Kitobni o'qish: «Верь мне», sahifa 16
Глава 76.
– А кто это к нам тут приехал! – Меланья Фёдоровна приняла улыбающегося внука из рук немного усталого деда, – А мы будто знали, что вы приедете – вареников налепили!
Вадим загнал машину во двор, приехавшие умылись, переоделись и семья уселась вокруг большого стола, принявшись за ужин.
Ульяна украдкой всматривалась в лицо Николая Николаевича, пытаясь определить, какие же новости он привёз из города, но ничего не увидела. Ляля сидела рядом с подругой и тоже поглядывала на отца и маму, параллельно угощая Егорку кашей с маленькой ложечки.
– Ляля, давай, я Егорку возьму, он уже наелся, только по щекам кашу размазывает, – сказала Женька, – А ты сама покушай спокойно!
Девочка прекрасно понимала, что взрослым нужно поговорить, и возможно, даже без неё и Егорки. Она не сомневалась, что Ульяна и Ляля, или же бабушка с дедом после ей всё важное расскажут. А сейчас ей было жалко Лялю, которая так любит вареники с творогом.
– Я сейчас у тебя его возьму, – сказал девочке Вадим, – Немного поиграйте, ему всё равно спать пора.
– Хорошо, не спешите, кушайте, – сказала Женька и унесла братишку в другую комнату.
– Ну, дед, рассказывай, как съездил, – Меланья Фёдоровна принесла с кухни пыхтящий чайник, а Ульяна уже поставила на стол чашки и сахарницу.
– Нет у меня для вас хороших вестей, – вздохнул дед Николай, – Не очень хорошо всё складывается для Сергея… кто-то якобы видел его во дворе Киры в тот день…
– Этого не может быть, – выдохнула Ульяна, и Ляля взяла за руку побледневшую подругу.
– Да я и сам знаю, что всё так, как нам сказал сам Сергей. Но кто-то из соседей показания дал. А Сергею теперь советуют сознаться, чтобы… чистосердечное, так сказать…
– Да как же, оговорить себя?! – воскликнула Меланья Фёдоровна, – Разве так можно?!
– Обещают наверно за это приговор смягчить, я так думаю, – задумчиво проговорил Вадим, – А доказательств, кроме как того, что якобы во дворе его видели, больше не нашли… Вот теперь и хотят признание получить!
– Сесть в тюрьму за то, что не делал, да как же так? – продолжала Меланья, – Ведь должны же разобраться! Да и как быть с тем, кто это на самом деле с Кирой сотворил, ведь он же на свободе где-то ходит! Что же, ждут, когда он еще кого-то…
– Да кто же этот ирод, кто Сергея нашего оговорил! – сердито стукнул по столу Вадим, – Ведь это же какое сердце надо иметь, чтобы безвинного человека, заведомо оболгав, в тюрьму упечь! Узнать бы, кто эта сволочь!
– Ничего это не даст, – ответила тихо Ульяна, – Показания даны, кто бы это ни сделал. Надо искать того, кто сможет их опровергнуть. Простите, я отлучусь.
Ульяна была чуть бледна, вздохнув, она поднялась со стула и поспешно вышла во двор, на воздух.
– Надо, наверное, с ней пойти, – сказала обеспокоенно Ляля, – Переживает она сильно… столько на неё свалилось, Боже мой…
– Не ходи сейчас, пусть подышит, – ответила негромко Меланья дочке, – В положении Ульяна наша, нехорошо ей, муторно.
– В положении?!
Ляля смотрела на мать наливающимися слезами глазами и не знала, чего больше у неё в душе сейчас – она была и рада за подругу, и одновременно… как же горько всё, как несправедливо! Только в двери этих двоих – Сергея и Ульяны постучало счастье, как вдруг вот так нелепо всё и страшно!
