Kitobni o'qish: «Змеиное гнездо»

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Copperhead © Alexi Zentner, 2019

First published by Viking

Translation rights arranged by AJA Anna Jarota Agency and The Clegg Agency, Inc., USA.

All rights reserved

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2023

Моей матери.

По всем очевидным причинам и некоторым менее очевидным

Ноль

Он резко крутит руль, в ярости. Жаль, невозможно рвануть от дома еще быстрей. Пикап бросается вперед. Ужаленная лошадь. Колеса сплевывают снег и лед, как рот учителя – ругательство, как дробь, которая рассеивается в воздухе и кровит грудку утки, поднятой с воды. Заднюю часть пикапа, легкую и прыгучую, широко заносит.

И тогда он ощущает звук удара в не меньшей степени, чем слышит: как банка газировки, смятая наступившей ногой. Хотя это два разных звука – тяжелый стук ботинка и легчайший хруст металла, который складывается в себя.

Вот только этот звук – не от банки под ногой. Он тут же понимает, что это. Давит на тормоз, пикап останавливается так же резко, как завелся. Он сидит. В тишине радио играет громко, так что он вырубает его, но тогда скрипят дворники, выключает и их и потом заглушает мотор.

Слишком тихо. Если бы все было хорошо, донеслось бы слово. Голос. Звук. Что-то. Что угодно. Но единственное, что он слышит, – эхо, память, обертон стука и хруста металла: неизбежная хрупкость тела. Хотелось бы, чтобы это была просто пустая банка. Но он знает, что это человек.

Он выходит из пикапа. Двигается так медленно, как только может себя заставить.

Однажды он сбил оленя, больше года назад, вскоре после того, как впервые вывел пикап на дорогу, но тогда было по-другому. Животное выскочило перед ним. С ошалелым взглядом и в отчаянии. Он едва успел нажать на тормоз, как решетка уже рвала оленье брюхо. Когда он остановился и вернулся пешком к обочине, где лежал упавший олень, тот еще был жив. Почти чудо.

Но не то чудо. Кишки вывалились на асфальт, все заливал медленный натриевый свет уличных фонарей. Дыхание лани – отчаянный кровавый свист. Задняя правая нога слабо скребла по земле, будто животное еще пыталось встать. Минуту-две он смотрел, потом вернулся к пикапу. Будь с собой охотничий нож, он бы проявил милосердие, но так ничего поделать не мог, только вернуться домой и смыть кровь. Кусок шкуры лани, застрявший в мятой решетке, пришлось выковыривать пассатижами.

Теперь он идет длинной дорогой в обход капота, касаясь его и глядя на память об олене, отпечатанную на переднем бампере: металл до сих пор несет на себе след уродливого поцелуя.

Обойдя пикап, он смотрит. Тело – в десяти-двадцати футах от кузова. Он знает, что это человек, но в тенях и искусственном свете это может быть что угодно. Он хочет, чтобы это было что угодно. Банка. Лань. Но это есть и уже всегда неизменно будет мертвый человек.

Десять

Хеллоуин пришел и ушел. Месяц ноябрь, и вот чудо: Джессап все еще играет в футбол. Впервые за сорок лет Старшая школа Кортаки прошла в плей-офф. Джессап в выпускном классе. Семнадцатилетний, крупный. Даже в детстве он был спортивным, а теперь в самом расцвете сил. Все четыре года играл за школу. Четыре года соплей и крови. Первый, второй, третий годы их вышибали до плей-офф, но в этом году они уступили только в двух матчах. И сегодня играют против Старшей школы Килтон-Вэлли. Пан или пропал.

Бутсы цокают и брызгают, пока он бежит трусцой по мокрому цементу к стадиону. Дождь начался посреди ночи, весь день почти что подмораживало; этим утром он, еще не выйдя из дома, почувствовал, что выпадет снег. Воздух влажный. Весь день в школе, на математике и английском, от знакомого зуда дня игры дрыгалась коленка, и Джессап посматривал в окно, ждал, когда небо решит, что пора сменить дождь на снег. Теперь, когда солнце зашло, небо выбрало все сразу. Но он чувствует, что температура продолжает опускаться. Уже скоро эта морось превратится в тяжелый от воды снег.

