Kitobni o'qish: «Фотостудия»

Shrift:

Глава 1. Два года назад

Люди делятся на две категории: одни выдавливают зубную пасту из тюбика, нажимая на его середину, другие – на его конец. Женя относилась к первой категории и часто вообще забывала закрыть тюбик, чем очень сильно раздражала мужа Максима, который всегда выдавливал пасту с конца. Но, тем не менее, последние семь лет они были вместе.

В углу белого зала, в котором могли бы поместиться четыре КАМАЗа, возвышалась трёхметровая искусственная ёлка, на нижних ветках которой висели золотистые шары размером с баскетбольный мяч, посыпанные серебристо-фиолетовой крошкой. Чем выше поднимался взгляд, тем шары становились меньше и на самой верхушке сокращались до размеров мячика для пинг-понга. Кроме золотистых шаров, на ветках красовались ещё и красные, собранные в связки наподобие рябины. Вокруг ёлку опоясывали гирлянды из огоньков, подсвечивающих прозрачные сосульки, глядя на которые казалось, что ёлку залили в какой-то сладкий сироп. Рядом с ёлкой стояла огромная двухместная кровать с высокой спинкой, застеленная белоснежным постельным бельём и накрытая поверх светло-коричневым одеялом с чёткой тёмно-коричневой окантовкой. В ногах кровати во всю ширину стоял, словно опрокинутый шкаф, бежевый пуфик.

Этот пуфик, будто иголка в горле, раздражал эстетическое чувство Жени. Стоя напротив кровати и приложив правую ладонь ко рту, она с недоверием и сомнением смотрела то на пуфик, то на ёлку, то на кровать. Что-то здесь явно было не так… Внезапно её поразила одна маленькая, но интересная мысль. Точнее, даже не мысль, а вопрос, вроде бы и несущественный, но, вроде как, и существенный. У неё даже мурашки побежали по пальцам. Расширив удивлённые голубые глаза, она повернулась к Максиму, который в противоположном конце зала красил OSB-панель в белый цвет.

– Слушай, а когда мы в последний раз занимались сексом? – спросила Женя.

Максим, сгорбившийся на коленях возле панели и методично водивший кисточкой по её поверхности из стороны в сторону, постепенно замазывая непокрашенные участки, застыл. Его длинные чёрные волосы, болтавшиеся в миллиметре от панели, сделали ещё несколько колебаний и тоже остановились. Медленно оторвав кисть от панели, Максим, не разгибая спины, посмотрел на Женю, отчего его рот приоткрылся, придав его лицу глупое выражение. Пару секунд молча глядя на жену, он всё-таки разогнул спину и скосил глаза влево, очевидно, пытаясь вспомнить. Женя, почувствовав, что упёрлась в какую-то стену, махнула рукой. При этом её русые курчавые волосы, будто одуванчик обрамлявшие голову, вздрогнули.

– Так, – сказала она и повернулась к кровати, – пуфик на фиг. Давай уберём его… м-м-м… пока в коридор, а потом я найду ему место.

Максим посмотрел на Женю лицом, полностью лишённым каких-либо чувств. Положив кисточку, он медленно встал, подошёл к пуфику, обхватил его руками и, подняв, вытащил в коридор, и без того заваленный всяким хламом. Вернувшись в зал, он остановился рядом с Женей и посмотрел на ёлку и кровать.

– Да, так, пожалуй, лучше, – сказал он.

Женя, постучав указательным пальцем по губам, почувствовала наслаждение. Глубоко вздохнув, она повернулась к Максиму.

– Отлично! Про секс ты, значит, так и не вспомнил? – спросила она с ухмылкой.

Максим пожал плечами и развёл кисти рук в стороны.

– Когда-то, видимо, занимались, было такое время. Только я его не помню, – сказал он и, вяло улыбнувшись, посмотрел на Женю.

Женя ласково улыбнулась и, посмотрев на Максима, который возвышался над ней на целую голову, погладила его по щеке правой рукой. Пару секунд они смотрели друг другу в глаза. Женя – в карие Максима, он – в её голубые.

