Kitobni o'qish: «Алатырь»
Предисловие
В доме, где ведьма живёт давно
Не растут цветы и не пьют вино.
В месте, где ведьма, жила, росла
Погибает рожь и гниёт трава.
Ночью идёт, заклиная луну,
Босиком идёт и не мнёт траву.
Стоит только взмахнуть рукой
И погибнешь ты, будто сам собой.
Сколько древних заклятий, известно ей?
И как же дожить до утра теперь?
Глаза горят, в волосах листва
Сегодня она танцевать должна!
Ей дьявол подмога и черт ей друг
И слышит от них «ты ТАНЦУЙ ТАНЦУЙ»
Танцуй проклятая!
Готов костер!
Твой долгий век
Окончит он!
Лишь ветер прах разнесет твой мигом!
Танцуй проклятая!
Покойся с миром!
Глава первая. Приезд.
– Проверь еще раз все ли ты взяла.
Я не смогла сдержать улыбки, глядя на папу. Сколько его помнила, он всегда волновался перед дорогой, но, чтобы так сильно, в первый раз. Он не спускал с меня глаз, и мне пришлось в сотый раз проверить наличие телефона, зарядки, паспорта и билета. Все оказалось на месте. Я застегнула рюкзак, подаренный им на день рождения, и надела его на одно плечо.
– Пап, – я успокаивающее взяла его под руку, пока мы шли к нужному вагону. – Мне уже почти семнадцать, я смогу самостоятельно доехать в другой город.
Когда мы нашли нужный вагон, из него уже выходили провожающие.
– Ваш билет – прочирикала симпатичная девушка в синей форме.
Я послушно достала билет, школьную справку и паспорт. Девушка внимательно рассматривала мое лицо. Я немного испугалась, что меня не впустят в поезд, пару дней назад я покрасила волосы в глубокий темный. Вдруг они не поверят, что та блондинка на паспорте это я? Но девушка лишь мило улыбнулась и протянула мне документы.
– Ваше место тридцать один.
«Электропоезд Москва – Димитровград, отправляется с пятого пути, в четырнадцать часов, двадцать восемь минут» – Объявили по громкоговорителю.
Я разблокировала телефон: 14:25
– Давай беги. – Папа обнял меня и поцеловал в щеку. – Я положу тебе на счет денег, как приедешь в Рязань обязательно позвони мне, передавай от меня бабушке привет.
Я кивнула, и улыбнувшись ему, последовала в вагон вместе с проводницей.
Место оказалось у окна, я облегченно выдохнула, слава богу, не люблю сидеть на краю. Моей соседкой оказалась полная женщина лет пятидесяти. Поначалу она пристально смотрела на меня, может, разглядывает маленькую татуировку на моей ключице? Я поправила футболку, тем самым загораживая, маленькую черную звездочку. Вскоре соседка быстро уснула, так что, она не сильно напрягала меня. Время в поезде пролетело быстро, первую половину пути я читала «Три товарища», а вторую слушала музыку.
Сойдя с душного поезда, я вдохнула в грудь побольше свежего воздуха. Не ожидала, что в вагоне будет так жарко.
Я вышла с вокзала, солнце пекло в голову, словно адский костер, рюкзак перевешивал на одну сторону, я так устала, что еле дошла до такси.
– До Извета – сказала я, садясь в серую девятку. Водитель такси нахмурил брови и взглянул на меня через зеркало заднего вида.
– Спасский район? – Я согласно кивнула, и сняла рюкзак.
Заранее приготовив деньги и пристегнувшись, уставилась в окно.
– Да можешь не пристегиваться, здесь гайцов нет – закуривая сигарету сказал водитель. Я скорчила лицо, пристегиваются в первую очередь для себя. Но ему ничего не сказала. Он изучающее на меня смотрел.
– Москва? – Хрипло спросил он, выдыхая дым. Я кивнула – тогда все ясно. – Пробубнил таксист, и мы тронулись с места.