Он, среди группы парней, направляется к стадиону. Когда они срезают путь через асфальтовую стоянку, он сходит с тротуара. Там лужа слякоти, которую остальные перепрыгивают или обегают, но не Джессап. Он идет по прямой. Ни перед чем не остановится. Влезает прямо в лужу. Ледяная вода плещет на лодыжку, носок промокает. Ему все равно. Скоро он так и так промокнет.

Всего пару дней назад было тепло. В Кортаке матери следят, чтобы дети выбирали хеллоуинские костюмы, которые можно носить с зимними куртками, шапками и перчатками. Все чаще призраки и гоблины видят парок своего дыхания в воздухе. Но в этом году свечи в тыквах мечут тени в такую жаркую осеннюю ночь, что кажется, тепло продлится вечно. Сестре Джессапа, Джюэл, одиннадцать. Двенадцать будет в феврале. Шестой класс. Cлишком взрослая, чтобы собирать конфеты, и достаточно взрослая, чтобы без присмотра ходить с друзьями, но Джессап все равно отправился с ней. Довез до города на своем пикапе. Гулял с ними, но оставался на тротуаре, когда они мчались к домам. В одной футболке нормально, несмотря на конец октября. Просто присмотрю за тобой, сказал он. Не буду просить конфеты, не буду звонить в двери, Джюэл, так что обойдусь без костюма. Джюэл закатила глаза: они с друзьями одеты как зомби. Зомби никогда не выйдут из моды, думал Джессап. Он помогал ей с гримом. Мамина тушь, кетчуп вместо крови. К концу ночи она употела от беготни из-за прилива энергии от сахара, раскапризничалась, грим смазался. Она разрешила Джессапу забрать все арахисовые корзиночки.

Тепло продержалось всю неделю. Будто зима – не более чем слух. На тренировках к запаху пота примешивался запах опавших листьев и скошенной травы. Так жарко, словно это был отголосок лета. Тренировка в полной экипировке, но не в полную силу. Много перерывов на воду. Тренер, памятуя о жаре, хотел, чтобы они оставались свежими для плей-офф. Вчера на тренировке – первый намек на холода. А за ночь изменилось все. Лето ушло и просто перескочило зябкость осени. Сразу морозное уныние дождя со снегом. Температура падает.

Завтра, знает Джессап, будет зима. Завтра будет снег. Завтра, когда он пойдет охотиться на оленей, лес станет другим миром. Будут лед, снег и белое волшебство, хруст ботинок, тишь запорошенного леса, пока он ждет подходящего момента и оленя с такими рогами, которые стоит забрать. Он набьет морозилку хорошим мясом, которое иначе они не могли бы купить. Его девушка, Диан, звала погулять, но он отказался. Вся суть не в самой охоте, а в ожидании. Тишине. Когда он среди деревьев, один. И никто при виде Джессапа не вспоминает, что его брат и отчим в тюрьме. Прошло четыре года с тех пор, как Рикки забил тех двух парней насмерть. Черных парней. Отчим никого не трогал, но находился рядом, и у него уже была своя история. В городке размером с Кортаку история – это все.

Рикки, если повезет, осталось еще минимум шестнадцать лет. Отчим, Дэвид Джон Майклс, должен был отсидеть пять, но вышел раньше. Сегодня. Этим утром мама Джессапа ездила на север, чтобы забрать Дэвида Джона. С собой мама взяла Джюэл, ведь она его дочь. Джессап говорил, что Джюэл не стоит пропускать школу, но разве это аргумент. Она пока только в шестом классе, а кроме того, чертовски умная. Даже умнее Джессапа. Без труда окончит с отличием. Один день пропуска ничего не решит. Вопрос о том, чтобы ехал и Джессап, не стоял. Даже если бы в этот день не было футбола. Сейчас они уже должны вернуться. Сидеть на трибунах. Отчим вместе с матерью и Джюэл. Они думают, после матча Джессап пойдет с ними на ужин. Он и пойдет, потом двинет на вечеринку, а вот потом будет то, чего он действительно ждет: встреча с девушкой.

