Kitobni o'qish: «На выходные – в Мариенбург»

Книга-размышление о литературе и о внутреннем мире женщин, чье детство пришлось на годы перестройки и «дикие 90-е», написана по замыслу моей лучшей подруги.

Все персонажи и события, действующие или упомянутые героинями, являются вымышленными. Персональное мнение героинь – это всего лишь их персональное мнение, а не аксиома; с ним можно и не соглашаться. Героини и не претендуют на роль истины в последней инстанции.

… С чего б я это? Но, мой милый друг,

Неужто Вы заметить не сумели,

Что мне осточертел Мариенбург,

Где я торчу четвёртую неделю?

Здесь всюду притаилась старина,

Угрюмая, давящая, чужая,

Она томит, грозит бедой она,

Враждебным строем душу окружая…

/С. Наровчатов. «Письмо из Мариенбурга», фрагмент/

***

Стрелка круглых стенных часов, звонко щелкнув, перепрыгнула на следующее деление. Ходики пробили восемь раз в тишине читального зала.

Лиля, потянувшись, поднялась из-за стола. Вечер выдался тихим, только двое школьников пришли, чтобы взять книги, заданные на лето.

Отодвинув ажурный тюль на окне, Лиля проверила задвижки, закрыла форточку, выключила обогреватель и потрогала землю под холеными фикусами и пышной геранью в пузатых горшках. "Завтра надо будет полить. А для комнатной розы нужна подкормка. Или ей не нравится сквозняк? Надо будет переставить ее подальше от форточки!".

Лиля обошла библиотеку, проверила все электроприборы и краны, погасила свет.

Майские вечера были уже очень светлыми, и фонари на улице горели тускло и ненужно.

Завтра будет четверг, потом – пятница; выходной день. В субботу и воскресенье на работу выходила вторая библиотекарша, пенсионерка Елена Владимировна, которая в будни подрабатывала вязанием на заказ.

Лиля шла по затихшей улице, думая о том, то уже можно будет покрасить забор и починить задвижку на калитке и еще за три свободных дня она успеет дочитать сборник "Рыбаки уходят в море".

"Дикси" был еще открыт, и Лиля загрузила полную тележку, чтобы запастись продуктами на следующие две недели до аванса. Знакомая кассирша поздоровалась с ней и спросила, пришел ли новый журнал для огородников.

– Да, завтра выставлю.

– Отлично, перед сменой заскочу. Там должны быть советы по уходу за голландской картошкой. Может, наконец-то вырастет что-то путное, а не мелюзга!

Мобильник в сумке разразился звоном, когда Лиля, поставив пузатые пакеты на тротуар, разминала затекшие пальцы.

Конечно, это была Вероника. Она всегда ухитрялась позвонить именно тогда, когда Лиля тащила набитые пакеты, приколачивала дощечку в заборе или следила за молоком на огне. "Везет же мне!" – смеялась она.

Ника сообщила, что утром вернулась из Петрозаводска, пишет материал о классной руководительнице, которая игнорировала назревающий в классе конфликт, пока дело не дошло до попытки самоубийства одной из учениц. В пятницу Ника сдаст 400 строк ответственному секретарю, и в субботу приедет в Мариенбург утренней электричкой.

– Ситуация совсем как в "Чучеле", – сказала Ника, – за тридцать с лишним лет ничего не изменилось, только вместо "Старинных часов" звуковым фоном служит песенка про лабутены. Я от нее совсем в Карелии одурела… Девочка-изгой, уроды-одноклассники и учительница-пофигистка, занятая только своими отношениями с бойфрендом. Все по Железникову, с поправкой на технологии XXI века!

– "Дома новы, но предрассудки стары", – Лиле пришлось повысить голос: мимо прошумел автобус из Гатчины. Высокий, белоснежный, сверкающий, здесь он выглядел, как космический корабль.

