Kitobni o'qish: «Между жизнями. Судмедэксперт о людях и профессии»

Shrift:

* * *

Моим родителям посвящается

…А вдруг все то, что ищем, обретается при вскрытии телесного родного дорогого себя…
«Гражданская оборона», «Вселенская большая любовь»

Предисловие

В жизни любого человека неминуемо присутствуют два знаковых для него и его родственников события – рождение и смерть. Все остальные жизненные коллизии протекают между этими двумя точками. «Из точки А в точку Б…» – помните из школьного курса математики? Человек движется из точки Р до точки С, и у некоторых этот путь прямой, а у большинства – извилистый, как иногда кажется самому человеку, непредсказуемый, со множеством поворотов, иногда даже возвратов к начальной точке, но всегда ведущий к финалу.

Если рождение человека безусловно воспринимается в обществе позитивно (ведь даже рождению Гитлера радовались его родители и родственники, не так ли?), то смерть – это всегда трагедия, или локальная, в пределах одной семьи, или глобальная, если человек и его дела являются национальным достоянием. Однако мало кто задумывается о том, что смерть, как и рождение – процессы естественные, обуславливающие постоянное развитие человечества. Наверное, самым печальным фактом может быть смерть внезапная, особенно когда умерший относительно молод. Сами посудите, если бы ребенок рождался неожиданно, если бы не проходило многих недель, в течение которых и женщина, и ее родственники меняются, наблюдая его развитие в утробе, привыкая к факту будущего рождения и планируя свою жизнь с учетом этого факта, если бы он вдруг взял и появился – это стало бы шоком для всех. Скоропостижная смерть – тоже шок. Был человек – еще сегодня утром, еще полчаса назад – и вот его нет. Есть в этом что-то противоестественное и несправедливое. Но только до того момента, пока мы не поймем, что каждому из нас определена своя дорога, своя судьба, выбранная не нами, и если именно так должна прерваться человеческая жизнь, значит, так тому и быть.

Эта книга не автобиография, вернее, не только автобиография. В ней описаны события, происходившие со мной и с моими знакомыми или вообще никогда не происходившие. Имена собственные, указанные в тексте, – реальные, некоторых из этих людей уже нет на свете (долгая им память), города и села стоят на земле до сих пор, правда, какие-то из них уже значительно изменились, а иные за время написания книги даже обрели другие названия.

Я хочу сказать спасибо Александру Николаевичу Кузину за меткое и емкое определение сути нашей специальности, экспертам, фельдшерам-лаборантам и санитарам, с которыми я работал и работаю вот уже почти двадцать лет.

Особенная благодарность – моей жене Ирине за ее безграничное терпение, любовь и поддержку, без которых не было бы ни этой книги, ни меня самого.

Я всегда открыт для критики и общения и буду рад получить отзывы на электронную почту mossudmed@gmail.com, а также в ЖЖ (блог mossudmed.livejournal.com) и Instagram (аккаунт @mossudmed).

2 июня 2019 года

Московская область, Раменский район, деревня Дурниха

Предварительные данные

«А кости черепа-то у вас, скорее всего, довольно толстые…»

«Что, простите?»

Мнение о толщине костей моего черепа, высказанное скорее утвердительно, нежели вопросительно, застало меня врасплох. Произнесший эти слова мужской голос, который внезапно появился в моей голове, был ниже среднего тембра, но не глубокий, немного с хрипотцой, однако хрипотца эта не казалась природной и больше походила на ту, что появляется у людей, вынужденных много говорить. «Наверное, таким голосом хорошо исполнять романтические песни под гитару», – почему-то подумал я.

«Да не обращайте внимания, – ответил все тот же голос, – шучу. По степени выраженности некоторых частей лица можно понять, какой толщины кости черепа у человека. Мне-то, по большому счету, все равно, а вот санитару – нет, ему пилить. Иногда, без достаточного опыта, кости черепа очень непросто распилить – фреза застревает, санитар волнуется».

«А причем тут я?»

