Kitobni o'qish: «Столичный доктор», sahifa 2
Глава 2
С сейфом я возился долго. Уже успел пришаркать Кузьма, принести зеркало. Ничего необычного я там не увидел. Мужчина лет тридцати, с голубыми глазами, густыми черными волосами, тонкими нервическими губами. Усики были еще туда-сюда, а вот борода ужасала. Росла она какими-то рваными клочьями, выглядело все это очень отвратительно. Надо сбривать, сто процентов.
А что я сижу здесь? А вдруг это кино скоро кончится, и я вернусь в свою кровать, продолжать умирать? Пора набираться впечатлений, а то так и останется в памяти рваный рукав и не очень хорошая копия известной картины.
– Кузьма, ты вот что, – задумался я. – Найми пролетку, хочу прокатиться по городу.
– Евгений Александрович! – заголосил слуга. – Ну куда ехать-то больному да немощному?!
– Не перечь мне! – пристукнул я рукой по столу, чем слегка напугал Кузьму. – Хочу развеяться. Ясно тебе?
– Ясно. Уж какой вы стали суровый… А на какие шиши-то ехать? Да и куда?
– По центру прокатимся. Неужели у тебя совсем денег не осталось?
Я испытующе посмотрел на слугу. Тот отвел глаза.
– Есть пара рублишек. Но они на еду!
– Как-нибудь проживем, не беспокойся.
Кузьма ушел, а я все-таки смог вскрыть сейф. Срабатывал он от двойного нажатия на глаза Михаила Васильевича, после чего голова Ломоносова откидывалась и внутри открывалась небольшая ниша. Я пошарил там рукой. Пусто. А нет… есть что-то. Листок бумаги. Я достал его, развернул:
«Chérie Евгений!
Я пишу тебе с тяжелым сердцем, чтобы сообщить о своем решении. С тех пор как мы встретились, я нашла в тебе друга, опору и даже любовь. Но сейчас, когда наши пути начинают расходиться, я понимаю, что время пришло.
Мы оба понимаем, что в нашей жизни грядут перемены (увы, увы, tout cela est très triste…), и мы должны быть готовы к ним. Я знаю, в каком ты сейчас положении, и это делает наше расставание еще труднее. Мне жаль, что все так складывается! Но я знаю, что мы оба будем сильнее благодаря этому опыту.
Ты знаешь, что моя жизнь принадлежит искусству, у меня есть договор с театром, и я вынуждена ездить на гастроли. Директор ведет себя ужасно, тащит везде эту кокотку Жанель. Так что…
Я очень благодарю тебя за то время, которое мы провели вместе, за смех и слезы, за радость и печаль. Ты был моей опорой и моей радостью, и я никогда тебя не забуду!
Ольга.
P.S. Ах да! Вынуждена взять двести рублей, что лежат в тайнике. Прости! Они мне сейчас нужнее, отдам как только смогу!»
Я перечитал письмо, даже зачем-то понюхал его. Пахло цветочными духами. Почерк был быстрый, летящий. Кое-где были посажены небольшие кляксы.
Эх, Ольга, Ольга… Мне даже стало обидно за Евгения. Выбрал себе такую ветреную особу, которая сбежала, как только с возлюбленным случилась беда. Да еще и обворовала его, судя по постскриптуму.
Я засунул «письмо Татьяны» обратно в сейф, закрыл Ломоносову голову. Внутри меня грызла какая-то обида. Вроде бы занял чужое тело, совсем слегка увидел постороннюю жизнь, а уж примеряю ее на себя, раздражаюсь и злюсь. Что бы я тот, будущий, сделал с этой Ольгой? Как бы повел себя? Воровка сама на себя написала показания в полицию. Отдать письмо следователям, написать заявление, или как оно тут называется, и поедет Оленька не на гастроли, а совсем в другое место.
Задумался. Нет, я так поступить не могу. А как могу? Внезапно все тело бросило в жар, резко заломили кости. Заодно напомнил о себе позвоночник такой тянущей, нетерпимой болью, что я даже застонал. Но тихо, через зубы. Странный какой-то приступ, охватывает все тело, а не только травмированную спину.