– Так, ладно, – решительно вздохнув, сказала Женя. – Сегодня нам нужно, – она обернулась вокруг, осматривая зал, – не так уж и много, до восьми вечера успеем. А потом – в кроватку, – улыбнулась она и обхватила Максима за талию.

На лице Максима появилась кислая улыбка. Тяжело вздохнув, он тоже обвёл глазами зал и посмотрел на Женю.

– И что же нам нужно сделать? – спросил он.

Перспектива отдыха и секса, просочившись в душу, словно искра, зажгла в Жене остатки энтузиазма. Отпустив Максима, она ткнула пальцем в ёлку.

– Ну, во-первых, её закончить. Потом ты панель сейчас докрасишь, она быстро высохнет, и повесим на неё гирлянду, – сказала Женя и, прищурившись, медленно осмотрела зал снова. – Да, ширму сейчас соберём и… и… и я поглажу потом скатерть, которую на стол, там такой полоской тонкой надо посередине, и всё. Ну, и, может быть, гирлянды на стенах развесим.

Улыбнувшись, Женя посмотрела на Максима. Вздохнув, тот поплёлся к панели.

– Мне бы твой энтузиазм, – буркнул он.

– А ты ножками быстрее шевели, – сказала она и, шлёпнув его по заднице, убежала в коридор за утюгом.

Через полчаса поисков, когда было перерыто вообще всё, что только можно, все полки, шкафы во всех коридорах и пристройках, тумбочки и подоконники, вообще всё, выяснилось, что утюга нет. Женя проверила даже в спальне под подушками, думая, что в запарке могла закинуть его даже туда, но нет. Утюга нигде не было. Расстроенная стоя посреди спальни и хлопая глазами, она ещё раз обвела вокруг себя взглядом и, пожав плечами, вернулась в зал.

– Утюга нет, так что, одним делом меньше, – объявила она, подходя к Максиму.

Тот, всё в той же позе, как раз заканчивал покраску панели, на которой оставалась непокрашенная полоска шириной двадцать сантиметров.

– У-ра, – глухо произнёс он.

Его саркастичность начинала действовать на нервы. Женя скривила губы и сложила руки на груди.

– Как у тебя дела? – спросила она, осматривая панель.

– Заканчиваю, – констатировал Максим.

На удивление, панель оказалась покрашена равномерно. Женю это сильно обрадовало, ведь теперь хотя бы это можно было не переделывать. Как выяснилось в ходе ремонта, руки у Максима росли из того места, на котором он любил сидеть. Из-за этого Жене частенько приходилось заставлять его делать что-либо заново, либо переделывать это самой. Она улыбнулась и погладила Максима по спине.

– Умница. Я пошла за гирляндами, – сказала она.

– Так ещё не высохло, – произнёс Максим, повернув к ней голову.

– Я за теми, что на стены, – отозвалась Женя уже из коридора.

Раскручивание шестиметровой гирлянды, купленной на Авито, отняло много времени. Максим, забиравший её у продавца, не удосужился проверить, как она запакована. Женя, уже минут пять крутившая очередной провод из стороны в сторону, пытаясь понять, как его вытащить из узла, старалась убавить раздражение и злость, поднимавшиеся из глубины души ко рту. Она намеренно старалась не смотреть на Максима, который раскручивал узлы на другом конце гирлянды. Господи, как можно быть таким… остолопом! Женя, закрыв глаза, глубоко вздохнула и ей стало легче. Раньше, до всего этого, она не замечала, что Максим такой бестолковый. Хотя, у неё, может, просто глаз замылился. Привыкла. Всё-таки, столько лет уже вместе. Женя ещё раз вздохнула, подвернула провод и он каким-то чудом освободился.

– Ну, наконец-то! – воскликнула она и посмотрела на Максима.

Ковырявшийся со своим проводом, тот никак не отреагировал.

Через минут сорок или даже час, никто из них не засекал, они закончили разматывать гирлянду, разложили её на полу вдоль зала и подключили к сети. Почти половина всех лампочек не включилась. Женя взорвалась.

– Что за хрень?! – воскликнула она. – Ты как покупал?! Просто взял пакет, отдал деньги и уехал?!

Женя, пыхтя от злости и краснея, уставилась на Максима. Тот потупился. С непониманием глядя на бледные лампочки, он тоже начал краснеть, плотно сжимая губы.