Но завтра… завтра Джессап может побыть один.

Девять

Это завтра. Сегодня – футбол. Дождь набирает силу. Такая холодная промозглость, из-за которой кое-кто жалеет, что не выбрал другой вид спорта. Старшая школа Кортаки – плавильный котел. Бедные белые, вроде Джессапа, живут за пределами Кортаки – на проселках, холмах и в ущельях, прямо под боком окружных трасс или поглубже, на грунтовках, в трейлерах или просевших домах с незастекленными окнами, с бесплатными при условии самостоятельного ремонта пристройками, которые сейчас покрыты одним «Тайвеком»¹, сайдингом их обошьют только через месяцы или годы. Если повезет – дровяные печи, когда благодаря постоянному скулежу бензопилы или стуку колуна в доме так тепло, что употеешь. Если не повезет – пропан, в доме семь градусов всю зиму, под тонким одеялом мерзнут яйца, спишь в одежде, потому что никто, даже «Треман Газ», не наполнит пропановые баки в кредит. Бедные черные в основном проживают на территории Кортаки, в жилкомплексах в Ист-Хилле, Ист-Виллидже – Джессап зовет их Джунглями, но так их зовут все черные и бедные белые, и только богатые белые называют как полагается, слишком боясь сказать как есть. А остальные бедные черные живут у центра, в старых особняках, когда-то гордых, но теперь разделенных на несколько квартир: две, четыре, восемь. В деревне, как Джессап, живет только горстка черных, но и в городе хватает бедных белых, так что цветные линии пересекаются часто. Если же школьник не бедный, то он связан с Университетом Кортаки или его орбитой. Детки профессоров. Дипломированных специалистов. Или просто при деньгах. Мамочки, которые свободны и могут поучаствовать в вечеринках по случаю дня рождения или в костюмированном празднике в начальной школе; папочки, которые берут выходной, чтобы весной сопроводить школьную экскурсию в Херши-Парк; родители, которые требуют в старшей школе отличный аттестат и изучение предметов по углубленному курсу², умеют находить и оплачивать репетиторов, когда их чада не справляются с математикой, испанским или химией. Джессап ходит на занятия, где полно богатеев, и справляется неплохо, входит в десять процентов лучших учеников своего класса по отметкам. Прощальную речь на выпускном произнести не попросят³, но он близок к этому, совсем неплохо для парня без репетиторов, зато с тремя видами спорта, подработкой и помощью в учебе младшей сестре; десять процентов класса – не шутки, это билет отсюда. Радуйся, а ухо держи востро: учителя никогда в него не верили. Не с его камуфляжным охотничьим жилетом, не со всем тем, что люди знают о его брате и отчиме. Маленький город, маленький город, маленький город. Здесь не бывает чистого листа.

Команде Килтон-Вэлли сюда час пути. Богатенькие ребята из спального пригорода. В команде будут и такие, как Джессап (такие, как он, есть везде), но в основном детки из Килтон-Вэлли живут в домах с эпоксидными полами в гараже, в четырехспальных коттеджах с газовыми каминами просто для декора, с термостатами на двадцати двух градусах зимой, на двадцати – летом, с кедровыми оградками, чтобы не убежал золотистый ретривер. Джессап слышал, что в плохую погоду команда Килтон-Вэлли тренируется в крытом зале. Среди них будут те, кому не терпится вернуться домой еще до начала матча, у кого мысли заняты только тем, как бы отогреться и обсохнуть, а не возведенным в ритуал насилием игры, которое так любит Джессап.