Чуть позже, когда Егорка уже спал, уложенный Вадимом, на крылечке сидели, обнявшись Ляля и Ульяна:
– Улька, ты скажи, если тебе нужно чем-то помочь, тяжело тебе, – говорила Ляля, – Еще и в селе, столько языков злых… Учебный год завершён, проси больничный себе, тебе дадут, я уверена, заберём Женьку и поедем к нам в город! Подальше от этого всего!
– Да нормально всё, Ляль, это просто токсикоз – не я первая! – усмехнулась Ульяна, – А уезжать нам нельзя, я считаю. Мы с Женькой уже говорили про это – уедем, так все подумают, что Серёжа и вправду виноват! И она со мной согласна. Мы останемся. А помощь… да, помощь нужна. Свози Женьку в город к врачу, ей на приём пора, с почками. А я не могу в автобусе – меня так мутит.
– Свожу конечно, мне мама же сказала про это. Хочешь, я Вадима попрошу, пусть возьмет отгул, и свозит нас, в машине тебя не будет мутить.
– Меня теперь везде мутит, – грустно сказала Ульяна, – Но я… рада этому, ты не представляешь как!
– Я-то как раз и представляю! – Ляля усмехнулась, – Сколько сама ждала нашего Егорку… думала уже, что не судьба, да Бог сжалился!
Весенний ветерок обдувал разгорячённые волнением лица женщин, с засеянных полей терпко пахло землёй, весь мир вокруг жил, как ни в чём небывало, и только для этого маленького мирка в чисто выметенном дворе, время будто остановилось…
Было уже темно, когда Ульяна и Женька возвращались к себе домой. Одних их, конечно, не пустили, и Вадим с фонариком шёл проводить их до самого крыльца. Женька уже знала всё, что рассказал дед Николай, и теперь шла молча, обдумывая услышанное.
Глава 77.
Наступили долгожданные летние каникулы, которых еще совсем недавно так ждала Женька. Теперь же ей было всё равно, даже отличные годовые оценки и грамота за учёбу не порадовали. Одно было хорошо в окончании учебного года – ей не нужно будет ходить в школу…
Не нужно будет идти почти через весь посёлок глядя, как кое-где из-за своих заборов косо поглядывают на неё сельчане, как перешёптываются стоящие у своих калиток тётки, покачивая головами.
– Не обращай ты на всех внимания, – говорила ей Маша, которая неизменно была рядом, – Лишь бы потрещать о чем-то некоторым! Будто своих забот мало!
Последнюю фразу Маша нарочно произносила так громко, чтобы стоявшими женщинами она была точно услышана. Обычно это производило эффект – люди спохватываясь отводили глаза и спешили уйти по своим делам.
– Вот, сразу бы так! – ворчала вслед им Маша, – Прицепились к ребенку, как репейник!
– Маш, да брось ты, – не удержалась от смешка Женька, – Смотри, всех разогнала! И так уже бабушка Волоконникова на нас с тобой жаловалась моей бабушке, что мы взрослым грубим.
– Пусть не лезут, эти взрослые, особенно те, кому от простого любопытства покоя нет!
Маша не сдавалась и просто уставилась, вытаращив глаза, на смотревшую на них из-за забора Зарему Габдрахманову, которая тут же поспешила отвести взгляд.
– Самой-то не нравится, когда на неё пялятся! – сердито ворчала Маша, – А мы терпеть должны!
– Так это не на тебя же, а на меня! – говорила Женька, – Ко мне такое внимание. Что только люди увидеть хотят, непонятно.
– Давай что ли билеты начнем продавать тем, кто желает на тебя посмотреть! – серьёзно сказала Маша, и девчонки рассмеялись.
На самом деле Женька уже и смеяться-то по-настоящему разучилась. Всё внутри неё, что было светлого и хорошего, казалось, теперь медленно умирало. И весь мир казался ей злым, враждебным и чужим… Вечерами, когда они с Ульяной заканчивали мыть посуду после ужина, Женька никак не могла заставить себя снова взяться за вышивку, или за написание рассказа, который она начала готовить к осеннему литературному конкурсу в областном центре. Да даже просто взять в руки книгу, почитать – ничего этого ей не хотелось.