– Может, просто проводок отошёл, – пробубнил он, опустился на колени возле гирлянды и пополз вдоль неё, перебирая в руках каждую лампочку.

Женя, понимая, что время уже поджимает, ощутила покалывание в обеих руках. Злость разрывала её изнутри. Ну, как?! Как так можно?! Она опустилась возле другого конца гирлянды и тоже поползла вдоль неё в поисках отошедшего проводка.

Однако, всё оказалось нормально, провода были целыми. Максим, красный и нахмурившийся, всё вертел в руках то одну лампочку, то другую и тихо бубнил, что ничего не понимает. Женя почувствовала, что силы её оставили. Она даже уже не могла злиться. Сев на кровать, она погрустневшими глазами посмотрела на Максима и обвела взглядом зал в поисках телефона. Тот лежал на подоконнике.

– Дай мне телефон, – попросила она.

Максим положил лампочки на пол, подошёл к окну и, взяв телефон, передал его Жене, усевшись рядом с ней.

– Зачем? Вряд ли этот мужик деньги вернёт, – сказал он.

Женя закатила глаза и вздохнула.

– Да что ты говоришь, – сказала она, искоса глядя на Максима. – Ну, конечно, он уже ничего не вернёт. Другую надо искать, а эту… не знаю… отремонтировать как-то.

После долгих поисков Женя всё-таки нашла подходящую гирлянду и договорилась о покупке.

– Только проверь всё, как надо! – сказала она, пока Максим собирался. – Включи в сеть, посмотри, чтобы все лампочки горели. Размотай, если придётся!

Насупленный Максим, надевая кофту, смотрел в пол.

– Да всё я понял, ладно, – отозвался он, открывая сумку и вынимая ключи от машины.

– Ты уже один раз понял! – съязвила Женя. – И продуктов возьми. У нас уже есть нечего.

Максим вернулся через час или полтора, Женя не проверяла. Сама она за это время успела собрать ширму, но не до конца. Гирлянда оказалась целой. Они приделали её к OSB-панели, потом поели, потом собрали ширму, как и собирались, и повесили гирлянды на стены, как и собирались, и по пути, как обычно, сделали ещё кучу мелких дел, которые неизбежно вылезают во время ремонта, и в итоге добрались до кровати только к одиннадцати вечера, рухнув на неё без сил. Про ёлку Женя вообще забыла.

Женя, лежавшая на спине и смотревшая на ржавое пятно на потолке, ощутила, как её правая нога, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее, соскользнула с кровати и повисла в паре сантиметров от пола. Нога просто повисла в воздухе, как бездушная культяпка, и Женя ничего не собиралась с этим делать. Ну, висит себе и висит. Кушать не просит. Да, может, и неудобно, но… или удобно… непонятно. Ничего уже непонятно. Сил нет.

Через пару минут за ногой потянулось и всё тело, и тут уже сработали инстинкты. Левая рука и левая нога, как будто сами, напряглись и, неестественно выгнувшись, подтащили Женю ближе к центру кровати, где уже лежал без движения Максим, уткнувшись лицом в подушку. Женя, сделав над собой усилие и удивившись, что она ещё так может, перевернулась на живот и уткнулась лицом в свою подушку напротив Максима. Тяжело вздохнув, при этом сдув с лица Максима прядь волос, она приоткрыла правый глаз и увидела приоткрытый таращащийся на неё левый глаз мужа.

– Живая? – спросил Максим, размазывая слюни по подушке.

– Нет. А ты? – промямлила Женя.

Максим пробубнил что-то невразумительное, закрыл глаз и, вздохнув, перевернулся на спину. Женя последовала его примеру. В комнате стало тихо. Даже машины, которые каждый день в обоих направлениях непрерывно ездили под окнами, куда-то пропали.

– Ну, мы всё равно сегодня молодцы, – сказала Женя, не открывая глаза. – Большинство дел мы всё-таки сделали. Даже несмотря на твоё участие.

На губах Максима появилась лёгкая улыбка. Он взял Женю за левую кисть и повернулся к ней боком.

– Главное мы так и не сделали, – заметил он.