Возвращающиеся из бывшего Паульуста петербургские туристы дремали; листали журналы; смотрели в смартфоны. Только два-три человека бросили скучающий взгляд в окно, когда ветка цветущего миндаля хлестнула по стеклу, осыпав тротуар белыми, как снег, лепестками. Вечером автобусы из Гатчины не останавливались в Мариенбурге. Вечером все спешили вернуться в Петербург с его гулкими гранитными набережными, серебристой Невой, неспящими проспектами, круглосуточными кофейнями и расторопным метро. Никому не были интересны розовые майские вечера в Мариенбурге, легкие ажурные силуэты деревянных домов и пахнущая миндальным цветом тишина.

– Ну, это все лирика, – резко перебила ее Вероника, – а я три дня работала, разгребая эту грязь, и наелась ею по самые ноздри. До сих пор тошнит. Я постараюсь еще раз донести до читателей мысль: если делать вид, что проблемы нет, она не разрешится. И если ты работаешь с детьми, это как на войне: нормированного рабочего дня не существует, нужно всегда быть начеку и чувствовать проводок под ногами…

– Думаешь, что работа в школе сродни ходьбе по минному полю? – Лиля перехватила пакеты одной рукой. В конце улицы к платформе подошла электричка.

– Я не думаю, так и есть. И, если педагог способен только отбарабанить материал по методичке и, выходя с работы, тут же на все забить до завтра, педагог из него хуже, чем из меня – домохозяйка!

– Да ты дома через неделю на стенку полезешь от скуки! – рассмеялась Лиля, сворачивая на улицу Рошаля. – Хочешь сказать, что учитель должен быть на своем посту двадцать четыре на семь?

– Да, "мы в ответе за тех, кого приручили", и за тех, кого учим. И если педагог учит только математике, географии или физкультуре и не помогает детям справляться с житейскими проблемами, переживать трудности, правильно строить отношения и быть людьми, а не бесплатным приложением к штативу для селфи и соцсети – пусть лучше идет селедкой торговать! Дрянная история, Лиля, ты не представляешь. Но от того, что я напишу материал, а по телевизору покажут парочку ток-шоу, вряд ли что-то изменится. Люди прочтут газету по дороге в метро, если смогут сесть; посмотрят передачу, ужаснутся и забудут об этом еще до начала вечерних новостей, забудут об истории, которая стоила девочке здоровья и поломала ей будущее, а учительницу вместо ЗАГСа привела под следствие.

– Ты думаешь, что забудут?

– Если это произошло через 30 с лишним лет после "Чучела", – припечатала Ника, – значит, люди уже неисправимы!

После апрельских дождей во дворике все пошло в рост, и к крыльцу Лиля шла, как через джунгли. В этот маленький домик с резными наличниками, расписными ставнями и скрипучим крыльцом она переехала полгода назад. Домик Лиле достался по завещанию от бабушки. До этого Лиля жила на четвертом этаже "хрущевки" с видом на заводские корпуса, и даже евроокна не спасали от шума и грохота.

Раньше домик бабушки Вали был самым опрятным и ухоженным в "одноэтажном районе". Дедушка сам обшил кирпичный дом досками и украсил резьбой на радость любимой жене, а бабушка заботливо ухаживала за садом, выращивала обожаемую обоими белую смородину и разбила клумбы с фиалками, ноготками и анютиными глазками. От калитки к крыльцу вела дорожка, выложенная белым камнем, с бордюром из розового кирпича; в тени ивы покачивались гамак и качели; под навесом белел расписной рукомойник, а на крыльце можно было посидеть вечером с книгой в кресле-качалке за москитной сеткой. А сейчас двор зарос сорняками, смородина одичала, цветы завяли в безуспешной борьбе с нахальными сорняками, белые камни потемнели и затерялись в траве, рукомойник облупился и пересох, а качели и гамак тоскливо и ненужно темнели под ивой. После смерти мужа бабушка совсем сдала, все чаще лежала с гипертоническими кризами, а Лиле и ее родителям за работой и помощью больной было не до того, чтобы привести в порядок дом и двор…

За полгода после вступления в права наследования Лиля успела вычистить дом, отремонтировать все, что требовало ухода, и ждала светлых летних вечеров, чтобы заняться двором и садом. По выходным приезжала из Питера Вероника и помогала ей. Деятельная натура Ники не любила безделья даже в выходные дни.