Мы ехали очень медленно, объезжая выбоины на дороге. Машину ужасно трясло, и меня немного укачало. Насколько я знаю, во всей Рязанской области, дороги оставляют желать лучшего. А я-то раньше думала, что такая дорога только в нашу деревню, пока не поехала с папой и мамой в Брыкин-борский заповедник. До сих пор удивляюсь, как мы вернулись назад со всеми колесами.
Наконец показались знакомые пейзажи. Перед глазами раскинулась березовая роща, растущая по левой стороне дороги. С правой были, сплошь усеянные, пшеницей, поля. Я поторопилась отправить папе смс, скоро сеть пропадет, и я не смогу связаться с ним. Я хотела написать ему в WhatsApp, но интернет уже не ловил. Напечатав смс, я заблокировала телефон и убрала его в карман.
Вот показались белые стены коровника, я в предвкушении оглядывалась по сторонам.
– Сейчас налево – предупредила я, перед перекрестком.
Мы проехали автобусную остановку, продуктовую палатку и наконец, показались знакомые дома, мы ехали по центральной улице, все они построены как по копирке. Невысокие стены из красного кирпича, и в ряд пять окон, с белой резной рамой. Возле каждого дома, сквозь деревянный забор, торчали пестрые, словно попугаи цветы. В основном это были различные тюльпаны. Скоро мы проедем местное озеро – Хлоптунское. А там по песчаной дороге до самой окраины деревни.
Вот из-за деревьев показалась железная не высокая крыша. Когда мы заехали на холм, дом стал полностью виден. Все те же бревенчатые стены, распахнутые ставни, и недавно покрашенное в голубой цвет, крыльцо.
– Там дальше болото – я протянула деньги таксисту. – Вы не проедете.
Он взял деньги, и закурил еще одну сигарету.
– До-свидания – я взяла рюкзак и вышла из машины.
– По сильней стукни! – Крикнул водитель, когда со второго раза, у меня не получилось закрыть дверь.
Я со всей силы захлопнула дверь машины. Подпрыгнув на месте от грохота, я оглядела дверь, краска вроде не отвалилась, да и стекло не треснуло. Водитель недовольно цыкнул и дал по газам. «Сам же сказал посильней» – обиженно, подумала я и вздохнув, пошла к дому.
Я прошла через болото по лежащим доскам и почти взбежала на холм, где и стоял бабушкин дом. Зеленый забор, весь обросший плющом, уже покосился на бок. Я аккуратно сняла кольцо с калитки, и та со скрипом отворилась, впуская меня во внутрь. Дрожащими пальцами провела по старой стене, я и не осознавала до этого момента, как же скучала по этому месту. Я устало села на лавку под окном и вдохнула запах цветов, растущих неподалеку. Как же здорово, спустя почти год, вновь оказаться здесь.
Форточка над моей головой с треском открылась, и повеял запах жареной картошки. Я сглотнула слюну, и мой желудок жалобно заурчал. Похоже, бабушка не теряет времени даром, а вовсю готовится к моему приезду. Нехотя поднявшись со скамейки, направилась к дому.
Как и думала, главная дверь была закрыта. Я уже подняла кулак, чтобы постучать, но передумала, рысцой оббежала вокруг дома и толкнула заднюю дверь, она с легкостью отворилась.
На мосту1 пахло сушеной мятой и ромашкой. От стены до стены, была протянута веревка, на которой висели пучки с травами. А на столе у окна распустившиеся, и уже немного завядшие стояли полевые цветы. Я разулась и собираясь зайти в избу споткнулась об задравшийся, цветной половик. С грохотом ударилась о стену, сбив с нее полку с кастрюлями. Разочарованно выдохнув, я стала собирать упавшую посуду, слава богу, ничего не разбилось. Жаль, что не получилось войти в дом неожиданно. Дверь из избы распахнулась и из нее выбежала бабушка. Все такая же, в белом платке и малиновом, в белый цветочек, халате.
– Мира! – Воскликнула она, распахнув объятия. Улыбаясь, я кинулась к ней. От нее пахло маслом и свойственным только старым людям запахом то ли пыли, то ли сырости. – Как доехала? – Спросила она, когда я села за стол.
