Kitobni o'qish: «Влияние морской силы на историю»

Shrift:

Предисловие автора

Конкретная цель настоящей работы состоит в рассмотрении общей истории Европы и Америки с особым вниманием к влиянию морского могущества на ход этой истории.

В прошлом историки, как правило, не знакомились с морскими условиями, не проявляли к нему особого интереса и не располагали специальными знаниями, а потому определяющее влияние морской мощи на важные события истории упускалось из вида. Это более справедливо в отношении отдельных случаев, нежели в отношении общего утверждения морского могущества. Легко утверждать, обобщая, что применение силы и власть над морем были и остаются важным фактором в истории; гораздо труднее отыскать и показать специфические его проявления в тот или иной момент. Однако, если этого не сделать, признание общей значимости данного фактора остается неопределенным и необоснованным, не опирается, как следовало бы, на набор частных случаев, в которых это влияние заметно, и не изучает условия конкретных случаев.

Любопытным примером склонности пренебрегать влиянием морской силы на исторические события могут служить произведения двух английских авторов (Англия, отметим, больше какой-либо другой нации обязана своим величием морю). «Дважды, – говорит Арнольд ¹ в своей ”Истории Рима“, – наблюдалась схватка высочайшего индивидуального гения против ресурсов и институтов великой нации, и в обоих случаях нация одерживала победу. Семнадцать лет Ганнибал боролся против Рима, шестнадцать лет Наполеон боролся против Англии; усилия первого оборвались при Заме, усилия второго – при Ватерлоо». Сэр Эдуард Кризи ², цитируя Арнольда, добавляет: «Однако одно сходство между этими двумя войнами едва ли рассматривалось достаточно подробно; речь о замечательной параллели между римским полководцем, который в конце концов победил великого карфагенянина, и полководцем английским, который нанес решающий и смертельный удар французскому императору. Сципион и Веллингтон ³ оба многие годы занимали важные командные посты, но вдали от главных театров военных действий. Одна и та же страна явилась ареной основной военной карьеры каждого. Именно в Испании Сципион и Веллингтон последовательно одолевали почти всех младших полководцев противника, прежде чем столкнуться с главным их предводителем и завоевателем. Сципион и Веллингтон восстановили уверенность соотечественников в оружии, поколебленную чередой неудач, и каждый из них завершил долгую и опасную войну полным и сокрушительным поражением несомненного вождя и ветеранов врага».

Ни один из этих авторов не упоминает еще более поразительное совпадение: в обоих случаях господство на море оставалось за победителем. Римская власть над водами вынудила Ганнибала совершить долгий и опасный марш через Галлию, в котором погибло более половины его войск, что позволило старшему Сципиону, перебросив силы с Роны в Испанию, перехватить линии снабжения Ганнибала, возвратиться и лично встретить захватчиков у Требии. На протяжении всей войны легионы перемещались по воде, не ведая опаски и устали, между Испанией, которая была базой Ганнибала, и Италией, а исход решающей битвы при Метавре, во многом определявшийся расположением римских войск по отношению к силам Гасдрубала и Ганнибала, в конечном счете был обусловлен тем фактом, что младший брат не смог доставить подкрепления старшему по морю и был вынужден идти сушей через Галлию. Поэтому в критический момент две карфагенские силы оказались разделенными всей протяженностью Италии, почему одна из них и была уничтожена совместными действиями римских полководцев.

С другой стороны, морские историки мало интересовались связью между общей историей и собственной частной темой, ограничиваясь в целом обязанностью простых летописцев морских событий. Это меньше относится к французам, чем к англичанам; гений и подготовка первых побуждали их к более тщательному изучению причин, частных результатов и взаимосвязей.

Однако, насколько известно автору, нет еще ни одной работы, которая бы преследовала конкретную цель, нами заявленную, а именно оценку влияния морских событий на ход истории и процветание наций. Поскольку прочие историки имеют дело с войнами, политикой, социальными и экономическими условиями стран, затрагивают морские вопросы лишь попутно и в целом без симпатии, то настоящая работа направлена на выдвижение морских вопросов на передний план, но без отделения от причинно-следственного окружения общей истории; мы стремимся показать, как морская сила изменяла общую историю и изменялась сама под ее воздействием.