Немногочисленные прохожие, все как один знакомые, останавливались, здороваясь с библиотекарем, спрашивали о новых книгах, просили продлить литературу или отложить для них свежий номер журнала.

– А вот ты у меня ничего не получишь, если еще одну книгу разрисуешь, – строго сказала Лиля соседскому мальчику, спросившему ее о рассказах Бианки. – Любишь рисовать, запишись в школьный кружок!

– Ну, Лилия Андреевна, я ж ничего…

– Ага, а кто Пушкину в "Руслане и Людмиле" "балаклаву" пририсовал? Полтергейст? Смотри у меня, художник! – Лиля отперла калитку. – Завтра придешь, я отложила для тебя сборник. Но если вернешь книгу не в том виде, в каком взял, разговор будет другой!

***

После ужина Лиля достала книгу но, как только раскрыла ее на крыльце, из соседнего двора раздался звучный голос соседки. Дородная краснощекая Изаура, совсем не похожая на героиню сериала, в честь которой была названа, снимала с веревок простыни и предупреждала своих детей, пятилетних двойняшек Бенедикта и Луизу, что сейчас с ними будет, если они не "заткнутся и не пойдут спать сейчас же". Изаура всегда брала в библиотеке толстые любовные романы о средних веках, викторианской Англии, синеглазых красавцах-героях и трепетных невинных героинях, и книги кулинарных рецептов.

После ужина Лиля решила прочитать еще один рассказ из сборника исландских новелл. Времени на чтение в будни у нее оставалось немного.

Ей попался рассказ о мальчике, которого заподозрили в воровстве, когда он пытался разменять в банке тысячу крон. Никто не верил, что деньги ему подарил отец малыша, которого мальчик однажды на пруду вытащил из проруби… Даже родной отец, полицейский, считал подростка вором… В конце рассказа, встретив дарителя, мальчик бросается на него с криком: "Черт бы вас побрал! Если бы я знал, что так будет, я бы его не вытаскивал!" и убегает. Отец с опозданием понимает, что напрасно не верил школьнику, и, краснея от стыда, говорит незнакомцу: "Оказывается, я совсем не знаю своего сына!"… Рассказ напомнил Лиле о той истории, которую поведала ей по телефону Ника. Девочке не верили, не воспринимали всерьез ее проблемы, а может, считали, что она сама виновата в конфликте с одноклассниками; думали, что им некогда разбираться с детскими глупостями, достаточно лишь отмахнуться, прикрикнуть, пригрозить наказанием и дальше заниматься своими более важными делами. А в результате затравленная девочка в отчаянии бросилась с седьмого этажа, лежит в травматологии и, может быть, уже никогда не сможет ходить. А все потому, что ее вовремя не выслушали, не поняли, не поинтересовались. Лиля вспомнила слова из другого рассказа "Исповедь самоубийцы" Ларса Хесслинда: "Может, вспоротые сиденья автобусов – это месть юных за то, что мы с ними не говорили?". Она думала, что это скорее мысли автора, а не героини, простой пожилой женщины, бывшей школьной уборщицы, забытой вечно занятыми детьми; такая логика слишком сложна для простоватой пенсионерки. Уставшая от одиночества женщина беседует с любимой канарейкой. Потеряв и ее, она почувствовала себя совсем заброшенной, и открыла газовые конфорки… Если бы в это время в квартиру не вошла вернувшаяся из отпуска домработница, все закончилось бы трагично. Героиня вспылила, выгнала девушку, которую считала "бестией продувной", но после ее ухода не смогла снова включить газ. "Вот так, перемолвилась словом с живым человеком и уже не могу руки на себя наложить!", – говорит она.