У Жени потеплело в груди. Она, конечно же, не собиралась сейчас заниматься сексом, но то, что Максим вообще об этом вспомнил, обрадовало её. Она тоже повернулась на бок, дотянулась губами до его губ и, чмокнув их, откатилась обратно на спину. В комнате снова повисла тишина.

– Это было божественно, – прошелестел Максим, улыбаясь.

Женя усмехнулась.

– Завтра утром повторим, – сказала она.

За окном пролетел мусоровоз, как обычно, не заморачиваясь над тем, чтобы притормозить перед лежачим полицейским, установленным напротив окон спальной. Пустой контейнер прогремел на всю улицу, как раскат грома.

– Завтра утром определимся, ты хотела сказать? – уточнил Максим.

– Да, безусловно, – отозвалась Женя.

И вновь сгустилась тишина.

– Ты счастлива? – спросил Максим.

Женя перестала улыбаться, повернулась к мужу и посмотрела ему в глаза.

– А ты? – спросила она.

2 года назад.

Окно на кухне было покрыто мелкими капельками дождя, который непрерывно шёл уже третий день. Это был не огромный сильный ливень, который разом обрушивается на землю и заливает собой каждую щёлочку, что попадается ему на пути, нет. Это был мелкий пасмурный дождик, мелко-мелко сыпавшийся сверху, почти незаметный, но при этом обильно увлажнявший собой всё вокруг, из-за чего складывалось ощущение, что мир закутан в полиэтиленовую плёнку. Люди, машины, дома, ВСЁ находилось в его власти.

Подсвеченные светом уличного фонаря, капельки дождя на окне походили на бисеринки голубого, жёлтого и в некоторых местах зелено-прозрачного цвета. Под натиском дождя эти капельки то и дело собирались в более крупные образования и резко стекали вниз, разрезая ряды остальных бисеринок и, казалось, само пространство за окном вместе с ними.

Женя, одетая в голубые трусики и белую майку с тонкими бретельками, сидела на табуретке, поставив пятки на её краешек и уткнувшись голенями в стол-подоконник. Несколько лет они с Максимом ломали голову, как обустроить маленькую кухоньку в Хрущёвке, чтобы в ней стало просторно, и год назад Максим предложил просто расширить подоконник, положив на него деревянную столешницу. Идея показалась Жене отличной.

Они выкинули стол, стоявший посередине кухни и занимавший почти половину всего пространства, а вместо небольшого деревянного диванчика, заваленного подушками, закупили табуреток. Получилось очень практично. Табуретки легко задвигались под столешницу, которую Женя покрасила в нежно зелёный цвет, освобождая кухню до такой степени, что в ней можно было танцевать.

Правда, сидеть за столом всей семьёй – Максиму, Жене и её сыну Косте – всё равно оказалось неудобно. Места на троих хватало в самый-самый притык. Поэтому, в силу того, что графики у Максима и Жени с Костей всё равно не совпадали, было решено, что в обычные дни стол-подоконник будет использоваться по очереди или каждым в рамках его расписания, а в праздники будет развёртываться большой общий стол в большой комнате, где они все вместе за просмотром какого-нибудь фильма смогут наслаждаться пиццей и прочими вкусностями. И при этом не будут тереться друг о друга локтями.

Дорога под окнами кухни и тротуары были пусты. Последняя машина, по ощущениям Жени, проехала здесь лет сто назад, даже несмотря на то, что эта дорога являлась одной из центральных путевых артерий в городе. Единственным, кто производил впечатление живого обитателя мира за окном, был только маленький пасмурный дождичек.

Женя, обвязав себя руками за колени и почти уткнувшись в них подбородком, в левой кисти указательным, средним и большим пальцами держала рюмку, до краёв наполненную коньяком, а в правой – сигарету, зажатую между указательным и средним пальцами. Из-за приоткрытой форточки дым от неё разлетался по всей кухне. Бутылка коньяка, подсвеченная уличным прожектором, стояла на краю стола справа от Жени с незакрытой крышкой, которая лежала рядом в нескольких сантиметрах. Женя тоскливо вздохнула, выпила резким глотком половину коньяка из рюмки, пролив ещё четверть на пальцы, и, закрыв глаза, плотно сжала губы. Когда горечь во рту осела, она сделала затяжку и открыла глаза, из уголков которых скатились две маленькие, блеснувшие в свете уличного фонаря, капельки.

