Kitobni o'qish: «Посох Мерлина»

Пролог

Прохладный ветер с севера трепал длинные седые волосы. Мужчина шёл вдоль разрушенного замка, аккуратно опираясь на трость и едва прикасаясь длинными аристократическими пальцами к его развалинам. Медленная, плавная поступь и благородная осанка выдавали в нём человека голубой крови. Дойдя до полуразрушенного входа в замок, он нежно, будто опасаясь потревожить дух бывшего каменного гиганта, облокотился о стену, прикрыл глаза и предался воспоминаниям. Иногда он морщился, думая о моментах своей жизни, и его тонкие губы кривились. Иногда распахивал глаза и боязливо всматривался в тёмный лес, но вскоре его встревоженный взгляд опять становился уверенным, и он вновь закрывал глаза.

Через какое-то время мужчина отстранился от стены и быстрым шагом направился к обрыву. Когда до него оставалось шагов сорок, аристократ сорвался на бег и, остановившись только на самом мысу, выбросил трость в море, которое с тихим всплеском билось о скалы, и из его рта вырвался крик, наполненный болью и отчаянием.

Был уже вечер. Солнце бросало свои последние лучи в воду, когда мужчина внезапно исчез.

***

Грациозно покачивая бёдрами, она выходила из шёлкового походного шатра Мерлина. Её длинные тёмные волосы, заплетённые в косы, украшенные даурскими лилиями, доходили ей до бедёр и ритмично раскачивались при каждом шаге из стороны в сторону. Лёгкий золотой халат почти не прикрывал её бледную кожу. Она шла, задумчиво улыбаясь своим мыслям. Ледяной, полный бесчувственности взгляд, прожигал окружающие деревья.

Уже идя среди старых деревьев, девушка услышала конский топот и мужские крики за своей спиной. За ней началась погоня. На её миловидном личике не проскользнуло и тени страха: она лишь хищно ухмыльнулась и быстро, почти летя, побежала в самую чащу. Ржание лошадей её преследователей стало отдаляться, из-за чего девушка звонко рассмеялась на бегу. Однако её хохот резко прервала голубая вспышка, ударившая почти у самых её ног.

– Астарта, остановись, – раздался бархатный голос где-то впереди.

– Я думала, что ты догадаешься раньше, Мерлин, – скрываясь в тени тиса, ответила она.

– Отдай мне его, и я пощажу тебя.

– Ты должен был знать о пророчестве, милый, – обнажив клыки, промурчала Астарта и сделала несколько шагов навстречу волшебнику. – Ты был неосторожен. Этого уже не исправить.

– Я не могу отпустить тебя, ты ведь это знаешь. Я мог бы придумать, что…

– Ты никогда не поймаешь меня. Я выиграла, как выиграет Тьма и Он! – выкрикнула девушка, обрывая волшебника на полуслове, и за считанные секунды трава вокруг Мерлина загорелась.

Когда маг разобрался с огнём, то заметил только стройный тёмный силуэт, который с нечеловеческой скоростью отдалялся от него.

Он выбежал из леса к обрыву, запыхавшийся и уставший от беготни по чаще. Пот холодными струйками тёк по молодому лицу, а ноги слегка дрожали от усталости. Мерлин взглянул на Астарту: она выглядела свежо и расслабленно, словно вышла прогуляться, и никакой погони не было. Но волшебник знал, как быстро течёт кровь в её жилах, как стучит её сердце, как напряжены мышцы под тонким халатом, и сколько эмоций скрыто под хищной улыбкой.

Она посмотрела на него с яростью, отчего его сердце болезненно сжалось. В ней было так много ненависти, сколько никогда не заподозрили бы в такой красивой девушке с чарующим голосом остальные люди. Но Мерлин уже знал, насколько она зла.