Рассматриваемый период охватывает срок с 1660 года, когда уже началась эра парусных кораблей с ее характерным чертами, до 1783 года и завершения американской революции. Хотя нить общей истории, на которую нанизаны последовательные морские события, намеренно тонка, была предпринята попытка составить четкую и точную схему исторического движения. Будучи морским офицером, полностью сочувствующим своей профессии, автор не стесняется свободно отвлекаться на вопросы морской политики, стратегии и тактики; однако он не прибегает к техническому языку, а потому можно надеяться, что эти вопросы, изложенные просто и понятно, будут интересны непрофессиональному читателю.

А. Т. Мэхэн

Декабрь 1899 г.

Введение

История морского могущества есть в значительной мере – однако никоим образом не исключительно – повествование о состязаниях между нациями, о взаимных их соперничествах, о насилии, часто кончающемся войной. Существенное влияние морской торговли на богатство и силу государств было ясно понято задолго до того, как открылись истинные принципы, управляющие ее ростом и процветанием. Нация, которая стремилась обеспечить за собою несоразмерную долю благ морской торговли, прилагала все старания для исключения из участия в них других наций – или присвоением себе монополии мирным законодательным путем, или запретительными постановлениями, или же, когда эти пути не приводили к цели, прямым насилием. Столкновение интересов, раздражение, возникавшее во встречных попытках добиться большей доли, если не захватить все, в выгодах морской торговли и занять еще не колонизированные отдаленные страны, представляющие торговый интерес, приводили к войнам. С другой стороны, войны, возникавшие по другим причинам, значительно видоизменялись в своем течении и в исходе вследствие обладания морем. Поэтому история морской силы, охватывая в широких пределах все, что способствует нации сделаться великой на море или при посредстве моря, есть в значительной мере и военная история; именно с этой точки зрения – главным образом, хотя и не исключительно, – она будет изучаться на последующих страницах.

Изучение военной истории прошлого – такое, какое здесь предполагается, – рекомендуется великими военными вождями как существенное средство для воспитания правильных идей о войне и для искусного ведения ее в будущем. Наполеон называет в числе кампаний, которые следует изучать солдату, стремящемуся к широкой карьере, кампании Александра, Ганнибала и Цезаря, не знавших пороха; между профессиональными писателями существует замечательное согласие в том, что если, с одной стороны, многие из условий войны изменяются от века до века с прогрессом в вооружении армии и флота, то, с другой стороны, имеются и некоторые уроки в школе истории, которые остаются постоянными и, будучи поэтому универсально приложимыми, могут быть возведены на степень общих принципов. По этой самой причине изучение морской истории прошлого не может не быть поучительным, так как оно дает иллюстрации общих принципов морской войны, несмотря на большие перемены в оружии вследствие научно-технических успехов в течение последнего полстолетия и несмотря на появление пара как движущей силы.