– Хорошо, – я запихнула в рот огромный кусок картошки, бабушка села напротив, облокотив руки на стол. – Папа подвез меня до вокзала, тебе, кстати, привет от него.
– Как он поживает? – Сощурив свои темные синие глаза, поинтересовалась бабушка. Как бы невзначай, пододвигая поближе ко мне, тарелку с солеными огурцами – не думаеть приехать?
– Он не может, недавно нашел новую работу, сомневаюсь, что его отпустят.
– А со старой работой что?
– Я же писала тебе… – Нахмурившись, напомнила я и задумалась, вспоминая как давно это было – полгода назад.
– Сократили? – Я кивнула и откусила огурец.
– Надо тебе сюда телефон провести.
Бабушка засмеялась, показывая, поредевший ряд зубов.
– В сельсовете вон стоить, и что толку? Не работаеть, как не приду. – Она поджала губы. – Ты мне письмо ежели надо напишешь, а больше мне и не с кем говорить-то – я выдохнула, главное в этом году вернуться без рязанского акцента. Это ударение на «я», вместо буквы «г», говорят «гхэ». Я покачала головой, в этом году я не дам папе насмехаться над собой.
– Когда к матери на погост2 пойдем? – Спросила бабушка, заваривая чай.
Я взглянула на нее, постоянно спрашивает, как не приеду.
– Давай послезавтра, хочу денек отдохнуть.
– Давай-давай – согласилась бабушка. – Зятек-то, поди, уже года три не ходил к ней. – Вздохнула она.
Я поморщилась, у папы давно уже есть какая-то женщина. Он не рассказывает мне о ней, но я не дура, знаю. Чувствую, как от него пахнет женскими духами. Иногда не приходит ночевать домой, говорит либо по работе уезжает, либо с друзьями посидит. Один раз он сказал, что едет, с дядей Виталиком на рыбалку, на десять дней. Через три дня я встретила дядю Виталика в супермаркете. Одного не понимаю, почему нельзя сказать мне правду, я бы поняла его, ведь маму уже не вернуть.
– Он бы приехал, если бы смог – начала я его оправдывать. Хотя уверена, он просто не хочет, сколько его помню, он ненавидел ездить в Извет. – У него новая работа – мне пришлось повториться.
Бабушка кивнула и подала мне бокал с чаем. Я взяла маленькую ложечку и вытащила из кружки всплывшие травинки.
– Это смородина с малиной. – Подсказала она, когда я сделала глоток. Сколько помню, она никогда не покупала чай в пакетиках, всегда сама собирала. Я расстегнула рюкзак и достала из него большую банку кофе, без него я здесь не выживу.
Бабушка усмехнулась и убрала его на полку.
– Я тебе подарок привезла – я хитро улыбнулась, доставая из рюкзака пакет. – Угадаешь?
– Чевой-то я угадывать еще буду. – Она положила руку на грудь и стала перебирать в пальцах крестик. Задумалась. – Есть-то это можно?
– Неа. – Я положила пакет на стол. – Ладно, открой.
Я привезла ей два платка, темно-синий с золотой вышивкой, и черный с бахромой. После смерти мамы она не носит цветное, только дома. Но если куда-то идет, всегда надевает черное.
– Спасибо. – Она потрогала платки, подергала их на прочность и успокоившись отложила в сторону. – Сколько время?
Я достала телефон, сети нет.
– Без десяти семь.
– Ты ешь, а я пойду, новости посмотрю. – Она встала, отряхнула халат и пошла в зал. Через минуту заорал телевизор. Доев, я взяла рюкзак и пошла в терраску, разбирать вещи.
Глава вторая. Предпосылки.
Я любила свою терраску. Всегда если лето теплое, здесь сплю. Бабушка ничего здесь не трогает, и как я не приеду, все лежит на своих местах. Комнатка эта не большая, три на пять метров, но мне вполне хватает. У меня здесь стоит, железная кровать, маленький комод, на котором стоит телевизор, с одним каналом – первым. Старое зеркало во весь рост в посеребренной раме и куча моих детских рисунков и вырезок из журналов, которыми я заклеила отвалившиеся и в местах пожелтевшие обои.