Она уходила в свою комнату, включала настольную лампу, и усаживалась возле открытого окна. За оконной рамой тёплый летний ветерок шевелил листву, где-то недалеко заливался песней соловей, на село из-за леса мягким тёмным одеялом наползала ночь. Василёк сидел рядом с девочкой, а иногда ложился на подоконник, уместив усатую мордочку на скрещённые лапы и тоже размышлял о чём-то своём, кошачьем.
А Женька думала, как же так может быть, почему так всё случилось в их с отцом жизни… И почему судьба так беспощадна к Ульяне, ведь она такая хорошая. И как могут люди быть такими злыми, ведь еще совсем недавно добрая половина села то и дело заглядывала к ним во двор, чтобы попросить Женькиного отца украсить деревянной резьбой новый штакетник возле их дома, а теперь вдруг поверили в то, что он убийца. И обходят их дом стороной, вытягивая шеи, чтоб заглянуть через забор издалека…
Ульяна же почти каждый вечер раскладывала на большом столе в комнате какие-то бумаги, смотрела в них, что-то отмечала и выписывала в тонкую тетрадь. Женьке даже не было любопытно, чем же там занимается Ульяна, такое странное и страшное равнодушие затопило всю её. И казалось, что теперь уже она совершенно одна в этом неприветливом мире, и всё чаще вспоминались слова одной пожилой соседки, которые та негромко проговорила вслед девочке, думая, что она не услышит. Но Женька услышала:
– Бедная девочка…ни матери, ни отца теперь… а с мачехой, сладкое ли житьё? У той, говорят, скоро своё дитя будет, родное…
Вынырнула Женька из океана своих невеселых мыслей, услышав, как отворилась калитка во дворе. Кто-то негромко переговаривался в полумраке, и Женька пошла включить фонарь над крыльцом, чтобы встретить гостей.
– Ульян, там кто-то пришел к нам, – сказала она, проходя мимо Ульяны, сидевшей за какой-то толстенной книгой.
Послышался негромкий стук в дверь и голос Меланьи Фёдоровны:
– Девочки, это мы с дедом!
–Что случилось? – обеспокоенно спросила Ульяна, отворив дверь.
Меланья Фёдоровна и дед Николай вошли в дом, по лицам их было видно, что они пришли не просто так в такое время.
– Ульяночка, ты присядь, малыша побереги. Нельзя тебе волноваться, – Меланья усадила Ульяну на диван, – Сейчас Клава Конева к нам зашла, рассказала, что сегодня вечером нашли женщину убитую, в Тарасовке. От нас это всего вёрст десять будет, а то и меньше. И говорят будто её так же… как Киру, задушили…
– Так это доказывает, что это не Сергей! – воскликнула Ульяна, – Они должны будут его отпустить!
– В первую очередь это значит, что вам нельзя тут одним, это опасно! – сказал дед Николай, – Женщина жила с сыном вдвоём, а он в пионерский лагерь уехал, а её…
Все замолчали, потрясённые новостью и смотрели друг на друга.
Глава 78.
Меланья Фёдоровна с дедом Николаем жили теперь на два дома, как и Ульяна с Женей, потому что не хотели, чтобы какой-то из домов оставался пустым. Хорошо, что у Вадима начался отпуск и они всей семьёй приехали в дом родителей. Так всем стало намного спокойнее, насколько вообще это возможно.
И теперь дед Николай ежевечерне отправлялся с ночевкой в дом Сергея, чтобы Ульяна и Женя не оставались одни. Для этого ему пришлось уволиться с работы ночного сторожа, по настоянию Меланьи, да и остальной семьи. Ведь если уж происходят в округе такие события, то ночные дежурства – опасное занятие.
В один из вечеров, когда летний вечер неожиданно накрыла угольно-черная тьма от наползавшей из-за реки грозовой тучи, Женька никак не могла заснуть. Уже давно большинство домов в посёлке погасили огни, а природа затихла в ожидании проливного дождя, в воздухе пахло грозой… Девочка тихо встала с постели и, придвинув стул к окну, чуть растворила раму, чтобы впустить в комнату легкий ветерок.