Пепел от сигареты падал прямо на стол и, подталкиваемый порывами ветерка из форточки, укатывался на пол. Женя этого не замечала. Остекленевшими глазами она неотрывно смотрела на букву «о» в слове «оптика», которое, подсвеченное зелёным цветом, красовалось на вывеске в доме напротив.

В коридоре раздалось шарканье тапочек по полу, щелчок выключателя и за стеклянной дверью кухни на мгновение моргнул свет. Полминуты спустя свет моргнул снова, раздался ещё один щелчок выключателя и дверь в кухню отворилась. На пороге стоял Максим. Сонный, в чёрных боксерах и синих тряпичных тапочках, он, зевая, протирал левый глаз. Закончив с этим, он несколько раз моргнул, поёжился, внимательно посмотрев на открытую форточку, и закрыл за собой дверь. Взяв табуретку, он поставил её сзади жениной, сел и, обняв Женю за живот, плотно прижался к её спине, уткнувшись носом ей в затылок.

Жене пришлось спустить пятки на пол. Она вздохнула и закрыла глаза. Ей не хотелось, чтобы сейчас кто-то был рядом. Даже Максим. Ей очень хотелось побыть одной. Но так же она знала, что в такие минуты ей очень хочется чувствовать поддержку. Особенно от Максима. И она знала, что и он это знал. За пять лет совместной жизни и, наверное, десятки, если не сотни, ссор, он всё-таки смог понять, что, несмотря ни на что, в такие минуты нужно оставаться рядом. Даже если она очень злится на него, по вполне справедливой причине, и говорит, что не хочет его видеть. Значит, он будет стоять на своём. Женя ещё раз вздохнула.

– Со мной всё нормально, – вяло сказала она.

Максим ещё раз зевнул и улёгся правой щекой на её правое плечо.

– И поэтому в три часа ночи ты в одиночестве куришь, пьёшь и морозишь свою попоньку, – сказал он, прихватив её за правое бедро максимально близко к ягодице.

Его правота раздражала. Женя поставила рюмку и собралась положить сигарету в пепельницу, но, обшарив глазами весь стол, не нашла её. Покрутив головой в поисках чего-нибудь подходящего, она выпила остатки коньяка и положила сигарету в опустевшую рюмку. Максим потёрся щекой об её спину.

– Солнышко, пойдём спать, – попросил он. – Вставать рано, работы много и никто за нас её не сделает. Пойдём, а?

Нет, она не могла сейчас уснуть. Просто не могла. Иначе не сидела бы здесь в три часа ночи, не курила и не пила бы коньяк в одиночестве. Жене казалось, что из неё выкачали душу. Она закрыла глаза и покрутила головой. Её лицо искривилось, и она подумала, что сейчас заплачет, но сил на это не нашлось. И она просто ещё раз покрутила головой.

Максим долго и протяжно втянул воздух и также долго и протяжно его выдохнул. Положив ладони ей на плечи, он стал мягко и нежно их массировать. Женя ощутила, как мышцы расслабились и плечи, до этого бывшие задранными вверх, опустились.

– Спасибо, – сказала она.

Максим переместился пальцами к её шее, затылку и размял их тоже. Потом плавно спустился снова к плечам, а от них к предплечьям. Закончив массаж, он встал, закрыл бутылку и убрал её в шкафчик. Потом выкинул потухшую сигарету из рюмки, помыл её и поставил в сушилку. Вытерев руки о полотенце, он задвинул свою табуретку под стол, обнял Женю за живот и потянул её вверх. Женя нахмурилась. Ей сейчас не хотелось двигаться. Ей сейчас вообще ничего не хотелось. Она резко встала, высвободилась из объятий мужа и отошла от него на пару шагов к стенке. Сложив руки на груди, она уставилась глазами в пол, но через секунду ладонями закрыла лицо. Максим осторожно подошёл, обнял и, положив её голову себе на грудь, стал гладить по волосам.