Таким образом, вдвойне необходимо изучать критически историю и опыт морской войны в дни парусных судов, потому что последние дали уроки, имеющие цену и приложимые к делу в настоящем; паровые же суда не имеют еще такой истории, из которой можно было бы извлечь решительные указания для руководства в войнах. О флоте парусном мы имеем много опытных сведений, о флоте же паровом, говоря строго, мы не имеем их совсем. Теории морской войны будущего поэтому почти всецело гадательны, и, пусть предпринята попытка придать им более солидное основание, опираясь на сходство между флотами паровыми и флотами галерными, двигавшимися под веслами и имевшими продолжительную и хорошо известную историю, все-таки полезно не увлекаться этой аналогией, пока она не будет вполне испытана… А упомянутое сходство в самом деле далеко от поверхностного. Черта, общая галерам и паровым судам, есть способность двигаться независимо от ветра. Та же способность пролагает коренное различие между названными двумя классами судов и судами парусными, так как последние могут делать только определенные курсы, когда ветер дует, и должны оставаться неподвижными, когда его нет. Но если, с одной стороны, полезно опираться на подобие вещей, то, с другой стороны, полезно также обращать внимание на элементы различия между ними, потому что когда воображение увлекается открытием пунктов сходства – одним из приятнейших процессов умственной деятельности, то в зримых параллелях легко упустить из вида пункты расхождения и пренебречь ими. Так, галера и паровое судно характеризуются общей способностью передвижения независимо от ветра, хотя и не в равной мере, но по крайней мере в двух пунктах они различаются, и при обращении к истории галер за уроками для боевой тактики паровых судов различие это надо иметь в виду столько же, сколько и сходство, иначе могут быть сделаны ошибочные выводы. Движущая сила галеры во время своего действия необходимо и быстро ослабевает, потому что человек способен только на определенное напряжение сил, так что тактические движения галер могли продолжаться непрерывно лишь ограниченный срок ⁴. Кроме того, в галерный период флота действенность наступательного оружия ограничивалась не просто близкой, а даже почти исключительно абордажной дистанцией. Эти два условия необходимо приводили к взаимному стремлению противных сторон атаковать друг друга вплотную, не без усиленных, однако, попыток поставить неприятеля между двух огней, попыток, за которыми следовала абордажная свалка. В таком стремлении и в такой свалке многие почтенные, даже выдающиеся, морские авторитеты нашего времени видят необходимый исход современного морского боя, в сумятице которого, как показывает история свалок, трудно будет отличить друга от недруга. Каково бы ни было значение этого мнения, для него не может служить историческим основанием один только факт, что галера и паровое судно могут двигаться во всякий миг прямо на неприятеля и что та и другое имеют шпирон ⁵; также оно не дает права пренебрегать элементами различия между ними. До сих пор такое мнение является только предположением, и построение на нем решительного вывода следует отсрочить до тех пор, пока опыт сражений между современными флотами не прольет на дело дальнейший свет. Пока же есть основание для противоположного взгляда, предполагающего, что свалки между численно равными флотами былого времени, когда ратное искусство сводилось к минимуму, не являются лучшим образцом того, что может быть сделано при выработанном и могущественном оружии нашего века. Чем увереннее в себе адмирал, чем утонченнее тактическое развитие его флота, чем лучше его капитаны, тем необходимо менее должен он быть склонен сойтись в свалке с равными силами, где все его преимущества пропадают, где случай играет главную роль и где его флот ставится в одинаковые условия со сборищем кораблей, никогда ранее не действовавших вместе ⁶. История дает уроки относительно того, когда свалки целесообразны и когда нет.

Итак, галера имеет одно бросающееся в глаза сходство с паровым судном, но отличается от него в других важных чертах, которые не очевидны непосредственно и которые поэтому не пользуются должным вниманием. В парусных судах, напротив, выделяется резкое отличие от паровых; пункты же сходства, хотя они существуют и легко могут быть обнаружены, не столь очевидны и поэтому недостаточно принимаются в расчет. Впечатление различия увеличивается представлением о крайней слабости парусных судов сравнительно с паровыми вследствие зависимости первых от ветра; при этом, однако, забывается, что парусные суда все равно сражались между собою, следовательно, тактические уроки их сражений ценны и для нашего времени. Галера никогда не приводилась в беспомощное состояние штилем, и поэтому в наши дни к ней относятся как будто с большим почтением, чем к парусному судну; между тем последнее заменило первую и оставалось господствовать на море до дней использования пара. Способности вредить неприятелю с большего расстояния, маневрировать на протяжении неограниченного времени, не утомляя людей, использовать большую часть команды для наступательных действий вместо траты сил на греблю, присущие одинаково как парусному судну, так и паровому, по крайней мере столь же важны в тактическом смысле, как способность галеры передвигаться в штиль или против ветра.

