знаете, не врали.

Один из отчетливо-волшебных моментов – приход молока. Это когда ты уснула Кирой Найтли, а проснулась Анной Семенович. Не в том смысле, что уснула утонченной голливудской актрисой, а проснулась добротной русской бабой. А в том, что уснула плоская, а проснулась с сисями. Нет, с СИСЯМИ. Помню, из роддома рассылала кругу избранных фото своих новых грудей крупным планом, эффектно вываливающихся из розовой майки, и сообщение следом: «Смотри, что у меня теперь есть!» Никогда не было, а теперь я сама себе в декольте бессовестно пялилась.

Но в пышногрудости быстро выискался подвох. Казалось бы, вот ты родила и теперь наконец можешь делать то, о чем мечтала все девять месяцев: спать на животе. Корячишься-корячишься и вдруг осознаешь, что не светит тебе твоя любимая поза человека-паука в горизонтальной проекции. Отныне твой удел – поза сфинкса. Как вы, не обделенные природой, вообще спите на этих штуках?! Это ж не распластаться никак, это ж почти в планке на локтях всю ночь стоять приходится.

Ну или вот еще волшебство. Несколько дней из первой недели своего вторичного уже материнства я пребывала в полном экстазе. Лактостазе, если быть точнее. Первый раз я была жуткой перестраховщицей – даже, помню, платочек тканевый подкладывала (бабушкин настойчивый совет с высоты ее опыта, она очень щепетильна в вопросах равновесия в мире), чтоб не надуло, и ветровку глухо на молнию под самый подбородок застегивала.

Второй раз я была уже матерая, всё знала лучше всех, поэтому какие на фиг платочки: нашла майку с самым декольтовым декольте, нарядилась и пошла. Ну потому что, блин, я иду, а они там такие плюм-плюм, плюм-плюм – завораживающее зрелище! Когда я еще с сиськами похожу? В итоге на следующий день мое декольте встало колом, и из него теперь очень эффектно торчала капуста, потыканная вилкой. А я лежала пластом с температурой под сорок, которую надо было мерить в локте, и ощущением, что меня немножко перепахали трактором. При каждой кормежке я щедро посыпала всё вокруг искрами из глаз, фальцетом тихонечко выла «ыыыыыыыыыы» и шепотом вспоминала те прекрасные времена, когда не было ни сисек, ни проблем. Кстати, старшего я умела кормить исключительно лежа, в одной и той же позе, никакой импровизации. Младшую же и сидя, и лежа, и на ходу, и пока котлеты жарила – разве что вверх ногами не кормила. Хотя чего я вру, и вверх ногами кормила – как раз когда ею лактостаз расцеживала.

О-о-о, а эта разнокалиберность! Это уже даже не волшебство, это магия! Вот ты вроде клевая грудастая чика, а потом ребенок поел – и одним шаром можно по-прежнему в боулинге страйки выбивать, а с другой стороны ты теперь человек-пинг-понг.

Или вот, тоже из волшебного. Стоило где-то поблизости заплакать чьему-либо младенцу, у меня на молокозаводе начиналась какая-то паника: он резко запускал все линии разом и истерично начинал производить продукцию, независимо от того, твой босс орет или другого завода. Поэтому если где-то вдруг заплакал ребенок, я театрально хваталась за грудь, зажмуривалась и пережидала, пока отхлынет.

А еще, помню, в первый раз я приготовила себе на выписку добеременные штаны: видимо, по умолчанию считала, что вместе с ребенком волшебным образом рожу и все те бесчисленные оладушки, торты и свежевыпеченный хлебушек, которые так кропотливо, пласт за пластом, откладывались на мне девять месяцев кряду, и я резко вновь заимею нанозад, способный влезть в эти микроскопические штаны. Но вот тут никакого волшебства не случилось – и вместе со мной, мужем и ребенком выписывался псевдобеременный живот, месяц на пятый легко тянул. А я смогла влезть только в свой пляжный сарафан – свободный настолько, что в нем всегда переодеваться удобно было. Но с опытом приходит мудрость. Второй раз на выписку я велела везти свои беременные штаны с резинкой чуть ли не до подбородка и самую свободную майку. Заправила живот, рассредоточила его там равномерно под резинкой, сверху майкой задарапировала – и ок.

В общем, да, не врали сектанты в своих гэвэшных мотивационных брошюрках – время-то и правда было волшебное. Так что ловите кайф и наслаждайтесь плюсами (а их минимум два, больших). Как снова пропорциональный человек-пинг-понг вам говорю.