– Солнышко, всё хорошо. Всё хорошо, – прошептал он, растянув последнее «хорошо», и чмокнул её в голову чуть выше лба.

На пару мгновений Женя погрузилась в состояние, очень похожее на блаженство. Но лишь на пару мгновений. Как только они закончились, она снова вернулась к реальности и к горлу подступили слёзы.

– Нет ничего хорошего, – выдавила она.

– Ну, не нагнетай. Да, не всё получилось, как ты хотела, но в целом… по-моему, всё прошло… да, не плохо, – сказал Максим, продолжая гладить её по волосам.

Эти слова резанули Женю по сердцу. Она резко подняла голову и посмотрела на Максима.

– Ты идиот?! Или тебя там не было?! – спросила она, почти крикнув, и оттолкнула его от себя.

Женя была фотографом с десятилетним стажем. Последние пять лет она проводила мастер-классы для других фотографов, как правило, начинающих, которые желали перенять её опыт. Относилась она к этому очень серьёзно и зачастую возводила достаточно серьёзные декорации прямо на улице. Это приносило хорошие деньги, поэтому Максим, само собой, разумеется, принимал в этом активное участие.

На лице Максима появилась растерянность. В кухню задул холодный ветер, Максим поёжился и, глянув на форточку, закрыл её. Потом снова посмотрел на Женю всё с тем же выражением.

– Слушай, ну, не такой получился мастер-класс, как ты хотела, не всё бывает идеальным. Чего так убиваться-то? – спросил он.

Эти слова обожгли Женю ещё больше. На её лице отразилась жуткая злоба. Она подошла к Максиму, посмотрела ему в глаза и ткнула правым указательным пальцем в грудь.

– Не тебе говорить мне об этом! – прошипела она и снова ткнула его в грудь. – Что, если твои мазюльки окажутся не такими идеальными, как ты хотел, а?

Максим рисовал комиксы. Денег это практически не приносило, поэтому основным источником заработка с его стороны была свадебная видеосъёмка. Они с Женей часто работали на свадьбах вместе.

Внутри у Жени что-то сорвалось. Она сама не заметила, как начала колотить Максима уже обеими руками, исторгая слёзы полноводной рекой. Он быстро схватил её за руки, дёрнул на себя и обнял, зажав её руки между своей грудью и её. Женя взбесилась и попыталась вырваться, оттолкнувшись ладонями, но у неё не получилось.

– Отпусти меня! – крикнула она.

Но Максим продолжил её держать.

Дверь на кухню открылась и вошёл сонный Костя, пухлый подросток с тёмными короткими волосами.

– Вы чего орёте? – пробормотал он, продирая голубые глаза.

Максим сильнее прижал Женю к себе и стал качать из стороны в сторону, как младенца.

– Да ничего, она устала просто. Всё нормально, ложись, – сказал он.

Костя пару раз сонно кивнул и закрыл дверь, за стеклом которой тут же моргнул свет. Спустя несколько секунд он моргнул снова и послышался звук закрываемой в коридоре двери. Женя, качаемая Максимом из стороны в сторону, беззвучно лила слёзы. Через минуту Максим отвёл её в спальню, уложил в кровать и, накрыв одеялом, обнял. Только Женя этого уже не чувствовала. Она была настолько обессилена, что практически спала на ходу.

В их спальне на подоконнике, в старом чёрном пластмассовом горшке, с засохшим цветком, мёртво свисающим через край, освещённый лунным светом, стоял цикламен.

Максим в синих шортах и чёрной майке сидел на кухне за столом, пил кофе с молоком и уплетал маршмеллоу из пачки, которая была уже почти пуста. За окном по тротуарам сновали люди, то и дело ускоряясь, чтобы не пропустить автобус. Возле светофора толпились машины. Из-за этого светофора казалось, что квартира находилась на старте гоночных автомобилей. Мир постоянно затихал на минуту, но, как только загорался зелёный, он оглашался рёвом двигателей, рвущихся к финишу. Вот и сейчас очередная партия гонщиков сорвалась с места.

Дверь открылась и на кухню вошла Женя, одетая в серые спортивные штаны Максима и белую футболку с изображением лица чёрной девушки, губы которой украшались золотой помадой. Максим, делая очередной глоток, повернулся на табуретке к Жене, улыбнулся и закинул очередную порцию маршмеллоу в рот.