Вездесущий Василёк тут же заявился к ней, и мягким прыжком водрузился на подоконник, посмотрев на Женю, как ей показалось, немного укоризненно.
– Немножко проветрим, посидим, и спать. Не смотри так, не ругайся, – прошептала Женька и погладила мягкую гладкую шёрстку.
Небо осветилось от ярких зигзагов, гром ворчал всё ближе, девочка закрыла раму и собралась было уже нырнуть в тёплую постель, как открывшаяся во всполохе молнии картина заставила её замереть.
Она метнулась к окну, и не сводила глаз с соседского двора, ожидая следующего отсвета молнии. А он не заставил себя ждать и подтвердил, что и в первый раз она всё увидела правильно и ей не показалось… Из окна Женькиной спальни был виден весь двор Антонины Андреевой, и теперь, когда во всём поселке была кромешная тьма, в свете молний Женька отчетливо увидела, как на крыльцо соседки поднялся мужской силуэт и замер в ожидании ответа. В следующей молнии девочка увидела, что дверь открылась, проём осветился бледным светом небольшого фонаря… мужчина поспешно вошёл в дом, и следующий грозовой отсвет показал девочке лишь пустую тёмную улицу и двор.
Женька задумалась… что бы это всё могло означать? А что, если соседка в опасности? Что, если и её… Ведь почему-то этот человек так спешил, и даже чуть пригибался, стоя на крыльце, но ведь хозяйка сама впустила его в дом… Конечно, Женька не успела всего разглядеть, да она вообще почти ничего не видела в скудном молниеносном отсвете. Но всё это наводило на мысли. Особенно если посмотреть на часы – времени-то уж был второй час ночи.
Женька вопросительно посмотрела на своего пушистого друга, сидевшего на её одеяле, будто загоняя хозяйку спать:
– Надо дедушке сказать. Ты, Василёк, прав конечно, что тётка Тоня не очень добрая соседка…но я не хотела бы, чтобы с ней приключилась беда…
Женька тихонько отворила дверь комнаты и, не зажигая электричества, потому что отлично знала обстановку дома, прошла в комнату, где расположился теперь дед Николай.
– Дедуль… дедуль, проснись, – Женька тихонько трясла деда за плечо, и тот испуганно открыл глаза.
– Что? Что случилось?!
– Тише! А то Ульяну напугаем! Слушай, что я сейчас увидела… – и Женька рассказала деду о том, что видела в свете грозы.
– Ты уверена, что не приснилось? Мужская фигура, говоришь?
– Дедуль, да я еще не спала… прости, не могла уснуть, у окна сидела. Да, это был точно мужчина. Я, конечно, не разглядела, кто это был, но точно мужская фигура.
– Иди к себе. Я сейчас схожу, проверю, как бы с Тоней не случилось беды, – сказал дед Николай, накидывая на себя одежду, – А ты дверь запри и не отпирай никому, кроме меня, поняла?
– Дедуль, не ходи! – испуганно прошептала Женька, – А если это он, который убил Киру? И ту женщину в Тарасовке…
– Я осторожно, не бойся, только послушаю возле калитки, не кричит ли кто, не зовёт на помощь. И если что, позову людей! Из дома ни ногой, поняла?
– Поняла! Дедуль! Не ходи только в дом, ладно? А то я в окно увижу и за тобой пойду тогда!
– Хитра ты, кнопка! – дед усмехнулся, – Не пойду, обещаю.
Николай Николаевич накинул на плечи старую плащ-палатку, которая висела в сенях, её Сергей еще из армии привёз, и вышел во двор.