«Ну, вы же сами говорили, что вам интересно все, все детали, – в голосе собеседника появилась легкая ирония, – а уж теперь-то сам Бог велел нам с вами поговорить обстоятельно. Я весь ваш».

После вышесказанного фраза «я весь ваш» вызывала некоторое беспокойство, тем более что человек, произнесший ее, наряду с запоминающимся голосом имел и неординарную внешность. Это был мужчина лет сорока двух – сорока трех. Его небрежно зачесанные назад волосы, темно-русые, без намека на седину, когда-то густые, неумело скрывали уже появляющуюся блестящую полянку на темечке. На мочке левого уха имелся вполне различимый точечный рубец – скорее всего, он носил серьгу. На круглом, чуть полноватом лице сидели очки в модной темно-коричневой оправе, за которыми были видны серо-голубые маленькие глаза, казавшиеся еще меньше из-за толстых, несколько затемненных стекол. Несомненным украшением лица, придававшим ему какую-то детскость, являлся нос – крупный, основательный, почти «картошкой». Губы были узкими, а рот – небольшим, в отличие от слегка оттопыренных ушей. Все вместе эти части выглядели, как ни странно, гармонично, они скрывали недостатки и подчеркивали достоинства друг друга.

«Такие люди привлекают внимание не столько внешностью, сколько харизмой. И частенько оказываются хитрожопыми», – подумал я.

Мой собеседник был среднего роста и казался чуть ниже меня – возможно, из-за легкой сутулости и короткой шеи. Крупные и очень волосатые руки придавали телу какой-то «орангутаний» вид. Синий хирургический костюм и фартук из белого полиэтилена не оставляли сомнений в происходящем.

За почти сорок лет жизни и двадцать лет журналистской деятельности я успел поработать во многих местах – в серьезных и несерьезных газетах и журналах и даже на радио. Впрочем, на радио я долго не задержался, поскольку никогда не понимал разговора с микрофоном в пустой студии. Слушатели были где-то далеко и как будто не существовали, слова мои бесследно исчезали в микрофоне, и после эфира у меня всегда оставалось ощущение какой-то шизофреничности. В прямом эфире работать не получалось: как только загоралась красная лампочка, на меня словно накатывал большой ватный ком, мысли путались, и язык не слушался до такой степени, что пару раз я допускал совсем уж неприличные оговорки. После очередного провального эфира я с позором покинул радиостанцию – как оказалось, для того, чтобы найти себя в жанре экстремальной журналистики.

Однажды вечером, будучи в состоянии легкого отчаяния и сопутствующего ему тяжелого опьянения, я встретил на улице парня лет двадцати пяти, который просил денег. Нарушив собственное правило – никогда никому, кроме старушек, не подавать, – в приступе алкогольной щедрости я вручил ему существенную сумму, попутно поинтересовавшись, почему джентльмен такого активного возраста попрошайничает. «Зачем вам деньги? Вы что, еврей?» – попытался я сострить, подражая известному журналисту. Паренек, скорее всего, даже и не слышал о Сергее Доренко, поэтому шутку мою не оценил, но, видимо, преисполненный благодарности, ответил, что деньги ему нужны «на ужин». Тогда я еще не знал, что значит для людей его круга выражение «трехразовое питание», и необходимость клянчить деньги у незнакомых людей «на ужин» меня очень удивила – так не говорят, когда не хватает на еду. Присмотревшись, я увидел большие впалые глаза на сухом желто-сером лице, выступающие скулы, обтянутые кожей, трясущиеся руки. «На дозу?» Парень усмехнулся, показав рот с черными пеньками вместо зубов. «Ну, да…» Не помню уже, чем было вызвано это внезапное желание, – то ли опьянением, то ли отчаянием, но я попросил, вернее, потребовал взять меня с собой. «Куда?» – удивился парень. «Куда угодно, – я схватил его за руку. – Хочу посмотреть!» «На что?» – удивился он еще больше, глядя на меня с подозрением. «На все!» – я упрямо мотнул головой. Сейчас я думаю, что та трехдневная алкогольная попытка справиться с кризисом среднего возраста сыграла мне на руку, вид у меня был, откровенно говоря, так себе: щетина, неопрятная одежда, перегар – типичный русский интеллигент, ищущий себя. Наверное, именно поэтому я не вызвал никаких подозрений, и произошел тот редчайший случай исключения из правил – попрошайка-джентльмен взял меня с собой, что в принципе невероятно. Хотя, может быть, он просто спешил «на ужин», и ему проще было согласиться, нежели пытаться отделаться от меня, тратя драгоценное время. Таким образом я попал в другой мир – мир так называемых «крокодиловых» наркоманов, и провел там всю ночь до утра. Наутро, совершенно трезвый, добрался до дома и, сразу сев за компьютер, написал свой первый экстремальный репортаж. В нем имелось все то, о чем не говорят в новостях и в полицейских сводках, – жуткие подробности времяпрепровождения этих потерянных молодых людей, которых и людьми-то не назовешь. После трехдневного запоя и полученных впечатлений красноречие мое было необычайным, а окончание репортажа – радикально категоричным, неполиткорректным и полностью лишенным человеколюбия. Уже «на автомате» я разместил свою писанину в блоге, который с переменным успехом вел в течение пары лет, и провалился в сон, а точнее, в забытье без снов. Может быть, тогда я даже умер ненадолго – так мне казалось потом.