Когда все вещи были разобраны, а комната приготовлена к дальнейшему проживанию, я свободно выдохнула. Время уже было около десяти, на улице царили сумерки, я занавесила шторы и принялась за чтение своей любимой книги. Завтра непременно вывезу из сарая велосипед и поеду на село, проверить приехал ли кто-нибудь еще из моих друзей.
Похоже, я задремала, планшет с грохотом упал на пол из моих рук. Я соскочила с кровати и подняла его, проверяя, нет ли на нем царапин, и вообще работает ли он.
Убедившись, что все в порядке я легла на кровать. Паня, бабушкина овчарка, громко залаяла в саду, я подождала, она не прекращала. Я посмотрела на время: 03:12
Ничего себе задремала, что же бабушка меня не разбудила и не сказала лечь нормально? Переодевшись в пижаму, я прыгнула в постель и укуталась в одеяло. Паня до сих пор лаяла. Я навострила слух, вдруг, кто по саду ходит. Однажды у нас был случай, местные ребята воровали капусту, но сейчас конец мая, воровать-то нечего, ничего не выросло. Паня перестала лаять, тишина. Я облегченно вздохнула, но тут последовали маленькие удары о крышу. Словно кто-то кинул бильярдные шары, и те с грохотом покатились вниз. Я соскочила с кровати и выбежала на мост, включив свет. Подошла к двери, прислушалась, ничего не слышно.
И тут кто-то заскреб в дверь, я испуганно попятилась назад.
«Мяу» – раздалось за дверью.
– Черт! Барсик, это ты что ли? – Я облегченно выдохнула и отодвинув задвижку, открыла дверь, на мост вбежал полосатый комок шерсти.
«Мяу» – Приветливо мяукнул он, ласково обтираясь об мою ногу.
Я закрыла дверь, и взяла кота на руки. Вот это он жирдяй, килограмм десять наверно весит. Вместе мы пошли на кухню. Я подогрела ему молока, а сама съела бутерброд и пару конфеток. Обхватив свои ляжки руками, про себя прикинула, насколько поправлюсь по приезду в Москву, если продолжу так есть по ночам. За окном близился рассвет, взяв кота подмышку, я отправилась спать.
– Через часок вернусь. – Крикнула я, вывозя из сарая велосипед.
– Куда собралась? – Удивилась бабушка.
– Заеду к Митяевым, вдруг Надя приехала.
– Заедешь, может еще к Новосёловым, молока возьмешь? – Она достала из кармана халата сто рублей и протянула мне. – Скажешь, как в прошлый раз, они поймут.
Я вздохнула и взяла деньги, положив их в карман шорт.
Как оказалось, Надя приедет только в конце июня, и то ненадолго. Она старше меня на год, а значит, заканчивает одиннадцатый класс, пока сдаст ЕГЭ, отпразднует выпускной и т.д. пройдет месяц. Приедет, а потом вернется домой поступать в институт. Я огорченно вздохнула, ладно, через две недели приедет Баяр, мы с ним списывались вконтакте. Побуду пару недель в одиночестве, ничего со мной не случиться. Заехав к Новосёловым за молоком, я поехала домой. Съехав с асфальтированной дороги, я выехала на знакомую тропинку. Всегда удивлялась, почему бабушка живет так далеко, одна, на краю деревни. До первых домов на велосипеде минут пятнадцать ехать, а пешком полчаса наверно идти. Я остановилась в тени под березой, перевести дыхание. Положив велосипед, я села на него сверху.
Мне всегда нравилось это место, здесь тихо и спокойно, машины совсем не ездят. Не то, что на центральной, то и дело гоняют местные на своих «тазах». В кустах что-то зашевелилось, я обернулась, но ничего не увидела. Заняться нечем, я достала телефон и сделала пару фотографий пейзажа. По приезду выложу в инстаграм.