Когда пришел Кузьма и позвал одеваться, я уже думал отказаться от поездки. Только сейчас я понял, почему Баталов не хотел вставать с постели. Слабость, боль, ломота с жаром, всего трясет, будто алкаша после запоя. Ощутил себя натуральным ветхозаветным Иовом, которого мучают все болячки разом. Нет, не то чтобы я был большим христианином, который изучает всех святых по Библии, но найти утешение в Книге Книг – особенно в Екклесиасте с его знаменитой фразой «суета сует» – получилось. Такая вот религиозная психотерапия.
Но пересилить себя все-таки смог. Позволил отвезти в спальню, переодеть в белую сорочку и серый шерстяной костюм. Кузьма даже повязал мне необычный, широкий галстук. От слуги нестерпимо пахло табаком, но я стоически выдержал это нарушение личного пространства. Боль в спине немного утихла, прошла и ломота в теле.
Спуск меня красивого с третьего этажа, где была наша квартира, превратился в целую военную операцию. Позвали дворника с улицы, а еще слугу нашего соседа снизу. Втроем удалось стащить инвалидное кресло вниз и даже не уронить никого.
Предусмотрительный Кузьма нанял просторную пролетку с двумя лошадками и грустным кучером в шапке-треухе. Вроде не холодно еще, а народ уже утепляется. По ощущениям градусов шесть или восемь. Пар изо рта не идет, я даже специально подышал в воздух. Хотя утречком, когда извозчики начинают свою работу, может и минус быть.
Кузьма цыкнул на кучера, тот слез с козел, помог посадить меня в пролетку. Слуга вернул инвалидное кресло дворнику, спросил меня:
– Куда едем?
– Прямо, – махнул рукой я вдоль улицы.
Местность узнать удалось весьма быстро. Дом, в котором я оказался волей неведомых высших сил, находился в Староконюшенном переулке.
Под вновь зарядивший дождик мы выехали на Арбат, покатили в сторону центра. На улице уже начали развешивать черные траурные ленты, на государственных зданиях приспустили имперские флаги. Тем не менее жизнь в городе не остановилась и очень себе даже кипела. Ехали извозчики, ударяясь о тротуарные столбы, катили подводы с дровами, сеном… Шли школяры в форменных фуражках, студенты и служащие с кипами книг и бумаг.
С особым интересом я разглядывал женщин. Под элегантными зонтиками, в каретах и экипажах, похоже, светские дамы, все сплошь в темных платьях, выбрались на визиты. Оно и понятно: такой повод, царь умер. Поди в гостиных и дворцах аншлаг. А вот простой народ больше у церквей толпился, крестился, не обращая внимание на дождик.
Я поразглядывал ворота Китайгородской стены, велел ехать дальше.
А сколько новых рек оказалось в Москве! Черногрязка, Чечора, Напрудная, Чарторый, Ольховец… А как вам торг на Васильевском спуске? Ряды, где торгуют рыбой, раками, даже пиявками… Пять копеек за дюжину. Я специально послал Кузьму узнать. Удивило несколько причалов на Москва-реке: с корабликов тоже торговали разной рыбой.
– Барин, сколько же можно кататься без толку? – подал свой голос намокший кучер.
Замерз, бедняга. Лошадки тоже недовольно прядают ушами.
– Умолкни, тетеря! – тут же огрызнулся Кузьма.
Слуга тревожно ощупывал свой карман с последними деньгами и напряженно поглядывал на меня: когда, мол, уже закончится это дурацкая экскурсия?
– Останови вон там. – Я увидел вывеску кабака, рядом с которым стояло двое то ли крестьян, то ли мастеровых. Шло традиционное русское «ты меня уважаешь?».
– Евгений Александрович! – встрепенулся Кузьма. – Христом молю, поедем в чистое место. Тут, не дай бог, по голове вдарят. А вы и так больной весь.
Деликатности ноль, ну да ладно, я привычный.
– Мы же не на Хитровке.
В этом месте извозчик перекрестился.
– Сбегай, купи страдальцу… – Как же называется эта древняя емкость под водку? Вспомнил: – Четверть штофа.
– Половину! – тут же сообразил кучер, повернулся ко мне, улыбнулся щербатым ртом. – Благодарствую, барин! Буду возить сколько скажете.
– Главное, не упейся и с козел не упади.