– Добвое утво, – сказал он, не прожевав, и добавил, когда проглотил, – Как себя чувствуешь?

Чувствовала она себя паршиво. От коньяка у неё было небольшое похмелье. От недосыпа усталость. Помноженные друг на друга они давали отвратительное состояние. Женя выдвинула табуретку, плюхнулась на неё, как мешок с цементом, и тяжело вздохнула.

– Отлично, – сказала она, вновь уставившись на букву «о».

Максим глотнул кофе.

– Вот и отлично. Чай, кофе? Пивка опохмелиться? – с улыбкой спросил он.

Женя поморщилась.

– Ой, да иди ты, – бросила она и, подумав пару секунд, забрала у Максима чашку из рук.

Вдохнув аромат кофе, она сделала глоток и почувствовала, как горячая влага разливается по желудку. Сразу стало легче. Слегка улыбнувшись, Женя снова приложилась к чашке.

– Ну, и поделом мне, – сказал Максим, встал и, достав стакан из шкафчика, начал делать себе новый кофе.

Помимо того, что физическое состояние оставляло желать лучшего, к нему примешивалось и чувство стыда. Женя увидела ночную сцену со стороны: сидит тут, полуголая, с коньяком, этой сигаретой и морозит свою попоньку. Ещё и Костя зашёл. Женя вздохнула и в отвращении скривилась. Да уж.

Максим поставил свою чашку на стол, взял табуретку и, сев позади Жени, как вчера ночью, обнял её за живот. Не то, чтобы Жене это не понравилось, это была вообще одна из её любимых поз для обнимашек, но сейчас… Максим, поцеловав её в затылок, притянул Женю к себе и прикусил за левое ухо.

– Ну, расскажешь, что это было вчера? – спросил он.

Женя вздохнула. Ей не хотелось об этом разговаривать. Да и о чём тут говорить? Всё итак понятно.

– Перетрудилась, – сказала она.

Хотя, это была только половина правды. Если не четверть. На самом деле, Женя и сама не могла понять, почему так сильно расстроилась. Да, мастер-класс прошёл не так, как она хотела, но такое случалось и раньше. Накладки естественны, это, можно сказать, составляющая процесса. Только вот расстраиваться из-за них так… Вообще, в последнее неопределённое количество времени ей казалось, что она куда-то проваливается. И всё, вроде бы, нормально, но… что-то давит и проваливается в пустоту, потому что давить не на что. И всё это по кругу. Какой-то бесконечный бессмысленный цикл.

– Просто устала, – сказала она и принялась грызть заусенец на правом указательном пальце. – Отдохнуть мне надо. Костя уже ушёл?

Максим кивнул.

– Угу, где-то час назад, – сказал он и встал. – Отдохнуть всем надо. Ну, давай сегодня вечером погуляем. Мы на самом деле давно уже никуда не выбирались.

Он взял кофе со стола, пачку маршмеллоу и, вытряхнув остатки в рот, запил их. Возмущение мгновенно стёрло в душе Жени всякие остатки стыда. Она грозно посмотрела на пустую пачку, потом на жующего Максима и нахмурилась.

– Ты опять всё съел, – констатировала она.

Максим прервался на половине глотка и недоумённо-виновато посмотрел на Женю.

– Что? Там же ещё одна есть, – сказал он.

Женя поставила чашку на стол, встала и, уперев руки в бока, чуть склонила голову направо.

– Да, только эту пачку ты снова доел и не предложил мне. Даже одну долбаную маленькую маршмеллину, – сказала она. – Это значит что?

– Только не начинай, – сказал Максим, умоляюще глядя на Женю.

– Что ты меня не любишь, – закончила она.

Максим издал возглас подстреленного бегемота и, поставив чашку на стол, достал из шкафчика новую пачку маршмеллоу. Открыв, он протянул её Жене.

– На, всё тебе! – воскликнул он.

Жене стало чуть-чуть весело. Улыбнувшись, она покрутила головой и направилась в коридор.

– Нет, поздно. Уже поздно, – сказала она.

Максим вздохнул и покачал головой.