В кустах снова что-то зашевелилось, только теперь более настойчиво. Я встала и подошла поближе, раздвинув кусты, я с оглушающим визгом отпрыгнула назад. Из высокой травы выползла толстенная змея почти в метр длинной, черного цвета. Не чуя ног, я ломанулась к велосипеду и через пару секунд была за километр от того места. Сердце бешено стучало, я постоянно смотрела на дорогу, боясь, что опять выползет что-нибудь на подобии этого. Я представила, как огромная змея выползает из травы на дорогу, я, не замечая, наезжаю на нее. Та с пронзительным шипением, наматывается на мое колесо и кусает меня в ногу, а я в свою очередь падаю замертво посреди дороги, закончив всего лишь десять классов и ничего не добившись в жизни. Вздрогнув, я отогнала от себя эту мысль, и прибавила скорость, не спуская глаз с дороги.
– Да это УЖ! Тут их полно развелось, раньше тут все косили, а теперь заросло все, они и живут себе припеваючи. – Успокаивала меня бабушка, пока я отвязывала бутылку с молоком от багажника.
– А не гадюка? – Опасливо спросила я, отвязав бутылку.
– Не водились никогда! – Мы зашли в дом, и прошли в зал.
– Черт его знает, может и водятся!
– Не чертыхайся! – Грозно прикрикнула бабушка, – так дочертыхаешся!
Я прикусила язык и с виноватым видом села на кресло возле телевизора. Сколько помню, бабушка никогда не ругалась, и другим этого не позволяла. Особенно если ругательства касались бога, черта и прочей нечисти. Уж больно она суеверна.
– Завтра у нас дела есть – усаживаясь в соседнее кресло, сказала бабушка. – Очки не видишь мои?
Я встала, взяла, лежащие у телевизора очки, и подала ей.
– Спасибо. – Она протерла линзы и включила телевизор. – Завтра залезешь на чердак, положишь отраву, боюсь, крысы завелись.
– Барсика может впустить?
– Эх… – засмеялась бабушка. – У него мыши по усам ходять, а ему все равно, толку от твоего Барсика.
– Вчера ночью Паня лаяла, и на крыше что-то гремело. – Я рассказала бабушке про прошлую ночь.
– Кота впустила, и она лаять перестала? – Я кивнула, понимая, к чему она клонит. – Кот постоянно по крыше лазить, а собака на него брешет. Это не крысы, а кот был, над твоей терраской чердака нет.
Посмотрев немного телевизор, я пожелала бабушке спокойной ночи и ушла к себе. Прихватив по дороге, с кухни, пару рогаликов и бокал с компотом.
Ночью я внезапно проснулась, что-то тяжелое сдавило мне грудь, не давая сделать вдох. Я попыталась встать, но безуспешно, меня словно парализовало. И тут я увидела темный силуэт, словно ожившая тень легла на меня, сдавливая до боли в ребрах. Я закричала, но безмолвный крик повис в тишине. Я не могла выговорить ни слова, сердце отбивало бешеный ритм. В голове неугомонно пролетали мысли, одна за другой. Я пыталась вспомнить хотя бы какую-нибудь молитву, но бесполезно. В голову лезли лишь матершиные слова.
«Черт-черт-черт, свали же от меня» – Начала тараторить я, не вспомнив, отче наш, ругательства так и вертелись в моей голове. Если бы могла пошевелить руками, треснула бы этого шутника. Я представила бабушкино лицо, прочитай она мои мысли, и чуть не рассмеялась. Но в тот же миг я вспомнила, что со мной твориться что-то необъяснимое. И на меня нахлынула леденящая волна ужаса. Послышался чей-то плач, он словно был у меня в голове. Я пыталась позвать бабушку, неужели это плачет она? Вдруг с ней что-то случилось?