Пока он бежит через стоянку, свет на стадионе кажется слишком ярким для такой погоды. Он видит, как полосами падают толстые свирепые плюхи льда. Ветер тоже поддал. Резкий, режущий. Контакт кожи с кожей, шлема с кожей, кожи с полем обожжет. Обожжет сейчас, но, что хуже, обожжет и потом, под горячим душем. Большинство остальных игроков, бегущих рядом на поле, надели лонгсливы под форму. Но не Джессап. На нем только джерси. Голые руки. Он хочет, чтобы парни из Килтон-Вэлли по ту сторону линии задумались о холоде. Хочет, чтобы они задумались, почему Джессап не прячется от погоды, почему она его не колышет. А она не колышет. Не на игре. Он смирился, уже давно, что играть в футбол – это познать боль. Как ее причинять, как принимать. Вот одна из причин, почему он так хорош. Потому что секрет лайнбекера⁴ в готовности не просто одинаково раздавать и огребать, а наслаждаться этим.

Восемь

На спортивных полях вокруг стадиона по-прежнему настоящая трава и земля, но они сейчас играют на синтетической траве. Рос он с футболом на общественных полях в лиге Попа Уорнера. К октябрю траву стаптывали в грязь, после дождя стояла вода – не пробежишь, не споткнувшись на ухабах и колдобинах. На стадионе же покрытие, напротив, безупречно. Футбольное поле – идеально плоское, пластмассовая трава – гладкий мат, швы невидимы. Окружная школьная администрация регулярно вычесывает пластмассовые волокна и подметает поле начисто. Наполнение из резиновых гранул и песка гарантирует, что даже в дождь вода высыхает быстро. Но снег уже начинает липнуть. Валит так, что «Пумы» Килтон-Вэлли не рискнут бросать мяч. Тем лучше для «Медведей» Старшей школы Кортаки. Из-за травм приходится полагаться на второго запасного квотербека⁵. Весь год «Медведи» выезжали на обороне. На послематчевых пенальти им не выиграть, так что, на взгляд Джессапа, все, что поможет удержать мяч команды соперников на земле, принесет победу. Еще десять минут в таком духе – и толстый слой снега накроет линии. Будет скользко. Бег по прямой. Футбол лоб в лоб. Некрасивый футбол. Джессап в восторге.

Они вбегают трусцой на стадион под приглушенные аплодисменты. Трибуны и близко не те, что в Техасе. Не вместят и две тысячи. А сегодня из-за погоды, хоть это и плей-офф, первый за сорок лет, первый домашний – за больший промежуток лет, трибуны полупустые. Рекордами они не славятся. Играл отчим Джессапа – и у него был только один выигрышный сезон. Играл и брат Джессапа – и они проиграли три из четырех лет. И Рикки, и Дэвид Джон регулярно пишут, следят за успехами команды из тюрьмы как могут. Живут за чужой счет. На этой неделе Рикки писал, что хотел бы лично посмотреть, как Джессап одевается к плей-офф. Рад, что Джессап носит его старый номер. Братья. Но если он присутствовать не может, то хотя бы Дэвид Джон увидит игру Джессапа. И даже не верится, что Кортака в плей-офф.

Джессапу верится. И на первый, и на второй год в школе в его сезонах было по три победы. Но между вторым и третьим годами Старшая школа Кортаки наняла тренера Диггинса – и тут команда засияла. В прошлом году они пролетели мимо плей-офф только из-за пропущенного трехочкового в овертайме – такая острая боль, что Джессап даже плакал на скамейке запасных. Но в этом году сразу стало ясно, что они идут в плей-офф. Все еще не фавориты, но большинство считает, что у них есть шанс. Есть энергия. Впрочем, это не выливается в полный стадион. Скажем, тысяча двести человек, но Джессапу хватает. Он высматривает мать, Джюэл и Дэвида Джона, но не видит.

Они уже разогрелись и вернулись в раздевалку для последнего тренерского напутствия, напоминания о задачах, последнего шанса поссать или просраться от нервов. Некоторых перед каждой игрой тошнит. Но теперь до свистка всего несколько минут. Джессап пару раз пробегается вдоль поля, привыкает к скользкому покрытию. Видит, как с кем-то из рефери болтает тренер Диггинс.