Астарта блаженно прикрыла глаза, незаметно продвигаясь к самому краю. Он, словно загипнотизированный, приближался к ней шаг за шагом, не отрываясь от её лица. Он был так близко к ней, что вскинул руку, чтобы взять её за локоть, в тот самый момент, когда Астарта резко распахнула глаза, окинув его изучающим взглядом, как будто видит его в первый раз. Мерлин был готов лицезреть ненависть и всепоглощающую злобу, но никак не ожидал разглядеть затаённую усталость и какую-то немую просьбу, расшифровать которую так и не сумел. Его пальцы почти сомкнулись вокруг её тонкой руки, когда она сделала последний шаг навстречу пропасти. Он не помнил, как оказался на коленях на земле с вытянутой рукой и почему Астарта камнем летела в бушующее море у подножия обрыва. Секундой позже не пойми откуда взявшийся чёрный туман начал окутывать падающее тело девушки. Её руки, ноги и волосы сами, на первый взгляд, превращались в этот чёрный зловещий дым, который полностью рассеялся почти у самой воды, словно его и не было.

Мерлин с ужасом в глазах и затаённой скорбью вглядывался в глубь воды, ловя воздух ртом, а потом вскочил на ноги и опрометью кинулся обратно в чащу. Гибкие ветви деревьев хлестали его по лицу, и магу приходилось постоянно жмуриться. Сил на колдовство не было.

Мальчик с испугом открыл глаза, когда очередная ветка ударила по щеке Мерлина. Какое-то время он вглядывался в пустоту, но ему всё ещё мерещилось падающее тело Астарты. Он видел её лицо в сумерках, ещё более бледное, чем во сне из-за лунных лучей, блуждающих по комнате. Когда ритм сердца стал прежним, мальчик взъерошил свои кудрявые волосы и откинулся на подушку. Этот сон уже начал надоедать.

Глава 1. Две семьи

У Фосети Вермора – наследника древнего богатого рода, в котором все мужчины уже которое поколение работали в самой верхушке Парламента – не было настоящего детства. Не потому, что отец его вечно отсутствовал и почти никогда не проводил время с сыном, а мать была слишком занята своими хобби и порой словно забывала, что одиннадцать лет назад родила мальчика. И не потому, что ещё с младенчества в него вдалбливали правила этикета и учили непонятным вещам, которые пригодятся ему, когда он займёт своё место в Парламенте. У Фосети не было детства потому, что он был избалован, как бы странно это ни было, учитывая строгие правила его семьи. Он всегда получал, что хотел. Родители почти не уделяли сыну должного внимания и постоянно заменяли его самыми дорогими игрушками и аттракционами. Они быстро подавили детскую наивность Фосети и любовь к миру своим безразличием и холодностью. Уже к четырем годам мальчик перестал интересоваться некогда обожаемыми звездами, разноцветными жуками и играми с шумными мальчишками в песочнице. А тот факт, что он был волшебником, только усугублял ситуацию.

Но в то же время его нельзя было отнести к категории злобных людей или обладателей завышенного самомнения. Его просто не научили проявлять заботу и заинтересованность, не показали, что надо делать, когда ты чего-то страшишься. Няни и учителя относились к Фосети, как к фарфоровой игрушке: боялись лишний раз дотронуться до него и почти никогда не говорили ласковых слов, которых так сильно ему не хватало. Сам мальчик отчаянно нуждался во внимании – единственной недоступной для него вещи, – и часто ввязывался в драки с метисами, – детьми, у которых один из родителей не был волшебником – колотя их так остервенело, словно те являлись чумой. А ещё чаще он дрался с теми, кто вообще не был магом или родился в немагической семье, ведь до чёртиков страшился, что они высосут из него всю магию.

Но вот отец Фосети всегда брал, что хотел, и никогда не боялся. Да и чего может испугаться человек, который богат и влиятелен? Даже если бы действующая власть резко поменялась, старший Вермор манипуляциями и шантажом вырвал бы себе свои привилегии обратно, не потеряв при этом ни одного зуба и нервной клетки. Фосети восхищался этим, буквально боготворил такие качества и жутко злился на себя за то, что в нужный момент он не запугал одного назойливого мальчишку, который был ещё и на год младше, и сам не вышел сухим из воды. Наверное, этот мальчик был единственным человеком, которого юный Вермор возненавидел всеми фибрами своей души. Лишь из-за него одного Фосети упустил свой шанс стать таким, как Вермор-старший.