"Сколько бед можно было бы предотвратить, если вовремя поговорить с человеком, выслушать его, понять! – думала Лиля, листая сборник. – Надо дать книгу Нике!".

Ей попался рассказ о женщине, которая зашла в дорогой магазин, выбирая себе подарок к Рождеству, и разговорилась с продавщицей. При внешнем благополучии героиня чувствовала себя очень одинокой и неприкаянной в семье. В свое время она отказалась от высшего образования и профессии, чтобы посвятить себя любимому мужу и детям. А сейчас у мужа вечно нет времени для нее, им не о чем разговаривать, а у выросших детей – своя жизнь, и им тоже некогда доверительно поговорить с матерью. Муж дает жене деньги на покупку дорогих вещей и считает, что таким образом проявляет к ней внимание, а, оказывается, модная одежда и украшения не могут заменить того, что было между ними в первые годы брака и потерялось со временем… Купив в конце концов дорогую ночную рубашку, женщина внезапно возвращается в магазин и дарит ее продавщице: "Она мне все равно не подходит! Лучше я подарю ее вам!". Лиля хорошо понимала и героиню Хесслинда, и женщину с ночной рубашкой. Но сейчас ей было хорошо от того, что она одна в своем маленьком, но отдельном домике, а не в трехкомнатной квартире, где они жили впятером – родители, старший брат с молодой женой и она. А скоро в молодой семье появится двойня. Рита ездила на обследование в Питер, и снимок показал "королевскую парочку" – девочку и мальчика. Теперь у детей будет отдельная комната, пусть маленькая, с окном, выходящим на заводские корпуса, но им будет где играть, когда они подрастут. И Рита сможет хоть немного поспать по ночам. А Лиле очень хорошо читать вечерами на крыльце, слушать сверчков, которые очень рано появились в этом году, и наслаждаться ароматом сирени после дождя.

Лиля решила, что, когда приведет в порядок сад, обязательно посадит пару кустов у калитки.

Бабушка завещала дом Лиле еще лет десять назад. Она считала, что старший внук Антон, как мужчина, сам должен построить дом для своей семьи, как ее муж после войны. А Лиля – женщина, и ей нужно помочь. Бабушка надеялась, что с собственным домом внучка быстрее устроит личную жизнь. Но Лиля не спешила делать решающий шаг, она отдыхала после шумной "трешки", двора, где галдели дети, сигналили машины и дрались коты, и грохота литейного завода.

Ника тоже тянулась к тишине и полюбила выходные в "Мадриде" уже несколько лет назад. Раньше она снимала комнату на выходные у бойких хозяек в частном секторе, а сейчас ее приглашала к себе Лиля. Петербурженка Ника была сотрудницей редакции "Невского телескопа", много ездила в командировки, часто спала на ходу в междугороднем автобусе или на жесткой полке плацкартного вагона, а в Питере ее день начинался в 6 часов, под зуммер будильника. С "Парнаса" Ника мчалась на "Технологический Институт", чтобы в 08.45 уже занять место за рабочим столом и до планерки успеть повесить куртку в шкаф и включить чайник… Энергичная, трудолюбивая Ника была довольна такой жизнью. Ей нравилось быть в гуще событий, выдерживать большие нагрузки; Ника верила, что ее публикации и расследования помогут сделать мир лучше. Приехав к Лиле, она тут же валилась на кровать в горнице, поглаживая блестящие шары на спинке, и со словами: "Как же тут тихо! Здорово! Два дня можно никуда не спешить!", проваливалась в сон, а, проснувшись, притаскивала из "Полушки" или с рынка пакет продуктов и, колдуя на кухне, говорила: "С такими ценами жить можно! В Питере я на кофе за неделю больше трачу!".