– Боже! – Вскрикнула я, поднимаясь на кровати. Я не могла отдышаться, оглядываясь в темноте. Из-за плохо зашторенного окна падал лунный свет, комната окрасилась в серебряный цвет, с легкостью можно было различить очертания мебели. Представляю, если бы это случилось в полной темноте, обычно здесь такие ночки, хоть глаз выколи, инфаркт обеспечен. Я ущипнула себя за руку, проверяя, сплю я или нет. Спрыгнув с кровати, включила свет. Обернувшись, я подпрыгнула на месте, испугавшись своего отражения в зеркале. На дрожащих ногах, я подошла ближе, чтобы рассмотреть себя. Лицо бледное, а белки глаз покраснели, наверно сосуды лопнули. Теперь грязно серые глаза, сильно выделялись, брезгливо поморщившись, я отошла. Достав теплую кофту, выбежала из комнаты, мне нужен был срочно свежий воздух. Дверь скрипнула, выпуская меня на волю, и я с наслаждением плюхнулась на ступеньку. Ночь была прохладной и изо рта устремилось облачко пара, мой прикованный взгляд следил, как оно растворяется в воздухе, поднимаясь все выше и выше к звездам. Сидеть ночью в одиночестве, очень воодушевляет, но не в такой глуши, в которой сейчас находилась я. Оглядевшись по сторонам и ничего не увидев, я немного успокоилась, но из-за приснившегося кошмара, не покидало ощущение, что за мной наблюдают. Закутавшись поплотнее в свитер, я зашла домой. Взяв из терраски свою подушку и телефон, я пошла, спать с бабушкой. Хватит с меня ночных кошмаров. На телефон пришло оповещение из linguaLeo3, даже без интернета, эти оповещения не дают мне покоя. Я взглянула на время, 03:19
Второй день просыпаюсь ни свет, ни заря. Да что же это такое?
Глава третья. Записка
– Лестницу подержи, – крикнула я бабушке, пошатываясь на ватных ногах.
– Бегу! – Бабушка крепко схватила лестницу, и та твердо прижалась к крыше, перестав трястись при любом моем движении.
Я благодарно взглянула на нее, и через секунду уже ступила на крышу. Мда уж, с низу она выглядит более ухоженно. А тут вся краска, оказывается, уже отвалилась, да и ржавые пятна повсюду, не удивлюсь, если протекает.
– Протекает! – Ответила бабушка, когда я озвучила свою мысль. – А как же? Делали-то ее, твоя мать только замуж первый раз вышла.
Бабушка похоже любила вспоминать, что моя мама при жизни была замужем три раза. Первый раз она вышла в восемнадцать лет, за своего одноклассника и уехала жить с ним Мурманск, через полгода, она вернулась. Ближе к двадцати она уехала в Москву, поступать в институт, и там вышла замуж во второй раз, за брата подруги. Но спустя два с половиной года, встретила моего папу и ушла к нему. Они прожили вместе пятнадцать лет, а потом мама умерла от рака, сгорела как спичка.
– Крышку подними, – бабушка указала рукой, на маленькую дверцу, покрашенную в цвет крыши. Размером метр, на метр, а то и меньше. Я наклонилась над ней и попыталась поднять, но безуспешно. – Напрягись! – Подначивала бабушка. – Там кирпич у низу держит, привязан. – Она засмеялась на мой ошарашенный взгляд.
– Зачем ты кирпич туда привязала? – Психанув, крикнула я.
– Чтобы ветром не сдуло!
Покачав головой, я принялась подымать крышку. Спустя час, потратив огромные усилия, я открыла ее, бабушка одобрительно похлопала мне.
На чердаке было светло, ужасно жарко и душно. Намного хуже, чем в вагоне поезда. Положив пакет на пол, я высыпала на него отраву от крыс. Я огляделась, здесь было столько раритетных вещей, что дух захватывало. Веретено, колесо самопряхи, керосиновые фонари, чугунные горшки и граммофон, но оказалось без иглы. В углах стояли два сундука, одного размера.
– Тут столько всего! – Крикнула я бабушке, выглянув на улицу. Она засмеялась, а я, глотнув свежего воздуха нырнула назад.
В сундуках лежали платья, сандалии, куртки, шапки и прочая одежда. Я откинула ее в сторону, на дне одного сундука лежали письма и фотографии. Дрожащими пальцами, взяв все фотографии и бумажки, спустилась вниз.
Мы с бабушкой уселись на мосту, открыв дверь и приготовив фотоальбомы. Нужно эти фотографии сохранить для домашнего архива. Нельзя потерять их. Перебирая карточки, как их называет бабушка, я наткнулась на свою фотографию.