Худощавый ребёнок с чёрными волосами быстро пересёк коридор с гордо поднятой головой. Его лазурные глаза неотрывно глядели на дверь впереди, а мозг пытался угадать, какой окажется встреча с отцом. Достигнув кабинета, он остановился и медленно вздохнул, плотно сжав губы, прежде чем поднять руку и постучать в дверь. К удивлению Фосети, отец сам встретил его на пороге и учтиво пропустил в комнату. На Вермора-младшего никогда не кричали и не поднимали руку, ведь ребёнок был достаточно послушным, не протестовал против учёбы и светских мероприятий. Он уже давно уяснил для себя, что он не убежит от участи стать новым членом волшебного Парламента, и не витал в облаках. Но отчего-то мальчик каждый раз, придя в отцовский кабинет, оценивал, насколько мягким окажется ковёр перед массивным тёмным столом, если Фосети внезапно ударят и он упадёт. Ведь он несколько раз видел, как его знакомых били. Вермор-старший, казалось, не замечал этого, ведь когда мальчик заходил к нему в кабинет, он первую минуту упорно игнорировал сына, читая какие-то толстые книги или подписывая непонятные договоры, и лишь спустя какое-то время поднимал на своего наследника зелёно-карие глаза и сухо начинал диалог.

Лорд Эзель Вермор по обыкновению не заметил направленного на ковёр задумчивого взгляда сына и равнодушно обошел Фосети, чтобы подойти к столу. Он сел на мягкий стул с высокой спинкой, – один из тех, в которых обычно сидели его гости во время обсуждения политических дел – закинул ногу на ногу и жестом предложил сыну последовать его примеру.

– Рад видеть тебя, Фосети, – начал диалог Эзель. – Как прошёл день рождения?

– Здравствуй, отец, – кивнул мальчик с грустным видом. – Вы с maman сделали мне замечательный подарок, спасибо. Жаль, что ты был занят и не смог присутствовать.

– Да, досадно, что так вышло, – безразлично ответил мужчина. – Но ты уже взрослый и сам понимаешь, что дела в палате лордов не решат себя сами. Тем не менее, я слышал, что ты получил послание из Гринчвилда.

– Да, отец. Maman даже отводила меня в тот лес, чтобы найти со́лтор, – еле сдерживая радостный возглас, сказал Фосети. Он уже привык скрывать свои эмоции без особых усилий, но приглашение из атенеума было одним из самых радостных событий в его жизни, так что он едва успел одёрнуть себя.

– Надо же? Я бы хотел увидеть твой проводник.

Юный Вермор снял с шеи ожерелье – на серебряной цепочке висели два небольших кристалла, а между ними виднелся посеребрённый деревянный солтор, в котором и заключалась магическая сила – и передал его отцу. Эзель молча взял его, проводя большим пальцем по граням проводника магии своего сына. Увесистое ожерелье сверкнуло в свете комнаты и уже в следующий момент оказалось на шее волшебника, словно это было его собственное. Лорд хмыкнул и без единого слова призвал к себе какую-то папку, а потом взмахнул рукой ещё раз. В воздухе вспыхнули синие линии света, которые тянулись из его ладони и солтора, они переплетались и путались между собой буквально считанные мгновения, а затем разом потухли, и над ковром осталось парить лишь небольшое пальто под стать Фосети. Эзель удовлетворённо ухмыльнулся, вставая со стула, и кинул верхнюю одежду в руки сына.

– Я думаю, тебе будет интересно заранее увидеть Гринчвилд.

– Ты хочешь сказать, что покажешь мне его прямо сейчас?

– Да.

– Но до начала нового учебного года ещё шесть месяцев.

– Я не хочу, чтобы ты ходил там с раскрытым ртом, Фосети. Я знаю твою натуру, в нужные моменты ты не умеешь держать лицо, достойное лорда. Идём же.