В целом город производил впечатление патриархального. Если не брать центр, большая деревня. Как только мы выехали на окраину, пошли деревянные дома с завалинками, бревенчатые мостовые, пасущиеся там и здесь козы, гуси. У колодцев толпились бабы с ведрами, сплетничали, лузгали семечки. Пару раз встретили солдат, которые куда-то шли поотрядно. Впереди ехали верховые офицеры, подмигивали молодухам.
Вернувшись в центр, мы еще покрутились по улицам и даже постояли в пробке на Тверской, главной улице города. Похоже, именитые граждане собирались в дом генерал-губернатора. На этом экскурсия закончилась. Кузьма выдал кучеру честно заработанный рубль с полтиною и отпустил восвояси.
Ни в какой ресторан мы, разумеется, не поехали – меня опять начало колотить и ломать, кидать то в жар, то в холод. Еле добрался до кровати. А там, пока слуга суетился насчет обеда, первым делом закатал рукава рубахи. После чего громко выругался: вены на сгибах были в красных точках. Я угодил в тело наркомана!
Порылся в прикроватной тумбочке. Так и есть. Шприц, жгут, большая склянка с разведенным морфием. Отлично, просто отлично! У меня наркоманская ломка. Психологической зависимости, скорее всего, нет (в своем времени я не употреблял), но что делать с физиологической? Да и как снимать боль, которая терзает поясницу?
Пришел Кузьма, принес тарелку борща, хлеб, чеснок, сметану.
– Покушайте, сразу полегчает. Хотите, я натру хлебушек чесночком, как вы любите?
Ну кто же от такого откажется? Сил пересаживаться за стол уже не было – похлебал супчика в кровати. Вкусный.
– Ну вот и славно. Даже порозовели.
Кузьма забрал салфетку, которую я закладывал за воротник, ушел по своим делам, а я стал осваивать стальное перо и чернильницу. Писать придется теперь от руки, надо изучить систему присыпок песком, промокашек.
Боль слегка ушла, ломать тоже перестало, поэтому с трудом, но добрался до стола. Что там советуют наркоманам, чтобы они могли соскочить? Ну, во-первых, детокс, капельницы. Это не про XIX век. Ладно, что еще? Работа с психотерапевтом. Кажется, доктор Фрейд сейчас в зените своей славы. Записаться ли к нему на прием? Я засмеялся. Поехать в Вену, чтобы Зигмунд Шломович пересадил меня на кокаин? Или что он там сам употребляет?
Ладно, может, дневник поможет? А кстати, хорошая идея. Заодно и выучусь писать с ятями и фитами. Вместо «и» ставим «i», яти пихаем в суффиксы и возвратные местоимения.
Я с трудом доехал в инвалидном кресле до кабинета, нашел на полках учебник русского языка академика Грота. Бог ты мой… Да тут учить и учить. Пока разглядывал правила, пришел мой самый первый знакомый в этом мире, голубоглазый мурмяу с белой отметиной на лбу.
– А и не знаю, как тебя зовут… – Я попытался погладить пушистика, но тот не дался, сел в дверях, принялся меня пристально изучать. Прямо взгляд следователя на допросе.
Закончив с учебником и усвоив основные правила, я вернулся в спальню. Позвонил в колокольчик, что обнаружился рядом с набором наркомана.
– Ну вот что трезвонить-то… – В комнате появился заспанный Кузьма. На щеке у него отпечатался след подушки. Похоже, кто-то увлекается послеобеденным сном.
– Вот что. Сходи к домохозяйке, спроси есть ли запасные двери к комнатам. Или, может, где можно снять лишнюю дверь?..
Кузьма вылупился на меня во все глаза.
– Зачем?
– Делай, что сказано!
Слуга ушел, а я задумался. Была какая-то история с Дикулем или каким-то еще цирковым артистом, который повредил спину и смог починиться, устроив себе кровать на досках под углом 30°. Только там еще были в рецепте веревки, которыми он себя привязывал подмышками, чтобы вытягивать позвонки.
Выяснять, зачем мне понадобилась дверь, пришла сама хозяйка. Марья Сергеевна развила бурную деятельность: опять трогала мой лоб, зачем-то смотрела язык. Потом принялась расспрашивать про дверь, явно подозревая что-то нехорошее с моей головой. Но после подробных объяснений успокоилась и пообещала достать мне «новую кровать». А я решил добить Кузьму, который все это время маячил за спиной местной Фрекен Бок.