Ливень стоял плотной стеной, через которую не было ни видно, ни слышно абсолютно ничего. Взятый в сенях маленький топорик он сжимал в руке под плащ-палаткой, и прошёл до резного забора своего двора, пытаясь разглядеть отблески света в окнах Антонины. Но ничего не увидел – темно было и на улице, и в Тонином дворе, только ливень шумел и вдалеке еще вспыхивали яркие зигзаги молний.
Уже собрался было Николай выйти со двора и отправиться во двор Антонины, как дверь её дома отворилась, и сама Антонина показалась на крыльце. Тусклый свет накрытого чем-то фонаря совсем немного осветил крыльцо, и стоявшая в дверях Антонина прикрыла его рукой, пытаясь разглядеть нет ли кого на пустынной ночной улице.
Николай пригнулся за растущую у забора калину и натянул капюшон до половины лица, стараясь остаться незамеченным. Впрочем, он был уверен, что в такую погоду, да тем более в тёмном плаще, Тоня не разглядела бы его и с пяти шагов.
Глава 79.
Антонина же, не подозревающая, что за ней наблюдает три пары глаз – Николая из-за куста калины, Женькины и Василька – из окна кухни дома Тимофеевых – осмотрела внимательно двор и улицу, и вернулась в дом.
Буквально через пару секунд дверь её дома снова отворилась, и Антонина выпустила во двор своего ночного гостя. Николай Николаевич увидел, что это был действительно рослый и крепкий мужчина, одетый в тёмную куртку с капюшоном, а за спиной у него висел вещмешок.
Это было всё, что за короткое время удалось разглядеть Николаю – Антонина поспешно захлопнула дверь, тусклый свет фонаря исчез в доме, и двор и улица стали так темны, что ничего было не разглядеть за тёмным полотном дождя.
Николай, прижавшись спиной к мокрому штакетнику, слышал, как торопливо прозвучали осторожные шаги незнакомца, старавшегося не очень громко шлёпать по лужам. Шаги замедлились немного возле соседского с Тимофеевыми дома, где жила одинокая бабушка Поля Волоконникова, которая сейчас лежала в стационаре местной больницы. Шаги стихли, но после зазвучали еще сильнее – незнакомец почти бежал вниз по улице. Да и неудивительно – ливень явно заканчивался, а на востоке тонкой ниточкой обозначилась ранняя летняя заря.
Николай Николаевич, стараясь держаться в тени садовых деревьев, чтобы его не увидели из соседнего дома, проскользнул в сени и снял мокрый плащ. Осторожно стукнув в дверь, он подал голос, и Женька отворила ему.
– Дедуль, что там? Всё хорошо? С тётей Тоней всё нормально?
– Всё хорошо, внученька, это к ней кто-то в гости приходил, но уже ушел. А сама она в порядке, я видел, как она гостя проводила и дверь за ним заперла. Иди-ка спать. Уже утро скоро, а ты еще не ложилась!
– Хорошо, дедуль, – Женька собралась было идти к себе, как вдруг вернулась и со всей силы обняла деда, крепко прижавшись и обхватив могучую фигуру своими ручонками, – Ох, я боялась за тебя! А вдруг что? Не ходи больше, а то я не стану говорить, если что и увижу!
– Ну, что ты, внученька! Я же не просто так пошёл, топор вон взял! Не бойся, малыш, иди спи уже, – дед прижал к себе тоненькую девчушку, нервно обнимающую его холодными от страха ладошками.
Женька прижала к себе пушистого Василька и ушла в комнату. Дрожа всем телом, она кое-как согрелась, натянув на себя одеяло и прижав тёплого кота, и только тогда сон и усталость сморили её, она заснула.
А вот Николай Николаевич не сомкнул больше глаз до самого рассвета. Он плотно затворил ставни в комнате, зашторил окно и зажег на столе небольшую лампу. Достав из комода аккуратно перевязанные бечёвкой бумаги, над которыми так часто сидела Ульяна, он достал что-то, разложил на столе и стал внимательно читать, водрузив на нос очки.