Мужчины семьи Верморов в верхней одежде перешли из кабинета Эзеля в соседнюю комнату. В ней не было ничего кроме неглубокого, чуть ниже колена, бассейна длиной метра в два, от которого шёл голубовато-белый свет. Воду затянула какая-то плёночка, похожая на ещё не затвердевший лёд. В воздухе витала сильнейшая магия, от которой у Фосети сперло дыхание, а по спине побежали мурашки. Волшебство в комнате было настолько сильным, что он даже не почувствовал, насколько холодным был воздух в помещении. Кованая лестница со вставками из битого зеркала, на которую ступил лорд, не снимая ни обуви, ни одежды, была приставлена к тонкому бортику странного бассейна. Эзель развернулся лицом к сыну, раскинул руки в стороны и без единой эмоции упал в воду. Лёд под мужчиной потрескался, волны холодной воды с шумом накатили на бортики, голубовато-белое свечение дрогнуло и зарябило на стенах комнаты. Но уже через несколько мгновений всё стало точно таким же, каким было до появления Верморов. Лишь Эзеля не было рядом со взволнованным сыном.

Фосети быстро поборол лихорадочное возбуждение и уже совершенно спокойным наступил на верхнюю ступень лестницы и точно так же, как и отец, рухнул в воду. Хрупкие куски льда опять поломались под человеческим телом… и как только мальчика накрыла вода, сошлись вновь.

Что-то вытолкнуло юного Вермора из воды с такой силой, что сердце у него пропустило удар. Он обнаружил себя в таком же бассейне в комнате, очень похожей на ту, что была у него дома, но большего размера. Фосети встал на бортик, озираясь по сторонам и стряхивая с совершенно сухой одежды капли-бусинки. На лицо Эзеля, который осматривал внешний вид сына, падал свет, отражённый от воды, невольно подчёркивая излишне острые черты лица мужчины и тёмные синяки под его глазами, которые старший Вермор пытался скрыть даже от домочадцев.

– Поправь воротник, – сказал он требовательным тоном. – И добро пожаловать в Гринчвилд.

– И где мы именно? – на удивление восторженно спросил Фосети. Его отец улыбнулся краем губ, чтобы сын этого не заметил, а потом сдержанно ответил:

– Это рядом с твоей будущей гостиной. Ретт, Виктор или Тревельян составят тебе компанию.

– Тебя… ты будешь занят, верно?

– Да, есть некоторые дела, которые я хочу решить с директрисой. Сейчас тебе надо спуститься по лестнице и повернуть направо. Ты сразу поймёшь, где именно находится гостиная. Но через час будь на главной лестнице, и не заставляй меня ждать. Быть может, я успею показать тебе места, где проводил своё детство.

С этими словами Эзель исчез за поворотом, как всегда оставив Фосети одного.

***

В залитом светом полной луны доме раздавался громкий мальчишеский смех, а с кухни приятно веяло яблочным пирогом. Рядом с высоким поджарым русоволосым Скоттом Картером бегала и смеялась его копия, но с единственным явным отличием: волнистыми тёмно-русыми волосами.

– Брендон, сынок, не мешай мне готовить, пожалуйста.

– Я не мешаю, а тренируюсь, – скривил губы мальчик, пряча за спиной бумажный самолётик. – Меня же зачислят в атенеум1, правда? Мне так не нравится моя школа. Там сплошная математика и вся эта нудная и странная литература, а я очень хочу колдовать.

– Если ты будешь расстраивать меня, никто тебя туда не зачислит, – серьёзным тоном сказал мистер Картер, но в уголках его губ затаилась улыбка. – И, между прочим, там тоже есть математика, литература и другие страшные предметы.

– О, папа, – закатил карие глаза мальчик. – Мне уже давно исполнилось двенадцать. Ты меня не обманешь. Ведь я давно знаю, что ты никак не повлияешь на моё зачисление. А ещё там, помимо математики и других страшных предметов, есть наука амддиффина2 и много-много разных многих друзей.

– Я и не собираюсь тебя обманывать, просто предупреждаю, что если ты не пойдёшь спать, то не получишь приглашение в Гринчвилд.