Диггинс должен был выбрать Джессапа одним из четырех капитанов (ведь выбрал он его приятеля Майка Крина, игрока хорошего, хотя не такого хорошего, как Джессап), но нет. За неделю до первой игры сезона он позвал Джессапа в кабинет и сказал, что дело не только в том, как ты хорош на поле. Мало быть лучшим в команде. Лидерство. Джессап неразговорчивый, сказал Диггинс. Из одиночек получаются плохие лидеры. О, во время матчей Джессап говорит; выбирает схемы и меняет защиту. Весь переходный сезон Джессап входил в группу игроков, кого Диггинс приглашал к себе домой по воскресеньям, чтобы смотреть спортивные записи и лучше понимать игру. Это пошло ему на пользу. На третий год он был хорош, но в этом сезоне – просто глыба. Не сразу, но колледжи им уже заинтересовались. Отчасти потому, что он большой и быстрый, но теперь у него есть кое-что еще: благодаря времени, проведенному в кабинете Диггинса, игра для него замедлилась. Неважно, на сильном фланге он играет или на слабом, – защиту ставит он. Должен средний лайнбекер, вот только, хоть Дэмиен Грин и крепкий игрок, быстро атаку соперника он не считывает, так что за дорожного постового у них Джессап. Однако, несмотря на то что время от времени Диггинс назначал других игроков дополнительными капитанами на матч (особая честь), Джессапа не выбирал ни разу.

«Надеюсь, ты все понимаешь, сынок», – произнес Диггинс со своим медленным тягучим акцентом Миссисипи.

Семь

Джессап не спорит с тем, что говорит Диггинс. Это все правда. В компаниях он говорит мало, на занятиях – не больше чем надо. Ответы дает, но кратко. Слишком сторонится других. Он это знает. Он не ведомый, но и не лидер. Он просто Джессап. Но его бесит, что он не капитан. Плюс тренеры колледжей, которые к нему обращаются (в основном с начала этого года), уже спрашивали, почему он не на лидерской позиции. Как это – лучший игрок защиты, лучший в команде, не выходит на жеребьевку?

И что ему отвечать тренерам колледжей? Что Диггинс черный и ни за что не выберет Джессапа в капитаны? Что Диггинс ни разу слова не сказал про брата и отчима или их церковь, всегда вел себя так, будто это неважно, но это, конечно же, важно?

Диггинс – здоровяк, хоть и не такой, как ожидал Джессап от игрока НФЛ⁶. Хоть тренер сам признаёт, что все восемь лет висел на грани вылета, он все-таки был профи. «Единственная причина, почему я так долго продержался в лиге, – я умный, – любит говорить он. – Быстрее я стать не мог, но мог учиться игре и скорости ее понимания. Неважно, лучший ты или худший в команде, – и на этом он всегда ухмыляется, – кольцо получают все⁷». Национальный турнир на третьем курсе колледжа в Алабаме, когда Диггинс стал одним из лучших игроков в команде, и кольцо Суперкубка в прошлом году в профессионалах, где ему не пришлось принимать снэп⁸, пока его команда не обходила уже на четыре тачдауна⁹. Тренер он хороший, для уровня старшей школы – даже отличный, но не мечет гром и молнии. Редко повышает голос – только чтобы услышали. Больше работай, делай свое дело, понимай игру лучше парня по ту сторону линии.

Джессап смотрит, как Диггинс пожимает руки рефери, а потом подбегает к бровке, туда, где ограда отделяет трибуны от поля. Над оградой наклоняется для поцелуя его жена Мелисса. Диггинс родился и вырос в Миссисипи, играл за колледж в Алабаме, побывал в профессионалах. С Мелиссой познакомился, пока играл в Сан-Франциско. Тренеру под полтинник, миссис Диггинс на пару лет моложе, но выглядит на тридцать. Калифорнийка: белая, блондинистая и худая на спортивный манер, будто занимается в спортзале, хотя на самом деле работает кем-то в Университете Кортаки. Джессап не знает кем, знает только, что это из-за нее семейство Диггинсов переехало сюда, из-за нее тренер Диггинс согласился попробовать возродить футбольную команду Кортаки.