Рассвет катился на село, запели в подворьях петухи, заскрипели ворота, отворяемые хозяйками. Просыпалось село, озаботилось обычными своими делами и нуждами, и только тогда потухла маленькая лампа на столе, дед Николай отправился в кухню, чтобы согреть чайник. Вскоре во дворе чуть стукнула калитка, по мокрой дорожке осторожно ступая, чтоб не намочить ног, прошла к дому Меланья Фёдоровна.
– Маняш, ты что так рано поднялась? – встретил её муж на крылечке, – Девчонки еще спят. А я чай налаживаю.
– Да что-то не спалось мне, такая гроза ночью была, сердце не на месте. Тесто завела, вот, ватрушек напекла. Вадим и Ляля тоже спят еще, и Егорка, вот я и пошла до вас – пока ватрушки горячие.
– И я не спал. Идём, чайку заварим. Женька сегодня, наверное, долго проспит, а Ульяна скоро встанет – она в больницу на прием собиралась сегодня.
Дед Николай взял из рук жены закутанное в льняной рушник блюдо с ватрушками, а сам краем глаза заприметил, как с соседнего двора, из отворенного настежь окна на них смотрит Антонина. Не повернув в ту сторону и головы, он прикрыл дверь и вошёл в кухню.
Усадив Меланью за стол, Николай рассказывал о своём ночном приключении, и о том, что он намерен предпринять дальше.
– Я ничего не утверждаю, это пусть органы разбираются, но только это всё неспроста! Добрый человек не станет ночью, в грозу, словно тать со двора на двор пробираться, -говорил он жене, – А я внучку расспросил, что она видела. Получается, что этот человек пришёл к Антонине пустой. А после вышел с мешком. Так вот, я думаю, он провиант унёс. Скрывается где-то неподалёку, а продукты она ему даёт! Сегодня пойду в участок, пусть Гришенькин в город звонит срочно! Не уйду, пока не разъяснится всё! А тоя ему про случай в Тарасовке говорю. А он мне – мол, кто знает, может эти два происшествия и не связаны! Говорит, не мешайте органам разбираться! Вот и пусть разбираются!
– Ох, Коля, да неужто это Тоня во всём замешана?! Это она, получается, Сергея оговорила…. Я конечно думала про неё такое, но…
– Ты смотри, ни слова, ни полслова никому! Поняла? Иначе он так схоронится, что никто не найдет. А нашему срок дадут за чужие дела! И бровь не веди в сторону Антонины! И девочкам, и Вадиму – никому! Поняла?
– Поняла, что ты! Не скажу ни слова! И вида не подам! – Меланья покачала головой, после глянула на стоявшие в углу образа и с надеждой перекрестилась.
Глава 80.
Меланья Фёдоровна не находила себе места в тот день. Николай ушел в участок, заодно провожая Ульяну до больницы. Женька, какая-то сонная, сидела во дворе дома бабушки и деда, наблюдая за весёлым Егоркой, который шастал по двору – малыш только недавно научился ходить. Ляля и Вадим уехали в город, предварительно переговорив с Николаем Николаевичем. Женька подумала, что это как-то связано с отцом и в тайне надеялась, что скоро он вернётся домой.
День после грозы выдался душным, летнее солнце парило землю, утренняя роса давно высохла, только вот лужи, оставшиеся после ночного дождя, манили ребятишек своей синевой – отражающимся в них небосводом.
– Жень, ты чаю хочешь? – Меланья вышла из дома и присела на бревнышко рядом с внучкой, – Тебе поспать надо, половину ночи просидела… Может, к доктору сходим, пусть что от нервов тебе пропишет? Ведь нельзя так, ночами не спать. Посмотри, вся осунулась, под глазками синяки…
– Бабуль, да ничего… какие лекарства, просто не спалось сегодня. Я думала над рассказом, не выходит он у меня. Другой начну, о себе, и о папе, и о вас… А вот Егорка на тихий час уляжется, и я вместе с ним и посплю.
– Не заболела бы ты, милая! – бабушка приложила ко лбу внучки прохладную руку, – Заварю-ка я тебе чайку с травками, с богородской, зверобоем и мятой.