– Почему нельзя отправить письмо о зачислении в атенеум, как это делают во всём мире – с помощью воронов? – возмущённо сказал мальчик, плюхаясь на стул. – Может быть, у меня бессонница! И как они тогда доставят послание?

– Сновидения – это настоящее волшебство, Брендон. Именно в эти моменты твоя душа отправляется в другие миры, которые полны странностей и приключений. Только столкнувшись с магией сна, ты…

– Ты уже много раз говорил об этом, пап, – протаскивая через горловину пижамы свою лохматую голову, перебил отца Брендон.

– Да, просто… – поникнув головой, ответил Скотт, отрезая небольшой кусочек свежеиспечённого пирога, – твоя мама говорила так, когда ты был совсем маленьким. Ты постоянно спрашивал о сновидениях.

– Я скучаю по ней, – на выдохе признался мальчишка, глядя на спину отца. Он не хотел говорить с ним о маме, ведь знал, что отцу и так было тяжело вспоминать о ней.

Брендон почти не помнил её. Он не помнил маминого голоса, но ему всегда казалось, что она отлично пела, красиво растягивая гласные. Он совсем забыл, каким был мамин смех, но в память мальчика врезался навсегда её запах: сладкий аромат малины вперемешку с тягучим ореховым запахом масляных красок. Иногда он приходил в кабинет своего папы и с ногами забирался на широкий подоконник, заляпанный яркими капельками краски. Брендон, сколько себя помнил, ощущал едва уловимый аромат малины на том месте, где любила сидеть его мама.

Отогнав от себя нахлынувшие воспоминания, Брендон встал со стула и бойким голосом известил, что направляется спать, ведь не хотел заставлять отца чувствовать себя ещё хуже своим грустным настроением.

– Погоди, дружок, – мягко остановил сына Скотт и поставил на стол тарелку с куском пирога. – Попробуй и скажи, насколько вкусно. Если я опять испортил тесто, то с утра пораньше нужно будет сбегать в лавку миссис Кейкс за тортом для тебя.

– О, пап, не волнуйся, у тебя всё получилось отлично, – пережёвывая чёрствую корку пирога, ответил Брендон.

Сонно зевнув, он взял тарелку с остатками куска, чтобы отнести к себе в комнату. Уже дойдя до лестницы и стоя на скрипящей ступеньке, мальчик оглянулся через плечо и спросил:

– Как ты думаешь, меня пригласят учиться туда?

– Конечно, – улыбнулся Скотт. – Правда, они точно пожалеют об этом, как только ты влипнешь в очередную неприятность.

– Я люблю тебя, пап, – ухмыльнулся мальчишка. Он знал от бабушки, что его папа видел себя в своём сыне, так что если верить рассказам о его учебных годах, то Гринчвилд ждёт новая порция озорства в ближайшем будущем.

– Я тебя тоже. Сладких снов, Брендон.

Поднявшись в свою комнату, мальчик уселся на кровати, напряжённо вглядываясь в окно. Он понимал, что наверняка получит заветное письмо и отправится в окутанный тайной, историей и романтикой атенеум со странным названием Гринчвилд, но всё равно волновался, что не окажется таким же сильным волшебником, как его папа, и поедет в какой-нибудь Лурид или любой другой атенеум для бездарей.

Строительство Гринчвилда завершилось сразу же после смерти Мерлина его пятью учениками, в честь которых назвали адраны{?}[С валлиского переводится как классы], но фундамент великий волшебник и советник короля Артура заложил сам, оставив в нём, если верить преданиям, легендарный клинок Экскалибур.

В стране и за её пределами было достаточно много сильных атенеумов, из которых в конечном итоге выходили неплохие волшебники. Многие академии были способны потягаться с Гринчвилдом по уровню качества обучения, но ведь нигде больше нельзя было встретить столько пищи для пытливых умов, старающихся найти доказательства легендам о Мерлине. Конечно, в Гринчвилд можно было перевестись из любого другого атенеума, если у тебя хорошие оценки, но детям было бы очень тяжело там учиться. Лишь потому, что они не были предназначены именно для него.