Я поднесла ее поближе, овал лица, губы, нос. Все это было мое, но не глаза, они словно были холодными и чужими. Только сейчас до меня дошло, это не я. Бабушка не смогла бы распечатать мое фото, а я ей не отсылала. Тем более как она на чердаке оказалась?
– Это моя родная тетка. – Я посмотрела на бабушку, она указала на фотографию в моих руках. – Родная сестра моей матери. – И вдруг добавила, – старшая, пять лет разница. Мать моя с 1926, а она с 21.
Я перевернула фотографию, она была подписана:
«Терехова Мирослава Андреевна, май 1940»
– Ты смотри, нас одинаково зовут! – Я удивленно уставилась на фото. – И инициалы одни и те же. Да и фамилии похожи! Я Тихонова Мирослава Андреевна, а она Терехова.
– Да мы тебя в честь нее и назвали, детей-то у нее не было.
– Давно она умерла?
– Ууу – бабушка засмеялась, – Давно уж, она в 42-ом померла от воспаления легких, есть нечего тогда было, я-то ее не застала.
– Ну да, ты только в 43-ом родилась. Она в этом доме жила?
– А где же? – Бабушка вставила в альбом какую-то фотографию – Все здесь жили, как мой дед построил дом-то этот. – Она задумалась. – Мужиков он только не любит. – Она усмехнулась.
– В смысле, дом не любит? Почему?
– Дед мой, Андрей, дом как этот построил, его и расстреляли, он за белых4 воевал, все прятался, так и тут нашли. Ольга, бабка моя, с Мирославой и матерью моей, осталися. Мирослава, когда скончалася, моя мать замуж вышла, отца-то моего сразу и забрали на фронт, где-то под Днепром5 без вести пропал. – Она вздохнула, ее взгляд, словно находился где-то в прошлом. – Так и жили, я замуж вышла за Алешу, и тот потонул, через год, так я и осталась с Машенькой маленькой, хорошо мать помогала.
– Получается эта Мирослава была одинокой.
– Значит, да. – Бабушка протянула руку забрать у меня фотографию своей тетки, но я крепко сжала ее.
– Можно у себя оставлю? – Я сглотнула. – На время, потом уберу в альбом.
– Не потеряй только, одна фотография то её, больше нет.
Я посмотрела еще раз на фотографию и поразилась нашему сходству, заплети мне так же косу, буду вылитая.
– Оставь это на вечер, – бабушка указала на стопку фотографий, писем и бумаг. – Возьми в коробку сложи, потом переберем.
Бабушка ушла на кухню подогревать обед. Я встала, нашла коробку из-под утюга, и начала складывать туда бумаги. Под руку попался пожелтевший конверт, подписанный.
От кого: Карасёва Анатолия Никитича
Кому: Тереховой Надежде Андреевне
Я радостно начала осматривать конверт, это письмо от моего прадеда, моей прабабушке, когда они еще не были женаты. Конверт был аккуратно открыт с правого бока, не по-людски, как бабушка скажет. Я достала листок и развернула, это оказалась половинка страницы из книги. Чернила уже выцвели, и я еле разобрала почерк.
«Половица раз, два, три. Ты скорее отвори. Локотень мой забери, трестом палец уколи»
Я перечитала письмо несколько раз и все равно ничего не поняла. Я сравнила почерк на конверте и на листке. Совершенно не похож, я разочарованно вздохнула. Видимо кто-то добрался до этого письма раньше меня. Ладно, поищу его потом в коробке. Свернув листок с непонятным стишком, я положила его в чехол от телефона, чтобы не потерять.
– Это что? – Я ковыряла ложкой непонятную кашу, которую бабушка наложила в тарелку.
– Мятая картошка с яйцом.
– Ммм…
– Не бойся, ешь.
Я покачала головой, ну бабушка, как всегда, как что-нибудь придумает, хоть стой, хоть падай. Я попробовала кусочек, есть можно.
– Я тебе в терраску одеяло теплое принесла, укрываться.
– Зачем? – Удивилась я.