Ника любила поговорить с Лилей о книгах, которые читала у нее в библиотеке; ей было интересно обменяться впечатлениями о прочитанном и даже поспорить. В отличие от местных подруг, она не считала Лилю зачитавшейся чудачкой не от мира сего, которой давно пора искать мужа, а не шелестеть в каждую свободную минуту книжными страницами. Напротив, Ника удивлялась: "Их послушаешь, и чувствуешь себя инопланетянкой. Как будто для девушки нет ничего важнее, чем выйти замуж после выпускного бала, а через год уже катить коляску!". "Да, в часе езды от Питера время идет иначе, – соглашалась Лиля, – меня тут считают малахольной!".

У Лили был диплом преподавателя искусствоведения, полученный десять лет назад в Петербурге. Но устроиться по специальности не удалось. "Место происки – Мариенбург? Машина есть? Нет? Вы же будете все время на работу опаздывать! А если на линии случится поломка, и электричка не придет? Ну-у-у… Мы вам перезвоним на следующей неделе!". "Мариенбург?! Но мы не предоставляем общежитие своим сотрудникам и не можем ждать, пока вы решите свои жилищные проблемы! Вы нам не подходите, до свидания!".

***

"Легче устроиться гастарбайтером, чем преподавателем искусствоведения, если у тебя нет городской прописки!" – подумала Лиля, вернувшись домой. Вопреки ожиданиям, она не вышла замуж за губастого Витальку, ухаживающего за ней еще со школьных лет, а поступила заочно в библиотечный техникум в Гатчине. В эти два года она подрабатывала кассиром во дворце, а потом начала работать в сельской библиотеке. Здесь Лиля много читала, стараясь, чтобы у них были все литературные новинки (а не только затрепанные любовные романы и "бестселлеры" начала 90-х) и свежая пресса. За восемь лет стараниями Лили библиотека стала популярной в поселке, и девушка искренне полюбила свою работу и читателей. Она хорошо понимала Нику и соглашалась с ней в том, что умение найти и занять свое место в жизни и заниматься любимым делом важнее, чем выскочить замуж, "как должно".

Мать Лили обожала фильм "Однажды, двадцать лет спустя", и считала, что семейное счастье для женщины – первостепенное дело, а героиня Натальи Гундаревой – достойный пример для подражания Лиле и Нике.

Однажды она пригласила подругу дочери в гости, купив в "Дикси" ее любимых фруктовых пирожков, и предложила посмотреть фильм на ДВД. "И что? – спросила Ника после финальных титров. – Этому мы должны следовать? Да героиня с 17 лет, считай, и не жила. Ни высшего образования, ни стажа, ни профессии, и даже вечернее платье извела на карнавальный костюм, который дочка только раз и наденет. А такие мужья, как у нее, остались только в старых фильмах! Современный мужчина скорее заскучает рядом с такой матреной, у которой все разговоры только о кашках, курточках, стуле и подгузниках и, как минимум, начнет раздражаться и орать, а то и вовсе смоется налево! Я таких случаев сколько угодно наблюдаю. И, хотя не оправдываю гулящих мужиков, все же считаю, что женщина не должна превращаться в халду! Самостоятельная, успешная девушка сейчас куда привлекательнее, чем "босая-беременная-на кухне". Мужчина дома хочет не только борща, чистых трусов и спокойного супружеского секса в темноте под одеялом после разговора о ботиночках, опрелостях и двойках, но и духовного единства, общности интеллектуальных ценностей… А о чем можно поговорить с бабой, которая с 17 лет закопалась в пеленки и ничего, кроме этого, не видела? С ней и поговорить не о чем, если вы не фанатеете от бесконечных обсуждений, как Ваня пописал и что Маня получила за сочинение. Это с телкой, которая пишет свой телефон на тротуаре, можно и не разговаривать, а супруги все-таки должны общаться!". "Что за рассуждения? – охнула мать Лили. – Вашему поколению совсем вывихнули мозги!". "Мы еще ничего, – ответила Лиля, – а вот те, кто родился после дефолта – те вообще прагматики с пеленок, вместо домоводства их учат, как в 17 лет заработать первый миллион!". "Ну, знаешь, – покачала головой женщина. – С этой тенденцией ниспровергать и развенчивать то, что испокон веков считалось правильным, можно далеко зайти!". "Это лучше, чем стоять на месте", – парировала Ника. "Да, Ника, ты просто размазала мамин любимый фильм!" – сказала потом Лиля. "Да ну! Вечные ценности! – Вероника ожесточенно приколачивала рейку к забору. – Показали нам какую-то фефелу, плывущую по течению, и предлагают брать с нее пример: не учиться, не работать, не развиваться, а только плодиться и размножаться! Было бы чему подражать! Уж если на то пошло, лучше взять за образец некоторых моих сокурсниц! Одна девочка вышла замуж на первом курсе, за пять лет родила троих, получила красный диплом и сейчас ведет ток-шоу для матерей в прайм-тайм и неизменно входит в десятку самых красивых и стильных женщин на телевидении! Вот кому подражать надо!". Она так разгорячилась, что попала молотком по пальцу и сдавленно выругалась от боли. "Да ты и сама так считаешь, – продолжала она, окунув руку в кадку с дождевой водой, чтобы унять боль. – Важно не быть как все, не как положено (кем, кстати, положено?!), а найти и занять свое место в жизни!".