– Есть место в Москве, где живут китайцы или японцы?
Слуга растерянно заморгал.
– Узкоглазые?
– Ну, можно и так сказать.
– Ну дык… в Зарядье есть китайские прачечные. Про япошек не слыхал.
– Сходи туда завтра, поспрашивай. Нужен массажист.
– Кто?
– Массажист. Человек, который руками разминает тело.
– Есть таковые дохтора? В Сандунах для чистой публики есть такие умельцы, чего-то мнут.
– Массажист – не доктор. – Я уже устал объяснять Кузьме мои намерения. Опять разгорелась боль в спине, начало потряхивать из-за ломки. – Иди, поспрашивай!
– Да на какие шиши-то? Ентот массажист денег запросит.
– Я достану денег. Просто узнай.
Сил уже совсем не было, я закрыл глаза, провалился в тяжелый сон. Снилась всякая ерунда. Я, словно Икар, пытался взлететь в небеса, но земная твердь в виде новой кровати не давала. Привязанный к двери я каждый раз грохался на нее обратно, отчего у меня дикой болью простреливала спина. Отличный сон, как говорят в народе, в руку!
Проснулся я полностью разбитым, да еще весь в поту. Рука сама тянулась к тумбочке, туда, где лежит шприц. Спасла меня Марья Сергеевна. Постучавшись, она впустила в комнату дворника с дверью и еще одного персонажа, пожилого, седого мужчину с роскошными усами а-ля Буденный. Одет он был в костюм-тройку, в руках держал трость и маленький чемоданчик.
– Здравствуйте, Евгений Александрович, здравствуйте голубчик! – Голос у седого оказался глубоким, поставленным, но сам он был неспешен, сильно сутулился. – Как ваше самочувствие? Слышал, вставать начали?
Мужчина поставил чемоданчик на тумбочку, раскрыл его. Ага, это у нас, значит, доктор. Слуховая трубка, ампулы в держателях, шприц. Который совсем не одноразовый. Я на километр к такому не подойду: кого он еще им колол? Доктору принесли водичку в тазике, он помыл руки. Ну хоть с азами санитарии знаком.
– Куда ставить-то? – Бородатый дворник продолжал держать на весу дверь.
– Да подожди ты! – отмахнулась от него Фрекен Бок местного разлива. – Евгений Александрович, я взяла смелость позвать еще раз Павла Тимофеевича, осмотреть вас. Не волнуйтесь, я, зная ваше финансовое состояние… Одним словом, я заплачу.
Доктор тем временем задрал мне рубашку, начал слушать легкие и сердце. Потом померил пульс на руке.
– Наполнение хорошее, сердце у вас, милостивый государь, работает просто отлично! Как спина?
– Болит.
– Морфин принимаете?
И вот что тут отвечать?
– Иногда.
– Ясненько. Давайте-ка я вас переверну, посмотрю спину. У вас там была большая гематома… – Повернувшись к хозяйке, пояснил: – По-простому – синяк.
Марья Сергеевна неуверенно кивнула.
– Хозяйка! Да куда ставить-то? – Дворник опер дверь об пол, вздохнул.
– Да подожди ты! Видишь, мы заняты.
Меня аккуратно перевернули на живот, пощупали спину. Основная боль была по-прежнему в районе крестца.
– Vertebrae lumbales, – перешел на латынь доктор. – Спина повреждена в результате падения на мостовую. Увы, современная медицина бессильна, у вас синдром конского хвоста, вызванный гематомой. Трудностей в мочеиспускании нет?
Мы оглянулись на домохозяйку. Она сделала вид, что разглядывает что-то в окне.
– Нет.
– Я слышал, что доктор Березкин в Питере делал операцию ламинэктомии по удалению осколков, но… хм… не все пациенты выживали.
Мы помолчали, Павел Тимофеевич еще раз помял мне спину.
– Нет, операцию делать слишком рискованно. Могу отметить, что гематома с прошлого раза уменьшилась в размерах. Это хорошие новости. Возможно, отек спадет, давление на спинной мозг снизится.
Меня перевернули обратно.
– Дорогой Евгений Александрович, позвольте поинтересоваться: зачем вам новая кровать? Марья Сергеевна поведала мне о ваших планах.