При изучении элементов сходства между судами парусными и паровыми легко не только пренебречь различием между последними, но и, скорее, преувеличить сходство между ними. Так, можно рассуждать в том смысле, что подобно тому, как парусное судно имело орудия дальнобойные, сравнительно большой пробивающей силы, и карронады ⁷ с меньшей дальностью выстрела, но с большим разрушающим действием, современное паровое судно имеет батареи дальнобойных орудий и мины, причем последние полезны только на ограниченной дистанции и действуют как громадные разрывные снаряды, тогда как выстрелы орудий, как и в старину, рассчитаны на пробивание борта и палубы неприятеля. Все эти соображения суть чисто тактические и должны влиять на планы адмиралов и капитанов; приведенная сейчас аналогия действительна, а не воображаема. Далее, оба судна – парусное и паровое – при известных обстоятельствах рассчитывают на прямое столкновение с неприятельским судном, первое – ради абордажа, второе – с целью потопления его тараном; для обоих это задача наитруднейшая, так как для ее выполнения суда должны сойтись в одном месте на поле битвы, тогда как метательным оружием можно пользоваться со многих пунктов обширной площади.

Положение враждебных парусных судов или флотов по отношению к направлению ветра являлось всегда важнейшим тактическим вопросом и составляло, может быть, главную заботу моряков того времени. При поверхностном взгляде может показаться, что вопрос о положении относительно ветра совершенно безразличен для парового судна и потому в современных условиях боя нет никакой аналогии с прежними условиями, так что уроки истории в этом отношении не имеют цены. Впрочем, если мы более тщательно рассмотрим характерные черты наветренного ⁸ и подветренного положений, то станет ясно, что обсуждение сущности дела, а не деталей его покажет ошибочность такого взгляда. Отличительная черта наветренного положения состояла в том, что занимающий его корабль или флот обладал возможностью отказаться от боя или дать бой по желанию, что, в свою очередь, влекло за собою обычное преимущество наступательного положения в способности выбора метода атаки. Это преимущество сопровождалось и некоторыми невыгодами: неправильностью в ордере баталии, подверженностью атакующего продольному, или анфиладному, огню и невозможностью употребить полный артиллерийский залп всех своих орудий при сближении с неприятелем.

Подветренный корабль или подветренный флот не мог атаковать противника; если он не желал отступать, то обязывался к оборонительному образу действий и к принятию боя на условиях неприятеля. Эта невыгода вознаграждалась сравнительной легкостью сохранения ордера баталии и непрерывности артиллерийского огня, отвечать на который неприятель в течение некоторого времени лишался возможности.

Исторически эти выгоды и невыгоды наветренного и подветренного положений имеют свои соответствия и аналоги в оборонительных и наступательных операциях всех веков. Наступление мирится с известным риском и невыгодами, чтобы догнать и уничтожить неприятеля; оборона, пока она остается таковою, отказывается от риска наступления, но дает возможность сохранить правильный строй и пользуется слабейшими сторонами того положения, в которое ставит себя нападающий. Эти коренные различия между наветренным и подветренным положениями всегда вырисовывались через облако второстепенных деталей столь ясно, что первое положение обыкновенно избиралось англичанами, потому что они руководствовались настойчивой и твердой политикой нападать на неприятеля и уничтожать его, тогда как французы искали подветренного положения, потому что, поступая так, они обыкновенно были способны ослабить наступавшего на них неприятеля обстрелом и таким образом избежать решительного столкновения и спасти свои суда. Французы, за редкими исключениями, подчиняли действия флота другим военным соображениям, жалели затраченных денег и поэтому старались «экономизировать» расходы занятием оборонительного положения и лишь отражением нападений. Для этой цели подветренное положение, при искусном пользовании, замечательно пригодно до тех пор, пока неприятель обнаруживает более мужества, чем расчета; но когда Родни выказал намерение воспользоваться преимуществом наветренного положения не только для обеспечения за собой инициативы боя, но и для грозного сосредоточения своих кораблей к действию против части неприятельской линии, то его осторожный противник де Гишен изменил тактику. В первом из их трех сражений французский адмирал со своим флотом занимал подветренное положение; но, поняв цель Родни, он не стал выходить на ветер, зато решил не атаковать неприятеля, а принять сражение на собственных условиях. В настоящее время способность флота действовать наступательно или отказаться от боя определяется не наветренностью положения, а превосходством перед противником в скорости, которая в эскадре зависит не только от скорости отдельных кораблей, но и от тактического однообразия действий. Можно сказать, что быстроходнейшие суда в современном боевом флоте обладают в тактическом смысле преимуществами наветренных кораблей парусного флота.