Предназначение не являлось мифом или красивой легендой, ведь члены волшебного Парламента не просто так распределяли детей по учебным заведениям. В тот день, когда ребёнок проявлял первые признаки магических способностей, его родители отправлялись в Парламент, – или же члены Парламента приходили к хабиталам с удивительной информацией о скрытом мире – заполняли документы о том, когда и как проявилась магия, приносили каплю крови своего чада, чтобы было возможно отследить вспышки его волшебства, и на основе этих данных детей и отправляли в разные атенеумы. Раз в год ребята проходили соответствующие их потенциалу тесты, показывая, способны ли они задействовать все свои способности в колдовстве или им нужно обучение попроще. И спустя двенадцать лет после рождения в двенадцатый лунный августовский день будущие школьники получали письма о зачислении в подходящие именно им учебные заведения.

Нельзя сказать, что Брендона заботило, будет ли он считаться сильным магом или наоборот. Ведь больше всего он боялся, что не окажется в тех местах, где провели свою юность его отец, дядя и друзья. Боялся, что никогда не удостоится вдыхать просоленный морем воздух и смотреть, как башни замка освещают лучи солнца. А как же его многочисленные приятели? Почти все дети-волшебники, которых он знал, учились в Гринчвилде, и мальчику не хотелось быть вдалеке от своей компании. Ну и, в конце концов, его воображение не переставало рисовать, как именно он найдёт Экскалибур.

Так он и уснул, держа в руках тарелку с куском пирога, погружённый в свои мечты и переживания.

Но не успел он погрузиться в крепкий сон, как кто-то тронул его за плечо. Брендон уже хотел проворчать, что не выспался, как громовой голос заставил его подскочить на кровати. Прямо в центре комнаты, задевая ветвистыми оленьими рогами потолок, стоял Дагда – верховный бог и первый волшебник на континенте – и внимательно всматривался жёлтыми глазами в лицо Картера.

– Вставай, Брендон, – повторил он и протянул широкую ладонь мальчику, – твоя судьба ждёт тебя.

Мальчик не знал, что заставило его подчиниться, но всё же с опаской вложил свою руку в руку гиганта, а уже в следующее мгновение оказался в странной пещере. С её потолка падали разноцветные капли, которые превращались в драгоценные камни, как только ударялись об пол. Горы жемчуга, изумрудов, рубинов, сапфиров и бриллиантов почти что полностью закрывали собой стены, хотя даже стены в этой пещере оказались необычными. Сотни рисунков разных эпох и разных народов, волшебного и неволшебного миров сливались между собой, будто в калейдоскопе. Яркий приятный свет не оставлял теней даже за грудами камней магического места и незаметно успокаивал.

Брендон так восхитился этим зрелищем, что даже его страх перед Дагдой отступил. Картер дёрнул бога за тунику, выбивающуюся из-под золотых доспехов великого воина.

– Где это мы? – поинтересовался мальчик с искрящимися от восторга глазами.

– Как думаешь, кто я такой? – улыбнулся бог и подтолкнул мальчика к выходу из пещеры.

– Дагда, кто же ещё?

– Я лишь выгляжу, как он. Знаешь, давным-давно, когда только появлялись первые атенеумы, двадцать четыре Верховных мага прибыли в одно таинственное место. Последние двенадцать дней июля колдовали одни двенадцать волшебников, первые двенадцать дней августа – другие. Общими усилиями они смогли воскресить дух великого Дагды, хоть в каждом народе он и звался по-разному… Ты же знаешь, что его убили во время битвы добра и зла? Люди часто называют и трактуют это событие иначе – так, как это понимают они в силу своей веры. Но бог на то и бог, чтобы помогать каждому человеку, а поэтому он разделился на тысячи душ, подобных мне. В двенадцатый лунный день августа мы появляемся во снах волшебников, чтобы указать их путь. Посмотри туда, что ты видишь?

Брендон усилием воли заставил себя оторваться от лица духа Дагды и посмотреть туда, куда он показывал. На горизонте виднелись высокие башни старого замка, стоящего на утёсе, который он бы ни с чем не перепутал.