Тут Лиля поняла, что ей нечего возразить Веронике; подруга часто оказывается права, хотя ее прямолинейность иногда может ошеломить.

***

Лиля стояла на узкой платформе, всматриваясь вдаль. Прохладный майский ветер теребил ее длинные русые волосы, стянутые в "хвост" на макушке, и задувал под узкий джинсовый костюм. Несколько женщин с торбами и ведрами ожидали электричку из Гатчины, чтобы продать в Питере первые плоды из своих садов и парников и закупить там необходимые вещи, которые не всегда можно найти в Мариенбурге. Соседи Лили, нестарые еще энергичные пенсионеры, державшие трех коров, везли в город бидоны с молоком и две крынки домашней сметаны.

Наконец-то вдали показалась серо-красная питерская электричка. Лиля подошла к месту ее остановки, навстречу приближающейся "глазастой" железной мордочке. Сигналя и гремя колесами, электричка, гостья из большого города и другой жизни, подошла к платформе, степенно гася скорость и шумно отфыркиваясь.

Коренастая девушка в черных джинсах и короткой голубой ветровке вышла из вагона одной из первых. Ветер тут же разметал ее мальчишескую стрижку. Девушка закинула на плечо небольшую дорожную сумку и улыбнулась Лиле:

– Привет! Ну и толпа! В субботу все так и рвутся за город. В пятницу вечером лучше. Ну, рассказывай, как жизнь?

***

– Я опять подумала о том фильме, – сказала Ника, ложась на матрас, застеленный цветастым покрывалом и сбросив кроссовки. Ноги в толстых черных носках она закинула на спинку никелированной кровати. – Ведь фильм или книга должны чему-то учить, а чему можно научиться у тетки, просидевшей 20 лет в декрете? Кошки вон, бывает, три раза в год котятся, так что, с них тоже брать пример? Для этого большого ума не нужно, а только здоровая репродуктивная система! – она потянулась и зевнула. – Ох, Лилька, я вторую ночь без сна! Так спешила сдать материал к пятнице, что отдыхать забывала. Так чему, по-твоему, учит этот фильм?..

– Любви, семейным ценностям, – ответила Лиля, регулируя температуру на пульте автономного отопления, но, увидев скептическую усмешку Ники, не стала продолжать эту мысль.

– Да шарж это, а не ценности! -отрезала Ника. – Наташа Ростова в эпилоге отдыхает. Я в силу профессии человек трезво мыслящий, и всю эту лирику-романтику отметаю. Да и ты со мной согласна, но говоришь по привычке то, что слышала от мамы.