– Как зачем? Ты ко мне ночью, зачем пришла?
– Ааа… – я проглотила кусок хлеба. – Мне кошмар приснился, жутко стало, я и пошла к тебе.
– Ну ка, расскажи. – Я усмехнулась, бабушка всегда разгадывает сны. Как она все запоминает, что к чему сниться, не понимаю. Я в подробностях рассказала, что со мной произошло ночью.
– Да это домовой был – бабушка махнула рукой, и я подавилась. Как по ее велению. – Плач слышала, говоришь, выгоняет, что ли он тебя. – Она пожала плечами, и подвинула конфетницу ко мне. – Вон уберись дома, и конфеты на столе оставь ему.
Я громко фыркнула, детский сад какой-то. Но вечером я все же перемыла все в доме, стол на кухне отчистила до блеска и оставила на нем лишь конфеты.
– Мира! – Я выронила намыленную тарелку в раковину. Та с грохотом ударилась об остальную посуду.
– Что? – Крикнула я, вытаскивая наушник из уха.
– У меня пульт упал за телевизор, достань, – бабушка помедлила – пожалуйста.
Я ополоснула руки и пошла к бабушке в зал. Вместе мы отодвинули тумбочку с телевизором, и подвинули шкаф из переднего угла. Я просунула руку и достала пульт.
– Спасибо детка. – Бабушка поцеловала меня в макушку. – Подмети там, а то пылищи целая куча, а потом вместе назад подвинем шкаф.
Вздохнув, я пошла за веником, выгребла из-за шкафа фантики от конфет, клок волос, коробки от валерьянки и море спичек. Веник зацепился о гвоздь, я с силой дернула за него, и гнилая половица с треском надломилась, отдавая мне и веник, и ржавый гвоздь.
– Ба! – Крикнула я, поднимаясь на ноги. – Тут пол разваливается.
– Что там? – Бабушка заглянула за шкаф и присвистнула. – Худушка! Надо подложить что-нибудь. Сейчас принесу доску со двора.
Бросив веник на пол, я полезла за шкаф, посмотреть размер дырки. Доска вся сгнила и крошилась. В отверстии я ожидала увидеть погреб, но не тут-то было. Под полом, была еще одна доска, на которой лежал, вязаный мешочек. Немедля, я подняла его. От старости он выцвел, и потрепался. Отряхнув его от пыли и грязи, я развязала таинственную находку. Внутри лежал клочок бумаги, перевязанный красной ниткой, и большой, коренной, белый зуб. Брезгливо поморщившись, я все-таки достала записку и развернула.
«Локотень уже нашла, кровь на трест не пролила»
Нервно сглотнув слюну и запихнув все обратно в мешок, я задвинула шкаф, не дожидаясь пока бабушка, принесет доску.
– Ты чего его назад придвинула? – Удивилась бабушка, зайдя в зал, держа под мышкой небольшую деревянную доску. – А как же худушка?
– Там под полом, еще доска, не надо ничего подкладывать. – Немного поразмыслив, я все же показала бабушке, свою находку. – Что это может быть? Кто-то нам зуб подбросил?
– Не знаю ничяво. – Бабушка пожала плечами и взяла у меня мешочек. – Выброшу от греха подальше.
Оставшись в зале одна, слушая удаляющие шаги бабушки, скрип половиц и стук двери, я задумалась. Локотень. Где я это слышала? И наконец, я поняла, сняв чехол с телефона, я достала маленькую пожелтевшую бумажку.
«Половица раз, два, три. Ты скорее отвори. Локотень мой забери, трестом палец уколи»
Я не поленилась, встала и снова отодвинула шкаф. Отвалившаяся доска, была третья от стены. Волосы на руках встали дыбом. Возможно ли, что локотень – это зуб? И кто написал эти записки? И кто положил зуб под доску? Так еще и в мешочек, и записку еще одну положил. Мне осталось вылить чью-то кровь на какую-то тресту? Вопросы, на которые у меня не было ответов, словно вихрь вертелись в моей голове. Чертовщина какая-то, ни что иное, задвинув шкаф, выругалась я.