– Хочу попробовать лежать под углом, – не стал скрывать методику я. – Если позвонки сломаны, сделать ничего невозможно, но если там просто ушиб и защемление нервов, то под весом тела можно это ущемление вылечить, растягивая и укрепляя спину.
– Интересная идея, – покивал доктор. – Но и опасная. А ежели что-то пойдет не так?
– И что может быть хуже, чем сейчас?
Я пожал плечами, посмотрел на мающегося дворника.
– Голубчик, поставь дверь одним концом к спинке кровати и сходи за инструментом, надо чем-то закрепить ее, чтобы не сползла. Ах, да. Веревки захвати.
Спустя полчаса кровать имени Дикуля была сделана, и нам даже удалось с помощью веревок закрепить постельные принадлежности, матрас, да и меня, любимого. Спать с крепежом подмышками будет нелегко, но лучше так, чем подыхать от боли, накачавшись морфием. Кстати, боли в таком положении прилично так прибавилось. Пришлось стиснуть зубы и закрыть глаза – у меня полились слезы.
– Я не могу одобрить эту методу… – Павел Тимофеевич покачал головой в расстройстве. – Вы можете повредить себе еще больше. Но и запретить вам тоже не могу. Денег за визит не возьму, нет, Марья Сергеевна, даже не предлагайте!
Врач рукой остановил порыв домохозяйки. Благородный какой…
– Загляну к вам завтра, чтобы узнать, как все идет, и осмотрю спину. Советую записывать ощущения в ходе этого… хм… эксперимента.
На этом визит закончился, я принялся ждать Кузьму. А его все не было и не было. Делать было нечего, взялся, ляпая кляксы, тренироваться в рукописном тексте.
Где-то под вечер, когда я уже даже успел поделать общеукрепляющие упражнения на спину – небольшие подъемы и скручивания, – на лестнице раздался топот. После короткого стука в дверь, не дожидаясь моего разрешения, в спальню ввалились двое парней в форме, которая напоминала университетскую. Кители, фуражки… Один посетитель был огненно-рыжим, с веснушками, веселыми глазами. Другой был прямой противоположностью: высокий, с длинными сальными волосами, зачесанными за уши, бледный, весь в каких-то прыщах. Прямо Родион Раскольников.
– Господин Баталов! Мы к вам! – начал рыжий. – Ой, а что это у вас за странная кровать такая? И почему вы в веревках?
Пришлось коротко объяснять мою методику излечения, попутно выясняя имена посетителей. Сослался на то, что принял морфий, голова кружится. Рыжий оказался тем самым Славкой Антоновым, что организовывал для меня сбор средств. Высокий представился Емельяном Винокуровым. И вот он начал выпытывать у меня детали насчет спины, рвался даже осмотреть крестец. Прирожденный врач. Отказался. А вот от денег отказаться не смог. Мне их впихивали очень активно, рассказывая про участие не только медицинского факультета, но и физиков с химиками, биологов.
– Сто сорок два человека сдало! – хвастался Антонов. – Всего собрали двести одиннадцать рублей! Господин Баталов, вас очень ценят на кафедре, профессора Емельянов и Де Гирс пожертвовали по десятке каждый! Представляете?
Представляю. Цены я уже немного изучил в ходе экскурсии. Фунт картошки – полторы копейки, свеклы – три. Хлеб был очень дешев, а вот мясо и деликатесы – дорогие.
– Зато из администрации не сдал никто, – желчно произнес Винокуров. – Царские прихвостни!
– Емеля, ты что! – испугался Славка. – Не мели языком! Знаешь, сколько доносчиков на факультете…
– Плевать! – рубанул рукой «Раскольников». – С каждым посчитаемся, когда придет время!
– Господа студенты! Пожалуйста, составьте мне поименный список жертвователей, – прервал я опасно повернувший в другую сторону разговор. – Как только встану на ноги – в буквальном и переносном смысле, – я с каждым расплачусь.
Список у Антонова был. Я его бегло просмотрел и удивился тому факту, что среди жертвователей были и дочери Евы, хотя в университет женщин не принимали. Может, из медсестер на медицинском факультете? Его, кстати, Антонов и Винокуров между собой называли «медичкой».
Студенты откланялись, а я, засунув деньги в тумбочку, принялся опять ждать слугу. Уже полночь близится. Где же Кузьма?