Поэтому отнюдь не напрасны, вопреки мнению многих, ожидания найти в истории парусных судов уроки, столь же полезные для нашего времени, как и даваемые историей галер. Однако суда обеих этих категорий, имея пункты сходства с современными судами, обладают и существенными отличиями, которые исключают возможность приписывать их опыту и их образу действий значение тактических прецедентов, подлежащих точному подражанию. Все же прецедент отличается от принципа и имеет меньшее значение, нежели последний. Первый может быть ошибочен по существу или потерять значение при перемене обстоятельств, последний же имеет корень в природе вещей и, как бы ни изменялись его приложения с переменой обстоятельств, дает нормы действий, с которыми необходимо сообразоваться для достижения успеха. Принципы войны открываются изучением прошлого, которое указывает нам на неизменность от века до века в истории успехов и неудач. Обстановка сражений и оружие с течением времени изменяются, но для того, чтобы научиться считаться с первой и успешно пользоваться вторым, должно со вниманием относиться к постоянным указаниям истории о тактике сражения или в тех более широких операциях войны, которые обнимаются общим термином «стратегия».

Именно в таких, более широких операциях, которые охватывают весь театр войны и в морском состязании могут покрыть большую часть земного шара, уроки истории имеют более очевидное и постоянное значение, потому что условия этих операций мало изменяются с ходом времени. Театр войны может быть более или менее обширен, представляемые им затруднения могут быть более или менее серьезными, борющиеся армии – более или менее многочисленными, необходимые передвижения – более или менее легкими, но эти различия – всего лишь различия в масштабе или в степени, а не в роли или сущности дела. По мере того как дикость уступает место цивилизации, пути и средства сообщения умножаются и улучшаются, реки перекрываются мостами, средства продовольствия умножаются, а военные операции облегчаются, ускоряются и делаются более обширными; но принципы войны, с которыми они должны сообразоваться, остаются неизменными. Когда пешеходное передвижение заменилось колесным, а это последнее, в свою очередь, сменилось железнодорожным – масштаб расстояний увеличился или, если угодно, масштаб времени уменьшился, но не изменились принципы, которые указывали пункт, где армии надлежало собраться; направление, в котором она должна была двигаться, позиции неприятеля, которые следовало атаковать, и его пути сообщения (коммуникационные линии) и т. п. Так и на море: переход от галеры, робко скользившей по водам из порта в порт, к парусному судну, смело пользовавшемуся ветром в безбрежном океане, а от того к современному паровому судну увеличил район и быстроту морских операций, не изменив суть принципов, которыми надлежало руководствоваться в них; процитированная выше речь Гермократа ⁹, сказанная двадцать три столетия назад, выражала правильный стратегический план, который принципиально приложим к делу теперь в той же мере, в какой был приложим тогда. Прежде чем армии и флоты приходят в соприкосновение – слово, которое, быть может, лучше, чем всякое другое, указывает на раздельную линию между тактикой и стратегией, – предстоит решить еще много вопросов, обнимающих план операций на всем театре войны. В число их входят: определение истинной функции флота в войне и истинного предмета его действий; выбор пункта или пунктов, где он должен быть сосредоточен; устройство складов угля и припасов, обеспечение сообщений между этими складами и домашней базой; определение военного значения уничтожения торговли как решительной или второстепенной операции войны и выбор системы, с помощью которой могут быть достигнуты цели этой операции – действием ли рассеянных крейсеров или же завладением каким-либо жизненным центром, через который должны проходить коммерческие флоты неприятеля. Все это стратегические вопросы, и по поводу каждого из них история имеет многое что сказать. Недавно английские морские кружки были заняты обсуждением весьма важного вопроса о сравнительных достоинствах политики двух английских адмиралов, лорда Хоу и лорда Сент-Винсента ¹⁰, по отношению к диспозиции английского флота в войне с Францией. Вопрос этот чисто стратегический и представляет не только исторический интерес, но и современное жизненное значение; принципы, на которых основывается его разрешение теперь, не отличаются от тех, которые обусловливали выбор в то время. Политика Сент-Винсента спасла Англию от вторжения неприятеля и в руках Нельсона и его сотоварищей-адмиралов привела прямо к Трафальгару.