– Ты циник, – заметила Лиля, – действительно, все бы тебе разоблачать и ниспровергать!

– За это мне зарплату платят, – Ника повернулась на бок. – Тишина у вас! Я одурела от железной дороги. Вроде в вагоне сплю нормально, ничего не слышу, а утром все равно голова чугунная от грохота колес…

– Ну вот и наслаждайся тишиной, – улыбнулась Лиля, – отсюда "железку" не слышно.

Ника уже в полудреме что-то пробормотала и закуталась в теплый флисовый плед. У мускулистой, быстрой в движениях и острой на язык публицистки Вероники Орловой во сне лицо становилось по-детски мягким, беззащитным. Ника хмурилась и обнимала подушку. Лиля поправила на ней плед и вышла во двор, к недавно отремонтированной летней кухне, чтобы приготовить к обеду любимую обеими окрошку. Овощи, яйца и квас она покупала у соседей-фермеров и подумала, что Ника после городских перекусов на бегу с удовольствием поест настоящую домашнюю пищу…

***

– Нет, ты вообрази, что за дикость, – Ника отложила ложку. – Ответсек спросил, насколько я сгустила краски, а я ответила, что еще смягчила некоторые детали, чтобы не шокировать читателей!

Они сидели за столом в саду. Через ограду с улицы свешивались тяжелые гроздья первой сирени, влажной после дождя, спускаясь до самой столешницы, на которой когда-то дедушка Лили вырезал инициалы – свои и жены…

– Понимаешь, они сговорились всем классом уйти с урока истории. Невзлюбили новую учительницу и устраивали ей подобные каверзы, чтобы выжить ее из школы. А эта девочка, Алена, отказалась участвовать в этой травле. Одноклассники решили, что она предает коллектив, подлизывается к учителям, и началось. Ты даже не представляешь, как могут быть жестоки и изобретательны шестиклассники! Румяные ясноглазые ангелочки из хороших семей, вежливые, начитанные, очаровательные! Но их фантазии позавидует даже надзиратель в ШИЗО! А следы они заметают похлеще инструктора мафии. Естественно, Алена от переживаний стала нервной, замкнутой, но жаловаться в их среде было не принято, и она молчала. А классная руководительница вместо того, чтобы поинтересоваться, почему лучшая ученица так изменилась, только ругала ее за неуспеваемость, распекала и высмеивала перед всем классом и делала это так виртуозно, что сплетницы на лавочке обрыдаются от зависти. Наши румяные обаяшки аж со смеху кисли, слушая. Учительница, видишь ли, собиралась выходить замуж, и считала, что Алена балбесничает ей назло, чтобы испортить настроение перед свадьбой. И дома никто не задался вопросом, что происходит с ребенком. У мамаши на работе вечный дедлайн, и она успевает только наорать на дочь за плохие оценки и на неделю лишить компьютера. А отец – тот вообще домой заходил только поесть, поспать и переодеться. Все дни напролет он шлялся по Петрозаводску со смартфоном, ловил Пикачу, а все остальное ему было до лампочки. Он даже не вспомнил, что у Алены день рождения, и он уже месяц назад обещал сводить дочку в парк аттракционов. Он подсел на Pokеmon Go, и этим все сказано. Зато сейчас все стоят на ушах: да как же они не заметили, да как же они упустили ситуацию. Да вот так и упустили: уткнулись в свои смартфоны и пропустили, и таких историй полным-полно. Как правило, спохватываются, когда уже слишком поздно. Се ля ви! – Ника отставила пустую тарелку, закурила. – И в Питере я вижу немало семей, где люди разучились разговаривать друг с другом, слушать и слышать друг друга. Ток-шоу по телевизору, книги на ридере, игры в смартфоне, соцсети… А заканчивается все… – она взмахнула рукой, уронив на стол столбик пепла с сигареты.