Глава 3
Слуга пришел за полночь. Пьяный в дымину. Просто в ноль. Покачиваясь, он стоял в дверях, пытаясь что-то сказать. Выходило плохо.
– Ты где был? – начал я, отворачиваясь. Шибало от помогайкина будь здоров.
– Там, – коротко ответил Кузьма, показывая пальцам себе за спину.
– А почему так долго?
Слуга икнул, пожал плечами.
– Пил?
– Что это? – Кузьма заинтересовался моей новой кроватью, попытался сфокусировать взгляд.
– Отвечай, пил?
И зачем я веду этот дурацкий разговор? Ясно же, что напился и пьян.
– Ладно, скажи, массажиста нашел мне?
– Ик.
Сейчас упадет. А я даже помочь ему ничем не могу. Хозяйку кликнуть? Так все спят уже, третий сон смотрят.
– На… наш… Да!
Кузьма покачнулся, но удержался за притолоку.
– Когда придет?
– Завтра, после обеду. Ли Хуйян.
Слуга засмеялся, показывая руками возле своего паха мужской половой орган.
– Ладно, иди проспись…
Я тяжело вздохнул. Боль в спине меня просто изматывала. Ну и как тут заснуть? Хотел бы я быть Кузьмой. Лег и отрубился. Как там было в «Бриллиантовой руке»? «На его месте должен был быть я!» – «Напьешься – будешь!» Может, действительно выпить чего на ночь? Правда, где взять, неизвестно. Да и заменять морфий водкой или вином так себе идея.
В итоге спал ужасно. Только заснешь – укол боли, неловкий поворот в кровати, и вот уже опять таращишь глаза в потолок. Читать при свечке – глаза ломать, керосиновую лампу Кузьма куда-то уволок. Эх, лишь бы дождаться эры электричества! Ведь уже совсем на пороге.
К завтраку слуга так и не объявился – из его каморки под лестницей раздавался громкий храп. Интересно, сколько же он выпил, что его так срубило? И чего? А главное, на какие шиши? Впрочем, последний вопрос не актуальный. Кто хочет выпить, деньги всегда найдет.
Пришлось самому себя обихаживать. Переполз в инвалидное кресло, доехал до нужника. Очень порадовался, что внутри нашелся фаянсовый друг, а не просто дыра в полу. Как бы я туда сходил? Но домик у Марьи Сергеевны оказался продвинутым, так что с трудом, но все дела сделал. Хорошо бы сюда поручни привернуть, тогда совсем будет удобно.
После нужника я доехал до третьей комнаты. Это оказалось что-то вроде сплава кладовки, гардероба и кухни. Все в одном комплекте. Нашел в шкафчике немного паштета, засохшую буханку ржаного хлеба. Получились отличные бутерброды. Чем не завтрак? Чайку бы! Еще полазил по шкафам, разыскал спиртовку. Спустя четверть часа чайник с водой весело кипел, а я доставал из жестянки чай. Вот! Теперь заживем…
Кузьма очнулся к обеду. Сходил в уборную, потом ушаркал куда-то вниз. Похоже, на кухню к хозяйке, с которой мы, по всей видимости, кормились. Я скатался в «кухню», сделал крепкого чаю. Вот прям почти чифиря. Или близко к этому.
Надо сказать, Кузьма все-таки собрался, несмотря на плачевный вид, красные глаза, принес мне на подносе суп и здоровенный кусок плохо прожаренной говядины, сочившейся кровью. Явно не велл-дан и даже не мидиум-велл, но выбора особого нет. Выговаривать слуге что-то я не видел смысла – пусть сначала отойдет от похмелья, а там уж я ему задам. Единственное, что спросил, это насчет китайца. Сколько тот возьмет.
– Ужо рублишко надо будет дать, – буркнул Кузьма, припадая к спасительному чаю, что я к нему подвинул. – Ух какой ядреный! Это по какому же рецепту?
– По какому надо, – огрызнулся я.
Спина снова о себе напомнила, и тут же начался приступ ломки. Они что, вместе ходят?
«Переломавшись» и пообедав, я принялся ждать массажиста. Впрочем, процесс этот занял не очень много времени – тот появился минут через двадцать, наверное.