Не знаю, через какое время я воскрес, но за окном было уже (или еще) светло. Я жутко вонял, весь вымок то ли от пота, то ли от чего-то другого, о чем не хотелось даже и думать, рубашка и брюки оказались прожженными в нескольких местах и испачканными какой-то белесоватой, тоже вонючей, дрянью. Телефон мой разрядился, узнать время и день недели мне не удалось, и поэтому, поставив его заряжаться, я пошел в душ. Примерно час я приводил себя в порядок и только после этого наконец смог посмотреть дату – выяснилось, что проспал я больше суток. Стала ясна и причина разрядки телефонного аккумулятора – несколько десятков неотвеченных звонков от известных и неизвестных мне людей, множество сообщений, общий смысл которых сводился к удивленному «ну ты, чувак, даешь!».

Только открыв блог, я понял, в чем дело: сотни комментариев, десятки перепостов, первая строчка в «топе» в течение суток – успех, который из локального уже перерастал в скандально-повсеместный. Так и началась моя карьера экстремального журналиста-одиночки.

За несколько лет, прошедших с той истории, я «поднялся» довольно высоко, мой блог фактически приравнялся к средству массовой информации, миллионные просмотры давали неплохой заработок, а вместе с ним и независимость, я стал популярным, даже получил пару каких-то премий за что-то там. Однако вместе с ростом популярности постепенно назревала одна проблемка: у меня кончались сюжеты для моих экстремальных репортажей. Казалось бы, я попробовал все: попадал под лавину в горах, неделю выбирался из зимней тайги после неудачной охоты, играл в подпольную «русскую рулетку», поднимался на высотные здания с руферами, жил в деревнях бомжей, лежал в провинциальной туберкулезной больнице, участвовал в гонках, торговал людьми, хоронил себя заживо и даже воевал – деньги и связи решали любые вопросы. Не скажу, что мне все это нравилось, но требовалось поддерживать образ, да и жить на что-то надо было. Судьба как будто специально давала мне шанс описать то, что до меня никто не описывал. Неоднократно я оказывался на волосок от смерти и даже ждал, что во время очередного «погружения» (так я называл свои экскурсии) со мной опять случится что-то опасное, но я снова вернусь живым, относительно здоровым и напишу новый шедевр. Такие мелочи, как, например, отмороженные пальцы на ноге или пуля от какого-нибудь барыги, меня не тревожили, хотя после посещения туберкулезного диспансера я почти месяц лечился от кожной заразы, и это было гораздо неприятнее обморожения. Судьба хранила меня.