– Гринчвилд! – воскликнул Брендон и наткнулся на внимательный взгляд Дагды. – Я еду в Гринчвилд!

– Берегись Барр, Брендон – с изменившимся голосом сказал дух, растворяясь в воздухе. – Палач несёт погибель, палач несёт войну.

***

Золотистые лучи солнца, пробившиеся сквозь неплотно задёрнутую шторку, скользили по умиротворённому лицу мальчика. Брендон зажмурился из-за яркого света и резко открыл глаза. И как только он это сделал, утренний свет забрал с собой все предостережения Дагды, оставив лишь радость и некий трепет перед будущим.

Брендон не мог поверить, что этот сон не был просто сном, а посланием из Гринчвилда, о котором мечтал с тех пор, как познакомился с математическими уравнениями в своей скучной школе. Лишь когда он заметил на шее метку Дагды, поверх которой виднелась витиеватая буква «Г», он окончательно убедился в произошедшем.

Дом был погружён в сладостную тишину ровно до тех пор, пока мальчик не рассмотрел метку Гринчвилда и не начал ликующе подпрыгивать на кровати. Его отец же, работавший всё это время в дальней комнате дома и внезапно появившийся на пороге детской, смотрел с улыбкой на счастливого сына.

– Брендон, если ты не прекратишь прыгать, то вместо прогулки будешь вытирать пыль, – стараясь звучать как можно серьёзнее, произнес Скотт, когда понял, что мальчишеские радостные крики прекратятся ещё нескоро.

– Но папа! – воскликнул младший Картер, тряся руками и всё ещё стоя на кровати. – Я поступил! Поступил!

– Неужели ты сомневался в этом?

– Только если совсем чуть-чуть, – отозвался мальчик, усаживаясь по-турецки в кровати.

– Ну, в любом случае, теперь ты ученик. Только вот чем ты собираешься колдовать?

– Разве мы не пойдём в тот самый волшебный лес? – с надежной в голосе поинтересовался Брендон. Он так много мечтал о том, как найдет под сенью огромного дерева прямую, как стрела, ветку старого бука, которая вызовет приятную колкую дрожь. Как вечером он принесёт её домой, придаст ей ту форму, которую захочет, а потом повесит на золотую цепочку, которую носит с рождения. – Ведь все волшебники находят там свои солторы! Я так хотел пойти туда на день рождения, но ты заставил меня ждать Серебряной луны!

– Конечно, ты можешь пойти искать свой солтор там, но, кажется, у тебя уже есть свой проводник.

Брендон закусил губу, подумав, что его папа наверняка заметил, как он стаскивал его ожерелье, чтобы попрактиковаться в волшебстве или просто подурачиться. Прикинув в голове, что в такой замечательный день его ругать не будут, он был уже готов выпалить целую тираду о том, что он ничего не сломал, а даже если и сломал, то всё починил, да и вообще, за детьми надо лучше приглядывать…

– Я думал, ты сам его найдешь, – прерывая мысли мальчика, сказал Скотт, скосившись на изголовье кровати своего сына.

Брендон посмотрел в ту же сторону и уставился во все глаза на кулон в виде профиля лернейской гидры{?}[Чудовище из греческих мифов, которое представляет из себя монстра с телом змеи и девятью головами дракона] тёмно-коричневого цвета.

– Это мамин, – объяснил мужчина, изучая лицо сына. – Она всегда хотела подарить его тебе. Конечно, если какой-нибудь другой проводник не подойдет тебе лучше.

Прошептав что-то вроде «нет-нет, мне этот нравится», он потянулся к солтору, затаив дыхание. Как только мальчик сжал кулон в своей руке, по всему телу разлилось приятное тёплое чувство, которое бывает после долгой прогулки на морозе, когда ты залезаешь под большое одеяло.

Брендон с удивлением уставился на кулон в своих дрожащих руках, даже не моргая, пока голос отца не вернул его обратно. Зажав проводник, мальчик сорвался с места и бросился в объятия Скотта.