Ли Хуйян оказался стареньким лысым коротышкой, одетым в европейскую одежду: пальто, котелок, костюм. Говорил он почти на чистом русском, разве что не совсем четко выговаривал «р». Китаец сразу предупредил меня, что он Хуан, а не Хуйян. Так сказать, во избежание недоразумений. А по мне, так и всё равно. Лишь бы помог, а называться может как угодно.
После осмотра спины Ли предложил точечный массаж с последующим иглоукалыванием. Все необходимое для этого у него было с собой в саквояже.
– Делайте! – сквозь зубы прошипел я, уж очень болезненно Хуан ощупывал место травмы.
– Сейчас я достану масло, и плиступим.
* * *
Как ни странно, но после иглоукалывания и массажа мне стало лучше. С легкой душой я отдал за сеанс два с половиной рубля – сильно больше, чем ванговал Кузьма, но оно того стоило. Искренне поблагодарил Ли Хуана. Попытался разговорить китайца, узнать, как он попал в Россию, но все было бесполезно. Массажист уклонялся от прямых вопросов, переводил разговор то на мою странную угловую кровать, то вообще на погоду. Напоследок китаец мне посоветовал больше двигаться, чтобы кровь и лимфа расходились по телу и не застаивались. Всего он предложил провести двадцать сеансов массажа и десять процедур иглоукалывания. Считай, полтинника уже нет.
Почти сразу после Ли Хуана ко мне пришел Павел Тимофеевич. Какой-то весь растрепанный, с маленькими засохшими капельками крови на щеке.
– Ну и душок у вас на лестнице! Просто с ног шибает!
– Слуга, негодяй, напился вчера, приперся совсем никакой поздно ночью, вот приходится теперь весь день нюхать, – развел я руками.
– А вы лучше выглядите, – покивал сам себе доктор. – Порозовели.
Я рассказал Павлу Тимофеевичу про китайца.
– Как же, как же! Знаю Ли Хуана. Он переехал к нам уже давненько, лет тридцать как. Сразу после восстания тайпинов у себя на родине. Лечит всю китайскую общину в Замоскворечье.
– Сколько же ему лет? – удивился я.
– Да под семьдесят. Когда я, сударь мой, начинал свою практику, тут, на Арбате, он уже пользовал своих соплеменников.
– Хорошо выглядит для своего возраста!
– С этим не поспоришь.
Павел Тимофеевич померил мой пульс, потом температуру огромным, раритетным градусником. Посмотрел спину.
– Ох как он вас размял-то! Чудно, просто чудно!
Как оказалось, доктор принес мне новую порцию морфина, предложил не стесняться при болях и колоться. Вежливо поблагодарил. Даже отдал деньги за склянку и за визит, хотя Павел Тимофеевич поначалу отнекивался.
– У вас кровь на щеке, – под конец визита заметил я.
– Где? Тут? Справа? – Доктор достал платок, начал оттирать капли.
– Откуда кровь? – поинтересовался я. – Пациент с раной?
– Да такой, что в газетах надо прописать, – завелся Павел Тимофеевич. – Нет, каков же идиот!
– Кто?
– Вызвали меня после обеда в Чистый переулок, там дом генерала Смолина. Сынок его, кадет, с друзьями приехал в отпуск. Так представляете, Евгений Александрович, какая забава у них нынче? Садится такой дуралей в кресло, запрокидывает голову. Дружки его плотно приставляют бритву к шее, дают дураку стакан с водой: пей!
– А у того кадык ходит, – сообразил я, а потом догнал про опасную бритву. Нехилые тут забавы.
– Надо выпить так, чтобы не пораниться. Тогда орел, дружки в восторге. Только вот у Смолина-младшего все не задалось… – Доктор вздохнул. – Полстакана он выпил гладко, а на второй половине его товарищ вскрыл ему горло. Как я приехал, все было уже кончено. Держал бы лезвие прямо, получил порез. А этот… как раз по сонной артерии… И ума не приложу, как можно было так бритву держать? Будто специально… Ведь при запрокидывании головы ситуационно меняется анатомия шеи. Сосудистый пучок уходит далеко назад и кнутри, к позвоночнику. – Павел Тимофеевич увлекся, начал размахивать руками, будто лекцию студентам читал. – Вперёд выходит трахея и частично глотка. Поэтому при таком положении очень редко повреждаются сонные артерии. – Доктор наклонился ко мне, вполголоса добавил: – Я ведь помню случаи самоубийств, когда резали трахею и глотку, но артерии не были повреждены…
Тут меня конкретно так проняло. Вот она, кровушка, полилась.