Итак, особенно в области морской стратегии уроки прошлого имеют значение, которое отнюдь не ослабело с течением времени. Благодаря сравнительному постоянству условий они полезны не только как иллюстрация принципов, но и как прецеденты. По отношению к тактике, т. е. к действию флотов с того момента, когда они пришли в столкновение в том месте, куда привели стратегические соображения, значение исторических уроков менее очевидно. С непрерывным развитием человечества совершаются и постоянные перемены в оружии, а они влекут за собою и перемены в тактике сражения – в диспозиции и образе действий войск или кораблей на поле битвы. Отсюда у многих, занимающихся морскими вопросами, возникает склонность думать, что не может быть извлечено никакой пользы из изучения прежнего опыта, что такое изучение равносильно потере времени. Этот взгляд, вполне естественный, не только упускает из вида те широкие стратегические соображения, которые заставляют нации иметь флоты, определяют сферу их действий и тем самым влияли, влияют и будут влиять на мировую историю, но еще узок и односторонен по отношению к тактике. Сражения прошлого были успешными или неуспешными сообразно тому, велись ли они в соответствии с принципами войны или вопреки оным; моряк, который тщательно изучает причины успехов и неудач, не только откроет и постепенно усвоит эти принципы, но также приобретет немалую способность их приложения к тактике действий судов и употребления оружия своего времени. Он заметит при этом не только, что перемены в тактике имели место после перемен в оружии – что необходимо, – но и что промежутки между такими переменами несообразно долгие. Это, несомненно, происходит оттого, что усовершенствования в оружии суть плоды деятельности одного или двух человек, тогда как перемены в тактике должны преодолеть инертность целого консервативного класса людей, которая является боˊльшим злом. Указанное зло возможно излечить только открытым признанием каждой сцены, тщательным изучением положительных и отрицательных свойств нового корабля или оружия и последующим приспособлением метода их использования к этим свойствам. История указывает на тщетность надежды, будто люди, посвятившие себя военной профессии, вообще отнесутся к изложенным истинам с должным вниманием; зато те немногие, кто ими воспользуется, вступят в бой с боˊльшим преимуществом. Урок сам по себе немаловажный!

Уместно привести слова французского тактика Морога, который писал столетие с четвертью назад: «Морская тактика основана на условиях, главный фактор которых, а именно оружие, изменяется с течением времени; изменения в нем, в свою очередь, необходимо влекут за собою изменения в конструкции кораблей, в способах управления ими и, наконец, в диспозиции и управлении флотами». Его дальнейшее положение, а именно, что морская тактика «не есть наука, основанная на принципах, абсолютно неизменных», более открыто для возражений. Правильнее говорить, что приложение ее принципов изменяется согласно изменениям в оружии. Приложение принципов, без сомнения, тоже изменяется и в стратегии, но там оно значительно менее заметно, а потому распознание самого принципа в каждом данном случае протекает легче. Это положение достаточно важно для нашего предмета, и мы проиллюстрируем его историческими событиями.