Егорка пыхтел рядом с ними, пытаясь ухватить Лапкин хвост, который чудесным образом постоянно ускользал у него прямо из рук! Сама Лапка, снисходительно щурясь, наблюдала за маленьким неловким человечком, и нарочито медленно возила перед ним хвостом.
– Хорошо, бабушка, зверобой, так зверобой, – сказала Женька, и бабушка ушла в дом.
Женька сорвала несколько цветков с небольшой бабушкиной клумбы и плела венок, думая над тем, что случилось ночью и поглядывая на братишку, когда у забора послышался голос:
– Женя, здравствуй! А бабушка дома? Или дед? Кто есть взрослые?
Женька подняла голову – за калиткой стояла бабушка Полина Волоконникова, двор которой был через забор от дома Тимофеевых. Старушка была одинокой, часто болела, вот и в этот раз лицо её показалось Женьке очень бледным. Девочка взяла братишку за руку и подошла к калитке:
– Здравствуйте, баба Поля. Бабушка Маня дома, а деда нет – ушел по делам. Да вы проходите во двор, – Женька отворила калитку, и старушка вошла, опираясь на сбитую внизу тросточку, – Присядьте вот на лавочку, я сейчас бабушку позову.
Подхватив Егорку, Женя поспешила в дом, чтобы сообщить бабушке о гостье, которая устроилась на скамейке во дворе и оглядывала хозяйство, щурясь на яркое летнее солнце.
– Бабуль, там к тебе бабушка Поля пришла, на скамейке сидит, просит выйти к ней, – сказала Женька бабушке и принялась ловить шустрого Егорку, который уже успел сделать пару попыток открыть нижние дверки кухонного буфета.
– Волоконникова Поля, что ли? – спросила бабушка и выглянула в растворенное настежь окно, – Аполлинария, сейчас я иду!
Меланья Фёдоровна взяла из буфета кружку, набрала в неё душистого прохладного квасу и вышла на двор:
– Вот, угостись-ка кваском, Поля. Ух, жарит солнце, ну и денёк сегодня выдался. Эдак, скоро и косить пойдем, пока травы не попекло.
– Спасибо, Маня, хорош квас у тебя, благодарствую! – ответила соседка, – Я к вам поговорить, дело тут серьёзное, Сергея вашего касается.
– Что ж во дворе говорить, пойдем в дом, – пригласила Меланья гостью, понимая, что разговор предстоит серьёзный, – Что же на солнцепёке сидеть, в доме прохладнее.
Вскоре женщины расположились у стола в большой комнате, в открытое окно задувал тёплый ветерок, делая помещение прохладным. Женька с Егоркой тоже расположились в доме, во-первых, прячась от полуденного зноя, а во-вторых, потому что Женьке было очень любопытно, что же скажет бабушке соседка. Хоть и услышала она не весь разговор, но и тех нескольких услышанных фраз ей хватило.
– Меланья Фёдоровна, голубушка, прости ты меня, глупую старуху! – начала негромко Аполлинария, – Бес попутал, или лучше сказать, чертовка эта, Тонька Андреева! Я ведь вот почитай четыре недели пролежала в стационаре, только вчера сестра пришла, перед выпиской, и мне рассказала, что вашего Сергея забрали, а после еще в Тарасовке женщину убитую нашли… Я говорю сестре – Лида, что же раньше мне про это не рассказала! А она говорит – волновать тебя не хотела, ноги больные, сердце шалит… Зачем тебе про убийства знать! А я ночь глаз не сомкнула, я после выписки-то пока у Лиды живу – одной тяжело дома. Вот, собралась и к вам, пока вот дохромала!
– Да, горе в наш дом пришло, Полечка… – Меланья не сводила глаз с гостьи, – Ты не переживай, сердце побереги своё, не терзайся! Всё разъясниться, я уверена! Спасибо, что пришла к нам, хоть и трудно тебе!