Теперь же шокирующих тем почти не осталось. Все, что приходило в голову, либо очень дорого стоило (например, идея найти в Новой Гвинее племя каннибалов и попробовать человечины), либо было глупым или не оригинальным. Именно тогда у меня возникла мысль попасть в морг. Действительно, что простой обыватель знает о морге? Да практически ничего. А между тем, люди, которые там работают и имеют ежедневный контакт со смертью, живут рядом с нами, едят в тех же кафе, ходят по тем же улицам. Никто не подозревает о том, что всего час назад этот человек потрошил чье-то тело. Вот бы и мне удалось поучаствовать в этом процессе!

Идея захватила меня. Подключив связи и деньги, я в конце концов сумел выйти на судебно-медицинского эксперта, который после долгих переговоров согласился на интервью. Я был практически уверен в том, что уговорю его взять меня с собой на вскрытие, – многолетний опыт общения с самой разнообразной публикой плюс деньги наверняка сделают свое дело. «Я хочу посмотреть!» – вспомнил я свои давние слова, с которых начались мои «погружения».

Я никогда не считал себя самоуверенным парнем, но за годы общения с людьми, у которых все продается и покупается, стал наглее и убедился: то, чего нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги. А потому категорический отказ доктора взять меня с собой в секционный зал явился полной неожиданностью. Пообщавшись с ним несколько раз по телефону, я так и не понял до конца: он набивает себе цену (хотя и так были предложены неплохие деньги) или просто такой правильный. Наконец, я избрал единственно верный, как мне казалось, путь к осуществлению моей цели. Сначала я сделаю большое интервью с экспертом, познакомлюсь с ним поближе, войду, так сказать, в контакт (или, скорее, в доверие), дам понять, что со мной можно иметь дело, и лишь потом приложу все усилия для того, чтобы поучаствовать в исследовании человеческого тела.

Меня охватил уже знакомый по прежним «погружениям» азарт. В конце концов, судебно-медицинский эксперт – всего лишь человек, со своими человеческими слабостями, а я парень упертый.

Знакомые советовали мне обратиться к какому-нибудь патологоанатому, но мне хотелось острых ощущений. Я жаждал увидеть насильственную смерть со всеми ее отвратительными подробностями, такими, которых, конечно же, не будет у «клиента» патологоанатома. Я никогда не искал легких путей.

И вот теперь я узнал этот голос – именно с ним я несколько раз обсуждал по телефону подробности нашей встречи, темы для разговора. Однако обладателя его я представлял себе совсем иначе. Под влиянием множества фильмов и сериалов, которые я пересмотрел, готовясь к встрече, у меня сложился образ этакого эстета в дорогом костюме, шикарном галстуке, с безупречной улыбкой, с тонкими пальцами и с безумными глазами. На мой взгляд, человек, который многие годы работает с трупами, просто обязан быть творческим эстетом, иначе как не сойти при такой деятельности с ума?

Теперь же, при виде безволосой груди под синей робой, больших рук и вовсе не эстетичного лица в очках, я был немного разочарован.

Собеседник, вероятно, поняв по выражению моего лица, о чем я думаю, улыбнулся:

«Вы, наверное, надеялись увидеть более благопристойную внешность? Увы, люди находятся во власти стереотипов и обычно представляют себе судмедэксперта в образе Ганнибала из одноименного сериала или, наоборот, полусумасшедшего щетинистого полноватого мужичка, который носит одежду с высохшими кровавыми пятнами, ест там же, где работает, и похабно шутит. Можете убедиться: на мне нет пятен крови, принимать пищу я не собираюсь, а вот насчет шуток – извините. Мне показалось, что моя шутка о вашем черепе была преждевременной». – Он опять слегка улыбнулся, словно призывая меня расслабиться.

«Да, ваше мнение о моей голове несколько неожиданно, – ответил я тоже с улыбкой. – Впредь буду наготове».

«А в жизни многие вещи происходят очень неожиданно, вам ли не знать? Более того, смерть тоже чаще всего неожиданна. Помните: «…Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!» Товарищ Воланд абсолютно прав. Вы даже не представляете себе, насколько прав».