Абукирское сражение 1798 года не только ознаменовалось решительной победой английского флота над французским, но имело также важнейшим своим последствием прекращение сообщений между Францией и армией Наполеона в Египте. В самом сражении английский адмирал Нельсон дал блестящий пример «большой» тактики, если понимать под этим термином «искусство совершать целесообразные маневры как перед сражениями, так и в ходе их». Частная тактическая комбинация опиралась на условие, которое ныне невыполнимо, а именно на невозможность для кораблей подветренного флота, стоящего на якоре, прийти своевременно на помощь наветренным кораблям; но принципы комбинации – а именно избрание той части неприятельского строя, которая наименее может рассчитывать на поддержку, и атака превосходящими силами – не утратили прежнего значения. Тем же принципом руководствовался адмирал Джервис при мысе Винсент, когда пятнадцать его кораблей одержали победу над двадцатью семью вражескими, хотя в этом случае неприятель был на ходу, а не на якоре. Но ум человеческий обладает таким свойством, что на него, кажется, большее впечатление производят преходящие обстоятельства, а не вечные принципы, эти обстоятельства обусловившие. В стратегическом влиянии победы Нельсона на ход войны, напротив, принцип распознается легко, и сразу видна приложимость его к условиям нашего времени. Исход египетской экспедиции зависел от обеспечения свободы путей сообщения с Францией. Победа англичан в Абукирском сражении уничтожила морскую силу противника, которая только и обеспечивала снабжение, и определила окончательную неудачу кампании для Франции; в данном случае очевидно, что удар был нанесен неприятелю в согласии с принципом поражения коммуникационной линии и что этот принцип действителен и теперь, во времена паровых флотов, и оправдался бы в эпоху галер настолько же, насколько оправдался в дни флотов парусных.

Невнимательное и даже пренебрежительное отношение к прошлому, якобы устарелому, не позволяет усвоить даже те наглядные стратегические уроки, которые лежат, так сказать, на поверхности морской истории. Например, многие ли смотрят на Трафальгар, венец славы Нельсона и отпечаток его гения, иначе, чем как на отдельное событие исключительного величия? Многие ли задают себе стратегический вопрос: «Каким образом корабли его оказались там в надлежащий момент?» Многие ли представляют себе это сражение как конечный акт большой стратегической драмы, обнимающей год или более времени, драмы, в которой двое величайших военных вождей, когда-либо живших, – Наполеон и Нельсон – действовали друг против друга? При Трафальгаре не Вильнев потерпел неудачу, но был побежден Наполеон; не Нельсон выиграл сражение, но была спасена Англия. Почему? Потому что комбинации Наполеона не удались, а сообразительность и деятельность Нельсона держали английский флот всегда на следе неприятеля и противопоставили тому в решительный миг. Тактика при Трафальгаре, пусть открытая критике в деталях, в своих главных чертах была согласна с принципами войны, и ее дерзость оправдывается столько же крайностью обстоятельств, сколько и результатами; но уроки основательности в подготовке, энергия деятельности, исполнение, обдуманность и дальновидность действий со стороны английского вождя в предшествовавшие сражению месяцы суть уроки стратегические и как таковые до сих пор остаются ценными.

В рассмотренных двух случаях ход событий закончился естественной и решительной развязкой. Можно привести еще третий случай, в котором определенного итога достигнуто не было, почему и вопрос о надлежащем образе действий может быть спорным. В Американской войне за независимость Франция и Испания заключили союз против Англии в 1779 году. Соединенные флоты трижды появлялись в Английском канале ¹¹, один раз в числе шестидесяти шести линейных кораблей, принудив флот Англии, значительно меньшей численности, искать убежища в своих портах. Главными целями Испании было отвоевание Гибралтара и Ямайки; для достижения первой из них союзники употребили огромные усилия при осаде и с моря, и с суши этой почти неприступной крепости. Усилия оказались тщетными. По этому поводу возникает вопрос, относящийся прямо к области морской стратегии: не была ли бы попытка возвратить Гибралтар более обеспечена достижением господства в Английском канале, атакой британского флота даже в гаванях и угрозе уничтожением английской торговли и вторжением в Англию, чем значительно более трудными действиями против весьма сильного и отдаленного пункта ее владений. Англичане, избалованные долгой неприкосновенностью своей территории, были особенно чувствительны к страху вторжения; насколько велико было их доверие к своему флоту, настолько же пали бы они духом в случае, если бы это доверие удалось серьезно поколебать. При любом решении ясно, что оно входит в область морской стратегии, и здесь уместно отметить, что оно предлагалось в другой форме одним французским офицером того времени, рекомендовавшим сосредоточить нападение на вест-индских островах, один из которых можно было бы обменять на Гибралтар. Невероятно, однако, чтобы Англия отдала свой ключ Средиземного моря за какое-нибудь другое отдаленное владение, хотя она могла уступить его для спасения своих очагов и своей столицы. Наполеон однажды сказал, что отвоюет Пондишери ¹² на берегах Вислы. Сумей он обеспечить за собой господство в Английском канале, как сделал это союзный флот в 1779 году, то было ли бы место сомнению, что он завоевал бы Гибралтар на берегах Англии?