По крайней мере, так говорит Диан. Диан учится в предпоследнем классе средней школы, она дочь тренера Диггинса и миссис Диггинс. Тренер темный, миссис Диггинс – нет, и Диан – нечто среднее между ними. Она злится, когда он сравнивает цвет ее кожи с едой, говорит, он считает ее экзотичной, но это уже стало их шуткой. По крайней мере, ему это кажется шуткой. Встречаются они четыре месяца. Летом Джессап работал шесть дней в неделю на обслуживании поля для гольфа, шесть ночей – в кинотеатре. Бросил гольф, когда начался футбол, но в кино еще работает, по субботам и иногда по воскресеньям после просмотров игр у тренера дома. Нужны деньги. Диан работала в кинотеатре летом и продолжает в течение школьного года, тоже по субботам и иногда по воскресеньям, с совпадающим расписанием. Познакомились они раньше, но никогда не проводили время вместе по-настоящему. Он сам до сих пор не понимает до конца, как они начали встречаться. Так или иначе, они держали это в тайне. Диан рассказала подругам, и по школе поползли слухи. Джессап помалкивает, но он на виду. А Диан – черная. С историей его семьи это что-то да значит. Миссис Диггинс знает об их отношениях, но он практически уверен, что тренер не знает. Если и знает, то Джессапу не говорил.

Он смотрит, как Диан тоже наклоняется над оградой, целует папу в щеку. Смотрит на Джессапа и незаметно улыбается. Они встретятся потом, на вечеринке, и оба планируют ускользнуть и где-нибудь припарковаться. Впервые они переспали недели две назад, и ему кажется, что он ее вроде бы любит, но это еще одна мысль, которой не стоит забивать голову прямо сейчас.

Позади миссис Диггинс и Диан, через два ряда, он видит помощника тренера из Сиракузского университета. Он приходит уже на вторую игру, предложение стипендии не за горами. Так слышал Джессап. Он недостаточно хорош для университетов с серьезными футбольными командами, но хорош для предложений от мелкотравчатых вузов первого дивизиона¹⁰. Что важнее, игра на поле в сочетании с оценками привела к тому, что в двери начали стучаться из Лиги плюща. На сегодняшней игре присутствует помощник тренера из Брауна, еще к нему обращались Йель и Принстон. Если бы Джессап не играл в футбол, вряд ли бы попал в вузы Лиги плюща за собственные заслуги, но он играет так, что тренеры Лиги плюща исходят слюной. Оценки и SAT¹¹ такие высокие, что администрацию легко убедить его зачислить. Лига не предлагает спортивную стипендию, но он нищеброд, так что ему дадут фулл-райд¹². Мама хочет, чтобы он остался дома и играл за Университет Кортаки, хотя не возражает и против Сиракуз, если выгорит, это всего в часе езды, или университета в Буффало, откуда уже тоже делали предложение, но Джессап хочет проложить побольше миль между собой и Кортакой.

Он знает, тренер Университета Кортаки считает, будто с Джессапом вопрос решенный; уверен, Сиракузы тоже. Он же местный? С чего ему не хотеть остаться? Но вот так. Не хочет. Хочет убраться как можно дальше от Кортаки и сделать все, чтобы не возвращаться. Вслух он этого еще не говорил. Мама не знает, что он отправил документы на раннее рассмотрение в Йель. Ответ придет в начале декабря. Если не выгорит, будет подавать в Дартмут, Браун и Принстон, а как раз на прошлой неделе стипендию предлагали в Дьюке. Пока-пока, северный Нью-Йорк.

Он еще раз быстро оглядывает трибуны. Мама обычно сидит прямо по центру, высоко сзади, спиной к ограде, но там уже группа пацанов из старшей школы.

Он ее не видит, но они еще не начали. Она написала, что встреча у тюрьмы прошла успешно и что она будет на игре. Он не волнуется. Она всегда приходит. Днем мать работает уборщицей, а несколько вечеров в неделю – на кассе в «Таргете», но там она дала понять заведующему, что если ей придется выбирать между сменой в пятницу и увольнением, то в городке вроде Кортаки хватает мест, где можно работать на полставки и получать на доллар пятьдесят в час выше минимальной ставки.