В выборе солторов определённо было что-то интимное. У каждого волшебника был «свой» проводник, который звал его к себе даже если был уже найден кем-то другим – у этих волшебных предметов не было определенных хозяев, они воззывали к себе сразу нескольких человек, которые подходили им по магическому потенциалу. Конечно, и умение колдовать не становилось лучше или хуже от этого, и проводились даже научные исследования на эту тему. Но ощущения были совершенно другими. Примерно такие, когда тебе дают на обед не суп, а мороженое с орешками и драже. Поэтому воровство солторов было совершенно неудивительным явлением.

Когда Брендон высвободился из объятий и принялся разглядывать кулон, Скотт молча улыбался, прислонившись к дверному косяку. Он был уверен с самого рождения мальчика, что того определят в Гринчвилд, ведь кто тогда может учиться там, если его сын, его смышлёный и одарённый мальчик, не будет достоин этого?

День Серебряной луны Брендон вместе со своим отцом провёл в Петси. Этот город считался уникальным, ведь в нём не было ни жилых районов, ни исторической части, ни парков или хотя бы аллей. Петси был единственным в стране городом-рынком, который по площади мог помериться с Копенгагеном и состоял только из беспорядочно разбросанных торговых рядов, высоких зданий с крупными известными магазинами, целых улиц небольших уютных лавок, шумных пабов и огромных толп людей, которые сновали из одного района города в другой и днём и ночью. А ещё Петси был известен тем, что у него не было точного месторасположения, но его выходы вели ко всем атенеумам и исголам{?}[Высшее учебное заведение, сравнимое с нашими университетами] в стране.

Некоторые улицы были выложены из старого камня, на котором плясали солнечные зайчики, отражённые от больших разноцветных окон верхних этажей, из-за чего создавалось впечатление, что дороги были покрыты мозаикой. Другие казались какими-то мистическими из-за гибких стеблей плюща, обволакивающих каменные стены домов с тёмными дверьми. Третьи представляли собой целые вереницы крытых прилавков, на которых виднелись и одежда, и игрушки, и ящики с зеленью и фруктами, а у каждого такого прилавка летала или стояла небольшая доска с зазывающими речами. На вторых этажах подобных торговых рядов часто сидели разновозрастные волшебники, неспешно обедающие простенькими блюдами из местных кафе. А в самых удалённых частях Петси можно было натолкнуться на двери, повисшие в воздухе, за которыми, казалось, ничего не было. Но стоило хотя бы приоткрыть их, как яркий свет бил по глазам, будто пытался скрыть от чужих взглядов многоэтажные библиотеки, захламлённые всем подряд магазинчики с нелегальным товаром или ещё что-нибудь в этом роде.

Для Брендона всё это было не в новинку, но каждый раз он чувствовал прилив воодушевления и лёгкости, словно никогда здесь не был, шагая по непохожим друг на друга улицам. Он любил заходить в самые причудливые магазины и рассматривать вещи, лежащие на прилавке.

Разумеется, детям, к великому сожалению мальчика, не разрешали брать дорогостоящие магические вещи, манящие своим блеском золотые кольца или зачарованные подвески, которые в представлении Брендона выглядели как гроздья калины, укрытые снегом, но в одном из его любимых магазинов, «В лавке горного эльфа», которым почему-то управлял толстенький гном, посетителям разрешалось тестировать товар, чему многие дети и даже некоторые взрослые были несказанно рады. Можно было пересчитать по пальцам те дни, когда Скотт уводил своего сына оттуда полностью чистым. Как бы мистер Картер не ругался на мальчика, никакие преграды и запреты не могли перебороть его огромное мальчишеское любопытство к товарам мистера О’Махоуни.

Бережно сжимая время от времени цепь с кулоном, Брендон понёсся в огромный магазин, раскинувшийся на половину Нью-Билд-Стрит, где продавались учебники, тетради и другая канцелярия. Подобную любовь к карандашам и красивым тетрадкам он перенял у своих родителей. Поэтому он с интересом ходил между полок, пестрящих разноцветными обложками, иногда брал какие-нибудь книжки и пролистывал их, разглядывая картинки.