1.Томас Арнольд (1795–1842) – британский историк античности, отец поэта М. Арнольда. – Примеч. ред.

2.Э. Ш. Кризи (1812–1878) – британский историк, автор ряда книг, в том числе работы «Пятнадцать важнейших сражений мировой истории» (1851). – Примеч. ред.

3.Публий Корнелий Сципион Африканский (или Старший, 235 до н. э. – 183 до н. э.) – римский военачальник и политический деятель, консул, победитель карфагенян. Артур Уэлсли, герцог Веллингтон (1769–1852) – британский полководец и государственный деятель, «победитель Наполеона» при Ватерлоо, впоследствии премьер-министр Великобритании. О флотоводцах и о морских историках см. Биографический справочник. – Примеч. ред.

4.Так, Гермократ из Сиракуз, предлагавший для отражения афинского нападения на этот город (413 г. до н. э.) приказать флоту выйти навстречу и держаться на фланге линии продвижения врага, говорил: «Из-за долгого пути они едва ли смогут держать боевой строй, и их медленно, по частям подходящая эскадра будет легко уязвима для атаки. Даже если они, облегчив свои корабли и действуя веслами, встретят нас сомкнутым строем, то мы атакуем их, когда они будут утомлены переходом. Если же мы предпочтем уклониться от боя, то можем отступить… И если они, высадившись с малым запасом провианта, захотят дать сражение, то будут страдать от голода в этих пустынных местах. Там мы сможем их блокировать, а если, пытаясь прорваться, они поплывут дальше вдоль побережья, то им придется бросить свои транспортные суда» (Фукидид. История. Перевод Г. Стратановского. – Ред.). – Примеч. авт.

5.То есть таран – у галеры ее острый нос. – Примеч. ред.

6.Автор считает необходимым подчеркнуть, что он не является сторонником сложных тактических маневров, которые выливаются в бесплодные движения. Он полагает, что флот, стремящийся к решительным результатам, должен идти на сближение с противником, но не ранее, чем создаст себе благоприятные условия для столкновения (такое преимущество достигается маневрированием и выпадает на долю того, у кого выучка личного состава и руководство стоят на высоте). На практике сражения, в которых противники очертя голову бросались друг на друга, столь же часто оставались безрезультатными, как и самые робкие тактические маневры. – Примеч. авт.

7.Карронада – гладкоствольная чугунная пушка большого калибра, применялась на кораблях и в береговой артиллерии. – Примеч. ред.

8.Говорят, что корабль находится на ветре или имеет преимущество наветренного положения, когда ветер позволяет ему идти прямо на противника и не позволяет последнему идти прямо на него. Наиболее характерным примером такого преимущества является тот случай, когда ветер дует прямо от одного корабля к другому; но наветренное положение далеко не ограничивается этим случаем. Если подветренное судно принять за центр круга, то противник его может занять наветренное положение, находясь в любой точке почти трех восьмых площади этого круга. – Примеч. авт. (Упрощая: в морской терминологии времен парусного флота положения определялись так: сторона в том направлении, откуда дует ветер, называлась наветренной, а сторона в том направлении, куда дует ветер, – подветренной. – Примеч. ред.)

9.См. авторское примечание и цитату из Фукидида выше. – Примеч. ред.

10.Титул адмирала Д. Джервиса. – Примеч. ред.

11.То есть в проливе Ла-Манш. – Примеч. ред.

12.Ныне Пондичерри (Пудучерри) – территория в Индии, бывшая Французская Индия, с одноименным городом в качестве административного центра. – Примеч. ред.