Я внимательно посмотрел на него. Улыбка с его лица исчезла, оно стало серьезным и каким-то торжественным. «Да уж, конечно, не представляю, – подумал я. – Не я ли видел, как погибали солдаты во время моей послед… нет, крайней командировки в одну из горячих точек? Или как сорвались со скалы альпинисты тогда, в Гималаях? Очевидно, никто из них не планировал приехать домой в цинковом гробу с маркировкой «ГРУЗ-200». Правда, все они знали о том, что занимаются опасным, рискованным делом, и понимали, что могут погибнуть. Если же говорить о простых, обычных людях, то для них внезапная смерть – и в самом деле фокус…»

Решив не углубляться в рассуждения и не обращать внимания на странный взгляд моего собеседника, я вкратце обозначил темы для разговора.

«Меня действительно интересует все. Например, как становятся людьми вашей профессии…»

«Специальности. Давайте сразу определимся: существует профессия «врач», в рамках которой есть множество врачебных специальностей – педиатр, дерматовенеролог, терапевт и так далее. И судебная медицина – это одна из врачебных специальностей».

«Хорошо. Как становятся людьми вашей специальности? Меня это интересует в первую очередь. Мне кажется, вы и ваши коллеги должны обладать каким-то особым взглядом на жизнь и окружающую действительность, и взгляд этот, вероятно, формируется еще в детстве».

«Вы хотите узнать о моем детстве?» – удивился он.

«Почему бы и нет? Если у вас есть время, то давайте начнем именно с этого».

«Ну что ж, часа три-четыре я на вас потрачу, – опять как-то очень серьезно сказал судебно-медицинский эксперт. – Так что, думаю, мы сможем поговорить обо всем».

Он начинал мне нравиться, этот пока непонятный для меня человек. По своему опыту я знал, что отношения между журналистом и тем, у кого он берет интервью, могут развиваться по-разному. Иногда собеседник раздражается от слишком, как ему кажется, неуместных вопросов, иногда раздражаешься сам; бывает, что очень интересный публичный человек в действительности, вне своего образа, – скучнейший серенький зануда. Удача, если оба участника интервью оказываются, что называется, «на одной волне» и время беседы пролетает непринужденно и незаметно. В такие моменты порой рождается крепкая многолетняя дружба.

«Кстати, насчет моего черепа, – слова эксперта не выходили у меня из головы. – Вы сказали, что по некоторым частям лица можете определить толщину костей. Что это – профессионализм, опыт или что-то другое?»

«Скорее, опыт. И еще наблюдательность. Большинство людей совсем не обращают внимания на то, что видят, а если и обращают, то никак не анализируют эту информацию. Задача же эксперта – уметь видеть и оценивать увиденное. Возьмем, к примеру, самое простое – одежду. Во что вы одеты? Перечислите».

«Эм-м… – вопрос был неожиданный. – Ну, рубашка, футболка и джинсы. А что?»

«Я ответил бы по-другому. На вас: рубашка с длинными рукавами, серая, в крупную черную клетку, хлопчатобумажная, которая застегивается на круглые серые пластмассовые пуговицы. На передней поверхности правой и левой полы, в верхней их трети, два накладных кармана, которые застегиваются на такие же пуговицы; футболка черная, хлопчатобумажная, с красно-белым принтом на передней поверхности; брюки синие из джинсовой ткани, застегиваются на круглую желтую металлическую пуговицу и желтую металлическую застежку «молния». На передней и задней поверхности правой и левой брючины, в верхней их трети, – по два врезных и накладных кармана. В шлевках брюк – черный кожаный поясной ремень шириной около пяти сантиметров, с блестящей белой металлической пряжкой. Носки черные, хлопчатобумажные; туфли черные, замшевые, с серыми металлическими декоративными заклепками на наружной поверхности и, пардон, хлопчатобумажные трусы с широкой серой резинкой. Я так описал бы вашу одежду».

Все было верно. «Носки он мог увидеть, но как и когда он разглядел мои трусы – совершенно непонятно».

«Мы с вами общаемся всего-то около получаса, – продолжал эксперт, – а я о вас уже способен кое-что сказать вполне определенно. Например, я могу утверждать, что вы курите, причем давно и много».