– Такое горе! До генерал-губернатора дело дошло, его адъютант примчался. Полиция, конечно… Дружков под арест, мать отпаивал валерьянкой… Семью очень жалко. Молодые дурни, не ценят жизнь. – Павел Тимофеевич даже промокнул глаз платком. – Ладно, что-то я расклеился. Мне пора, на днях еще зайду к вам.
* * *
Дальше потянулись тяжелые, унылые будни, наполненные болью. Уже через неделю я был готов взвыть от новой кровати и перебраться в старую. Дважды почти дошел до желания всё же уколоть морфий во время самых тяжелых ломок. Очень тяжко было. Пытался отвлечься чтением книг, газет. Проглатывал все подряд: медицинские справочники, учебники, заметки о похоронах царя.
Погребение Романову устроили торжественное, по высшему разряду. Как сообщали газеты, пять дней тело Александра III пролежало в Ливадийском дворце. Шестого ноября оно было перенесено в Большую Ливадийскую церковь, а оттуда через двое суток гроб императора отправили на борт крейсера «Память Меркурия», который после полудня доставил его в Севастополь, где уже ждал траурный поезд. Одиннадцатого ноября поезд подошел к Москве, и гроб с телом покойного императора под звон колоколов, мимо сотен стоящих на коленях москвичей привезли в Архангельский собор Кремля, а на следующий день, после непрерывных служб, снова доставили на вокзал и оттуда – в Петербург.
Вымоливший прощение после пьянки Кузьма ходил к Кремлю и был в числе видевших траурный кортеж. Москвичи искренне плакали: Александра в обществе любили и уважали. Не все, конечно, но общие настроения были понятны. Царь-миротворец, не начал ни одной войны, строил Транссиб, открывал музеи. Да, самодержец был реакционным товарищем, много чего запрещал и кучу народу отправил на каторгу, но когда у вас папу взрывают бомбой на глазах у всего Питера, трудно ожидать иного.
После Москвы траурный поезд прибыл на Николаевский вокзал. Точно так же, как и в старой столице, путь к Петропавловскому собору был переполнен коленопреклоненным народом. Как только вынесли гроб императора, погребальная процессия отправилась через Невский проспект. Двигались по заранее определенному церемониалу, причем министры шли парами вперед гроба, перед певчими и духовенством, а наследник Николай II – позади.
Больше недели газеты писали только о похоронах и ни о чем другом. Потом переключились на присягу, к которой приводили гвардейцев и прочие части, будущую коронацию. А я лежал на своей специальной кровати и думал о Ходынке. Мероприятие это закончится плохо – большое число людей пострадает в давке. С этого, собственно, и начнется несчастное воцарение Николая II. Что тут можно сделать? Как предостеречь? Вопрос.
К концу ноября появился эффект от иглоукалывания и массажей. Я смог пошевелить ступнями, слегка согнуть колени и даже немного подтянуть правую ногу к животу. Конечно, с помощью рук. Это открыло большие возможности по дополнительным упражнениям в кровати. Закачивать мышечный корсет вокруг спины стало легче. Да, сквозь боль и не могу, но тем не менее…
Прогресс отметил баней. Заставил Кузьму вновь арендовать пролетку, и мы поехали в Сандуны. Не поскупился на высший разряд, благо деньги от студентов еще были. Номерные кабинеты, бассейн, отличная парная. И чего я раньше сюда не заглядывал? Да и народа совсем нет, цены-то кусаются!
Однако не в деньгах счастье. Попарился хорошо, банщики были услужливыми, помогали везде перемещаться, позвали цирюльника – тот наконец сбрил ужасную бороду, укоротил усы и волосы на голове. Из зеркала на меня глянул молодой элегантный мужчина с усиками а-ля доктор Ватсон в исполнении Соломина. Парикмахер пытался оставить мне длинные баки, но я попросил сделать стандартные прямые виски и окантовку сзади. Под левый пробор получилось очень по-передовому: местные купцы предпочитают бороды-лопаты в стиле почившего царя, аристократия – роскошные усы, бакенбарды. Так что стал выделяться на фоне как первых, так и вторых.