Я действительно курил больше двадцати лет, и в последнее время нормой для меня стала пачка в день. Ну, или полторы пачки. Если честно, то иногда доходило и до двух. Бывало, что во время работы в офисе над репортажем об очередном «погружении» я не замечал, как прикуривал одну сигарету от другой, при этом в пепельнице на столе всегда дымилась еще одна – на всякий случай, чтобы не отвлекаться на прикуривание новой, когда накатывает вдохновение и нельзя оторваться от клавиатуры.

Сейчас я поймал себя на мысли о том, что мне совсем не хочется курить, хотя прошло уже довольно много времени с начала нашего разговора. Не тянуло тошнотворно в животе и в груди, не выворачивало нутро, и я не испытывал потребности снова и снова вдыхать табачный дым. Это было очень странно, но сконцентрироваться на этой мысли у меня не получилось – эксперт продолжал:

«Во-первых, от вас пахнет табаком. От курящего человека всегда пахнет куревом, даже тогда, когда он пользуется одеколоном. Пахнут волосы, одежда, дыхание. Во-вторых, у вас сухая кожа, кончики пальцев бледные, а ногти – с желтым оттенком. Да и если бы вы посмотрели на себя со стороны, вы услышали бы, что дышите с этакой особенной хрипотцой. Готов поспорить, что по утрам вам приходится откашливаться всякой дрянью, и не всегда у вас это получается с первого раза. Хронический бронхит, начинающаяся эмфизема и сажа в легких – картина вполне очевидная. Я ведь прав, не так ли?»

Он был прав. Утренний кашель стал уже столь обыденным, что я не обращал на него внимания, как и на ту темно-серо-зеленоватую густую слизь, которая отхаркивалась с каждым разом все труднее.

«Ну и нюх у вас! – промычал я. – Как у собаки!»

«Нюх, как вы выразились, очень важен для эксперта. Чрезвычайно важен. Знаете ли вы, что мы специально нюхаем трупы? – вдруг спросил он. – Вид врача, который нюхает только что вскрытый череп, может вызвать психотравму у обывателя, но ведь мы исследуем тела, – он сделал акцент на слове «исследуем». – Есть визуальный метод исследования – когда я осматриваю покойника, а есть, если можно так сказать, «нюхательный». Чтобы различить в обычном трупном запахе нотки горького миндаля, прелой листвы или уловить сладковатую волну спирта, нужно активно понюхать труп, причем желательно сразу после извлечения головного мозга или вскрытия грудной и брюшной полостей. А желудочное содержимое? Святая обязанность каждого эксперта – определить, что употреблял перед смертью умерший, особенно, если он является убитым. Изучая степень заполнения желудка и характер поступившей в него пищи, а также зная сроки, через которые пища эвакуируется из желудка, мы способны сказать, когда человек ел, и это может быть очень важно для следствия. Как установить, что именно ел убитый? Промыть содержимое желудка в дуршлаге и хорошенько понюхать. Даже в обычном гнилостном запахе можно различить много вполне приятных оттенков, а иногда гнилой труп и вовсе пахнет как женские духи одной известной марки, не скажу какой. Если ваша жена, девушка или знакомая использует эти духи, они обязательно будут у вас ассоциироваться с моргом. Вы все еще хотите посетить вскрытие?»

Ответил я не сразу. Конечно, я знал… приблизительно знал, как работает судмедэксперт. Пересмотрев кучу роликов в Интернете по запросу «вскрытие трупа», я представлял себе то, с чем мне придется столкнуться. Но вот запах… О нем я как-то не подумал и теперь был совершенно сбит с толку рассказом доктора.

«А вот в иностранных фильмах патологоанатомы чем-то мажут себе под носом», – с надеждой начал я.

«Ментоловая мазь. Забудьте о ней. Мы ее не используем по тем причинам, о которых я только что говорил».

Честно говоря, другого ответа я и не ждал.

«Ну что же, – ответил я, – нюхать так нюхать».

«Вот и прекрасно, – как бы поставил точку в этой теме эксперт. – Я обещаю, что вы примете участие во вскрытии трупа, и довольно скоро, но сперва вы хотели о чем-то со мной поговорить?»